Межгалактическое пространство

«Месяц», — обещал Делан, когда отправлял Эйнштейна на Фобос. Всего месяц и он вернется за ним. Эйнштейн долго успокаивал себя мыслью, что долго не задержится в поместье Адельманн. Медиумиоз заставил Делана нарушить обещание и Эйнштейн понимал, что борьба с эпидемией намного важнее его чувств. И все же… Два месяца на Фобосе вдали от семьи Эндвейт и Мэйсона дались ему с большим трудом. Жизнь после отлета Мэйсона бежала своим чередом. Эйнштейну удалось организовать и наладить добычу медиума из пояса. Техника и рабы, присланные Мэйсоном из корпорации Эндвейт справлялись на «ура». Уже спустя месяц с запуска добычи Эйнштейн держал первый металл в своих руках. Черный металл цвета обсидиана. Парень хорошо помнил, как впервые взял его в руки пятнадцать лет назад. В то время он казался таким странным. Чудо, прилетевшее из соседних галактик, не существующее в таблице Менделеева. А сейчас… медиум казался таким обычным. Обычный металл ради которого он прилетел и остался в Земной Знати, куда обещал себе не возвращаться. Как Эйнштейн привык к чудо-металлу, так он привык и к Фобосу. Два месяца и вот он уже вспомнил, почему когда-то называл это место домом. Вот только его жители так и остались ему чужими, как и хозяин. Эйнштейн не забыл их предательства и уже никогда не забудет. Он хватался за болезненные воспоминания, чтобы не поддаться их дружелюбной атмосфере и не возжелать возвращения к тем временам. Ведь раз возжелав, он не был уверен, что сможет двигаться дальше… Это же и служило причиной, почему он столь настойчиво пытался убедить Делана вернуться поскорее. Не было ни дня, чтобы он не написывал ему, подгоняя, пускай и осознавал, как сложно справляться другу с эпидемией, как Главе одной из самых больших корпораций. Если бы не Мэйсон связывавшийся с ним раз-два на день, вне зависимости от усталости и занятости, Эйнштейн окончательно потерял бы себя здесь. А Малхиор лишь и ждал этого. Выжидал, как опытный хищник. Пока Эйнштейн был занят организацией добычи, у него не было времени на Герцога. Мыслями он находился в поясе астероидов и ему удавалось не замечать Малхиора, зачастившего к нему в лабораторию. После поцелуя мужчина не отставал. Увидев в отклике тела бывшего возлюбленного шанс, он удвоил силы на возвращение их отношения. Адельманн мог просто прийти в лабораторию и, за попытками разговорить Эйнштейна, украдкой коснуться его волос или шеи. Сначала Эйнштейн еще пытался сопротивляться, не позволять, но… В одном Малхиор все же оказался прав: тело парня по-прежнему принадлежало ему. За девятнадцать лет оно так и не прекратило желать его. Как бы разум Эйнштейна не отрицал влечение, как бы сердце не болело из-за косвенного предательства Мэйсона, тело тянулось к прежнему удовольствию. Удовольствию, которое мог подарить лишь один Малхиор Адельманн… Стоило Эйнштейну закончить с организацией и назначить главного за добычей, который прямо с пояса астероидов управлял машинами и рабочими, Адельманн словно прилип к парню. Он увидел в свободном от работы парне возможность и пытался воспользоваться ею по полной, пока не вернулся Мэйсон. Стоило Эйнштейну выйти из комнаты, как Малхиор тут же находил его в огромном поместье и не давал возможности уйти. Они говорили. Много говорили и почти каждый день ссорились. Эйнштейн пытался доказать, что не желает возвращаться в прошлое, что хочет двигаться дальше, а Малхиор настаивал на том, что ничто не потеряно. Парень кричал, бил по груди мужчины, вспоминая все обиды, но Малхиор принял стойкую позицию, искренне раскаиваясь. Эйнштейн хорошо помнил момент, когда все их ссоры прекратились. В тот день ему позвонил Мэйсон без приветственной улыбки и сообщил плохую новость. Алвин заразился. Совершил глупость, сбежав на подпольную вечеринку после ссоры с Деланом, и подхватил медиумиоз. В тот день Эйнштейн не выходил из спальни, разговаривая с Мэйсоном. Мужчина успокаивал, заверяя, что все наладиться, однако оба знали: не наладиться. Они втянули Алвина в этот чертов план с медиумом. Они были ответственны за него. Они же и были виноваты в том, что не смогли его уберечь. Эйнштейн ходил весь следующий день сам не свой. Он не мог есть. Не мог спать. Не мог читать новости, где все только и говорили об эпидемии. Хотелось рвануть прямо сейчас на Каэлор и увидеться последний раз с юношей. Попросить прощение за то, что он оказался во все это втянут из-за его эгоистичного желания помочь. Эйнштейн так хотел спасти ребенка от несчастного брака, вытянуть из этой прогнившей аристократии… и вот во что все превратилось. Алвин был его ответственностью и он с ней не справился. Когда Алвин сам связался с ним, Эйнштейн не выдержал. Он разрыдался сразу после приветствия. Хотел так много сказать Алвину, но вид юноши, сломленного температурой, убил весь настрой. Они так и не смогли нормально попрощаться, потому что Эйнштейн не смог успокоиться. С ним связался Мэйсон и попытался успокоить. У него с трудом получилось. Парень провалился в тяжелый сон. Он проснулся ночью от того, что кто-то гладит его по волосам. Малхиор сидел сбоку на кровати. — Ал заболел, — смог выдавить из себя парень. — Знаю. — Мы виноваты в том, что произошло. Нельзя было его отпускать на Каэлор… Эйнштейн прикусил губу изнутри, пытаясь не разрыдаться вновь. Только не перед Адельманном. Только не перед ним… — Он всего лишь невинный ребенок… Он не заслужил такой судьбы… Парень поднялся, отпрянув от Адельманна. Согнулся и обхватил себя руками, не говоря больше не слова. Мужчина обвел его сгорбленную спину взглядом. Такой уязвленный, нуждающийся в ком-то рядом. Именно этого момент Малхиор ждал неделями и, как бы не было подступно использовать такую новость, он не мог поступить иначе, ведь для него Норд был всем. — «Я кличу смерть, не в силах видеть мир, Где благородный голоден и наг, А гнусные нагуливают жир, Где честь и вера стали тлен и прах, Где разум омерзительным зовут, Где девственность насилуют, смеясь, Где праведность влекут в неправый суд, Где гордость опрокидывают в грязь, Где власть искусству вырвала язык, Где глупость правит кистью и пером, Где истине марают чистый лик, Где злу раздолье помыкать добром. Накликав смерть, ушел бы в мир иной, Да в этом — не прожить тебе одной.» Мужчина неспешно цитировал Шекспира. Его рука нежного легла на спину парня, поглаживая ту, пока плечи содрогались от каждого всхлипа. Как бы Эйнштейн не старался, плач вырвался наружу. Он не смог себя сдержать, пропустив произведение сквозь самые глубины сердца. — Ал отправится в лучший мир, Цветочек. Здесь он будет лишь продолжать страдать. И Малхиор был прав. Этот мир так жесток. Даже близкие люди, которые становятся для тебя искрой надежды в нем, могут стать пожаром, сжигающим тебя изнутри. — Я обещал позаботиться о нем… — шмыгнул носом парень, развернувшись к мужчине. — Мал, я не хотел, чтобы он повторил мою судьбу… Не хотел, чтобы он был продан… Я… я видел в нем себя… И эту версию себя он хотел спасти. Хотел вытащить совершенно незнакомого ребенка из лап аристократии, дать ему лучшую жизнь, а в итоге жизнь Алвина оборвется вот так. Словно Вселенная не дала ему ни одно шанса: или быть несчастным в семье супруга, которому нужно лишь твое тело, или умереть от неизлечимого заболевания в мире, где все болезни истреблены. Слишком жестоко. Слишком несправедливо. — Знаешь, что он мне сказал в наш последний разговор? Эйнштейн кивнул головой, обняв колени и уткнув голову в них. Мужчина незаметно придвинулся еще ближе. Его рука легла на плечо парня, слегка приобнимая. Даря свою тепло и поддержку, которую не мог подарить сейчас никто, кроме него. — Сказал, что хочет стать легендой, о которой будет сочиняться басни. Поэтому я никому не расскажу, о том, кто прятался под маской Ала, но позабочусь, чтобы его никогда не забыли. Он станет искрой надежды в этом жестоком мире, Цветочек. Его не забудут ни через десятилетия, ни через столетие. — Он заслужил это, — улыбнулся парень сквозь слезы. Он вытер их рукавом водолазки и развернулся к Герцогу. — Спасибо. Я всегда чувствовал, что ты хороший человек, Мал. В тот момент парень искреннее улыбнулся за очень и очень долгое время разлуки. Малхиор зачаровался такими родными фиалковыми глазами. Его рука коснулась прядки русых волос и бережно отвела те за ухо. Поддавшись момент, мужчина решил сделать шаг вперед. Он был на сто процентов уверен, что Норд в таком состоянии потянется к нему — единственному близкому человеку в радиусе нескольких десятков световых лет. Однако он ошибся. Стоило ему приблизился к измазанному в слезах лицу, как парень отпрял. Выставил руку между ними и отодвинулся на край кровати. — Я не это имел в виду, — поспешил ответить тот, посчитав, что Малхиор ошибся в выводах. «Хороший человек» не значит «хороший любовник». — Я не хочу ссориться или ненавидеть друга. Мы взрослые люди, Мал. Давай останемся хорошими друзьями. Мужчина поджал губы. Только Норду он мог позволить отвергнуть себя вот так. Только Норд мог сказать «нет» и одним лишь отказом перевернуть его жизнь с ног на голову. В этом всем был его маленький Цветочек, приобретший с годами острые шипы. — Хорошими друзьями? — с насмешкой спросил мужчина. — Кажется, ты недооцениваешь мои намерения. Рука мужчины скользнула к согнутому колену парня, которое тот по-прежнему держал перед собой. — Я люблю тебя, Норд. С момент, как увидел впервые, и до сегодняшнего дня для меня ничего не изменилось. Будь то двенадцать лет нашей жизни вместе или девятнадцать разлуки — для меня ничего все по-прежнему. Больше тридцати лет длились чувства Малхиора Адельманна и так и не угасли. Он не двинулся дальше с того дня, как Норд сбежал с их свадебной ночи. Герцог замер в том моменте и жил мечтой однажды встретить Норда вновь. Все убеждали его, что это напрасная мечта. Года шли и Малхиор действительно решил позабыть о ней, но двигаться дальше так и не смог. Он застыл в моменте своего наибольшего счастья и сильнейшей боли. — Тебе нужно отпустить меня, Мал. — Думаешь я не пытался за эти девятнадцать лет? — Мы никогда не сможем быть вместе вновь. На лице мужчины появился оскал. — Из-за телохранителя? — Дело никогда не было в одном нем, — категорически ответил Эйнштейн, что было чистой правдой. — Дело в доверии. Я никогда не смогу довериться тебе. Не после всей той лжи. Извинений никогда не будет достаточно. Сколько бы раз Эйнштейн не слышал это жалобное «прости», Малхиору не вернуть доверия между ними. Адельманн все обещал и обещал, что лжи не будет, клялся десятки раз и каждый раз нарушал все клятвы и обещания. Эйнштейн никогда бы не смог довериться ему. Ни в отношения, ни даже в постели. Кто знает, может во время очередного секса он его окончательно придушит?.. Доверие было тем, на чем строились их отношения. Оно безвозвратно утрачено, как и возможность вернуть все к прежнему устрою. Как десятки раз повторял Эйнштейн, Норд Лейтнер умер. Его новая личность не желает оставаться в Знати навсегда. Не желает возвращаться к Герцогу. Не желает доверяться, чтобы его сердце было в который раз растоптана со словами: «Ложь ради блага». Рука мужчины скользнула к сомкнутым ладоням парня. — Я не смогу жить без тебя. — Но ведь все эти девятнадцать лет как-то жил, — хмыкнул Эйнштейн, не веря ни одному слову Малхиора. — Выживал. Норд, ты даже представить не можешь, как мне было все эти годы… Я столько лет искал тебя. Столько лет надеялся, что однажды ты вернешься на Фобос… Я жил мыслью о твоем возвращении и продолжаю жить ради нее, — медленно произнес мужчина, понимая, что возможно это одни их самых искренних слов сказанных за всю его жизнь. — Я не отпущу тебя в этот раз. — Запрешь меня на Фобосе? — усмехнулся парень и отдернул руки от касаний. — Если понадобится. — Ты обещал Делану, что вернешься меня. Это условия контракта. — Тогда пусть будет война, — ответил Герцог, прекрасно помня, как Глава Эндвейт грозился начать войну, если с Эйнштейн упадет хоть один волосок. — Ты готов начать войну ради меня? — Я готов на большее, лишь бы ты остался со мной. Эйнштейн все смотрел и смотрел в лицо мужчины, на плотно сомкнутые губы, напряженные скулы и холод в золотых глазах доказывали, что его слова правда. Или, по крайней мере, мужчина сам верил в них. И этот человек однажды пытался избежать конфликта с Камалом Кондором, бывшим Главой Земной Знати, лишь бы не пострадали невинные люди. «Да он совсем отчаялся», — было последней мыслью перед тем, как Герцог пожелал ему спокойной ночи и удалился. Больше Эйнштейн не показывал слез. Вскоре Мэйсон известил Эйнштейна о выздоровлении Алвина. Все стало, как прежде. Малхиор так и не прекратил попыток достать вниманием, а Эйнштейн… Что ж, он принял новую тактику. В его голове засела мысль, что раз уж мужчина не может его отпустить, то лучше уж остаться в качестве друзей. Понемногу, шаг за шагом, они смогут преодолеть эти отголоски былых чувств. И парень все продолжал и продолжал настаивать на дружбе. Даже в те мгновения, когда Адельманн сильно раздражался и прижимал его к стене, с презрением произнося, что дружбы между ними никогда не будет. Когда он касался его волос или смотрел подолгу в глаза. Эйнштейн все думал и думал о дружбе, свыкаясь с мыслью, что Адельманн вернулся в его жизнь не на день и не на два. Спустя несколько недель после начала добычи и отправки первых партий металла в корпорацию Эндвейт, Эйнштейн побывал на поясе. Естественно, вместе с Герцогом. Мужчина сопровождал его, словно боясь, что тот в который раз сбежит. Сначала чрезмерная опека ужасно бесила парня. На Каэлоре у него была полная свобода действий, предоставленная Деланом, и тот совсем забыл, как это, быть рядом с человеком, помешанным на контроле… После поездки на пояс Эйнштейн осознал две вещи. Во-первых, медиума на поясе так много, что рабочим придется остаться здесь не на месяц и даже не на два. Понадобиться год, чтобы добыть весь металл из троянцев. Во-вторых, медиум обнаружили не только на троянцах. Ему предстояло провести исследования в других участках пояса и выяснить точное количество, чтобы организовать добычу и в других местах. Однако, если его предположения на счет примерного количества подтвердиться, добыча затянется на года. А значит и ему придется задержать в Знати, как минимум, на то время, пока будут проводиться исследования. С группы его ученых осталась лишь половина. Они нужны ему на Каэлоре, чтобы поддерживать исследования медиума, поэтому грязной работой на поясе придется заняться ему. «Мне придется остаться здесь. Мэйсону это точно не понравится», — улыбался себе под нос Эйнштейн, вспоминая серьезную мину телохранителя. Так и прошло время до прилета Мэйсона, Делана и Алвина. В попытках утвердить дружбу с бывшим возлюбленным и тревожными мыслями об исследованиях. Эйнштейн считал дни и часы до времени встречи и, когда Мэйсон оповестил, что они подлетают, парень не мог найти себе места. Герцог сделал исключение для Главы Эндвейт и его сопровождающих, позволив остаться в поместье. Первые посторонние на Фобосе. Эйнштейн точно знал, что это было сделано ради него и он это оценил. Так как в поместье была всего лишь одна свободная гостевая комната, в которой он дислоцировался все это время, Эйнштейну пришлось освободить ее для Алвина и Делана. Благо, теперь этим двоим не нужны были раздельные, раз они вместе. Сам Эйнштейн переселился в свою прежнюю спальню. Это место так и осталось нетронутым временем. Малхиор охранял его покой, чтобы вернувшись, на парня нахлынули воспоминания о былом. Так и случилось. Впервые оказавшись в бывшей спальне, он часами сидел на полу, перебирая свои старые, ни разу не выцветшие за почти что двадцать лет чертежи… «Мал наверное зубами скрежет от мысли, что прилетит Мэйсон», — довольно ухмыльнулся парень и погладил приятную атласную ткань покрывала для кровати. Совсем скоро Мэйсон будет лежать здесь, в его комнате. Это казалось одновременно так правильно и неправильно. Эйнштейну казалось, что представляя на этой постели Мэйсона и чувствуя учащенное сердцебиение, он предавал ту часть себя, которая желала на ней лишь Малхиора… Парень уставал задаваться вопросом, тлеют ли еще его чувства к Адельманну. Он точно понимал, что чувствует к Мэйсону. И это единственная вещь, которая была правильной в путанице из вечных вопросов и недопониманий. Эйнштейн знал, что хочет быть с Мэйсоном. Знал, что это чувство взаимно. Знал, что этот человек его будущее и он собирался построить его с ним вопреки Малхиору Адельманну. За утро он смог перетянуть все свои вещи в новую спальню. Освежился в душе. Надел свой лучший наряд, больше не боясь одежды с открытой шеей. Теперь на ней красовался чокер. Он немного износился за это время. На внутренней стороне появилась царапина от того, как подвеска упала на пол лаборатории во время приступа. И все же механизм внутри работал. Эйнштейн часами заслушивался Дебюсси, чувствуя присутствия Мэйсона, словно вот он, стоит перед ним, а не в миллиардах километров космического пространства. Эйнштейн сделал все, чтобы к обеду выглядеть сногсшибательно. Его волосы вернулись к прежней длине. Он завязал их в высокий хвост. Надушился и даже подвел стрелки, что делал нечасто. Он сгорал от нетерпения встретить Мэйсона в лучшем виде, поэтому на сборы ушло все свободное время до прилета «Ларса-4». Когда Мэйсон сообщил, что они подлетают, Эйнштейн бросил беспорядок в комнате и побежал на выход из дома. Не обращая внимание ни на кого в доме, он летел навстречу Карлайлу. Оказавшись возле шлюза, парень заметил, что Герцог уже стоял там. Для встречи с гостями он надел деловой костюм и был готов к переговорам, которые Делан запланировал сегодня сразу же после совместного приветственного ужина. Мужчина развернулся, когда услышал шаги, и застыл. — Ты никогда так не хорошился для меня. — Неправда, — возразил Эйнштейн, становясь рядом. — Я всегда старался выглядеть так, каким ты хотел меня видеть. — И каким же? — Твоим. Для этого не нужно было прилагать много усилий. Достаточно было носить короткую стрижку, чтобы открыть доступ всех желающим для обзора его шеи. Татуировка черно-золотой змеи говорила за себя. Мужчина отвел взгляд, засунув руки в карманы брюк. Эйнштейн посмотрел на часы. Еще несколько минут. Всего несколько и Мэйсон будет здесь! — Неужели этот твой телохранитель того стоит? Он никто. Ни статуса, ни денег. — Думаешь, я могу полюбить лишь похожего на тебя человека? Мне никогда не был важен статус и деньги. — И все же ты их любишь. Ты бы никогда не смог отказаться от власти и роскоши. Эйнштейн хмыкнул. Вот, что думал о нем Малхиор все это время? Как о человеке, который не протянет без состояния и титула. — Зачем мне требовать этого от Мэйсона? — хмыкнул Эйнштейн. — На Каэлоре я главный ученый. У меня есть статус и деньги. Я самодостаточен. Этого ты мне никогда не мог дать. — А здесь ты барон Лейтнер, — возразил мужчина, скосив взгляд на парня. — Здесь я Нордин Лейтнер. Мужчина замолчал. Имя повисло между ними тяжелым грузом. Имя человека, который давным-давно умер. — Ты спросил, стоит ли того Мэйсон? Я тебе отвечу. Он достоин большего, чем меня. Но Мэйсон согласился быть со мной и я благодарю Вселенную каждый день, что я обратил на него внимание. Золотые глаза сползли к чокеру. Его змея перекрыта какой-то дешевой тряпкой. Так символично, ведь Малхиор тоже был заменен на какого-то второсортного человек из ниоткуда. Глаза Эйнштейн устремились за купол, когда на горизонте показался «Ларс-4». Он был готов прыгать на месте, заметив долгожданный звездолет. Корабль стыковался со шлюзом и Эйнштейн сделал небольшой шаг вперед. Несколько мгновений и двери «Ларса-4» отворились, выпуская наружу троих людей. Еще двое телохранителей остались на корабле, который они заберут с собой, пока будут ожидать дальнейших приказов Главы. Первым шел Делан. Он держал за руку Алвина, который прижимался к нему плечом. За ними следовал темнокожий мужчина в зеленой униформе корпорации Эндвейт. Сколько раз Эйнштейн видел Мэйсона в этом костюме, но лишь сейчас начал замечать, как потрясающе он выглядит в нем. Карлайл встретился с ним взглядом. Эйнштейн почувствовал, как тело в мгновение стало легче в десятки раз. Дыхание перехватило. Сердце пропустило удар. Он сделал еще один неспешный шаг вперед, а после второй и третий, пока ноги не отказали слушать разум и не устремились навстречу. Он рванул к Мэйсону, не обращая внимания на смешки Делана и Алвина, оставляя Малхиора позади. Мэйсон выставил руки вперед, ловя несущегося на него парня. Эйнштейн подпрыгнул и оплел мужчину руками и ногами. Мэйсон улыбнулся и на его лице появились ямочки, столь обожаемые Эйнштейном. Парень зарылся носом в шею мужчины, вдыхая тяжелые древесные нотки духов. Руки мужчины сильнее сжали тело парня. Карлайл притиснулся щекой к голове Эйнштейна и потерся, совсем, как ручной песик. Эйнштейн рассмеялся от сравнения, пролетевшего в его голове и отпрял, чтобы посмотреть в глаза. Такие же темные, как и ночи, проведенные в разлуке. Мужчина хотел что-то сказать, но Эйнштейн заткнул его поцелуем. Настолько нежным, что Мэйсон и не поверил, что перед ним тот самый Эйнштейн, который просил однажды придушить его ради острых ощущений. — Ты не представляешь, как я рад, что ты здесь, — прошептал парень в губы и его глаза просияли. — На нас все смотрят, — все что смог ответить мужчина, по-прежнему держа парня на себе. Лишь Эйнштейн со всех стоящих возле шлюза мог заметить, как неловко стало мужчине. — Пускай смотрят. Эйнштейн развернулся и посмотрел на Делана и Алвина. На лице друга сверкала яркая усмешка, пока Алвин невольно покраснел от публичного проявления чувств. Эйнштейн нехотя спустился на пол, но не отступил. Переплетя пальцы с Мэйсоном, он потянул того прямо к ним. — Я уж думал, ты забыл обо мне! — пожаловался парень, недовольно посмотрев на Делана. — О тебе не забудешь. Мое кольцо разрывалось от звонков и сообщений каждый день. Эйнштейн рассмеялся и перевел взгляд на Алвина. — Уж не знаю, что моя маленькая звездочка нашла в этом роботе, но знай: если хоть раз тебя обидит, я его кастрирую! — Если он это сделает, я сам попрошу ножницы, — ответил юноша и пихнул Делана локтем в бок. Они все вместе рассмеялись и Делан обратил внимание на Герцога, все время стоявшего позади. Они медленно направились к нему. Подойдя ближе, лишь Эйнштейн заметил, как сильно мужчина сжал челюсти, пытаясь преодолеть бушующие внутри чувства. То, как радостно парень поприветствовал Мэйсона, явно не понравилось Адельманну. Делан вышел вперед вместе с Алвином. Они сверлили друг друга оценивающими взглядом какое-то время и Алвин решил сделать первый шаг. В почтении склонив голову, он произнес: — Приветствую, мой Герцог. — Рад видеть тебя в добром здравии, Ал. Алвин улыбнулся Адельманну и кивнул. — Глава Эндвейт. — Глава Адельманн. Делан первым протянул руку и пожал. На обоих были перчатки одинаковых моделей. Подарок Эйнштейна. Первый подарок парня Малхиору, который перестал быть уникальным. — Вижу, нам нужно много что обсудить, — намекнул Герцог на переплетенные руки Алвина и Делана. — Но это будет после ужина, а сейчас попрошу пройти в дом и обустроиться. Моя старшая жена покажет вашу комнату. Можете обращаться к ней в любой время. Герцог сопроводил гостей в дом и передал их в руки ожидающей Игнис. Женщина провела Алвина и Делана в гостевую спальню, а Эйнштейн, ни на миг не разрывая руки, потянул Мэйсона в свою комнату. Пока поднимались на третий этаж, оба молчали. Тишина не была напряженной. Скорее ожидающей. Оба хотели оказаться за закрытыми дверями, где никто не будет глазеть. Мэйсон не мог сдержать смех, когда Эйнштейн от спешки подскользнулся на лестнице. И вот они оказались у спальни Эйнштейна. Двери автоматически закрылись за ними и Мэйсон мгновенно оказался прижат к ней. Поцелуи парня больше не были нежными. Они были полны накопившейся страсти, которая хотела быть освобождена. Мэйсон не поспевал за Эйнштейном, но радо отвечал. Его захлестнула волна чувств любовника и он потерялся в океане из чувств. Таком бездонном и безграничном, что утратил себя. Эйнштейн повалил мужчину на кровать. Его собственная одежда полетела на пол и он оседлал мужчину сверху. Он был предельно возбужден, как и Мэйсон. Эйнштейн растянул себя еще в душе, приготовившись к прибытию Мэйсона. Смазка лежала на кровати, только и ожидая, когда ее используют. Он смазал ею член Карлайла, как всегда поражаясь его размеру и насадился. Скривившись от вспышки столь желанной боли, он ни на миг не остановился в желании получить еще больше удовольствия. Мэйсон не руководил процессом. Его руки лежали на бедрах парня, наблюдая, как тот без остатка овладевает им. Такой открытый. Такой страстный. Такой безумно довольный. Такой… влюбленный. Фиалковые глаза сверкали при взгляде в черные. Эйнштейн улыбался в перерывах, когда с его губ не слетали стоны, и Мэйсон улыбался в ответ, ведь в его сердце вновь расцвела весна. Он не знал и не хотел знать, чьи чувства сейчас главенствуют его разумом благодаря эмпатии — собственные или парня. Он знал лишь, что они взаимны. Парень ускорился и насадился до самого упора, когда почувствовал, что они с Мэйсоном оба на краю. Мужчина кончил прямо в парня, а Эйнштейн ему на живот. Впервые всего от одного раунда парень так выдохся. И он не был уверен, что его так вымотало: секс или переполненность неозвученными чувствами. Без сил он завалился сверху на Мэйсона. Тяжело дыша, он вцепился в него крепкими объятьями, боясь выпустить хоть на мгновение. — Я люблю тебя, — слетело с губ парня и он коротко поцеловал Мэйсона, залившись смехом. — Хотел это сказать еще там, возле шлюза, но не набрался смелости. Мужчина ласково коснулся длинных волос собранных в хвост и, скрутив те в руке, намотал сверху. Эйнштейну очень шло с собранными волосами. Открывался вид на гибкую спину и нескольких едва заметных родинок, которые мужчина заметил еще в их первые разы. В Атеаре они столько раз снились ему, что он уже и не верил, настоящие они или нет. — Мое сердце принадлежит тебе, Эйнштейн, — смущаясь, произнес мужчина и взяв руку парня, запечатлел поцелуй его на кисти. — Будь ты Нордом Лейтнером, Иланом Бренбергом или еще кем-то, отныне оно принадлежит тебя. Делай с ним все, что душа пожелает. — Мне еще никто так не признавался в любви, — прошептал Эйнштейн и потерся носом о чисто выбритую щеку мужчины. — Я лишь говорю то, что чувствую. Эйнштейн улыбнулся и, опершись руками на грудь мужчины, привстал. Он так и не выпустил член мужчины из себя. Сжавшись, он почувствовал, что не только он вновь возбудился. — С некоторых пор мне было правда тяжело выражать привязанность словами… — произнес Эйнштейн, вспоминая, как все эти два месяца сожалел, что так и не признался Мэйсону перед его отлетом. — Меня приучили выражать их языком тела, но с тобой… С тобой так легко, Мэйсон, что я готов хоть каждый раз говорить о любви. Мужчина тоже привстал. Его руки оказались на ягодицах парня, помогая тому насадиться до самого конца, как тот и желал. — Со мной тебе нет нужды скрывать настоящего себя. Я здесь для тебя и буду готов выслушать все. Эйнштейн громко простонал, откинув голову назад. Как же долго он ждал этого момента. Нахождение рядом с Малхиором, который сделал его тело таким порочным, было подобно пытке. Лишь чувства и обязательства перед Мэйсоном останавливали его от того, чтобы прийти к Герцогу и умолять о том, чтобы избавиться от накопившегося в теле напряжения. Парень никто не думал, что такой нежный в любви Мэйсон сможет когда-либо помочь утолить ему эту жажду. Но он смог. Сейчас — смог. — Я рад, что ты есть у меня, — признался Эйнштейн, оплетая руками массивную шею мужчины. — Прости, что не заметил тебя раньше. Прости… — Не нужно извиняться. Бог послал меня тебе именно в этот самый тяжелый в твоей жизни момент. Я благодарю его каждый день за то, как все сложилось. Эйнштейн медленно двигался сверху вниз, не открывая взгляд от темных глаз перед собой. Такой искренний, открытый и разговорчивый — Эйнштейн и представить не смог, что Мэйсон Карлайл будет таким с человеком, который ему нравится. Холодный, собранный и молчаливый — таким привык он видеть его. Сердце парня тянулось к этой ласковой части, больше не представляя жизни без нее. — Больше никаких разговоров о религии в постели. Приложив палец к пухлым губам мужчины, Эйнштейн томно взглянул на Карлайла. — Возьми меня. Приказ слетел с языка парня и Мэйсон, приученный к служению, мгновенно исполнил пожелание.