Межгалактическое пространство

В пять утра по марсианскому времени Алвин разбудил Делана. Вернувшись под полночь, юноша едва смог сомкнуть глаза. В полуночных размышлениях под тихое сопение Эндвейта ему пришла идея того, что они могут сделать в их последний день. То, чего Алвин ужасно страшился делать в одиночку, но с Эндвейтом он мог пойти на этот сложный для себя моральный шаг. — Что такое? — спросил мужчина, сонно потирая глаза. — Тебе опять приснился кошмар? — Нет, — честно ответил Алвин. С прилетом в Земную Знать его еще ни разу не посещали плохие сны. — Сегодня наш последний день. Я долго думал, что мы можем сделать и, кажется, придумал. Сузив глаза из-за яркого света голограммы из кольца-связи, мужчина посмотрел на время. — В пять утра? — Делан, это наш последний день! Будешь отсыпаться на «Ларсе» по пути домой! Мужчина сонно потер веки и тихо рассмеялся. С Алвином ему редко удавалось выспаться, но даже сонным ему нравились любые варианты, предложенные юношей. Ведь это и правда их последний день, а потом лишь Древние Боги знают, когда они смогут встретиться. Конечно, если сумеют. Эйнштейн был уверен в том, что спроектированные им корабли смогут преодолеть межгалактическое пространство, но мужчина знал статистику: ни один корабль не вернулся с той стороны. Делан не хотел пугать этим и так взволнованного отлетом Алвина. Пускай он думает, что иного варианта, как успешное возвращение, не существует. — Ладно. Сделаешь мне кофе? Моему телу нужно топливо. — Эспрессо без капли сахара, — радостно кивнул юноша и вскочил на ноги. — Сейчас все будет! Алвин хлопнул в ладоши и полетел в одной пижаме на выход. Мужчина наблюдал за тем, как юноша остановился у выхода, перед тем, как нажать кнопку открытия двери. Как быстро развернулся и помчал к нему, подарив легкий поцелуй. — Доброе утро, — прошептал юноша и его серые глаза просияли ярче любых звезд. — Я уж думал, ты позабыл. Эндвейт ухмыльнулся. Это было их маленькой традицией. Поцелуй на ночь и с утра. Шаг за шагом они создадут еще больше подобных традиций, привязав друг друга навечно. А сейчас этого было достаточно. Как для Делана, для которого отношения с Алвином похожие на дивный сон, так и для самого юноши. Алвин умчался по кофе. Делан положил голову обратно на подушку и посчитал в уме время, сколько он сегодня проспал. Слишком мало, чтобы бодрствовать, как это делало молодое тело. В который раз он напоминал себе, что уже не так молод, пускай по мерках некоторых снобов из галактики все еще ребенок. В следующем месяце ему исполнится пятьдесят семь. И лишь рядом с Алвином он не чувствовал тяжесть лет. Только он мог пробудить его в такую рань и вытащить на очередное приключение. Как бы не хотелось мужчине спать, он был готов поддаться на любой каприз юноши. Последний каприз перед долгой разлукой. С огромными усилиями, мужчина вылез из теплой кровати и медленно побрел в ванную. Умывшись и приведя себя в порядок, он оделся потеплее. Куда бы не повел его Алвин, в Земной Знати будет холодно. Марс и Земля — единственные планеты с присутствующей атмосферой и климатом, но на обоих сейчас царит зимний период, а остальные участки корпорации сами по себе холодны и суровы. Несмотря на то, что Делан привык к энорским морозам, холода Земной Знати казались ему чужими и более суровыми, как и на всех южных корпорациях. Погруженные в холод космоса, отсталые и унылые. Эндвейт скучал по Каэлору и его теплому лету. Когда он приедет, уже должен наступить осенний период. В этот период белые каэлорские деревья не скидывают листья, но погода становиться немного прохладнее. Любимый период Делана, когда уже не жарко, но еще и не холодно. Алвин прибежал с чашкой теплого парующего кофе. Пока Делан медленно попивал напиток, пытаясь привести себя в бодрое настроение, он наблюдал за суетой в спальне. Юноша собирался. Долго выбирал лучшую толстовку, советуясь с Деланом. Успел сходить в душ и даже выпить какао. Когда Делан отставил опустевшую чашку, Алвин был полностью готов к тому, чтобы лететь. Эндвейт вызвал одного телохранителя в их сопровождение и они отлетели от Фобосе в то время, как его жители еще спали. Алвин не признавался, куда они летят. Вбил в «Ларс-4» место назначения и внимательно проследил, чтобы Делан не подглядывал. Летели они больше часа на относительно низкой скорости. Делан успел полностью проснуться и даже просмотрел присланные отцом отчеты, пока Алвин лежал у него на коленях в гостиной, играя в приставку. — Мы приближаемся, — оповести Ларс и мужчина с юношей начали собираться. Алвин запретил Делану подсматривать в иллюминаторы, поэтому когда звездолет стыковались со шлюзом и двери открылись, мужчина замер. — Я хотел побывать здесь в последний раз перед тем, как продам поместье. Перед глазами мужчины открылся знакомый вид. Они прилетели на Палладу — родовой астероид семьи Греммер. Огромный по меркам пояса астероид, на котором располагалось шикарное поместье под куполом. Место, где они с Алвином встретились впервые. — А Греммер? — несмело спросил Делан, когда они начали спускаться вниз на прямую дорожку к поместью Греммер. — Вчера утром Герцог отдал приказ выслать отца. Уже к вечеру все Греммеры покинули Знать, а этот дом, как и все вокруг стало принадлежать мне. Так странно об этом думать. Даже не мог представить, что я, десятый младший сын, смогу все унаследовать… Алвину все еще не верилось, что он стал графом Греммером. Он должен бы чувствовать себя как-то иначе, получив столь огромную власть и наследство в Марсианском банке, но остался прежним. Деньги и дом — вот, что досталось юноше от отца, ведь поясом астероидов, который веками принадлежал Греммерам, теперь владеет Делан. — Ты хочешь продать Палладу? — догадался мужчина и взял Алвина за руку, заставляя того идти медленнее. Юноша аж бежал в дом, словно пытаясь быстро сделать то, что хотел, а после так же стремительно покинуть астероид. — Это место никогда не было тем домом, в котором я хотел бы жить. Однако здесь есть вещи, которые я хотел бы забрать перед продажей. Больше без единого слова, Алвин потащил Делана внутрь. У них и правда мало времени. Всего день. Он не хотел проводить его в постели или в поместье Греммеров, но у него было здесь дело. Дело, в котором косвенно замешан и Эндвейт. А после Алвин собирался еще много что показать Делану. Как на Земле, так и на Марсе. У них жесткий график, которого юноша собирался придерживаться до того, как они не устанут настолько, что будут валиться с ног от усталости. В доме было холодно. Вместе с уходом Греммеров в поместье остановилась жизнь. Искусственный интеллект, поддерживающий тепло и работу роботов-слуг автоматически отключился с уходом последнего человека. На всем астероиде лишь купол поддерживал систему обеспечения, но уже начал припадать космической пылью. Слуги семьи, рабы, также покинули Фобос, как только Греммеров не стало. Больше некому присматривать за этим местом. Если бы Алвин мог, он бы оставил Палладу в запустенье, но куда выгодней продать астероид. За чисто символическую цену какому-то простолюдину. Аристократам он не собирался ничего отдавать. Они бы никогда не смогли превратить поместье в уютное семейное гнездышко, на которое заслуживает это место. Как не смогли этого сделать и Греммеры. Алвин не стал проводить Делану экскурсию. Они сразу направились к лестнице и вышли на длинный коридор. По стеклянному переходу от южного к северному крылу они прошли к кабинету отца, а после и к библиотеке — конечной точке их путешествия на Палладу. Из-за отсутствия электричества двери не работали. Они с Деланом попытались открыть их с помощью силы, но ничего не получилось. В итоге они позвали телохранителя из «Ларса-4», который принес инструменты. Спустя десять минут двери отворились и они шагнули внутрь. Как же много времени Алвин провел в этом месте. В особенности в последних три года. Седрик постоянно запирал его за семью замками в огромной комнате, наполненной лишь книгами и роботами, уничтожающими пыль. Иногда случалось так, что он засыпал здесь, иногда даже ел, когда отец был слишком разозлен на него и запирал в наказание на несколько дней. Эта комната была намного роднее его спальни и остальных комнат поместья. Именно с библиотекой были связаны все воспоминания юноши о жизнь на Палладе. — Я ненавижу чтение, — признался Алвин, сдувая скопившуюся за ночь пыль на полках. Ее было так много, словно в библиотеке не убирались, как минимум, неделю. — Папа заставлял меня сидеть здесь в наказание и мне не оставалось ничего, кроме чтения. От скуки я прочитал каждую книгу в этом помещении несколько раз. Может, папа думал, что так я смогу преисполниться знаниями и образумлюсь… Мы никогда не могли найти общий язык. Его пальцы прошлись по корешкам книг. Он помнил каждую из них. Каждую историю. Даже некоторые цитаты. — Делан, помнишь, как ты впервые сюда прилетел? Заметив подавленное состояние Алвина, Делан подошел к нему сзади и обнял. — Как я могу забыть? Меня впервые назвали тираном. Алвин тихо рассмеялся и положил ладони на руки Эндвейта, крепко притянувшие его за талию. — Я правда такое сказал? — О да! Цитирую — «будущий муж-тиран»! — Что ж, в одном я был прав, ты все же станешь моим будущим мужем. Делан поцеловал Алвина в открытый участок шеи чуть ниже линии роста волос. Вовсе не настойчиво. Просто, чтобы показать, что он здесь. Рядом. Юноше нет смысла страшиться этого места, пока он с ним. — А тираном мне тоже обязательно становиться? — усмехнулся Делан. — Если хочешь чтобы приставка «будущий» не превратилась в «бывший». Мужчина хмыкнул на смелое заявление юноши и зарылся лицом в светлые кудри, пахнущие свежим бризом каэлорского океана. Алвин пах домом и, как же сильно, Делан начинал скучать по своей корпорации. Никогда не чувствовал такого притяжения к родине, подобного на физическую потребность к удовлетворению базовых потребностей. — Ты сбил мои мысли! — недовольно упрекнул Алвин мужчину и копнул того локтем под ребра. — В день нашей первой встречи я тоже отбывал наказание. Папа пришел в библиотеку, отвлек меня от чтения чертовски нудной книги и заявил, что продает меня тебе. Уже к вечеру ты был на Палладе и, о древние Боги, как же мне сейчас стыдно за то, как я себя вел! Но пойми, я был на эмоциях! Не каждый день с утра просыпаешься, а после тебя женят на незнакомом человеке, да еще и врагу Знати! Мужчина понимающе кивнул и сильнее обнял юношу. Алвин уже не первый раз поведал о своих отношениях с отцом, да и Делан не раз убеждался в их правдивости, но все еще не мог представить, как Греммер мог так жестоко обходиться с ребенком. При том, что в подобных условиях Алвин вырос исключительным человеком — ярким, неотразимым и самодостаточным. В который раз мужчина убеждался, что юноша перед ним намного сильнее большинства людей, которых он знал. Алвин Греммер на голову выше Глав корпораций во всем Млечном Пути и выше него самого. И дело не только в любви, напрочь затуманившей его здравый смысл. — Я тоже был дураком. — Нет, ты был ублюдком, — поправил Алвин и откинул голову на плечо мужчины, заглядывая в его зеленые глаза. — Но теперь ты мой ублюдок. — Это что-то меняет? — О да, многое! Алвин ухмыльнулся и оставил короткий поцелуй на щеке мужчины перед тем, как отпрянуть. Он еще раз прошелся между длинными стеллажами с сотнями книг, в последний раз запоминая это место таким. После сегодняшнего дня он не собирался возвращаться на Палладу. Впредь никогда. — Почему мы здесь, Ал? — не удержался от вопроса Делан, не понимая, к чему все это путешествие в отчий дом. Мужчина точно знал, как неприятно Алвину находиться здесь, вспоминать все дни, проведенные с семьей, никогда его не любившей и не уважавшей. — Я вернулся за книгами. Не хочу их здесь оставлять. Каждая из них могла бы остаться в чьей-то коллекции или же дополнить ее. Например, твоего деда. В Эноре. В дворце. Делан застыл, даже не представляя, что Алвин прибыл сюда лишь потому, что думал о книгах. — Ты уверен, что хочешь видеть эти книги в замке?.. Они будут лишним напоминанием о Седрике. Не хочу видеть, как ты грустишь. — У твоего деда отличная коллекция и я хочу внести свою лепту, как будущий член семьи Эндвейт. Мне ведь можно? Алвин смахнул пыль из последнего в ряду стеллажа и поднял взгляд на Делана. «Будущий член семьи Эндвейт… Мне определенно нравиться, как это звучит», — про себя подумал мужчина и лучезарно улыбнулся. Когда-то он и помыслить не мог, что подобные слова могут слететь из уст юноши. Точно не после «муж-тиран»… Как же все изменилось. — Дедушка был бы рад узнать, что о его библиотеке кто-то позаботится. Алвин и Делан вернулись на корабль, как только перенесли вместе с телохранителем все книги. Это заняло время до обеда, но оно пролетело незаметно за разговорами и легким флиртом. Вскоре они отправились на Землю, где Алвин показал парочку своих любимых мест, а также побывали на Марсе. Некоторые места юноша и сам посетил впервые. Вместе с Эндвейтом приключения казались такими увлекательными, что они не заметили, как подступила ночь. Их последний день подошел к концу, но не последнее приключение.

***

Утро Эйнштейна и Мэйсона началось с того, что в их дверь раздался громкий, но короткий стук. Карлайл мгновенно поднялся с кровати и потянулся к пистолету под подушкой, готовясь к любой угрозе. Эйнштейн приоткрыл фиалковый глаз и с неподдельным удивлением уставился на телохранителя. — Серьезно? Пистолет под подушкой? — сладко зевнул тот и с трудом заставил тело принять вертикальное положение. — С каких пор? — Всегда, — пожал плечами мужчина и перевернулся к парню, осознав, что тревога ложная. — В моей кровати должен быть лишь один пистолет, — усмехнулся парень и сжал покрывало там, где теоретически находился пах мужчины. — И он всегда должен быть заряжен. — Эйнштейн… — простонал мужчина и накрыл смущенное лицо подушкой. Он не понимал, как только проснувшийся парень, такой сонный и несобранный, может шутить столь похабные шутки! Парень усмехнулся и потянулся из стороны в сторону, растягивая затекшие во время сна руки. Он коротко поцеловал вылезшего из-под подушки мужчину и спрыгнул с высокой кровати, чтобы встретить незваного утреннего гостя. За дверью мог быть кто-угодно. Делан, Алвин, один из супругов Герцога и даже сам Малхиор, но Эйнштейн даже представить не мог, кого увидеть. Только не того, кто так жестоко обозначил стену между ними и оттолкнул. Точно не Серафину. — Доброе утро, — деловито произнесла девушка. Ее золотые глаза проскользнули с Норда в глубь комнаты, прямо на кровать, где умостился телохранитель без верхней одежды. Мэйсон смутился столь откровенному взгляду и залез под одеяло, развернувшись спиной к гостю. Эйнштейн в который раз умилился поведению мужчины и улыбнулся девушке, словно не помнил слов, сказанных Серафиной напоследок. Словно они все еще оставались также близки как, были когда-то. Словно она все еще его маленькая девочка… Вот какое позитивное влияние имел над ним Мэйсон. Лишь одно его присутствие где-то недалеко успокаивало и позволяло забыть о прежней боли. Его личное успокоительное. — Доброе, — кивнул парень и откинул длинные волосы назад. К удивлению, утро и правда было добрым. Утро их последнего дня перед отлетом. — Хочу поговорить. Буду ждать в беседке. С этим словами девушка крутанулась и направилась вниз по лестнице, вскоре исчезла из виду, словно ее и не было. Эйнштейн проводил взглядом высокий силуэт, пока дверь перед ним не захлопнулась. Он развернулся к Мэйсону в полном недоумении того, что сейчас услышал. «Она сказала мне проваливать, что я и сделал, а сейчас хочет поговорить?.. Ничего не понимаю», — пронеслась мысль в голове парня и он завалился на кровать прямо Мэйсону в объятья. — Может, она поняла, что не хочет заканчивать с тобой на такой ноте? — предположил Карлайл, приглаживая русые волосы. Несмотря на неряшливый вид, они не были ни разу запутанными. За это Мэйсон обожал волосы парня. Такие ровные и мягкие, что стелились с его плеч, словно шелк. Карлайл никогда бы не признался вслух, что ему было очень жалко, когда парень отрезал их после того рокового Бала. — Серафина? Сомневаюсь. То, что она мне сказала… Мэйсон, она меня ненавидит. Я видел в ее взгляде лишь желание побыстрее избавиться от меня. Дело в чем-то другом… — Иди и узнай. Пойти с тобой? — Нет, вряд ли ей понравиться твое присутствие. Как-никак, а тот человек, которым она меня считает, Норд Лейтнер, все еще женат на ее отце, а ты — его любовник… То, как говорил Эйнштейн о прошлом себе в третьем лице не могло не волновать мужчину. Как никак, Норд Лейтнер являлся частью Илана Бренберга, ровно как и Эйнштейн. Все эти люди — один человек. Личность, объединенная одной историей. Мысленно разделяя их, парень только доставлял себе новую порцию боли. «Иногда мне кажется, что он делает это специально. Ранит себя из раза в раз, словно без этой боли жить не может», — подвел итог Мэйсон, как только парень скрылся в гардеробной, чтобы найти подобающий для встречи с наследницей Адельманн наряд. Мэйсон присоединился к Эйнштейну по пути в беседку. Он решил не терять зря утреннее время и потренироваться, пока парень будет занят. С каждым шагом к Серафине Эйнштейн становился все напряженнее и напряженнее, стоило Карлайлу покинуть его. Мысль возвращались к их последнему разговору с девушкой, к ее словам и его посредствующему приступу… Если она вновь выдаст что-то резкое, Эйнштейн был уверен, что не перенесет это стойко. Одним приступом это не окончиться. Мысли о разговоре будут еще долго съедать его изнутри. Именно поэтому он шел к Серафине, как на казнь. Слова девушки могли как убить его, так и воскресить. Все зависело лишь от нее. — Ты не спешил. Развлекался со своим любовником? — задала вопрос девушка прямо в лоб. Эйнштейн замер у входа в беседку, не решаясь сделать ни шагу вперед, ни назад. — Его зовут Мэйсон, — выдавил из себя парень, защищая любимого. — И он не просто любовник, он —мой возлюбленный, поэтому прояви уважение, пожалуйста. — О, я собрала немного данных об Илане Бренберге с корпорации Эндвейт. У тебя было много любовников и этот ничем не отличается от них. — Ты ошибаешься. — Правда? — Да. Напряженная тишина повисла между девушкой и парнем, пока Серафина с громким вздохом не махнула парню проходить. Эйнштейн молча сел напротив нее и, также не вымолвив ни слова, наблюдал, как девушка молча заваривает чай в точности также, как Игнис. Мачеха много чему научила девушку, но приготовление чая было тем, что Серафина всегда выделяла из множеством талантов, взращенных в ней Шатоден. — Папа сказал, что я была груба с тобой в прошлый раз. Я не собираюсь извиняться за то, что думаю на самом деле, однако… — девушка сделала глоток горячего черного чая и исподлобья взглянула на Норда. — Ты нужен папе. Теперь я вижу, что без тебя он намного слабее, чем с тобой. Если твое присутствие вернет мне того отца, на которого я ровнялась в детстве, то я хочу, чтобы ты знал: я не против, если ты вернешься. Парень не дышал все время, пока слушал девушку и лишь после ее последнего предложения, смог облегченно выдохнуть. — Собственно, это все, что я хотела сказать. Может опять возвращаться к своему любовнику. — И это… все? — неловко произнес Эйнштейн, совершенно ничего не поняв из столь быстрого разговора, которого так страшился. — А что еще? — приподняла светлую бровь девушка и сделала еще глоток. — Можешь возвращаться к отцу или бежать в корпорацию Эндвейт. Мне все равно. Папа почти что не умолял поговорить с тобой и я это сделала. На этом мое дело закончено. Да и в любом случае тебя завтра уже здесь не будет. Как всегда, убегаешь от проблем. Удачного побега, Илан Бренберг. «Она не простила меня. Позвала на разговор лишь из-за просьбы Мала», — пронесшаяся мысль ранила парня глубоко в сердце, но не критически. У него уже было время, чтобы смириться с потерей Серафины, как дочери. И все же было больно. Каким бы оправданным не был уход от Малхиора, он не имел права покидать детей, которых приручил. Не ту тихую девочку, которая привязалась к нему больше, чем к кому-либо среди членом семьи Адельманн… Серафина даже не смотрела в его сторону. Эйнштейн медленно поднялся и направился к выходу, но резко развернувшись, переступив порог. — У меня нет ни шанса вернуть твое расположение? — Я больше не та маленькая девочка, Норд, как и ты больше не считаешь себя тем человеком. Ты не сможешь вернуть то, что умерло. Спокойная, неразговорчивая девочка, из которой нельзя было выдавить и слова, превратилась в сильную и мудрую женщину. Намного сильнее и мудрее самого Эйнштейна. Года лишь закалили ее, все больше превращая в подобие того Малхиора Адельманна, которого парень впервые встретил больше тридцати лет назад. То, что умерло, невозможно вернуть. Серафина сожгла свои чувства к нему и развеяла прах. Эйнштейну стоило поступить также, но он продолжал цепляться за прошлое, сколько бы не пытался переубедить себя в этом. Прямо как еще один человек на Фобосе, который не мог отпустить прошедшее. «Мы оба погрязли в прошлом. Потерялись в нем, подобно детям…» Однако так было нельзя. Крепкий фундамент будущего не может строиться на шаткой основе из прошлого. Его нужно принять или же сжечь, как сделала Серафина. Эйнштейн не был уверен, какой вариант больше импонирует ему, но точно знал, что эту мысль нужно довести и Малхиору. Им обоим нужно принять или отпустить — третьего варианта не дано. Ведь только так они смогут двигаться дальше. Действительно двигаться, а не создавать лживую имитацию, чем занимался Эйнштейн все девятнадцать лет в собственноручно устроенном изгнании. Эйнштейн решительно зашагал в дом. Ничто не могло остановить его на пути к цели. Двор сменился поместье, а первый этаж вторым. Он несся по неестественно пустому и тихому дому, пока сердце плясало чечетку от волнения и страха потерять ту мысль, которая привела под двери кабинета Малхиора. Он поднес руку, чтобы постучать в дверь, но та открылась перед ним, опережая его. Подняв взгляд, Эйнштейн уставился на Малхиора. Такого усталого. Изморенного. Израненного. Совершенно не похожего на того человека, готового гоняться за ним по всей галактике, лишь бы вернуть домой. И теперь Эйнштейн, как никогда, понимал, корни этой усталости. На протяжении девятнадцати лет Малхиор истязал себя прошлым, прямо как и он сам. Они оба не отпустили. Оба не сожгли и не похоронили. Их прошлое живо. Прямо перед ними. Во взгляде фиалковых глаз в золотые. — Как раз собирался найти тебя перед завтраком, — сообщил мужчина, удивленный нахождением Норда прямо у его двери. — Я тоже тебя искал. Можем поговорить? — Проходи. Малхиор пропустил парня внутрь и, внимая каждому его движению, проследил, как тот прошел к дивану, бросив короткий взгляд на чертежный стол. Лишнее доказательство того, что Малхиор жил с терзающим прошлым по сей день. Как и вещи парня в его гардеробной. Как и зубная щетка в ванной. От волнения парень вцепился пальцами в колени, но глаз от мужчины ни на миг не отвел. Он внимательно проследил за тем, как тот медленно похромал к креслу сбоку, с осторожностью ступая на больную ногу. Эйнштейн словил себя на мысли, что это их первый разговор с момента, как Герцог очнулся. Вчера им так и не удалось встретиться. — Как самочувствие? — неловко спросил парень, теребя пальцы между коленями. — Будет лучше, когда все перестанут об этом спрашивать, — резко ответил Малхиор. Пульсирующая боль в бедре сбивала все мысли. — Прости, Цветочек, мне нужно выпить обезболивающее. Мужчина встал и медленно обошел место отдыха, пройдя к рабочему столу. Наклонившись к верхнему ящичку, он вытянув три таблетки из небольшой коробочки. Нужно было выпить их сразу, как проснулся, но мужчина упрямился, думая, что справиться с болью. В который раз он себя переоценил. — Тебе нужен отдых, Мал. — Я рад, что ты волнуешься, — невесело улыбнулся Малхиор и улыбка исчезла из его лица также стремительно, как и появилась. Как же он ненавидел показывать слабость перед Нордом. Ненавидел, но боль была сильнее чувства стыда. «Какой же я жалкий», — мысленно насмехался над собой мужчина. Проглотив таблетки, он вернулся обратно к парню. — Ты хотел поговорить. Давай ты начнешь. Парень затаил дыхание. С того момента, как его ноги перешагнули порог этой комнаты, он ни разу не отвел взгляд от мужчины. Следил за его мимикой, как тяжело ему делаются шаги, каким неряшливым он выглядит… Это был не тот Мал, в которого он влюбился. Таким слабым и ранимым, он никогда его не видел. И мысль о том, что мужчина превратился в такого из-за него, не давала парню покоя. — Я встретился с Серафиной и она сообщила, что будет не против, если я вернусь к тебе. Эйнштейн закусил губу изнутри и опустил взгляд на кончики своих фиолетовых носков. — Она сказала одну очень разумную вещь и я хотел поделиться с тобой перед отлетом. — Сегодня наш последний день, — согласно кивнул мужчина и откинулся на спинку кресла. — Пришло время сказать все, что не могли или не хотели. Поэтому я и искал тебя сегодня, Норд. Я хочу… — Пожалуйста, Мал, — громко прошептал парень, прикрыв глаза, — Дай мне закончить. Мужчина приоткрыл губы, словно хотел что-то ответить, но промолчал. Дал Норду слово, мысленно готовясь к тому, что будет. А он знал, что Норд мог прийти к нему только по одной причине. Поставить точку. — Серафина сказала, что мы не можем вернуть то, что мертво… Она отпустила прошлое и двигается дальше, став лучшим человеком. Мы же с тобой держимся за прошлое. Никто из нас не может двигаться дальше. Оно мешает нам. Пора принять его или отпустить, чтобы двигаться дальше… Мал, так будет лучше для нас обоих. Слова парня сорвались в отчаянный шепот и он сильнее вцепился пальцами в колени. — Посмотри, в кого превратила нас эта любовь?! Посмотри, как слабы мы стали! Я нашел хорошего человека, который поможет мне двигаться дальше, и я искренне желаю, чтобы Вселенная и тебе подарила такого же! Эйнштейн поднял глаза и встретился с золотыми. Такими чарующими. Такими бесподобными. Такими родными… Они смотрели не просто на него. Их взгляд был устремлен в его душу, сквозь все выстроенные защиты. Прямо в те места, которые парень так пытался скрыть от чужих глаз. Там, где он и сам такой же слабый и потерянный, словно все еще летел на мусорном корабле, держа теплое тело мертвого брата. Весь его мир застыл в том мгновении. И Малхиор видел это лучше кого-либо. Лучше друзей Эйнштейна. Лучше Мэйсона… Лишь они во всем мире могли понять боль друг друга. — Ты так и не понял? — спросил мужчина после долгого молчания. — Не может быть никого другого. Таблетки подействовали и мужчина смог встать без лишнего труда. Он шагнул к парню и присел на его диван. Теперь их разделяло всего лишь несколько десятков сантиметров. Расстояние, которое можно легко преодолеть, но каждый из них боялся перешагнуть эту черту, чтобы не сделать ошибку. — Для меня то, что было между нами, не прошлое. Для меня это будущее, ведь только ты всегда и заставлял меня двигаться дальше. — Ты не прав, — продолжил отрицать парень, бегая глазами по лицу человека перед собой. По малейшим морщинам, которых и в помине не должно было быть в его возрасте. — У тебя всегда были семья и дети. — Цветочек, я жил ради них, но существовал я лишь благодаря тебе. — Ошибаешься… Эйнштейн потупил взгляд на свои пальцы, которые мужчина накрыл своей ладонью. Он не отдернул, не отпрянул. Просто не смог, да и хотел ли?.. Как же он запутался. Как же они оба запутались в этих отношениях и прошлом. Им бы стоило поставить точку. Сказать друг другу прости и прощай, навсегда разойдясь по разные стороны Млечного Пути. Однако связывающую их нить не так просто разорвать. — Любовь к тебе — неизменная константа моей жизни. Я одержим тобой, словно океан влечет к себе Луну, не отпуская даже на мгновение. Что станет с этим океаном без его Луны? Он начнет бушевать, разрушая все на своем пути. Так случилось и со мной. Я стал слабым не из-за одержимости прошлым и воспоминаниями. Я просто вышел из берегов, когда тебя не стало, Цветочек. — Мал… Устало прикрыв глаза, Эйнштейн пытался сдержать рвущиеся наружу чувства. Отчаяние, неизбежность, боль — повторение цикла их с Малхиором любви длиной в вечной. Мужчина не верил, что этот зацикленный круг есть возможность остановить, да и не хотел. А сам парень… Что ж, он принял не одну попытку, но и сам потерпел поражение. — Я всего лишь хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо, понимаешь? — шепот сорвался с губ парня и он поднял взгляд, ища на лице мужчины понимания. — Мэйсон помогает мне двигаться дальше, но я не смогу это сделать, зная, что ты страдаешь. Не знаю почему, но не смогу… Если ты меня еще любишь, пожалуйста, я умоляю тебя, отпусти меня… Позволь жить дальше… — Цветочек, дай мне хоть одну внятную причину, почему ты не хочешь попытать вернуть то, чем мы так дорожили? — Мэйсон… — Не говори сейчас о нем, — резко ответил мужчина и переплел свои пальцы с парнем, сильно-сильно сжав их. Эйнштейн не смог их отдернуть. Просто не смог. — Представь, что в этом мире, есть только ты и я, как было раньше. Почему ты не можешь быть со мной? Дай мне весомую причину тебя отпустить. Кривая улыбка появилась на лице парня. Он знал ответ на вопрос. Хорошо знал то, что не позволяет ему вернуться к Малхиору. И дело даже не в любви. Глубоко внутри за слоем ненависти и предательства теплые чувства к мужчине по-прежнему тлели. Они находились так глубоко, что Эйнштейну понадобилось девятнадцать лет, чтобы их спрятать и всего два месяца рядом с Герцогом, чтобы разыскать их. Они существовали, это уже невозможно отрицать. Это же замечал и Мэйсон. Замечал, а парень все отрицал и отрицал до этого момента. До этого разговора. Дело не в любви. Дело не в симпатии к Мэйсону. Дело в том, из-за чего Эйнштейн постоянно держится на расстоянии с Малхиором. — Я никогда не смогу довериться тебе вновь. Доверие — вот, что лежало в основе всех отношений Норда и Малхиора. Доверие, которое парень прекрасно выражал, позволяя Малхиору сжимать свою шею, доводя до состояния между жизнью и смертью. То, чего им никогда не вернуть после того, как Малхиор Адельманн нарушил свое слово и продолжал из раза в раз лгать, сколько бы не оправдывался ложью во имя блага. Чувство, которое было окончательно разрушено со смертью Нордина Лейтнера. «Ну вот, я и сказал. Поставил точку. Мэйсон бы мной гордился…» — подумал Эйнштейн, боясь поднять взгляд. Как же его страшило заглянуть в глаза Малхиору и увидеть там едкую, разрушающую мужчину боль. Какое бы желание мести и отмщения не привело его на Фобос два месяца назад, сейчас парень хотел лишь, чтобы у Малхиора все было хорошо. Несмотря на всю причиненную им боль, Эйнштейн прекрасно помнил, сколько тепла и любви дарил Малхиор. То, в чем Эйнштейн так нуждался, будучи потерянным восемнадцатилетним мальчишкой. Эти хорошие воспоминания не позволяли ему причинить боль Малхиору. За время разлуки ему удалось частично позабыть о них, но на Фобосе они вновь вернулись с двойной силой... И все же он это сделал своими словами, причинил боль, ведь Малхиор сам просил ответ. Просил и получил, как бы сильно Эйнштейн не пытался уберечь их обоих от нее. — Хочешь я пообещаю, что больше никогда не совру и не обижу тебя? Хочешь я встану перед тобой на колени, Цветочек? — Мал, что ты… Не успел парень закончить вопрос, как мужчина оказался у его ног. Так просто преклонил колени, продолжая хвататься за его руки. Малхиор Адельманн никогда не встал на колени на памяти парня. Никогда и ни перед кем, но прямо сейчас, отринув гордость, преклонил их перед ним. Таким незначительным человеком, но самым важным в жизни мужчины. — Я никогда, никогда не посмею соврать тебе. Я готов сделать все, чтобы ты дал мне шанс. Что мне нужно сделать, Цветочек? Что ты хочешь, чтобы я сделал?.. Малхиор приложил лоб к сжатым в его руках кистям парня. — Мне отказаться от всего? — Мал… — Я могу прямо сейчас бросить Знать, семью и даже эту галактику. Куда бы ты не пошел, где бы ты ни был, я хочу быть рядом. Всегда. Сердце Эйнштейна остановилось. Он смотрел на человека, преклонившего колени перед ним, умоляющего о прощении и возвращении, но ни одно слово не могло сорваться с его уст. Он был таким разговорчивым, но в такие моменты забывал о всех существующих словах. Да и существовали ли слова, которыми можно было бы описать то, что он чувствует? Казалось человечество еще не придумало их. Склонив голову, он коснулся лбом головы мужчины. Слов не было, как и ответа. Весь мир растворился, а в нем остались лишь они одни. Больше не существовало ни Фобоса, ни Земной Знати, ни прошлого, ни будущего, ни мечтаний о других галактика. Не было ничего. Лишь они и сотни неразделенных слов и чувств, которые не прекратили тлеть ни на миг за эти девятнадцать лет. Из созданного на двоих мира их сумел вырвать лишь звук открывающейся двери, в которых стоял Мэйсон. В этот момент Эйнштейн понял: он потерял все.