Дом Дракона. Оковы

Кто может верность отграничить? Кто может в рамки обвести? У измены много личин, У верности - одна в чести. Предал ли тот, кто, заблудившись, Пошёл извилистой тропой? Иль кто, во мраке оступившись, Увяз в отчаяние слепом? А если нет границы чёткой, Как можем мы её судить? Дороги жизни не бывает лёгкой. Так можно ли измену нам простить?

Оставшись в одиночестве, Анна первым делом приняла ванную, предусмотрительно разогретую слугами, и упала на застеленную свежую постель с наслаждением человека, проведшего несколько дней в пути без возможности искупаться или лечь на что-то мягче мха или жесткой деревянной кровати в крестьянском домике. Мысли растревоженными пчелами кружились в голове, разговор с дядей и своеобразное перетягивание каната с Рейной взбудоражили ее. И только горячая ванна с лепестками лаванды (откуда тут могли знать о ее маленькой слабости?) помогли немного успокоиться. Она знала, что в эту ночь Родрик и Остин не сомкнут глаз. Анна и сама не собиралась спать, но усталость в итоге возобладала над ней, и она провалилась в сон, едва её голова коснулась подушки. Её сон был тревожным, наполненным всякого рода видениями. Ей снилось, что она в Лесной Тени, и дядя Сэмвел встревоженно просит её подковать ему коня. Все размыто, вокруг бегают слуги, не обращая на нее внимания. Анна, наконец, находит коня, но никак не может подобрать подходящую по размерам подкову. В итоге Анна начинает бегать по поместью и взволнованно спрашивать у слуг, нет ли у них подковы. Неудивительно, что после подобных сновидений, Анна проснулась ещё более разбитой, чем засыпала. Какое-то время она лежала с закрытыми глазами, не желая просыпаться, пока не почувствовала нежное прикосновение к своей щеке. Пары секунд хватило, чтобы сквозь дремоту вспомнить, что она не в Лесной Тени, и здесь не должно быть людей, кто мог бы к ней вот так прикасаться. Резко дернувшись, Анна распахнула глаза. И не поверила им, решив, что это продолжение липкого сна. Потому что на краю её кровати сидела Маргарет и улыбалась ей. — Тётя Маргарет? — хриплым после сна голосом выдавила Анна. — Доброе утро, — прошептала Маргарет. Анна протерла глаза. Нет, на сон это не было похоже. Но что Маргарет делает тут, в Перплхилле? Разве она не должна была быть в Лесной Тени? — Что ты тут делаешь? — озвучила она свои мысли. — Война привела меня сюда, как и тебя, — Маргарет улыбнулась ей с такой почти материнской теплотой, что Анна, всхлипнув, кинулась ей на шею. Она вновь почувствовала себя живущим с дядей и тетей сиротой-подростком, единственной трагедией для которого стал бы запрет на верховую прогулку. Маргарет гладила её по волосам, пока Анна, сдерживая слезы, прижималась к ней, как к давно потерянному, но такому родному и безопасному оплоту. Отстранившись, Анна начала разглядывать тётю. От былой изысканности Маргарет мало, что осталось: она исхудала, щеки ввалились, а всегда уложенные в элегантные причёски волосы, были просто собраны в тугой пучок на затылке, затянутый в сетку. Глаза женщины потускнели, на лбу прорезались морщинки, которых раньше не было. Анне стало вдруг страшно, что же пришлось пережить тёте за эти месяцы. Сейчас перед ней была не молодая леди, которой было не больше тридцати, перед ней была усталая женщина средних лет, перенесшая множество невзгод. Маргарет рассказала ей, что произошло в Лесной Тени. Оказалось, после того как Рейнира заселилась в Красном Замке, её войско начало произвол на ближайших землях. Королевский лес и все земли на ближайшие мили стали мишенями для их алчности и жажды наживы. Рыцари и обычные солдаты, под предлогом обхода земель и поиска зелёных шпионов рыскали по деревням и поместьям, требуя у крестьян и их сюзеренов непомерные и, вероятнее всего, выдуманные ими же налоги. А тех, кто отказывался платить публично избивали. Порой обычным избиением не ограничивалось. Одного мелкого лорда обвинили в том, что, не платя налоги в казну, он якобы тайно помогает зеленым. Его раздели наголо и заставили простоять так привязанным к столбу весь день на глазах у сотен людей и собственной семьи. Солдаты королевы заходили в таверны и трактиры, бесплатно пили там вино, разоряя местных трактирщиков. Они могли зайти в любой крестьянской дом, требуя накормить их и уходя, забрать оттуда понравившуюся им девушку, объяснив это «нуждами королевской армии». Было много омерзительных историй, которые Маргарет пересказывала с выражением отвращения и ужаса на лице. Сама Маргарет откупалась от них столько, сколько могла. Но, когда сообразила, что они разорят её, и в один день, не получив от неё — одинокой, беззащитной, пусть и благородной леди — золота, сделают с ней то же, что и с этими девушками, она решила, что пора сбегать. Распустив всех слуг, она тёмной ночью села с Марко в обычную повозку и отправилась в Перплхилл к брату своего мужа и главе их дома в поисках защиты. Никого из слуг она не взяла с собой, только наняла по дороге троих наемников, чтобы те, помогли ей добраться до замка. Маргарет со слезами на глазах рассказывала, как ей тяжело было покидать дом, с которым было связано столько светлого. Пока она говорила, Анну окатывали волны жгучего стыда. За все эти месяцы она ни разу не задумалась о том, как Маргарет. Она воспринимала их с Марко благополучие как несомненный факт, нечто само собой разумеющееся. Маргарет была далека от войны, как только возможно, что могло с ней приключиться? Ни разу Анна, после прибытия в Штормовой Предел, не написала ей письма, оправдывая это тем, что их собственное убежище нельзя раскрывать ни при каких обстоятельствах. Когда Маргарет замолчала, пришло время Анне говорить. И тут стало ясно, что она не может поведать почти ничего, ни о своём побеге, их разделении на группы, ни о том, где она жила последние месяцы. Оставалось только выкручиваться абстрактными и туманными фразами. — Когда захватили столицу, нам пришлось бежать. Я не могу тебе всего рассказать, тётя, — Анна опустила голову, — но тебе не о чем беспокоиться, со мной все было в порядке, я была в безопасности, — добавила она, опустив подробности путешествия, где она едва не рассталась с жизнью. — Здесь поговаривали, что ты ждёшь ребёнка, — Маргарет проницательно взглянула на Анну. — Но я не поверила, ведь твой муж покинул столицу много месяцев назад. А будь ты беременна до его отъезда, я бы уж точно знала об этом, — она немного нервно усмехнулась. — Это правда, — произнесла Анна тихо. Маргарет изумленно уставилась на Анну, а потом её взгляд метнулся к её животу, словно она ожидала увидеть там выпуклость. — Я… я уже родила, две недели назад. Неловкость, повисшую в воздухе после этих слов, можно было потрогать руками. — Говорили ещё, что… что ты изменила супругу, и твой ребёнок… — Маргарет неловко замолчала. — Это ребёнок Эймонда, — зло ответила Анна, сжав кулаки. — Я никогда не изменяла своему супругу. Если бы я могла, я отрезала бы каждый язык, посмевшей назвать моего сына бастардом! Лицо тёти вытянулось. Анна догадывалась, что Маргарет считала в уме месяцы и приходила к простому выводу. Маргарет могла поверить слухам о её измене, что распространились далеко за пределы Красного Замка, но в её голове не укладывалась мысль, что Анна не сообщила ей о своей беременности. — Почему же ты не написала мне об этом из Красного Замка? Тогда ты ещё не скрывалась и тебе ничего не угрожало, — чуть обиженно спросила она. Анне стало стыдно. Она не писала Маргарет об этом, потому что тяжёлый груз лжи, камнем висевший на её шее, заставлял её тогда все реже отписываться тёте, а её письма делал все короче и суше. Как могла она с ядовитой беспечностью написать о том, что носит под сердцем ребенка Эймонда, когда скрывала от тети известие об убийстве ее мужа — убитого Эймондом. — Тётя, прошу, прости меня, — Анна взяла Маргарет за руку, умоляюще глядя ей в глаза. — Я… Мне было тогда очень тяжело, ты даже не представляешь, насколько, и я не могла писать тебе, притворяясь, что все прекрасно. — Что могло такого приключиться, чтобы ты не могла мне об этом рассказать? — конечно, Маргарет не могла не заметить отстранённость и холодность Анны. Анна убрала руку и, опустив глаза, некоторое время разглядывала свои кисти. Она уже давно запуталась в паутине лжи, которая с каждой новой порцией сковывала ее все больше и больше. — Мы с Эймондом поссорились, — подняв голову, она увидела, что Маргарет недоуменно смотрит на неё. Её выражение лица явственно говорило: «подумаешь, все супруги бранятся между собой», но Анна покачала головой. — Мы очень плохо поссорились, тётя. Теперь он ненавидит меня. Маргарет молчала очень долго. Когда она нарушила тишину, её голос звучал подозрительно спокойно. — Не хочешь рассказать почему? — на её вопрос Анна испуганно покачала головой. — Хорошо, можешь не говорить. Но если вдруг ты захочешь поделиться, я тебя выслушаю. Что-то в её голосе заставило Анну напрячься. Вскинув голову, она пристально посмотрела на Маргарет, но та уже натянула на лицо свою любимую беззаботно-ветреную маску. Вскочив с постели, она, будто только что об этом вспомнила, торопливо заявила, что Марко уже наверняка проснулся, и ей необходимо заняться им. Обещав Анне, что они все-все ещё обсудят, она упорхнула из комнаты. Хотя Анне почему-то показалось, что убежала. *** Харренхолл — одна из самых неприступных крепостей Вестероса, оказался совершенно не готов к длительной осаде. Когда объединённое воинство Старков и Арренов осадило замок, выяснилось, что провизии в нем хватит лишь на месяц. Правда, такое положение дел поначалу не слишком беспокоило Эймонда и Кристона Коля, которые незамедлительно послали ворона в Перплхилл. За ним из башни Харренхолла вылетело ещё два ворона, но ни на одно из их писем ответа не последовало. Как и не появилось на горизонте войско, единственной задачей которого было защищать Харренхолл извне. Примерно через десять дней стало ясно, что ожидать помощи от Руперта Бриклэйера не приходится. Кристон Коль бушевал, а Эймонд ограничивался поджиманием губ, мысленно костеря на чем свет стоит весь дом «гребаных» Бриклэйеров. Продовольствие старались экономить как могли, воду и вино тем более. Однако многие воины были изранены и измотаны после многонедельных походов и нуждались в особом уходе. Мейстер, привезенный несколько месяцев назад, не успевал помогать всем, да и не сильно преуспевал в этом деле, так что многие солдаты умирали от неспадавшей лихорадки. Тогда на пороге лазарета появилась Алис Риверс, неся в руках корзинку с травами и баночками с зельями. Перед своим походом Эймонд назначил её следить за здоровьем его людей, потому и теперь никто не осмелился ей препятствовать. Она поила мужчин своими зельями и прикладывала к их ранам травы, и уже через несколько дней те начинали идти на поправку. Алис Риверс настаивала, чтобы её подопечных кормили лучшим мясом и поили вином. На почве этого у неё произошло несколько стычек с сиром Уайлдом, из последних сил пытавшимся растянуть провизию. В этой борьбе победителем вышла Алис, заручившись поддержкой Эймонда, внезапно вставшего на её сторону. Среди солдат после этого случая пошёл слух, что у принца Эймонда есть особая слабость к загадочной красавице. Пару раз даже видели, как она приходила в его покои со своей корзиной. Кто-то добродушно предположил, что она лечила принца, как и остальных, однако другие, настроенные не столь благосклонно и доверчиво, переглядываясь, ехидно ухмылялись. Пока солдаты обсуждали личную жизнь своего регента, мысли самого Эймонда были заняты Вхагар. Одно из копий попало ей в левый бок, лишь чудом не задев ничего жизненно важного — плотная кожа, покрытая не менее жесткой чешуей, сумела ослабить удар и не позволить копью войти слишком глубоко. Второе же, угодило ей в крыло, и все бы ничего, если бы попало оно в перепонки. Однако оно задело одно из сухожилий, мешая Вхагар летать, и делая Вхагар такой же заложницей замка, как и остальных. Драконоблюстителей в замке не было, и не у кого было выяснить, когда дракониха поправится. Оставалось только ждать, когда сухожилие срастётся. Каждый день Эймонд и Коль ждали, словно чуда, что Вхагар взмоет в небо, и тогда осада замка будет прорвана. Однако дни текли, а чуда не случалось. Зато среди солдат с каждым прошедшим днем нарастало недовольство. Находились те, кто решались на отчаянные попытки дезертирства. Тех, кого удавалось поймать до побега, жестоко карали в назидание другим. Помощи было ждать неоткуда. Если бы, конечно, внезапно, с неба не свалился Дейрон на Тессарионе. Однако Дейрон был слишком далеко, в Просторе. Зато с неба в любой момент мог спуститься Караксес или любой другой дракон чёрных. То, что враги до сих пор не сделали этого, говорило об их уверенности в неизбежном падении Харренхолла. В то самое утро, когда Анна, проснувшись обнаружила у своей постели Маргарет, Эймонд, Коль и Уайлд сидели за столом в одной из столовых замка и поедали скудный завтрак — немного затвердевший хлеб, яйца да немного сыра. Три худощавые служанки степенно стояли у стены, опустив глаза в пол и делая вид, что не прислушиваются к разговору. — Скоро у нас закончится вино, — как бы между прочим оповестил Уайлд, занимавшийся вопросами провизии. Рука Эймонда, поднёсшего было к губам кубок замерла. Они переглянулись с Колем. Вино было почти столь же ценно в осажденной крепости, как и вода. — Что ж, — протянул Эймонд, — тогда, сир Уайлд, нам предстоит сомнительная честь впервые лицезреть вас трезвым. Подозреваю, что это незабываемое зрелище. Коль усмехнулся в отросшую бороду. — А Коля мы, быть может, увидим, наконец, побритым, — закончил Эймонд. — Потому что у некоторых есть подозрения, что он не бреется из-за своих трясущихся лап. — Даже если в замке останется лишь одна бочка вина, её следует будет отдать тебе. Потому что трезвый ты просто невыносим, — не остался в долгу Кристон Коль. Эймонд отсалютовал ему, показывая, что подкол защитан. Уайлд же переводил взгляд с одного на другого, не понимая, как эти двое могут так беззаботно шутить, когда они находятся в таком дерьме по самые уши. Однако он не понимал, что именно это так называемое «дерьмо» их и сплотило. После возвращения в Харренхолл лёд между Колем и Эймондом начал медленно таять, и это было заметно всем. И эти все облегчённо вздохнули, ибо постоянное метание между приказами регента и Лорда Командующего утомляло не меньше самого похода. — Ещё сегодня на рассвете поймали ещё двух дезертиров. Прикажете выпороть их, как и предыдущих? — спросил он. — Сир Уайлд, у вас просто поразительная тяга начинать утро с плохих новостей, — на этот раз раздражённо ответил Эймонд, и нехотя добавил: — Прошлый раз эта ведьма заявила, что больше не будет лечить выпоротых, потому что её «ресурсы, как ни странно, не бесконечны» — передразнил он Алис. — Просто посадите их в темницу и все. Если завтра будет бой, мне нужны способные держать оружие солдаты. Коль выразительно посмотрел на Эймонда. Его, как и многих, не обошло стороной любопытство по поводу Алис Риверс и её вероятной связи с Эймондом. Однако Коль даже тут не изменил своей привычке не задавать лишних вопросов. — Надеюсь, хорошие новости на этом заканчиваются, и мы можем просто позавтракать? — Да, Ваше Высочество, — уязвленно ответил Уайлд, не понимая, чем на этот раз навлек на себя гнев принца. — Есть какие-то изменения в состоянии Вхагар? — спустя минуту поинтересовался Коль, будто говоря о погоде. — Нет, — лаконично ответил Эймонд. Дракониху разместили на одной из внутренних площадок крепости. Он навещал её дважды в день, осматривал её, говорил с ней. Раны её заживали, но вот крылом она старалась не двигать. Не потому, что не могла, просто, как предполагал Эймонд, движения причиняли ей боль. Глядя на неё, Эймонд испытывал непривычную для него жалость, он в прямом смысле, ощущал её боль, словно фантомный отголосок отрубленной конечности. Несмотря на приправленные сарказмом остроты, что были скорее данью привычке, Эймонд был на грани отчаяния. Если он проиграет, все будет потеряно. Ормунду и Дейрону в одиночку не удержать Вестерос. Штормовые и Западные войска, поняв безнадёжность их положения, сложат оружие. Иными словами, если они не продержатся до того момента, когда Вхагар сможет летать, они погибнут. Раненая Вхагар, даже при всей своей мощи не сможет сдержать врагов, если те пойдут в настоящую атаку. Тогда у них останется лишь Тессарион. Один против семи драконов. Переглянувшись с Колем, он увидел, что того терзают те же опасения, что и его самого. Оставшаяся часть завтрака прошла в горько-перченом молчании, когда все возможное сделано, и остается лишь уповать на милость равнодушных богов. *** После ухода Маргарет, Анна переоделась в единственное платье, которое прихватила с собой в качестве сменного из Штормового Предела, а старое велела служанкам отстирать от грязи. Она сама умылась и причесалась, иронично подумав, что еще парочка таких путешествий по лесам и полям, и она превратится в обычную замарашку с дороги, и тогда ей точно никакая опасность не будет угрожать — просто никто не признает в ней представительницу драконьего дома. Через час Маргарет вернулась, на этот раз вместе с Марко. Встреча с кузеном прошла эмоционально, хоть и несколько комично. Марко, которому в этом году должно было исполниться семь лет, и последние пару из них он ее не видел, поначалу даже не узнал в ней свою старую подругу из далекого детства. С подозрением смотрел он на смутно знакомую тетю, которая обнимала его и все норовила поцеловать, потеряй он на мгновение бдительность. Анне пришлось напомнить ему несколько моментов из прошлого, после чего он неуверенно ей улыбнулся: кажется, это та самая Анна, с которой ему было так весело в детстве. Но сейчас он был совсем большой и серьезный мужчина, и нужно было вести себя подобающе. Потому пока Анна, улыбаясь, разговаривала с его матерью, Марко украдкой наблюдал за ней из-под опущенных ресниц, и уже через полчаса окончательно решил, что влюблен и непременно женится. Взрослые же тем временем устроили совет. Дав кузену лук и стрелы, Анна позвала Родрика и Остина. Вчетвером они начали обсуждать положение дел, Анна рассказала Маргарет о цели своего визита, как и о том, что жизнь Эймонда зависит от решения Руперта. Маргарет, внимательно ее выслушав, поведала о том, как на самом деле обстояли дела в Перплхилле. За время своего пребывания в замке, она изучила дядю Анны. Руперт был труслив, но тщеславен. Он был ленив и неподъемен, но желал славы. Он уже собирался отправить свое войско в Харренхолл, чтобы стать после спасителем, освободившим Принца-регента и Лорда Командующего, когда неожиданно сюда заявилась Рейна Таргариен, приехав всего на полдня раньше самой Анны. Она-то и спутала его мысли щедрыми предложениями. Анна при этих словах незаметно переглянулась с Родриком. По дороге сюда они рассматривали множество вероятных исходов. Единственное, в чем они были совершенно уверены, так это в том, что войско должно быть отправлено в Харренхолл любой ценой. Если не удастся убедить Бриклэйера, его придется убить. И тогда она возьмет на себя управление домом Бриклэйер, а чтобы рыцари их дома не взбунтовались, убить Бриклэйера придется бескровно, и лучший способ для этого — яд. Самое любопытное, что идея убийства была впервые озвучена сиром Остином, однако, вместо бурных возмущений, которые от нее ждал Родрик, Анна мрачно согласилась. Она сделала ударение, что это должен быть крайний вариант, но ни в ее голосе, ни в лице не промелькнул и намек на колебание. Маргарет они поначалу ничего об этом плане не сообщили, Анна лишь дала ей понять, что согласие Руперта важно для него так же, как и для них. Какие из этого сделала выводы Маргарет, было неясно, однако обещала сделать все от нее зависящее, чтобы убедить деверя. Маргарет оказалась ценным источником информации. Так от нее они узнали, что жена дяди была слишком больна и, по словам Маргарет, страдала легким слабоумием, чтобы ее можно было использовать в качестве рычага давления. Единственной загвоздкой по-прежнему оставалась Рейна Таргариен. Она, хоть и не отличалась выдающимися способностями в дипломатии, тем не менее имела все шансы склонить Руперта на свою сторону. Идею убить ее отмели сразу. Это не возымело бы никакого результата, да и во все времена убийство послов во время войны порицалось. За такое против них ополчились бы собственные же союзники. Вскоре к ним пришла служанка, сообщив, что сегодня вечером хозяин устраивает праздничный ужин в честь племянницы. В переводе это означало, что сегодня вечером Руперт объявит свое решение. Оставалось надеяться, что маленькая игра Анны окупилась, и Руперт попался на крючок ее многослойной лжи. О том, как она объяснит семейству, почему Джейхейра должна выйти замуж за ее кузена, Анна временно предпочитала не думать. По итогу двух часов споров они придумали простой план: Руперт долгие годы страдал от несварения желудка и каждую ночь перед сном принимал стакан лекарства. Во время ужина Родрик и Остин будут ждать их у дверей. Если решение Руперта будет не в их пользу, Анна должна будет выронить бокал, и тогда услышав шум, рыцари приступят к выполнению своего плана. Служанка, подкупленная Маргарет, проникнув в его спальню, подольет ему яд, а Остин должен будет проникнуть в спальню Рейны и подкинуть ей флакон с ядом. Руперт был беспечен, когда дело касалось безопасности внутри замка — ему и в голову не могло закрасться подозрение о предательстве своих людей. Внутри главной башни редко бывало больше одного-двух гвардейцев. Потому можно было не опасаться, что решение Руперта станет достоянием общественности до утра. Задачей Маргарет будет пустить слух среди слуг, будто бы Руперт собирается послать войско в Харренхолл. Слух этот достигнет ушей рыцарей еще до рассвета. А утром, когда обнаружится хладное тело Руперта, Анна обвинит во всем Рейну. Обыскав ее комнату, они обнаружат орудие убийства, и этот маленький флакончик с ядом станет посмертным подарком Руперта Рейне. Слово Рейны не будет иметь того же веса, что и слово безутешной племянницы и невестки, подкрепленное запущенным ночью механизмом сплетни. Анне и Маргарет потребуется пустить в ход все свое актерское мастерство, но уж в этом обе женщины были всегда хороши. А вчерашняя встреча убедила Анну, что Рейна обделена этим талантом в корне. Таким образом, не без удовольствия отметила Анна, они убьют одним выстрелом двух зайцев - отправят войско на помощь Эймонду и поквитаются с Деймоном. План этот имел множество изъянов и был далеко не идеален, однако у них не было ни времени, ни необходимых ресурсов на придумывание и подготовку лучшего. Множество случайностей и решений в совокупности могли изменить ход сегодняшнего ужина, лишив их самонадеянный план какого-либо смысла. Напоследок, Маргарет понадеялась, что Руперт примет верное решение, и им удастся избежать кровопролития. Даже если аморальность планируемого ими поступка, который в мирное время ужаснул бы их, и встревожила их души, виду никто из них не подал. Война, ставки на которой были бесконечно высоки, диктовала им свои правила, подчас весьма грязные и цинично-безнравственные. И винить в этом было некого, кроме самих себя, ведь они сами сели за этот стол и поставили на кон все, что у них было. После разговора Маргарет с сыном ушла к себе, а Родрик и Остин, не спавшие больше суток, по очереди отправились отдыхать. Анна, предоставленная самой себе, провела это время, думая о сыне и стараясь не думать о его отце, мысли о котором последнее время были слишком спутанными. Она отгоняла от себя их, потому что они погружали ее душу в смятение, которое было ни к месту. Она непременно разберется в себе, когда выполнит свою задачу. Она задумалась о Родрике. Весь путь до Перплхилла Родрик вел себя достойно, ни словом, ни взглядом не дав понять, что между ними произошла неуместная их положению беседа. И только тихая грусть, написанная на его еще юном лице, говорила о его страданиях, заставляя Остина время от времени бросать на него любопытные взгляды. Анна, еще не настолько очерствевшая, чтобы держать при себе безнадежно влюбленного в нее мужчину, подумала о том, что стоит отправить юношу к войску Ормунда Хайтауэра, когда разрешится вопрос с Харренхоллом. Ближе к вечеру Анна, переодевшись в платье, заботливо присланное ей внимательной Маргарет (ну не ходить же на праздничный ужин в том же, в чем завтракала!), поднялась в башню дяди. Двое ее рыцарей, во всем своем вооружении, следовали за ней. Оба рыцаря были собраны и серьезны — все могло пойти совершенно не по плану, вздумай Руперт их схватить. Стол был уже накрыт, и сидевшие за ним Руперт, Рейна и Маргарет ждали Анну. Слуг они отпустили, и подслушать их разговор было некому, что было только на руку Анне. Извинившись за опоздание, Анна села на место справа от Руперта, напротив Рейны. Рейна выглядела донельзя уверенной в себе, со смехом рассказывая Бриклэйеру забавную историю из их детства на Драконьем Камне. Руперт хохотал над ее рассказом, в свою очередь вспоминая, как его братья, Алик и Сэмвел, устраивали всякие проказы, за что выкручиваться приходилось ему. Анна слушала все это вполуха, кривя губы в подобии улыбки. Ей с недавних пор было неприятно слушать веселые приключения из детства отца и его брата-близнеца. А ведь когда-то она их обожала. Но сейчас в комнате, помимо прочего, едва уловимо витал терпкий аромат ожидания и напряженности. — К сожалению, мой младший брат вот уже почти год, как пропал, — внезапно перепрыгнул с веселого прошлого на печальное настоящее Руперт, — и мы даже не знаем, где он. Анна вся подобралась, услышав последнюю фразу. Она уставилась на Рейну, считывая ее эмоции. Знала ли она о роли Сэмвела Бриклэйера в этой войне, или ее не посвящали в такие тонкости? Если она знала, то все было потеряно. Она расскажет об этом Руперту, а тот, каким бы скользким трусом он не был, идиотизмом не страдал. Ему хватит ума сложить два и два и понять, кто может стоять за смертью брата. Однако Рейна смотрела на Руперта с выражением сочувствия на лице, да и только. — Боюсь, с ним приключилась беда. После того, как Маргарет написала мне о его пропаже, я снарядил своих людей на его поиски. Однако все его следы обрываются в нашем доме в Королевской Гавани. Мне сказали, что двери в дом сломаны, мебель поломана, внутри будто кто-то дрался. Кое-где они даже увидели следы крови, — Руперт глубоко вздохнул. — Как бы это ни было печально, но Сэмвела, вероятнее всего, уже нет в живых. В мирное время его похищение расследовали бы, как полагается, но во время войны, к сожалению, глупо ожидать полноценного расследования. Пока Анна, затаив дыхание, ждала ответа Рейны, они не заметила, как сама стала объектом пристального наблюдения: Маргарет, не отрываясь, смотрела на нее. — Мне очень жаль, милорд. Хоть сир Сэмвел и был сторонником наших врагов, он был честным и благородным человеком, — учтиво произнесла Рейна. И тут Анна, не сдержавшись, фыркнула. Три пары глаз изумленно уставились на нее. — Приятно слышать это от вас, принцесса. Вы ведь так хорошо были знакомы с моим дядей, — мило улыбнулась Анна. — Не нужно быть знакомым с Сэмвелом, чтобы знать о его благородстве. Для этого достаточно было лишь раз взглянуть ему в глаза, — с упреком сказал Руперт. В глазах дяди промелькнуло подозрение, а бледная Маргарет теперь взирала на Анну с пронзительной безысходностью. Анна поджала губы. — Конечно, дядя, я это и хотела сказать. Руперт открыл рот что-то сказать, но его прервал кашель Маргарет. Тетя зашлась в сильном приступе, прижав к губам платок. Анна испуганно вскочила и, обогнув стол, подлетела к ней, протягивая стакан воды. Приняв у нее из рук стакан, Маргарет убрала платок так быстро, как только могла, но от Анны, стоявшей рядом, не ускользнули красные пятна на белой ткани. Маргарет отпила воды и виновато посмотрела на окружающих. — Прошу меня простить, я все еще не поправилась после той лихорадки, пару месяцев назад. — Тебе стоит чаще гулять, а не просиживать целыми днями в комнатах, — назидательно ответил ей деверь. — Я всегда говорил, что затворничество старит молодых леди похлеще дурной воды и воздуха. А еще родов, — хохотнул он, словно выдал только что искрометную шутку, не замечая смущения Рейны. — Конечно, я так и сделаю, — покладисто кивнула Маргарет и взглянула на Анну, что смотрела на нее со смесью страха и неверия. Анна слишком хорошо знала, что означал кашель с примесью крови. Так кашляла ее старая няня, прежде чем через несколько месяцев умереть. Но Маргарет была всего на несколько лет старше Анны, она не могла, не должна была харкать кровью! Маргарет, умоляюще глядя на нее, едва заметно покачала головой, безмолвно прося молчать, и Анне не оставалось ничего другого, как опуститься на свое место. Не заметивший ничего Руперт пустился в разглагольствования про теплые источники где-то в Эссосе, которые якобы излечивают от всех недугов тела и души. Не понимая ни слова из его болтовни, Анна кивала и улыбалась в нужных местах. Когда Руперт заметил, что уже и Рейна смотрит на него стеклянными глазами, явно не вникая в смысл сказанного, он откашлялся и оглядел сидевших женщин. Ни одна из них, похоже, не получала удовольствия от ужина. Маргарет сидела притихшая и грустная, Рейна время от времени кидала на Анну злобные взгляды, а Анна была полностью погружена в свои явно невеселые мысли, хоть и притворялась внимательно слушавшей. — Ну, что ж, — проговорил он, поправляя воротник, — ужин съеден, и вы все ждете от меня ответа, полагаю. Все оцепенение мигом слетело с женщин, словно музыкант, играющий на лютне, вдруг неловко дернул струну, и по комнате расползся противный звенящий звук, пробуждающий задремавших слушателей. Подобравшись, они напряженно уставились на него. — Я долго размышлял над вашими предложениями, — неторопливо заговорил Руперт, глядя на Рейну. — Мне, признаюсь, безумно польстило предложение Ее Величества. Харренхолл — это несбыточная мечта любого речного лорда. — Вы не пожалеете о принятом решении, — расцвела Рейна. Анна, переглянувшись с Маргарет, взяла в руки кубок и отпила из него. — Не сомневаюсь, — спокойно и с достоинством кивнул Руперт. — Но я не должен также забывать о семейном долге, который кричит мне, что я обязан защищать честь своей семьи. Мои младшие братья всегда оставались верны данному слову. И сейчас, — он повернулся к застывшей Анне, — они наблюдают за мной с небес. Я не могу посрамить их. Анна выдохнула, только сейчас поняв, что все время, пока он говорил, она задерживала дыхание и до побелевших пальцев сжимала несчастный кубок. — Значит ли это, милорд… — изумленно начала Рейна, но Руперт поднял руку, показывая, что не закончил. — Это значит, что я, как и прежде, останусь верным королю Эйгону и принц-регенту. Анна облегченно выдохнула, опуская кубок и глядя на Маргарет блестевшими глазами. Теперь она могла себе признаться, насколько сильно ее отвращала мысль об убийстве дяди. — Милорд, вы совершите ошибку, если сделаете это! — воскликнула Рейна. — Сделал. Сразу после заката мои рыцари отправились на Харренхолл, — невозмутимо отозвался Руперт, шокировав женщин. Весь его вид и довольная физиономия так и кричали о гордости самим собой. Руперт наслаждался мгновением своей славы, чувствуя себя истинным вершителем судеб. Рейна гневно сверкала глазами, поджав губы. Но уже через минуту она собралась и с самым гордым и презрительным видом, на который была способна, поднялась из-за стола. — Раз так, мне больше нечего здесь делать. Я сегодня же покидаю Перплхилл. — Боюсь, Ваше Высочество, это не соответствует нашим целям, — голос Руперта догнал ее почти у самых дверей. — Что вы хотите этим сказать? — резко обернулась девушка. — Мы оба знаем, что будет, если вы не преуспеете с вашей миссией. — Руперт откинулся на спинку стула. — Ваш отец и мачеха пошлют своих драконов на Харренхолл. Полагаю, не ошибусь, если предположу, что они не сделали это до сих пор, потому что все еще боятся дракона принца Эймонда и не хотят рисковать своими. Но, узнав, что вы провалились, они вынуждены будут это сделать. Только вот нам это ни к чему, не так ли? Поэтому вы побудете моей гостьей, пока Харренхолл не будет освобожден. — Вы не посмеете! — и без того тонкий голос Рейны поднялся на несколько октав выше. — Мой отец уничтожит вас, когда узнает! — Вовсе нет, ведь вы уже написали ему письмо, в котором сообщаете, что я полностью на вашей стороне, а вы сами пробудете в моем замке, чтобы лично убедиться в падении Харренхолла. Руперт тонко улыбнулся, и Анна вдруг осознала, что хитрость в их семье передается по наследству. А ещё ей стало ясно, что Руперт намного более многогранен, чем ей виделось. Рейна же потеряла дар речи от услышанного. Она открывала и закрывала рот, как рыба, вытащенная из воды. — Мои рыцари… — Ах, эти! — отмахнулся Бриклэйер с пренебрежением. — Пока мы с вами ужинали, их всех отправили в темницы замка, — он поглядел на Рейну. — Вы побледнели, принцесса. Ужин утомил вас, вам нужен отдых. Он позвонил в колокольчик, и через минуту в комнату зашли двое рыцарей из его личной охраны. — Проводите принцессу в ее покои. — Если вы думаете, что вам это сойдет с рук, вы горько ошибаетесь, — Рейна с ненавистью оглядела Бриклэйеров. — Вся ваша семейка сгорит в ярости наших драконов! Развернувшись на каблуках, она прошла мимо рыцарей, которые тут же последовали за ней, плотно затворив за собой двери. Как только они остались одни, Руперт устало вздохнул. — Наконец-то мы можем посидеть в семейном кругу. — Ты принял верное решение, дядя, — проговорила Анна, все еще до конца не веря, что все так просто разрешилось. — Уверена, что отец… и дядя гордились бы тобой. Руперт весело посмотрел на нее. — Признайся, ты уже успела построить в голове планы моего убийства? — и видя, как изменилось ее лицо, добавил: — Ты слишком долго жила с Сэмвелом и стала на него похожей. Уверен, ты переняла его черту добиваться желаемого любой ценой. — Ты несправедлив к нам обоим, — натянуто улыбнулась Анна. — Есть вещи, через которые мы не перешагиваем. Семья — это святое. — Хмм. Смотря, кто для тебя семья. Кстати, об этом. Надеюсь, Эйгон не забудет о своем обещании выдать дочь за моего сына. Анна растянула губы в улыбке. Ну, конечно. Семейный долг, верность и прочее — красивая мишура, за которой скрывается истинная суть. Алчность. Жадность. Тщеславие. — Не волнуйся об этом, дядя. — Анна поднялась, поглядев на Маргарет, которая смотрелась вымотанной и бледной. — Мы с тетей тоже устали, признаться. Ты не будешь против, если мы тебя покинем? Руперт согласно махнул рукой, но у дверей окликнул Анну. — Как бы это произошло? Нож к горлу? Анна секунду колебалась. — Яд. — Изящное решение, — флегматично кивнул Руперт. — Спокойной ночи. *** Деймона Таргариена едва ли можно было назвать образцовым отцом, добрым и заботливым — и подавно. Но даже самый непутевый отец знает своих детей, как облупленных. Или думает, что знает. И Деймон не был исключением. Своих дочерей, рождённых от женщины, к которой он не пылал большой любовью, но которую уважал и ценил, он знал. Например, он хорошо знал, что Бейла унаследовала его нрав, его характер, его бесстрашие, что она была такой же упертой, как и он. Про Рейну он мог сказать, что она не способна… не способна. Не способна пробудить драконье яйцо, не способна интриговать и хитрить, не способна манипулировать мужчинами. По поводу последнего он даже не сомневался — слишком много женщин он познал за свою жизнь. Рейнира была к его дочери особенно добра, как к ущербному ребёнку. Так и было, Таргариен без дракона — все равно, что калека. Потому в глубине души — настолько глубоко, что никому в этом не признался бы даже под страхом смерти — он уважал своего племянника, в десять лет решившегося взять свою судьбу за рога и вырвать то, что считал своим по праву. Деймон видел в нем себя. А вот в Рейне от него не было ничего, кроме имени. Потому он и воспротивился, когда его жена решила послать именно Рейну к Руперту Бриклэйеру. Его порыв, воспринятый как забота любящего отца, не имел с этим ничего общего. Просто Рейна была не способна. Он предложил отправиться самому, тогда в случае маловероятной неудачи, он бы прямиком полетел в Харренхолл и взял бы крепость огнем. Видимо, именно этого и боялась Рейнира, отказавшись. В итоге полетела Рейна. Однако Деймон, не был бы собой, если бы не решился подстраховаться. Победа была так соблазнительно близка, дразня его своей пьянящей красотой — разве мог он пустить все на самотек и позволить случаю решать судьбу его семьи? Потому спустя два дня после отъезда дочери он отдал тайный приказ одному из наездников-бастардов, Аддаму, отправиться следом за Рейной и в случае неудачи убить Бриклэйера и сжечь его замок с небольшим войском и всеми обитателями. Подумав ещё, он приказал взять с собой пару сотен рыцарей на всякий случай. Таким образом, пока войско Руперта во всю скакало к Харренхоллу, к его собственному замку приближался дракон с намерениями, столь же благими, сколь у ястреба, летящего навстречу кролику. *** Эймонд сидел в кресле и выпивал уже шестой по счету кубок вина. Чашника он отослал, потому что время было поздним, и ему не хотелось, чтобы кто-то наблюдал, как он методично напивается. Они все ещё были в блокаде, не имея возможности вырваться, Вхагар, поправлялась слишком медленно и не желала подниматься в небо. Каждый день он получал вести одна хуже другой, ещё немного и в рядах его собственного войска назреет бунт. Он уже чувствовал недовольство в глазах своих людей, когда проходил мимо них. Помощи было также ждать неоткуда, Ормунд продирался в землях Простора, Коль должен объединиться с ним, иначе все будет зря. Речные Земли, с таким трудом отвоеванные, уплывали из рук. Все медленно катилось в пекло, а он сидел в полумраке кабинета и думал о той, что его ненавидела. Мысли об Анне последнее время неотступно следовали за ним. Почти девять месяцев прошло с того дня, когда он, вылив на неё весь свой яд, покинул её. Девять месяцев медленной агонии. Девять месяцев существования. Попыток забываться в гуще битв, бессонных ночей, проведённых над картами, дорог, их пыли и знойного солнца, тренировок в промежутках и в доведение себя до изнеможения. Он воевал с яростью и остервенением человека, знающего, что ему есть за что сражаться. Но ему не было, куда возвращаться. И от этого хотелось разодрать себе грудь и вырвать чёртово сердце, которое его предало много месяцев назад, когда он обещал себе ненавидеть её. По его подсчётам она должна была скоро родить. Назойливая мысль, что она вполне могла потерять ребёнка во время побега из столицы или после, стучалась в голове, как он её не отгонял. Ему больше не писали из Штормового Предела и не посылали гонцов. Видимо, поняли прозрачный намёк, когда их гонец не вернулся обратно. Потому Эймонд не имел ни малейшего понятия, как она и… их сын. Почему-то он был уверен, что это должен быть сын. В дверь негромко постучалась, он уже хотел крикнуть, чтобы, кто бы там ни был, убрался ко всем чертям, когда, не дожидаясь разрешения, непрошенная гостья вошла. — Я тебя не звал, — протянул Эймонд, откинув голову на спинку кресла и разглядывая Алис. — Так уж не звали, мой принц? — растянула она губы в тонкой улыбке. — А мне послышалось, что вы очень хотели кого-то видеть. — Не тебя. Эймонд, не отрывая от ведьмы глаз, отпил из кубка. Вопреки слухам, Эймонд редко видел Алис, и лишь по делу. Его рана после битвы с Эльмо зажила, но на ее месте появились другие, одно из последних ранений на плече без должного лечения никак не желало затягиваться. И скрипя зубами, Эймонд обратился за помощью к ведьме. Та его вылечила, не преминув заметить, что обратись он к ней через несколько дней, и лишился бы руки. Их общение было чаще всего приправлено взаимным сарказмом и язвительными насмешками. Хоть Эймонд и понимал, что женщина совсем не против раздвинуть перед ним ноги, и достаточно лишь малейшего намека с его стороны для этого, но её периодические попытки обольщения отскакивали от него, как от стенки. Она просто была не той. Однако отрицать очевидное было глупо: Алис была красива, нужно было быть слепцом или глупцом, чтобы не замечать этот факт. Длинные шелковистые волосы лёгкими иссиня-черными волнами ложились ей на плечи, гладкая кожа, резкая линия скул, серо-голубые глаза, смотревшие в самую душу, сводили с ума многих мужчин, пышная грудь и изящные изгибы фигуры — всего этого было бы достаточно, чтобы любой мужчина пал перед ней на колени. И Алис прекрасно было известно о своей колдовской силе. На его ответ она только усмехнулась и, плавно покачивая бёдрами, подошла ближе. — Конечно, нет. Вы звали другую, ту, что вас не услышит. Ту, что разбила вам сердце и бросила его в огонь. — Она остановилась прямо перед ним и, чуть нагнувшись, достаточно, чтобы вырез на груди привлёк внимание, вытянула из его пальцев кубок. — Потому в этот час вы топите свою боль в вине, — она отпила из кубка, не прерывая зрительный контакт. — Раз ты так много знаешь, — улыбнулся Эймонд, — скажи мне, чем она сейчас занята? Наверное, он выпил слишком много, раз решился задать подобный вопрос. Вопрос, говоривший о его слабости, о его уязвимости. Завтра он возненавидит себя за это, но сейчас он был слишком пьян, чтобы сопротивляться своим демонам. Прежде чем ответить, Алис отошла от него и, подойдя к подсвечникам, выудила оттуда одну свечу и заменила ее другой, которую вытащила из складок своего платья. Старой свечой она зажгла её и некоторое время наблюдала за ней. — Я вижу только то, что мне показывает Владыка Света, не больше, не меньше, — прошептала она. — Но вам, мой принц, не о чем беспокоиться, я видела, что она в безопасности и вполне счастлива. Эти слова неожиданно причинили ему боль. Она счастлива без тебя. Конечно, она счастлива. Все время пока ты был рядом, она страдала, вынужденная терпеть тебя. Теперь она, небось, надеется, что ты и вовсе никогда не вернёшься, сгинешь где-то на просторах Вестероса. Ведь ты обещал, вернувшись, забрать её ребёнка. — Жизнь несправедливая штука, мой принц, не так ли? — прошелестела Алис. — Что говорит по этому поводу твой бог? — спросил Эймонд, наливая себе ещё вина. — Или он не любит философию? — Мой бог много чего говорит, но важно не это. — Алис сделала вид, что не заметила ехидства в его голосе. — Важно, что думаем мы? Что для нас есть справедливость, и на что мы ради так называемой справедливости готовы? — Это слишком просто для тебя, — хмыкнул Эймонд. — Любой скажет, что ради справедливости он готов сражаться, убивать и прочую чепуху. — Все верно, — надменно улыбнулась Алис, — любой ответит также. Но найдётся очень мало людей, которые скажут, что во имя справедливости они готовы сложить оружие и преклонить колено перед врагом. Смысл её слов потихоньку просачивался в его разум. А ведь у каждого своя справедливость и своя правда. Ни разу он не встречал ещё человека, способного добровольно сказать: мои требования и притязания несправедливы. Он и сам не был на это способен. — Ты права, ведьма, — усмехнулся он. — Мы вспоминаем о справедливости лишь, когда она касается не нас. — Он отпил из кубка и снова потянулся за графином. — Не слишком ли много вина для одной ночи? — В вине — живёт истина. Истина, которую на трезвую голову мы не переносим. Потому я буду сегодня пить, чтобы узреть правду. Кто знает, быть может, я прозрею настолько, что мне явится твой Владыка? За сарказмом он старался скрыть то, что было слишком хорошо видно для такой, как Алис. Не снисходя до ответа, Алис подошла к нему снова и уселась на подлокотник его кресла. За такую фамильярность стоило как следует выпороть ведьму, но Эймонд почувствовал лишь вялый намёк на недовольство, ему было наплевать в этот час на все. Заявись сюда сейчас чёрные, он бы испытал досаду, что ему не дают спокойно напиваться. Осторожно протянув правую руку, Алис огладила пальцами его скулу. Эймонд прикрыл глаз. Прикосновение не было неприятным, хотя возможно все дело было в том, что никто уже очень давно не прикасался к нему с такой нежностью. — Я вижу, как твоё сердце обливается кровью, мой принц, — прошептала Алис, аккуратно повернув его голову к себе. — Эта рана делает тебя слабым. Она разрушает тебя изнутри, пока твоя принцесса наслаждается твоим отсутствием. Позволь мне залечить её, как и все предыдущие. Эймонд, завороженно слушавший её, не заметил, как женщина оказалась сидящей у него на коленях. Только сейчас он обнаружил, что комнату заполнял какой-то аромат, которого раньше тут не было. Переведя взгляд на недавно зажжённую свечу, он чуть нахмурился. Алис, мягко коснувшись его подбородка, повернула его к себе. — Что это за дурман? — спросил он. — Ничего смертельного, мой принц. Всего лишь то, что позволит тебе видеть то, чего ты жаждешь. Твой разум по-прежнему чист, — говоря это, Алис гладила его лицо и шею, опуская руки ниже, к груди и осторожно расстёгивая верхние пуговицы рубашки. — Позволь мне забрать твою боль ненадолго. Алис улыбнулась, и на её щеке появилась ямочка. Внезапно её лицо поплыло, и вот перед ним сидит Анна и улыбается ему. Эймонд моргнул, отгоняя наваждение, Анны здесь быть не может, она в Штормовом Пределе. Но лицо перед ним упорно приобретало черты Анны. — Ты видишь то, что желаешь видеть, мой принц, — прошептала Анна, — не больше, не меньше, — нагнувшись к нему, она выдохнула ему прямо в губы: — Я так скучала по тебе. Сердце Эймонда стучало бешеным галопом. Алис не соврала — чем бы ни был этот дурман, его мысли оставались ясными, настолько насколько могут быть у пьяного человека. Он твёрдо знал, что образ перед ним — лишь мираж. Что это никакая не Анна. Очевидно, Алис таким образом давала ему выбор. Отказаться и продолжать умирать от разъедающей его раны, или принять обезболивающее и избавиться от агонии на некоторое время. Протянув руку, Эймонд коснулся её щеки, представляя, что призрак реален. — Я тоже… Я тоже скучал… — на грани слышимости прошептал он. Анна склонилась к его руке и поцеловала его ладонь, послав мурашки по всему телу. — Ты нужен мне. Эймонд с шумом выдохнул. Как бы он хотел услышать эти слова от неё. Как бы он хотел, чтобы она вновь посмотрела на него так, как смотрела сейчас лже-Анна. Слабак. Он твердил себе, что ненавидит её, а на деле если бы Анна сейчас была бы здесь и произнесла эти слова, он бы наверно упал перед ней на колени и умолял принять его. Он бы принял её, предательницу и обманщицу, не желавшую его. Но Анна больше никогда не простит его. Никогда не взглянет она на него с любовью и не скажет, что он ей нужен. Так не все ли равно? Подавшись вперёд, он нашёл её губы и жадно припал к ним. Лже-Анна ответила ему страстно, так как он того хотел. Кубок выпал из его ослабевшей руки, со звоном упав, и кроваво-красная жидкость разлилась по полу, но ни один из них не обратил на это внимание. Эймонд не заметил, как они сами оказались на холодном полу, не заметил, как они лишились одежды. Он сгорал и плавился, ему казалось, что он умирает от жажды, пьёт и не может насытиться, добровольно отдаваясь в объятия греха, так милосердно для него раскрытые. Женщина под ним выгибалась и стонала, что-то время от времени шепча, но он не слушал. С его собственных губ срывалось имя, короткое имя из четырёх букв. Только это было не имя Алис.