Дом Дракона. Оковы

Не боги придумали войну, ее изобрели люди, насытившись подаренными богами тщеславием, жадностью, гордыней и высокомерием. Поколения, видевшие войну, смывают эти чувства кровью и после жаждут лишь мира, но проходят века, и рождаются новые поколения, не знавшие ничего, кроме этого самого мира. И колесо жизни повторяется вновь. Однако война иссушает людей, обращая их в диких зверей, которые спустя годы будут задаваться вопросом, чего ради они проливали кровь. Но пока война своей кровавой поступью продолжает ходить по земле, подобные вопросы забываются в попытках не быть похороненными под этими стопами. Кристон Коль не задумывался о возвышенном и глубоком уже очень давно. А точнее, с тех пор как покинул Королевскую Гавань. Все его помыслы были направлены на одно: победить и вернуться домой. К той, кто, он был уверен, ждет его и каждый день молится за его жизнь своим богам. Образ Алисенты Хайтауэр был его благословением и проклятием одновременно. Благословением, потому что давал ему силы подниматься вновь и делать следующий шаг. Этот образ был его путеводной звездой, не дававшей забыть в пылу самых яростных битв, куда именно он держит путь. Проклятием он был, потому что разъедал внутренности подобно кислоте, каждый раз, стоило вспомнить, что она в руках врагов. Порой Кристон Коль думал, что был бы счастливее, не встреть он ее никогда. Сейчас он кутил бы с остальными воинами, кто знает, возможно, предавался бы блуду, как они, и, как в молодости, смотрел бы на жизнь, как на разменную, ничего не стоящую монету. Но эти непрошенные думы пугали его самого, как пугают проповедника богохульные мысли, и он спешил откреститься от них, мысленно прося прощения у той, что была для него всем. Ради Алисенты Хайтауэр Кристон Коль совершал самые лучшие и самые худшие из своих поступков, о которых она никогда не узнает. И не жалел ни об одном из них. Ибо отныне именно она была его богом и религией, которой он неустанно молился. А боги слепы к грехам своих слуг, совершенных в их честь. За неделю они продвинулись глубоко в Речных Землях и целенаправленно двигались на юг, в Тамблтон, еще не зная, что там больше нет армии, нуждающейся в руководстве. Но на пути Кристон Коль и его четырехтысячное войско столкнулось с коварным планом врагов — планом выжженной земли. Речные и Северные лорды не вступали с ними в открытый бой, вместо этого они сжигали земли и поселения. В каждой деревне войско Коля натыкалось на перерезанный скот, человеческие тела и зараженную воду. Но с самой жуткой картиной они столкнулись в деревне Сильто, где издали им почудился небольшой отряд гвардейцев, сидящих за длинным столом. Внимательно вглядевшись в них, они обнаружили некую странность: люди были совершенно неподвижны. Даже выпущенная в них стрела не пробила их смертельного спокойствия, зато убедила Коля, что перед ними мертвецы. Когда они приблизились, первым в нос ударил отвратительный сладковатый смрад разлагающихся трупов, который сложно спутать с чем-либо другим. Но самым гнусным во всей этой картине было то, что убийцы не оставили тела просто гнить на земле, они рассадили их по стульям, вложили в руки кубки и оставили в таких позах. Доспехи на трупах говорили о том, что перед ними были воины зеленых, павшие в бою. Вокруг них летали мухи, из наполовину сгнивших лиц и конечностей вылезали черви, а позеленевшая, черная плоть кусками отпадала с них, оголяя кости. Это был знак для них, красноречивее слов демонстрировавший, чего им следует ждать. Кого-то из солдат стошнило прямо под ноги, кто-то смачно выругался. Кристон Коль сдержал порыв изрыгнуть проклятия, вертевшиеся у него на языке. Он тоже совершал жестокости в этой войне, убивал и казнил, не давая пощады, однако он никогда не позволял своим людям так надругаться над воинами, что погибли, сражаясь. Они покинули ту деревню, не найдя там ничего, кроме отравы. На следующий день они подошли к другой деревне и столкнулись с похожей картиной. Только в этот раз Коль не стал приближаться, зная, что они там увидят. И это стало его ошибкой, потому что на этот раз то были живые люди, замаскировавшиеся под мертвецов. Едва они, обойдя их, повернулись спиной, на них посыпались стрелы, и поддельные трупы начали атаковать их. Вскоре, правда, из фальшивых они обратились в настоящих, но урон уже был нанесен. Путь без еды и почти без воды начинал выматывать людей. Среди солдат зрело недовольство, а во взглядах все чаще можно было прочесть сомнения и безнадежность. Кристон Коль, как мог, поддерживал боевой дух, но сложно поддержать костер на угасающих углях. А на влажных дровах пламя и вовсе не займется. Вскоре началось дезертирство. Четырехтысячное войско потеряло больше пяти сотен солдат, сбежавших из «воинства смерти», как они прозвали армию Коля. Самого Кристона Коля все чаще начинали посещать сомнения, смогут ли они добраться до Тамблтона. В таком состоянии находились вымотанные, лишенные мотивации и надежды, жаждущие лишь поскорее попасть если не домой, то хотя бы в чистую постель, солдаты, когда путь им перерезала армия, в несколько раз превосходящая их в числе. Стоя на небольшом холме, Коль видел раскинувшееся перед ним объединенное войско, и по развевавшимся знаменам понял, что возглавлялось оно Старками, Арренами и кем-то из Талли. — Милорд, — испуганно спросил у него юный оруженосец, — кто это? — Наша смерть, очевидно, — последовал ответ. Кристон Коль повернулся к своим солдатам и оглядел их критичным взглядом. В обращенных на него лицах он видел все, что угодно, от страха до неприязни — все, кроме готовности сражаться. Коль вздохнул, отворачиваясь, и обратил взор на небо. Он не хотел умирать, он желал жить, не меньше них. И он должен был жить. «Обещай, что позаботишься о них. И о себе. Обещай, что вернешься ко мне» «Мне все еще нужно временами вправлять мозги» Но пути назад не было. Там, на противоположной стороне их уже заметили, судя по тревожным звукам рога. Уйти им не дадут. Сразиться значит повести всех этих людей на верную смерть, ибо никто из них уже не имел ни сил, не рвения поднимать меч. Попытка убежать — только унизить себя перед смертью. Коль подозвал оруженосца и велел послать к врагам кого-то с сообщением, что с ними хочет говорить Кристон Коль. Спустя полчаса гонец вернулся, доложив, что Родерик Дастин, Гаррибальд Грей и некто сир Пейт Длиннолист Убийца Львов готовы выслушать его. Подняв над головой белый флаг, Кристон Коль поскакал навстречу трем мужчинам, отделившимся от передней линии. — Сир Кристон Коль, Делатель Королей, — поприветствовал его Родерик Дастин, с которым они были знакомы с последнего рыцарского турнира. — Ты выглядишь потрепанным. И правда, Коль оброс, борода и длинные волосы были давно не мыты, доспехи смотрелись изношенными. — Сир Дастин. Хотелось бы мне увидеться с вами при иных обстоятельствах, но судьба все решила за нас, — промолвил Коль Дастину, к которому питал уважение. — Что тут скажешь, мы лишь слуги, которые идут туда, куда нас пошлют наши короли, и будем убивать тех, кто покусится на наших королей. Даже если это старый приятель, с которым ты выпивал. — Лучше не скажешь, — Коль бросил взгляд на остальных. — Ты пришел выторговать свою жизнь, Делатель Королей? — могучий бас Гаррибальда Грея разнесся по полю. — Я не торгуюсь тем, что ничего не стоит, — температура в его голосе снизилась на пару градусов. — Я пришел договориться. Мы можем сразиться с вами, но тогда полягут многие. К чему нам бессмысленное кровопролитие? — Что же ты предлагаешь? — с ярко выраженным северным акцентом спросил сир Пейт. — Поединок. Один на один. Пейт и Грей хрипло рассмеялись, а Пейт плюнул под ноги Колю. Дастин сохранял невозмутимость. — Ты нас считаешь идиотами, Коль? Чего ради нам с тобой сражаться? — На вас смотрят ваши люди. Негоже так открыто демонстрировать свою трусость. — Коль, — Дастин перебил открывшего рот Пейта, — мы знаем, что твое войско вымотано и ослабло. Мы разобьем их в два счета. Нам нет смысла устраивать красивое зрелище в угоду твоей гордыне. Коль чуть сжал поводья, но это было единственное, чем он выдал свое недовольство. Он был готов к такому повороту. — Тогда как вам такое предложение, — предложил он, — вы трое против меня одного. Победитель прощает жизнь солдатам проигравших. — Это благородно с твоей стороны, но нам твое предложение не интересно, — покачал головой Дастин. — Нам ни к чему прослыть трусами, напавшими на тебя втроем. Мы будет сражаться, если только вы не сдадитесь. Свист стрел прервал Дастина, в следующий миг непонимающе уставившегося на стрелу, торчавшую из правой стороны груди Кристона Коля. Лошадь под ним, испуганно дернувшись, встала на дыбы, и ещё две стрелы попали ей в бок и грудь. Не устояв на ногах, животное завалилось на бок вместе с наездником, придавив тому ногу. После падения лошадь задергалась в бесплодных попытках встать и чуть сдвинулась в сторону с тела Коля. Однако его правая нога, застрявшая в стремени, потянулась за ней. Сам Лорд Командующий едва слышно стонал. — Кто стрелял? — прогремел Дастин. — Стреляли по моему приказу, — бесстрастно проронил Пейт. — Нечего нам чесать языком с этим отребьем. — Он пришел для переговоров! — заорал Дастин. — У тебя совсем нет чести? Пейт, фыркнув, подошел к распластавшемуся на земле Колю, придирчиво его оглядев. Тот судорожно хватал ртом воздух, обе ноги изогнулись под неестественнным углом. Он был не жилец. — Не споют песен о твоей доблестной гибели, Делатель Королей, — еще раз смачно плюнув на доспехи Коля, обронил он. С обеих сторон началось движение, трое переговорщиков поспешили вернуться к своим людям, опасаясь мести зеленых. Но те и не думали мстить. Завидев, что Лорд Командующий упал, кто-то бросился в бегство, кто-то бросал оружие. Так или иначе, их всех ожидала смерть. А Кристон Коль лежал на холодной земле, делая судорожные вдохи и глядя на бескрайнее, чистое небо, без единого облачка. Вдалеке парили птицы, свободные от всяческих оков. Когда-то он был таким же свободным. Когда-то очень давно, в родном Дорне. Мысли проносились в его голове сумбурным, хаотичным потоком. Память будто торопилась показать все самые важные и дорогие воспоминания, пока разум еще удерживался в нем. Нежная улыбка матери и ее теплые руки, гладившие его по голове… Крики друзей из детства, зовущих его играть… Он на коленях, его посвящают в рыцари… Турнир, ему на голову надевают венок победителя, он безмерно горд и счастлив… Он тренируется с Эймондом, мальчик упрямо продолжает нападать своим деревянным мечом, хотя сам уже весь в пыли, а он смеется над его злобным пыхтением, чувствуя, что давно так не веселился… Неловкое касание пальцев, от которого у него сердце замирает и пускается в пляс, потому что она смотрит на него в каких-то сантиметрах, не замечая больше никого вокруг, пока он кружит её в танце, в первом и последнем… Сбившееся, горячее дыхание, жаркий шепот, ее теплая кожа под пальцами, два сплетенных воедино тела и ее нежное «люблю тебя»… Широко раскрытые глаза Алисенты Хайтауэр, прижимавшейся к нему в пламени обжигающей страсти, яркой вспышкой осветили его затухающий мозг. — Алисента… *** Анна уже целую минуту стояла за дубовой дверью, не решаясь войти. Пару раз она поднимала руку, но тут же отпускала её, не прикоснулись к дереву. Но она уже пришла сюда, и хотя за одно это можно было дать себе хорошую оплеуху, но мысль о том, что за этой дверью уже знали, что она добрых несколько минут топчется здесь, как трусливая девчонка, не давала ей уйти. Сделав глубокий вдох, она решительно занесла руку и коротко постучалась. Ответа не последовало, что немного разозлило. Не давая себе времени на сомнения, она повернула ручку и вошла внутрь. В этой комнате ей бывать доводилось впервые, и первое, что ей бросилось в глаза, это то, что комната была довольно светлой. Совсем не так она представляла себе обитель Алис Риверс. В её воображении это место должно было быть погружено в полумрак, воздух должен был быть пропитан дурманящим дымом, а на стенах висеть иссушенные трупы крыс. На деле же это была обычная комната, напоминавшая просторную кухню. Вдоль стен стояли корзины и кувшины с различными травами, на полках было множество стеклянных сосудов со специями, предназначение которых не было известно Анне. Было несколько столов с разложенной на них посудой. На одном из столов вместо посуды были древние, судя по их ветхому виду, фолианты. Сама Алис стояла перед одним из столов спиной к двери и что-то нарезала обычным кухонным ножом. Когда Анна вошла внутрь, она едва ли обернулась в её сторону. Со дня ритуала прошло два дня, и это была их первая встреча с тех пор. После того как Эймонд выгнал рыцарей, они рассказали ему подробности произошедшего. Сначала Остин поведал, как по просьбе Анны отправился заранее к озеру и вытащил его оттуда после битвы. Далее Алис объяснила свой ритуал. Ничего нового для Анны она не сказала, однако из ее запутанных рассуждений о смерти и нитях Анна мало, что поняла. На лице Эймонда читалось то же непонимание. Эймонд тогда долго молчал, переваривая все услышанное, а потом, не поднимая глаз, попросил женщин удалиться, сказав, что хочет поговорить с Остином и Дунканом. С того дня Анна не видела ни его, ни Алис, ни Маргарет. Инстинкт подсказывал ей, что нужно дать ему время, и, если он захочет ее видеть, он придет сам. Маргарет ее избегала, а Алис безвылазно засела в своей конуре. Анна прошлась по комнате, разглядывая все с неподдельным интересом. В углу комнаты, куда не попадал свет, стоял огромный котёл, привлекший её внимание. Подойдя ближе, Анна увидела, что в нем бурлило нечто зеленовато-коричневое, с неприятным запахом. — Что за гадость ты варишь? — поморщилась она. — Это гадость спасёт тебе жизнь, если однажды ты заразишься «зелёной крапивницей», которая, как тебе должно быть известно, в девяти случаев из десяти смертельна, — не оборачиваясь, скучающим тоном бросила Алис, которая тем временем насыпала измельчённые травы в ступу и принялась их толочь. — Зачем пожаловала? Анна отошла от котла и встала у одного из столов, разглядывая ровную спину женщины. Ей бы даже в самом неправдоподобном сне не приснилось, что эта женщина способна делать что-то во благо людей. Возможно, потому что в её представлении Алис была исчадием всего самого отвратительного и ужасного. Впервые Анна задумалась о том, что её мнение могло быть сформировано под действием обыкновенной ревности. Вообще Анна не могла точно объяснить себе, что она чувствовала по отношению к этой женщине. Алис спала с её мужем, в этом Анна не сомневалась. Стоило представить себе эту картину, как внутри неё разгоралось пламя, способное уничтожить весь Харренхолл. Но так как создавать подобное пламя Анна не умела, ей оставалось только сгорать от ревности самой. Хотелось перевернуть все в этой комнате вверх дном, чтобы почувствовать толику облегчения. Однако с недавних пор было кое-что ещё — Алис спасла жизнь Эймонда. Как бы то ни было противно, но Анна чувствовала непередаваемую благодарность к этой женщине. Ревность и благодарность — гремучая и несовместимая смесь. Смесь, заставляющая её стоять здесь и вполне мирно разговаривать с любовницей мужа. — Кристон Коль мёртв, — вполголоса произнесла Анна. Ноль реакции. Ведьма продолжала толочь травы в ступе, даже не потрудившись обернуться. Анна повторила фразу, только уже громче. Монотонные удары пестика о дно ступы на мгновение прекратились. Алис приподняла голову, показывая, что услышала непрошенную гостью. Однако по-прежнему продолжала стоять к ней спиной. Анна, обошла стол и встала перед Алис, чтобы видеть выражение её лица. — Ты знала, что так будет? — настойчиво спросила она. — Я вижу лишь то, что мне показывает Владыка Света, не больше, не меньше. — отозвалась Алис, возвращаясь к своему занятию. — Но смерть Лорда Командующего была неизбежна, — помолчав, добавила она. — Отчего? — Анна внимательно вглядывалась в лицо женщины, чтобы не пропустить ни одной эмоции, та в ответ лишь хмыкнула, как будто перед ней стояло неразумное дитя. — Ты говорила, что за жизнь Эймонда твой Владыка потребует плату. Это… и была его плата? Алис бросила на неё короткий взгляд, прежде чем сосредоточиться все свое внимание на травах. Некоторое время она молчала, но, догадавшись, что Анна, прожигавшая на ней дыру, не отстанет, вздохнула. Отложив ступу, она посмотрела в лицо девушки, чуть склонив голову набок. В её глазах вспыхнул интерес, который Анна время от времени замечала у женщины. Словно все они были любопытными насекомыми, за которыми было забавно наблюдать. — Не все ли тебе равно, принцесса? Ты сказала, что готова почти на все ради своего принца… Твоё «почти» я не тронула. Так ответь мне, что тебе даст это знание? Это был разумный вопрос. Сэмвел как-то говорил Анне, что правда подобна пламени — она способна обжечь. И Анна никогда не стремилась к поиску истины, если была хотя бы маленькая вероятность, что эта истина может причинить ей боль. Но то была прежняя Анна. Теперешняя пережила слишком много боли, чтобы перестать бояться. — Хочу знать цену, которую заплатила, — сухо ответила она. — Много недель назад я увидела будущее Кристона Коля и поведала ему о нем, — задумчиво проговорила Риверс. — Я рассказала Колю, что ему не суждено умереть, как воину, в битве, что он умрет в старости, калекой позабытым всеми. Лорд Командующий тогда только рассмеялся мне в лицо. Может, он прогневил Владыку Света, и тот изменил его судьбу, а может, пришло время для Лорда Командующего возвращать долги за свершенные им грехи, заплатив за них ценой грядущего и своей души. Так или иначе, Лорд Командующий, которого знал Вестерос, мертв. Алис снова говорила загадками, неимоверно раздражая Анну. Она начинала думать, что ведьма просто любит нести околесицу, лишь бы показаться более всеведущей, чем есть на самом деле. Но ведь с Эймондом она оказалась права. Алис же продолжала рассматривать её, чуть прищурившись. — Я задам тебе вопрос, принцесса, но ты должна хорошенько подумать, прежде чем ответить на него. — лицо Риверс озарилось чуть лукавой улыбкой. — Если бы Владыка Света взамен жизни Эймонда потребовал оросить земли Вестероса кровью, ты бы отказалась? Две секунды. Три удара сердца. Ровно столько потребовалось Анне, чтобы ответить. Потому что она уже задавала себе похожий вопрос. — Нет. И это было самым страшным. Потому что прежняя Анна никогда бы так не ответила. Она не заплатила бы жизнями сотен людей из эгоистичного желания не отпускать. Говорят, любовь соткана из всего самого светлого, что есть в сердцах людей. Говорят, даже в самом жестоком человеке есть нечто хорошее, если он способен любить. Но если так, то почему любовь порой толкает людей на ужасные поступки? Или, может, это не любовь вовсе, но тогда что? Зависимость? Одержимость? — То, что держит тебя на плаву. Анна, моргнув, уставилась на ведьму. Та словно прочитала её мысли и ответила на них. — Что ты сказала? — тихо спросила она, чувствуя себя по-настоящему неуютно. — У каждого человека должно быть что-то, держащее его на плаву — некая опора. Без неё этот человек пойдёт ко дну. Эймонд твоя опора, хочешь ты того или нет. Как и ты — его. — С этими словами она вновь взялась за ступу и, уже не глядя на Анну, договорила: — Ты уже сделала свой выбор, не ищи причин и ответов. Ибо их нет. У меня — уж точно. — Ты общаешься со своим богом, он слушает тебя и говорит с тобой. И ты говоришь, у тебя нет ответов? — скептически изогнула бровь Анна. Алис вновь замерла, на этот раз она выглядела раздражённой. Поджав губы, она минуту боролась с собой, после чего подняла на Анну глаза. С удивлением Анна увидела на лице ведьмы растерянность, смешанную с нерешительностью. — Я не знаю, — медленно проговорила Алис, вперившись в Анну взглядом. — Я не знаю почему Владыка Света вернул его к жизни. Он не потребовал никакой платы. Ясно? Анна уставилась на неё. Алис не врала, это было видно по её лицу. То, что только что сообщила ей ведьма не вязалось ни с её представлением о магии в целом, ни о богах в частности. Получается, Владыка Света вернул Эймонда просто так. Разве такое возможно? — Видимо, возможно, — бросила Алис, вновь заставив думать, что умеет читать мысли. — Ты слушала меня невнимательно, принцесса. Я говорила, что Владыка может вернуть человека в двух случаях. Первый, если заплатят цену. И второй, если путь человека не окончен. — И часто такое случается? — после минутного раздумья спросила Анна. — Нечасто. На самом деле, это большая редкость, — Алис призадумалась. — Раз в сто лет, если хочешь. Но одно мне ясно — у него были причины вернуть Эймонда. Видимо, твой муж ещё сыграет какую-то роль в этом мире. Владыке ведомо то, чего мы не знаем. Алис, потеряв к Анне всякий интерес, продолжила свою работу. Анна рассеянно наблюдала за тем, как та пересыпала сероватый порошок в неглубокую миску, а после поставила ту на подоконник сушиться. Анна не была суеверна, но бог, которому эта женщина поклонялась, вызывал у неё дрожь. Что за планы у него на Эймонда? — Если это все, за чем ты пришла… Едкий намёк ведьмы отвлек её от мыслей. Алис стояла у окна, скрестив руки на груди, и кисло смотрела на неё. Анна прочистила горло. — Я не поблагодарила тебя за спасение его жизни. Спасибо тебе, — слова застревали в горле, словно стеклянная крошка. — Не подавилась словами благодарности? — фыркнула Риверс, приподняв бровь. Захотелось огрызнуться, но Анна не позволила себе этого — эта женщина спасла Эймонда. Пожав плечами, Анна направилась к двери, она узнала все, что хотела и даже больше. — Не все. — Голос Алис догнал её у самых дверей, заставив недоуменно обернуться. — Это не все, что ты хотела бы узнать, принцесса. Задай вопрос, если хватит смелости, — она насмешливо изогнула губы в улыбке. Анна моментально вспыхнула. Женщины способны общаться телепатически, когда речь заходит о мужчине, с которым их связывают особые узы. Вот и сейчас, чутьем, заложенным в любой женщине, Анна поняла, о чем шла речь. Несколько секунд она вглядывалась в лицо Алис, которая все так же нахально улыбалась ей. Анна никогда не опустилась бы до такого разговора, но в словах, жестах и взгляде соперницы она видела вызов. Сделав пару шагов обратно, Анна вздернула подбородок и, глядя на ведьму с презрением всех обманутых жён, спросила: — Как часто ты грела постель моего мужа? Вот и все. Вопрос, мучавший её все это время сорвался с губ, послав невидимые волны по комнате. От напряжения, которое распространялось от неё, должны были задрожать стекла, не меньше. Алис не торопилась с ответом, изучая её. Наконец, она покачала головой, как будто вспомнила что-то невероятно забавное. — Я начинаю понимать, почему он так тебе предан. В тебе горит такой же огонь, что и в нем. — Это ты называешь преданностью? — с отвращением спросила Анна. Да эта ведьма просто издевались над ней! Первобытное желание выколоть ей глаза с новой силой вспыхнуло внутри, и Анна сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу. Она не собирается играть с этой женщиной ни в какие игры. Мотнув головой, она уже собиралась покинуть эту комнату и никогда сюда не возвращаться, когда Алис заговорила вновь. — Всего раз. Всего лишь раз твой принц позволил слабости завладеть собой. — На слова ведьмы Анна недоверчиво изогнула бровь. — Это правда. Но даже тогда он думал о тебе. — Откуда тебе знать, о чем он думал?! — огрызнулась она, чувствуя, как тошнота поступает к горлу. — Потому что он шептал твоё имя, — обронила Алис, грустная улыбка появилась на её лице. Странное, неподвластное ей чувство охватило Анну. Она хотела и боялась верить женщине, соблазнившей её мужа. Если это была ложь, до чего же сладкой она была. Все эти дни она мучилась от одной мысли, что он может любить эту ведьму. Но, если Риверс говорит правду — а есть ли ей смысл врать? — значит, Анна спасена. — Зачем ты мне это говоришь? — задала она вполне уместный вопрос. — Скрывать не буду, первое время я действительно хотела завладеть если не его сердцем, то его мыслями, — снисходительно отозвалась Алис с выражением абсолютной бессовестности на красивом лице. — Проникни в разум мужчин, получи ключи от его замков — и он становится твоим рабом. Можешь плести из него все, что вздумается. Эймонд Таргариен пришёл в мой дом с мечом и кровью. В его руках сосредоточилась огромная власть, и Владыка показал мне, пусть и частично, его будущее. Упрямый, гордый, идущий к своей цели любой ценой. Кто бы устоял? А у него так кстати было разбито сердце… Алис на секунду умолкла, склонив голову набок. Серые глаза пронизывали Анну. — Но я совершила ошибку многих женщин до меня: недооценила соперницу. Ты пустила в его душу такие корни, что даже пожелай он, не сможет их вырвать. Ты оказалась сильнее меня. А я умею признавать поражение. Алис замолчала, очевидно, ожидая ответа. Но у Анны не было ответа на данное признание. Что она могла сказать? Что Эймонд так же прочно прижился в её душе, как и она в его? Алис была последним человеком на свете, с кем Анна стала бы это обсуждать. — В следующий раз подумай трижды, прежде чем лезть в постель чужого мужчины, — кинула она, уходя. И последнее, что она увидела, была кривоватая и какая-то печальная улыбка на лице ведьмы. *** Холодная, шершавая поверхность стены неприятно леденила спину. Пол, на котором он сидел, тоже был холодным. Зато янтарная жидкость, плескавшаяся на дне бутылки, обжигала горло. Эймонд сидел так уже довольно долго, солнце успело скрыться за горизонтом, уступив место молодому месяцу. Редкие звезды мигали на ночном небе, совершенно безразличные к творившейся на этой земле дичи. Эймонд пришёл сюда — точнее было сказать, ноги привели его сюда — без какой-либо конкретной цели. Анны в комнате, конечно же, не было, что его нисколько не удивило. Из уст охраны он знал, что все управление замком было теперь на ней, ибо, как оказалось, мейстер и мастер над монетой сильно превышали свои полномочия. Эймонд усмехнулся, представляя, как его жена, ни одного дня в своей жизни не занимавшаяся хозяйственными делами, теперь пыхтела над учётными книгами и пыталась распределить продовольствие так, чтобы его хватило до конца зимы. Как будто, они доживут до конца зимы. Мысли снова потекли в неприятном русле. Эймонд обманывал себя, говоря, что не знает, почему пришёл сюда. Он знал, вот только поговорить об этом было не с кем. Не с гвардейцами же обсуждать свое чудесное воскрешение. Вот уж точно, тема месяца! Во всем замке и в приближенных деревнях знали, что принц Эймонд Таргариен вернулся в Харренхолл мёртвым, а спустя пару часов вышел из своего кабинета уж слишком живым. Это знали все, но негласно это тема стала табу. Её могли обсуждать только шёпотом в тесном кругу, как будто одного упоминания было достаточно, чтобы Неведомый пришёл по их души. Эймонд замечал взгляды, которым его провожали люди, видел страх в их глазах и то, как быстро они отводили взгляд, стоило ему на них посмотреть. Они его боялись. Его рыцари изо всех сил делали вид, что ничего странного и необычного не произошло. Подумаешь, человек восстал из мёртвых, с кем не бывает. Было только два человека, с которыми он мог поговорить об этом. Первая — Алис, которая наверняка теперь в глазах местных возвысилась до уровня всемогущий колдуньи, с которой лучше не шутить. К ней он идти не хотел. Потому он и сидел теперь здесь и подпирал стену в комнате Анны. Он очень хорошо помнил свою смерть. Как там говорят, вся жизнь проносится перед глазами? Ничего подобного. Он помнил, как собственное сердце делало последние отчаянные попытки удержаться за жизнь, помнил его гулкие удары в груди, помнил потусторонний голос, прозвучавший в голове. Потом была темнота. Сознание покинуло его на какую-то долю секунды, а когда он очнулся вновь, он был во все той же кромешной тьме. Он не стоял, не сидел — он плыл в ней. Сам он был чем-то несуществующим, чем-то лишённые телесной оболочки. Он был частью той бесконечной тьмы, в которой находился. Невидимые волны то ли воздуха, то ли странного подобия воды, толкали его, и он плыл во взвешенном состоянии. Он не помнил о себе ничего, кто он или что он. Как он здесь оказался, и куда его несёт эта тьма. Непонятные образы вспышками мелькали перед глазами, но так быстро, что он не успевал за них ухватиться. Эти образы были яркими и насыщенными, но с каждой вспышкой они стирались из его памяти. Через некоторое время образы начинали тускнеть, и ему отчего-то было жаль, что он их теряет. Но внезапно он услышал шёпот. Он не мог понять откуда этот шёпот доносился, и что он говорил. Но одно он ощущал очень четко: этот шёпот притягивал его к себе. Он не двигался сам, неведомая сила тянула его бесформенное сознание к этому шепоту. Чем ближе этот шёпот становился, тем ему это меньше нравилось. А потом его подхватил водоворот, его начало крутить с такой силой, что стало по-настоящему страшно. Он не хочет! Ему было так спокойно в этом месте… Он неосознанно начал сопротивляться этому шепоту. И тут, неожиданно, раздался другой голос, звонкий и мелодичный. Он спрашивал о том, почему кто-то не пробуждался. Этот голос был так приятен на слух, ему казалось, что ничего прекраснее он не слышал. Но в этом голосе было столько тревоги, что его пробрало. Этому голосу не шла тревога. Он не взялся бы объяснить, почему этот голос так его взволновал, но больше он не сопротивляться и позволил утащить себя туда, где звучал этот голос. А потом он очнулся. Взволнованные глаза Анны были первым, что он увидел. Ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, кто он. И ещё немного времени, чтобы понять почему он жив. Он не был уверен в том, что все это не было странным сном из разряда тех, которые не несут никакого смысла, но оставляют неприятное послевкусие на весь день. Потому он решил не обсуждать это ни с кем и попросту забыть. После были запутанные часы в обществе других рыцарей, обдумывании текущей ситуации и… новости о том, что армия Коля была разбита по пути в Тамблтон, а сам Лорд Командующий, по всей видимости, погиб в неравной битве. Самое удивительное и необъяснимое в человеческой душе это то, что если мы сталкивается с одной бедой, она вполне способна нас сломать. Но когда беды идут друг за другом, ты перестаешь отзываться на них, как положено нормальному человеку. Словно та часть души, что ответственна за страдания, перегружается и больше уже ничего не чувствует. Смерть лучшего друга и наставника не стала для него громом среди ясного неба, земля не разверзлась под ногами. Только еще одна кровоточащая рана образовалась внутри. Из тех ран, что поначалу не сильно и болят, но вот залечиваются они куда медленнее, постоянно напоминая о себе ноющей болячкой. А еще была Вхагар… он ощущал странную пустоту, и спроси его об этом кто-то, не смог бы описать это чувство. За столько лет он так привык к связи с драконом, что заметил всю ее силу, только когда эта связь оборвалась. Это было, как боковое зрение. Ты можешь сидеть за своим рабочим столом и, не глядя в ту сторону, видеть картину, висящую сбоку. А если ее вдруг уберут, ты ощущаешь отсутствие чего-то привычного. Или внезапная потеря чувствительности пальцев. Ты воспринимаешь осязание, как нечто само собой разумеющееся, однако без него ты будто калека. Только теперь, не слыша едва уловимого эха чужих эмоций, он в полной мере осознавал свою потерю. Вхагар была ему не просто другом, она была его соратником, его спутником, она была частью него. Ему еще придется научится жить без нее. Жить без Вхагар, без Кристона Коля, без Хелейны, без Дейрона. Эймонд отпил из горла бутылки. У него завелась дурацкая привычка прикладывать руку к груди и проверять, бьётся ли в ней сердце. Только так он убеждался, что действительно жив. В коридоре раздались приглушенные шаги, и через минуту дверь с тихим скрипом отворилась, пустив по комнате сквозняк. Эймонд, сидевший в дальнем углу, не поднял головы, когда, легко шурша юбкой, Анна прошла в комнату, захлопнув дверь. Она не сразу его заметила, только поднеся лучину к свече, боковым зрением уловила тёмный силуэт в углу. И этого оказалось достаточно, чтобы напугать её до полусмерти. Вскрикнув, она отступила на шаг. Запоздало Эймонда посетила мысль, что стоило выдать свое присутствие раньше. Анна тем временем, прищурившись, рассмотрела его и облегчённо выдохнула. — Что ты тут делаешь? — спросила она, все ещё держась за грудь, где испуганно колотилось сердце. — Жду тебя, — честно ответил Эймонд. Голос после долгого молчание звучал хрипло, словно в горле было посыпано пеплом. Можно было конечно, придумать что-нибудь более остроумное, но сил на юмор и остроты у него не осталось. Анна несколько секунд разглядывала его, в темноте Эймонд не видел выражения её лица, но предполагал, что выглядит крайне жалко, словно приблудившийся пёс. Анна со вздохом зажгла несколько свеч в подсвечниках, отчего в комнате сразу стало уютнее, а после сделала то, чего он от неё меньше всего ожидал — подошла к нему и уселась около него на пол, согнув колени. Одну из свеч она поставила прямо на пол у их ног. — Не стоит садиться, пол холодный. — И давно ты на нем сидишь? — ответила она на его своеобразную заботу. — Довольно давно, — усмехнулся он, наконец, переводя на неё взгляд. Ее волосы были аккуратно собраны на затылке, но легкие пряди нарочито случайно выбивались из общей причёски, обрамляя её исхудавшее лицо. Анна выглядела усталой, уголки губ были чуть опущены. В голове пронеслась мысль, что в комнате стало бы намного теплее, если бы она улыбнулась. Но Анна уже давно не улыбалась, по крайней мере, он не видел её улыбки уже долгое время. — Почему ты здесь, Эймонд? — мягко повторила она свой вопрос. — Сказал же, тебя ждал. — Это я услышала. Но ты избегал меня последние два дня, — она чуть было не сказала: «с тех пор, как Алис вернула тебя», но быстро одернула себя. — А теперь ты здесь. И я спрашиваю, почему? Эймонд молчал. Говорить об этом было сложно, но необходимо, как необходимо бывает вытащить занозу из пальца, пока она не загноилась. Отпив ещё из бутылки, он спросил: — Я жив или мёртв? Анна с шумом выдохнула. Этого она боялась. Боялась, что он не сможет принять то, что они сделали. — Ты жив, Эймонд, — уверенно произнесла она. — Твоё сердце бьётся. Ты жив. — Хмм. Помнишь, я рассказывал тебе про одну красную жрицу, которая поведала мне о свойствах сапфира? — боковым зрением он увидел, как она кивнула. — Эта жрица в тот день сказала мне кое-что ещё. Она предрекла мою смерть. Я точно знаю, что в ту ночь, я должен был умереть на дне того озера. Нет, не так. Я должен был оставаться мёртвым. Но вы с Алис по неведомой мне причине решили, что я должен жить. И я хотел бы знать, почему? — он посмотрел на неё. — Я не знаю, почему Алис на это согласилась, — после короткой паузы подала она голос. — Возможно, ей хотелось испытать свои силы, не знаю. Я не спрашивала у неё. Эймонд пристально смотрел на неё, потом хмыкнул. — Вот как, значит соглашалась Алис. А ты, стало быть, была инициатором. Я удивлён, — обронил он. — Но ты не ответила, зачем ты это сделала? Анна закусила изнутри губу, поняв, что теперь он не отстанет, пока не получит ответ на свои вопросы. Можно было придумать правдоподобную ложь про то, что без него им не победить, и тогда её непременно будет ждать смерть. Заявить, что заботились исключительно о благополучии их сына. Но это было не правдой. Она спасла его для себя. — Ты нужен мне, — коротко прошептала она. Эти слова должны были бы сделать ему приятно, но на деле больно резанули по сердцу. Да что с ними не так, раз даже такие простые слова причиняют боль? — Ты хоть понимаешь, что вы сделали? — припечатал он. — Ты понимаешь, кем мы теперь стали для людей? Меня они страшатся, веря, что я возвращён происками Неведомого, дабы погрузить Вестерос во тьму и утопить его в крови, — последние слова он произнёс особенно выразительно, подражая манере речи простолюдин и не замечая, как Анна вздрогнула. — А тебя теперь считают ведьмой, наравне с Алис. Поговаривают, что тебе отныне место в храме Красных жрецов, а не здесь. Анна сидела, сдвинув брови и поджав губы. Он знал это выражение лица, когда она совершала очевидную для всех глупость, но отказывалась её признавать. — Мне наплевать на этих людей, — выдала она, и на удивление, голос её прозвучал искренне. — И с каких пор тебе плевать на мнение людей? — ехидно поинтересовался он, изогнув бровь в кривой усмешке. Анна охватила коленки руками и сцепила руки в замок, вмиг становясь похожей на подростка — очень усталого подростка. Конечно, она понимала, на что он намекал. Она никогда не была той, кому не было дела до мнения окружавший. — Ты прав, — задумчиво произнесла она, глядя в окно. — Сколько себя помню, я всегда старалась быть правильной для всех, всегда пыталась соответствовать. Люди судачили о моих родителях? Значит я должна была быть той, о ком не смогут сказать ни слова дурного, — она горько усмехнулась. — Но это все было ложью. Правда заключалась в том, что я лишь хотела, чтобы меня любили. Я всего лишь эгоистка. Мне понадобилось столько времени, чтобы это понять… Зато теперь я честна с собой. Мне нет дела до всех этих людей и их мыслей. Они могут гореть в пекле, и я, наверное, даже не расстроюсь. — То есть, тебе будет плевать, если завтра я соберу войско и перебью все население Речных Земель или Королевской Гавани? — недоверчиво спросил Эймонд. — Мне будет плевать, если они умрут, — она перевела на него твёрдый взгляд, — но мне не будет все равно, если они умрут от твоей руки. И в этом заключалась ключевая разница. «Мне нет дело до них, но мне не безразличен ты» — вот, что значили её слова. — Ты и правда эгоистка, — хмыкнул он. — Но не слишком ли поздно ты задумалась о моей душе? Я — чудовище, забыла? — Я так не думаю, — быстро ответила она. — И никогда на самом деле не думала. Эймонд снова усмехнулся, прикрывая глаза. Он не видел, как она изучала его лицо, пользуясь тем, что он не видит. Желтоватый свет свечи слабо освещал его лик, делая его подобным мраморной скульптуре. Весь его облик говорил об отчаянии и боли. — Я виновата перед тобой, — прошептала Анна. — Я очень сильно перед тобой виновата. Слова были произнесены так тихо, что он на мгновение подумал, что ему послышалось. Его кадык дёрнулся. Вина. Не это она должна к нему чувствовать. Не это. — Не надо. — Нет, надо, — решительно произнесла она. — Ты можешь продолжать ненавидеть меня после, но я обязана тебе это сказать. Она ненадолго умолкла, собираясь с мыслями. Эймонд устало открыл глаз и немигающим взглядом уставился на пламя свечи на полу. Расплавленный воск стекал по бокам свечи вниз, придавая ей необычную, искривленную форму. Такими были и их души. Расплавленными и искривленными. Нутром он чувствовал, что сейчас последует рассказ о том, о чем он предпочёл бы забыть навсегда. Он желал и боялся услышать правду. Но такого свойство всех пилюль: они горьки на вкус, но несут исцеление. Когда Анна заговорила, ее голос звучал глухо. — Я ничего не знала о его планах до нашей свадьбы. Однажды, задолго до того, как мы начали тайно встречаться — это было во время того турнира — он рассказал мне о своей сестре и своей ненависти к Отто, но он также заявил, что не будет препятствовать моему счастью, если вдруг окажется, что моё счастье связано с тобой. Но на этом довольно неловком разговоре все закончилось, — она сглотнула. — Я тщательно скрывала свои чувства к тебе, скрывала наши тайные встречи, полагая, что он ничего не знает. Но он, как позже выяснилось, догадывался, просто ему это было на руку, и он притворялся слепым. После нашей тайной свадьбы, когда мы вернулись в Лесную тень, ты помнишь, как он воспринял эту новость? Дядя умел быть хорошим актером, когда желал. Правильно разыгранное возмущение, потом смирение и, наконец, принятие ради счастья любимой племянницы. — Анна кисло скривила губы. — В действительности же, это было именно то, чего он хотел. Но я тогда ещё ничего не знала. Ты стоял передо мной и держал меня за руку, и мне казалось, что, если земля сейчас развернётся у меня под ногами, я не упаду, потому что ты меня удержишь. Я была так счастлива тогда… Она слабо улыбнулась уголками губ, вспоминая этот день. А потом лицо ее приняло жесткое выражение. — В тот вечер он привёл меня к себе в кабинет и усадил в кресло. Он много и расплывчато говорил. Смысл его слов был в том, что я ухожу в опасное место, где совсем иные правила. Где царствует ложь и интриги. Я теперь часть зелёной партии. Но я не должна забывать, кто я. Я — Бриклэйер. Наша семья не нарушает своей присяги. А присягали мы Рейнире. До тех пор, пока зелёные будут уважать волю Визериса, я могу быть за них. Но если вдруг я узнаю, что они хотят предать его волю и Рейниру, я должна сообщить об этом ему. Анна умолкла на мгновение, прежде чем продолжить. Эймонд все это время молча слушал, разглядывая трепещущийся огонёк пламени на кончике фитиля. Вот как просто, однако, все было. — Тот день был днем моего счастья. Ты ждал меня внизу, и мы должны были уехать в Красный Замок, где, я была уверена, меня будут ждать бесконечные тяготы и борьба. Я оставляла позади себя свой дом, свою маленькую крепость, и мне вдруг стало страшно. Мне не захотелось уходить, сжигая за собой мосты, понимаешь? — она искоса глянула на его профиль. — И я не хотела омрачать такой счастливый день ссорой. Тогда оказалось так просто дать слово. Ведь меня не волновали все эти интриги и дворцовые игры. Всё что мне было нужно — это ты. Могло случится, что это глупое обещание забудется, Рейнира взойдёт на трон, и все на этом закончится. И я легкомысленно пообещала дяде. Обещание это забылось так же легко, как и слетело с моих губ. Забылось на целый год, вплоть до смерти твоего отца. — Анна остановилась на миг, собираясь с мыслями. — В ту ночь, Рейнис и сиру Эррику не повезло, и коридор, по которому они сбегали, оказался не пуст. Им пришлось прятаться в нашей спальне. Я могла бы позвать охрану, но я этого не сделала, я позволила им сбежать. По той же причине, по которой Рейнис отказалась присягать Эйгону. Я считала, что это правильно. Но тогда я не понимала, как далеко все зайдёт. Я рассчитывала, что Рейнира успеет прилететь до коронации и все закончится, не начавшись. Какая же я была идиотка, — Анна усмехнулась. — Много позже я поняла, что ни Рейнира, ни её семья не являются теми, на чью честь можно полагаться. Они бы убили нас всех. Это была моя первая ошибка. Но я по крайней мере спасла Рейнис, и потому не буду просить за это прощения. В то время это казалось правильным решением. Анна сглотнула, сжав ткань платья. Они приблизились к самому тяжёлому моменту — смерти Люка. — Когда ты улетел в Штормовой Предел, я долго колебалась. Незадолго до этого дядя навещал меня во дворце и взял с меня клятву, что я не предам его. Я запуталась, впервые в жизни я не понимала, где правильно, какое решение я должна принять. Когда ты улетел, я решила пойти на сделку со своей совестью. Написать дяде, будучи уверенной, что пока весть дойдёт до Драконьего Камня, все будет кончено. Моё письмо не должно было ничего изменить. Но у судьбы плохое чувство юмора. Ты задержался там из-за шторма, Рейнира послала Люка, и случилось то, что случилось. И за это я прошу у тебя прощения. За то, что убила Люцериса твоими руками. Да, милый, мои руки настолько же в крови, как и твои. Об этом поступке я буду сожалеть до конца своих дней. Ведь это я развязала войну. Точнее, не буду слишком самонадеянно брать всю вину на себя. Мы развязали эту войну вместе. Она бросила на него взгляд, но он сидел, подобно каменном изваянию, и только быстро пульсирующая жилка на его шее говорила о том, что он слушал. Анна могла бы рассказать все иначе, могла разбавить свой рассказ оправданиями, могла тщательнее подбирать слова и избежать обвинения в убийстве. Но она решила быть честной до конца. Пусть эта ночь будет ночью сорванных масок. — Потом все завертелось слишком быстро. Ты уехал в Ривверан, а Деймон подослал убийц в наш дом. — Теперь её голос звучал жёстче. — Когда все кончилось, когда ты вернул меня домой, спустя некоторое время дядя вновь захотел встречи в том самом домике, о котором тебе известно. И я пошла. Но пошла я для того, чтобы окончательно разорвать путы, которыми он меня опутал. Разорвать связь, о которой я жалела. После случившегося с Хелейной я освободилась от долга и обязательств, и сделать выбор стало намного проще. С тех пор мы не виделись с Сэмвелом, вплоть до того раза, когда ты подслушал наш разговор. Тогда он практически заставил меня прийти к нему навстречу, угрожая заявиться в Красный замок и выдать мои прошлые прегрешения. Что было на той встрече, ты слышал сам, — она перевела дыхание. — Теперь ты знаешь все. Я никогда не притворялась, что люблю тебя. Всё, что было между нами, было правдой. Но это не умаляет моей вины перед тобой. За то, что произошло в Штормовом Пределе, я навсегда буду перед тобой виновата. И снова наступила тишина. Только она не была гнетущей. Рассказав всю правду, Анна чувствовала освобождение. Она вырвала из груди ядовитые стрелы, отравлявшие её. Как же сложно было нести на себе это бремя все это время. Только сейчас она поняла, как сильно этот груз давил на неё. — Я не буду извиняться за то, что убил Сэмвела. Он более чем заслуживал смерти, — разжал губы Эймонд. — Но я жалею, что сделал это… так. Мне не следовало убивать его на твоих глазах. — После той ночи меня долго мучали кошмары, где дядя умирал снова и снова, зовя меня на помощь, — помолчав, призналась Анна. Она не рассказывала об этих снах никому, да и кому она могла об этом поведать? — И пробуждаясь в поту, я каждый раз ненавидела тебя. Но я понимаю почему ты так поступил: тебе было очень больно, а ты всегда причиняешь боль своим обидчикам в ответ. Я любила Сэмвела, и какая-то часть меня все ещё любит его. Но я также не смогла простить его за то, что он сделал. За манипуляции, за ложь и использование меня, как игрушку в своих руках, за Хелейну. Впрочем, я и сама была слишком глупа, я была подобна мягкой глине, из которой он лепил, что хотел. — Все мы подобны глине, когда речь заходит о наших семьях, — возразил Эймонд. — Думаешь, я не понимал, насколько отвратительным было то, что мы делали, не успело тело отца остынуть? Не став предаваться скорби, которую он заслуживал, мы поспешили отхватить власть у Рейниры. Верно ли поступил отец или нет, я не знаю. Но такова была его воля. Я ни минуты не верил, что перед смертью он мог передумать. Это могло быть что угодно — бред умирающего, ложь матери, — но точно не его воля. И все же я делал то, что был должен ради своей семьи. Мы с тобой достойная пара, тебе не кажется? — он криво улыбнулся. — У нас у обоих есть честь и некое подобие совести, но мы под флагом этой чести совершали бесчестные поступки. Что же с нами случилось? — С нами случилась война. — Точно. — Эймонд устало вытянул ногу, меняя позу, спина от долгого сидения затекла. — Могу я задать вопрос? Если бы чёрные не зашли так далеко, если бы не убили Джейхейриса и не похитили тебя… Чью сторону ты выбрала бы тогда? — Твою, — без запинки ответила Анна. — Я бы все равно выбрала тебя, но они освободили меня от угрызений совести. В глубине души я всегда знала, что не смогла бы отказаться от тебя. Ты спрашиваешь, почему я вернула тебя из лап смерти? Почему решилась на этот ритуал? Разве это не очевидно? Я люблю тебя больше чести, больше совести, больше религии. — Должно быть, это очень тяжело. — Не просто. Анна чуть сжала руки и опустила подбородок на колени, понимая, что он никак не отреагировал на её слова о любви. Если бы кто-то вошёл в комнату, ему бы предстало весьма занятное зрелище. Принц-регент и его жена сидят на холодном полу, как двое детей, сбежавших ночью из спален. — Я много раз хотел от тебя отказаться, — внезапно проговорил Эймонд. — Хотел вырвать тебя из сердца. Но ты, словно, неизлечимая болезнь, словно яд, не желала покидать меня. И даже сейчас… — он с горечью усмехнулся. — Похоже я правда, жив. Потому что эта боль, вот здесь, — он указал на грудь, — она никуда не делась. Что же ты со мной сделала? — и Анна с болью увидела, как одинокая слеза прочертила мокрую дорожку по его щеке. Эймонд никогда не плакал. Анна ни разу не видела его плачущим. Алисента рассказывала, что даже, когда он лишился глаза, не проронил ни слезинки. И сейчас одна его слеза прорвала невидимую плотину внутри неё. — Прости меня, — всхлипнула Анна, слезы потекли по её щекам. Она подвинулась к нему и огладила его щеку, вытирая слезу. А потом, уже не сдерживая себя, она нагнулась и начала целовать его лицо, глаза, скулы, лоб, губы, все до чего могла дотянуться. Её слезы продолжавшие скатываться непрерывным потоком, оставались на его лице. Сколько же боли она причинила ему! — Прости меня, прости… Несколько долгих секунд он не шевелился, а после резко выдохнул, словно в нем что-то сломалось, и с силой притянул её к себе, обнимая. А после и вовсе посадил к себе на колени. Зарывшись рукой в её волосах, он прислонил её лоб к своему. Анна обхватила его лицо руками, и так же, как и он, закрыла глаза. Её губы дрожали от сдерживаемых рыданий. Она оплакивала все месяцы, что они провели порознь, ненавидя и скучая. Она оплакивала их души, разорванные в клочья, их глупую, наивную веру, что смогут справиться друг без друга. Эймонд не знал, сколько они так просидели, пока он, чуть отклонившись назад, не заглянул ей в глаза. Её лицо было мокрым от слез, а на дне покрасневших глаз затаилась вселенская грусть. Его сердце защемило. Что бы она с ним не делала, он не желал видеть её такой. Не желал быть причиной её слез, она и так слишком часто плакала из-за него. Аккуратно проведя пальцем по её щеке, он прошептал: — Обещай больше никогда мне не лгать. — Я клянусь… — Не надо клятв. Просто обещай. Анна удивлённо посмотрела на него, не понимая. Он чуть улыбнулся, продолжая гладить её щеку и задевая большим пальцем с застарелыми мозолями уголок ее нижней губы. — Клятвы основаны на принуждении, — произнёс он. — Человек, давший клятву, становится её рабом. Так поступил с тобой твой дядя. А я не хочу уподобляться Сэмвелу. Просто обещай и все. Секунда потребовалась Анне, чтобы осознать. И тогда новая порция слез потекла из её глаз. Он её простил. Он по-настоящему её простил. А ещё вот, что отличало любовь Эймонда. Он никогда её ни к чему не принуждал. Он мог ненавидеть, злиться и проклинать, но никогда — принуждать. Подавшись вперёд, она прижалась к его губам, её поцелуи были на вкус, как соль и как благодарность. — Я обещаю, — тихо-тихо прошептала она, чувствуя, как под её рукой бешено билось его живое сердце.