Дом Дракона. Оковы

Хоть раз познавший свободу небес, никогда больше не сможет быть счастлив на земле. Так однажды сказала Рейнира. Забавно, что слова сестры, к которой он всегда пылал жгучей ревностью, так прочно въелись в его память. Эти слова даже не были адресованы ему, Рейнира говорила это своему верному псу, Харвину Стронгу, когда тот, воодушевленный ее благосклонностью, позволил себе замечание, что наследная принцесса слишком много времени проводит в небе. Эймонд, пробравшийся тайком в Драконье Логово, подслушал ту короткую беседу, прежде чем Рейнира, смеясь, не удалилась вместе со своим любовником. Ему тогда было не больше восьми лет, у него не было дракона, и каждый раз наблюдая за тем, как его сестра взмывает в небо на прекрасной Сиракс, он мечтал… чтобы она свалилась с седла. У Рейниры было все, чего он был лишен. Дракон, симпатия двора, но самое главное, у нее была любовь отца. Для Визериса она не была чем-то вроде предмета мебели, и глядя на нее, он видел ее. Маленький Эймонд был убежден, что единственная причина заключалась в том, что ее яйцо проклюнулось. Как он порой ее ненавидел! За то, что она не была отцовским разочарованием, за то, что ей было подвластно небо, за то, что она ни разу не предложила его покатать на Сиракс, за каждую ее счастливую улыбку и смех. Лет в пятнадцать ненависть сошла на нет, а следом за ней незаметно последовали ревность и зависть. Или, может, он попросту повзрослел. И понял, что не было ему нужды лезть из кожи вон, пытаясь быть лучшим во всем, ибо любовь этим не купишь. Даже отцовскую. Особенно отцовскую. А в девятнадцать Эймонд с невеселой иронией понял, что ему стоит быть благодарным Рейнире. Сама того не ведая, она вылепила его, побуждала отшлифовывать свой ум, тело и свой характер. Заставляла вставать ни свет, ни заря и идти на тренировочную площадку, а в свободное время изучать книги по истории и законам. Она, за все его детство не сказавшая брату и двадцати предложений, обучила его тонкому искусству сарказма и завуалированной желчи. Именно она подтолкнула его к Вхагар, именно она все его детство она была для него недосягаемой вершиной, к которой он стремился. А достигнув, понял, что никакой вершиной она не была. Всего лишь избалованная, капризная принцесса, привыкшая к всеобщей любви и восхищению, не знающая, что бывает иначе. Эймонд даже слегка подивился, когда именно слова Рейниры пришли ему на ум, пока он парил среди облаков на Среброкрылой. Но, пожалуй, только сейчас он осознал всю глубину этих слов. Не тогда, когда подчинил себе Вхагар. Лишь познав свободу, мы становимся ею по настоящему одержимы. Рожденный в клетке может бесконечно грезить о воле, но познавший пьянящую силу небес зачахнет в неволе. Когда они с Среброкрылой приземлились на том же плато, четверо мужчин взволнованно повскакали с мест. Едва он, довольно улыбаясь, спустился со спины дракона, они подскочили к нему, наперебой что-то крича. Среброкрылая, утробно зарычала, но нападать не посмела, особенно после предупреждающего «Спокойно, они друзья». — Вас не было видно… — Мы решили, что вы свалились… — Я даже Р’глору молиться начал… — Да, он даже Многоликого помянул!.. Было забавно видеть этих бородатых мужчин такими по-детски взбудораженными и возбужденными. Их глаза, то и дело обращавшиеся к дракону, радостно и изумленно блестели. А еще эти лица светились гордостью, и видят Семеро, им было, чем гордиться. Это была не только его, Эймонда, победа. Это была победа каждого из них. Эймонд, который и сам был счастлив, как мальчишка, поочередно обнял их. — Друзья, без вас я бы не справился, — произнес он с такой пронзительной искренностью и благодарностью, отчего мужчины невольно засмущались. Кроме Остина, конечно же. — Еще бы! Вы нам теперь по замку должны, — ухмыльнулся он, намекая на способ, каким Эймонд отблагодарил Алис за спасение. — Будут вам замки, — широко улыбнулся он, мысленно пообещав себе сделать этих людей лордами самых больших замков, когда вернется. — Теперь нам пора возвращаться, мы потеряли слишком много времени. Надеюсь, Баратеон держится молодцом. Мужчины, мигом посерьезнев, кивнули. Эймонд покинул Штормовой Предел два с половиной месяца назад. За это время многое могло случиться, но твердая вера, что теперь-то все наладится, расправляла крылья у него за спиной, и ему казалось, что он и сам может взлететь. Однако было кое-что еще. Тревожное чувство скреблось изнутри, шепча, что нужно спешить. И все его тревоги так или иначе вели к Анне. Что это, предчувствие чего-то дурного или игры его разума? Он никогда не верил в дурные предзнаменования, но все эти кошмары за последние дни изрядно потрепали его стойкость. Он желал поскорее увидеть ее, убедиться, что с ней все в порядке, прижать ее к себе, вдыхая аромат лаванды, и самому приблудившейся псиной оказаться в кольце ее рук. Не став тратить время на ненужные подготовки и обсуждения, они лишь торопливо перекусили остатками куропатки и взобрались на спину Среброкрылой. Дракониха была не в восторге от такого количества людей и демонстрировала это недовольным фырканьем. Эймонд, понимая, что бравые рыцари не приучены летать на драконе, решил использовать длинные мотки веревки вместо ремней. Сделав множество морских узлов, перекинув их несколько раз через шею и грудь дракона, так, чтобы не стеснять его движений, он привязал их к ней. Усевшись впереди своей команды, с заметным опасением поглядывавшей вниз, он усмехнулся: — Добро пожаловать на ваш первый полет, господа, держитесь крепче, потому что за свалившимися не возвращаемся. И не успел никто и слова вымолвить, как они взмыли в небо, держа путь на юг… Дорога обратно из самого сердца Севера до Штормового Предела заняла смехотворно мало времени, однако им пришлось довольно часто останавливаться на привал, чтобы дать Среброкрылой передохнуть. Но даже несмотря на это, они долетели через пять дней. В самом начале пути Эймонда посетила шальная мысль захватить Север, пока Старк прохлаждается в столице, но он отмахнулся от этой затеи, которая была совершенно бесполезна. Неведомая сила тянула его на юг, в Штормовые земли. Снизу проносились горы, холмы, Волчий лес, Курганы, Перешеек с его болотами. Глядя на все это, Эймонд испытывал странное ощущение благодарности. Будто эти горы, леса и даже болота научили его чему-то очень важному. Они представлялись ему умудренными старцами, которые преподали ему ценный урок, показали единственно верный путь — путь к самому себе. Его беспокойная, запутавшаяся, истерзанная душа нашла исцеление и успокоение в этом путешествии. Впервые с начала войны, за все эти долгие месяцы он ощущал легкость и правильность. Он отправлялся в путь за драконом, а нашел нечто куда большее, нечто куда более ценное — душевный покой. Они летели высоко и преимущественно подальше от населённых мест, чтобы не донести до врагов раньше времени весть о возвращении Среброкрылой. К Штормовому Пределу они прибыли глубокой ночью. Замок Баратеона был погружен в сон, и только дежурные гвардейцы на стенах продолжали бодрствовать. Они и забили в колокола при виде возникшего из ниоткуда дракона. Особенностью Среброкрылой, делавшей её поистине неоценимой, была её чешуя, переливавшаяся и отражавшая свет, отчего ее сложно было заметить, когда она парила в небе среди облаков, а уж в ночи ей удавалось оставаться невидимой до самой последней минуты. Они приземлились на внешней площадке крепости. Вскоре перед ними стояло около двадцати вооруженных гвардейцев. Паника штормовиков была равносильна ужасу обитателей Харренхолла, когда в небе над замком показалась тень Балериона с Эйгоном Завоевателем на спине. Но когда стражники в спешившемся наезднике разглядели Эймонда, поведение их было и вовсе в высшей степени необычным. Эймонд, ожидавший более тёплого приёма, непонимающе смотрел на остолбеневших и растерянных гвардейцев, которые через минуту без единого слова побросали оружие. Нахмурившись, он переглянулся с Остином. Он прибыл сюда, как сюзерен прибывает в дом верного ему вассала, но встречен был, как захватчик. Тревога внутри медленно разрасталась. Среброкрылая зарычала, считывая его эмоции и чуя враждебность, витавшую в воздухе, а также тот особый аромат страха, смешанного с нечистой совестью. — Похоже, нам тут не рады, — негромко произнёс он, глядя на преклонивших колени солдат. — Где лорд Боррос? — обратился он к гвардейцу, что стоял впереди остальных. Тот немного приподнял голову и, убедившись, что обращаются к нему, все так же не поднимая глаз, ответил: — Лорд Боррос погиб в битве при Королевском лесе, мой принц. Эймонд побледнел. Этого не должно было произойти! У Борроса и Эйгона было достаточно сил, чтобы вдвоём выстоять. Все эти дни Эймонд предполагал, что кампания по захвату столицы без его поддержки наверняка не состоялась. У Борроса были чёткие инструкции: если Эймонд опоздает, а силы чёрных будут превосходить, он должен был отступить и дождаться Эймонда. В Штормовых землях его войску ничего не угрожало. Что же пошло не так? Неужели они попали в ловушку? — Что произошло в моё отсутствие? — требовательно спросил он. — Говори чётко и быстро, если не хочешь, чтобы я скормил тебя дракону. Как все меняется, когда Таргариен воссоединяется с драконом! Вот она их вековая мощь, на которой держался их дом все эти годы. Одного вида огромного огнедышащего ящера с мощными клыками и когтями достаточно, чтобы армии склонялись перед ними, признавая своим господином. Гвардеец испуганно дернулся и быстро затараторил: — Ваше Высочество, лорд Боррос повёл войско на столицу, но чёрные будто бы ждали этого. Войско под предводительством Талли и Блэквудов встретило их недалеко от Королевского леса. Разведчики сообщали об этом лорду Борросу, но он отказался отступить в Штормовые земли и принял бой. Только треть войска сумела добраться назад, остальные погибли или попали в плен. Эймонду еще никогда так сильно не хотелось осквернить чью-то могилу. Да он бы с огромным удовольствием выкопал Баратеона из могилы, оживил, чтобы после самолично его убить! Идиот! Какой же Боррос идиот! Но и он сам хорош! Нужно было догадаться, что этот кретин без должного присмотра не справится с простейший задачей, пойдя на поводу у собственной гордыни! Но было что-то ещё: гвардеец что-то не договаривал. Его внутренний зверь поджал уши, оскалившись, не для нападения, нет — для защиты. — Что с принцессой Анной? — его голос прозвучал практически спокойно, впрочем, он всегда так звучал, когда Эймонд был близок к членовредительству. Гвардеец молчал, только подстегивая его злость и страх. В пару шагов преодолев к нему расстояние, Эймонд схватил его за горло, поднимая. Тот и не думал сопротивляться. Ужас в глазах молодого мужчины проникал через зрачки в собственный разум. — Что. С принцессой. Анной? — разделяя слова, прорычал он. — Она в Королевской Гавани, вместе с юными принцем и принцессой, — прошептал гвардеец, казалось, смирившись с тем фактом, что не переживёт эту ночь. Он ведь ослышался? Позади раздались негромкие возгласы, кажется, Остин грязно выругался. Перед глазом Эймонда все поплыло, руки сами начали сжиматься на шее несчастного, пока мозг чрезвычайно медленно переваривал эту информацию. Его самые худшие кошмары обрели очертания, восстав из снов и превратившись в явь. Анна, улыбающаяся с края обрыва, и он, отчаянно, изо всех сил бегущий к ней, но не приближающийся ни на шаг. Пока она не растворяется на его глазах… — У вас была единственная задача, — захрипел он, не замечая, что стражник побагровел, — защищать мою семью! А ты говоришь мне, что они в Королевской Гавани?! Кто?.. Кто отдал приказ? — заорал он. — Леди… леди Мариса, — еле выдавил гвардеец. Эймонд в ярости отшвырнул его от себя. Глухое рычание вырвалось из его горла, пока он вышагивал туда-сюда, словно раненый зверь, мечущийся в своей клетке, в бессильном бешенстве глядя на своих врагов, которых от него отделяет решетка. Пока они говорили, проснувшиеся на звон колоколов прибежали остальные гвардейцы, но при виде открывшейся им картины: огромный дракон, дежурные на коленях и принц Эймонд над ними — в растерянности замерли, а после предупреждающего рыка Среброкрылой также попадали на колени. — Где сир Дункан и остальные мои рыцари? — Мертвы, — после секундного колебания выдохнул гвардеец. Эймонд сжал кулаки. Он не был удивлен — Дункан позволил бы врагам подойти к его семье, только переступая через собственный труп. Эти рыцари были самыми преданными из всех, они прошли с ним через огонь и воду, сражались, как истинные герои, а пали от рук предателей. — Мой принц, что будем делать? — Роберт, как обычно, быстро брал себя в руки. Вот бы и ему научиться так же. — Убивать, — процедил Эймонд, глядя на перепуганных мужчин. Он окинул их всех лютым, ненавидящим взглядом. Предатели, сдавшие его жену и детей врагам. Они не заслуживали ни прощения, ни жизни. Весь гарнизон, охранявший Штормовой Предел, был уничтожен за каких-то пару минут по приказу Эймонда. Вскоре от него остались только обугленные тела, да тошнотворный запах обгорелой плоти. Но этого было мало — слишком мало — чтобы утолить его жажду крови и потушить пламя в груди. В живых Эймонд оставил только пять-шесть человек, чтобы те рассказали ему во всех деталях произошедшее. Оказалось, Мариса предупредила своих гвардейцев и послала гонцов на границу, чтобы те беспрепятственно пропустили отряд короля. Она, по всей видимости, договорилась с черными сразу же после смерти Борроса. Рыцари во главе с Дунканом, завидев входивший в ворота отряд черных, попытались их задержать. И им бы это непременно удалось, если не стражники, следовавшие своему приказу и ударившие их в спины. У Анны не было возможности ни сбежать, ни спрятаться. Все, что ей оставалось, это беспрекословно следовать за врагами. Эймонд выслушивал сбивчивые рассказы молча, пока Остин вместе с остальными рыцарями наводили порядок в замке, а именно убивали оставшихся на своих постах стражников, не разбирая виновных и безвинных. Среди погибших рыцарей было немало их товарищей и друзей, а Дункана любили все, без исключения. За предательство Марисы Эймонд и его рыцари взимали со Штормового Предела плату кровью. Тем временем женщины дома Баратеон, проснувшиеся на звон колоколов, а после заслышав рев дракона, впали в панику. Леди Эленда, пару недель назад родившая сына, прижимая его к себе, бросилась в спальню старшей дочери. Туда же собрались и остальные ее дочери. Пока Эленда в панике кричала и просила что-то придумать, Кассандра и Эллен хранили зловещее молчание. И только на очередной панический визг матери Кассандра язвительно бросила ей: — Вам нечего бояться, мама, вы же не глава дома. Вам всего лишь придется заплатить за молчаливое согласие и слабую волю. Может, вам даже удастся разжалобить принца Эймонда рассказами о том, как тяжело протекала ваша беременность. Мариса, до этих слов отчаянно изображавшая из себя бесстрашного вождя, начала нервно заламывать руки. Но после слов сестры наигранная бравада, которой она прикрывалась, пропала, из ее взгляда исчезла напуганная решимость, оставив место только ужасу. И всей ее решимости хватило лишь для одного. Она дрожащим голосом предложила сестрам оставаться на местах, а самой отправиться на переговоры с принцем Эймондом, но выйдя из спальни без оглядки бросилась к тайному ходу. Мариса очень хорошо понимала, что именно ей будет уготована худшая участь, судьба сестер и матери ее уже не волновала. Пробегая по холодным коридорам своего родового замка и натыкаясь на тела стражников, застигнутых врасплох, на малодушно убеждала себя, что уж к матери с младенцем на руках и младшим сестрам Эймонд Одноглазый проявит милосердие. Конечно, проявит, ведь он же не чудовище! Ведь нет же? Ей бы, вне всякого сомнения, удалось сбежать, если бы у входа в погреб ее уже не поджидал Остин Горвуд, чье мрачное лицо с отпечатком Неведомого и жаждой крови в опасно поблескивавших в свете факела глазах, не сулило ей легкой расправы. Меньше, чем через час пять женщин, одетых в ночные сорочки, втолкнули в тронный зал, где в кресле покойного лорда Баратеона, согнувшись и опираясь на свой меч, восседал Эймонд Таргариен. Дрожащие женщины взирали на него снизу вверх, но, когда он поднял голову и обвел их тяжелым взглядом, они испуганно отводили взор. Лезвие валирийского клинка угрожающе поблескивало в свете факелов. Молчание затянулось. Никто не смел нарушить тишину. А Эймонд не спешил заговаривать, разглядывая их, как жирных букашек у своих ног, которых он рано или поздно раздавит. Леди Эленда первая не выдержала напряжения. — Ваше Высочество, — залепетала она, тщетно пытаясь придать голосу достоинства, — мы думали, с вами приключилась беда… От вас не было никаких вестей… Эймонд поднял бровь, не отвечая. — Мы… мы не знали, что думать… — сглотнув, добавила Эленда. В ответ снова молчание, заставившее женщину растерянно сглотнуть. — Мой муж погиб… и черные напали на замок… Мы не смогли их удержать… Они забрали принцессу… и детей. Мы пытались им помешать, но что мы могли сделать… Она замолчала, когда глаз Эймонда опасно прищурился, а рука, сжимавшая эфес меча, слегка дернулась. — Главой дома Баратеон являетесь не вы, — медленно произнес он, переводя острый, как наточенный клинок, взгляд на Марису. — И говорить положено не вам. — Ваше Высочество, — пробормотала та, поняв, что дальше отмалчиваться не выйдет, — моя мать сказала правду. Мы не ожидали нападения на замок. Они едва не убили и нас, нам чудом удалось выжить благодаря самоотверженности принцессы Анны. Принцесса предложила поехать с ними добровольно, в обмен на то, что нас не тронут. Мариса, слепленная из иного теста, чем ее мать и отец, виртуозно импровизировала, и с каждым словом голос ее звучал все увереннее. Только одного она не учла. Эймонд слишком хорошо знал Анну. Она вполне могла пожертвовать собой ради других, но ради своих детей она пожертвовала бы всем миром. Глядя на Марису, Эймонд рассматривал эту насквозь фальшивую, низкую и подлую женщину, с трудом сдерживаясь от того, чтобы прямо сейчас не избить ее до смерти. Даром, что он никогда не поднимал руку на женщин, сейчас он был способен на все. Впрочем, он уже успел несколько успокоиться, пока ждал их. — Вы меня принимаете за идиота, я погляжу? — вкрадчиво произнес он. — Черные проникли в неприступный, хорошо защищенный замок, в то время как вы должны были узнать о их приближении, едва их сапоги коснулись Штормовых земель? Мариса открыла было рот, но он достаточно наслушался сегодня грязи. — Вы воспользовались моим отсутствием и выдали мою семью, чтобы выкупить свои жалкие жизни. — Эймонд слегка подался вперед. — Ваши горячо преданные вам гвардейцы все уже рассказали. Единственный вопрос, который я еще не решил, это как вас убить. Эленда громко запричитала, не погнушавшись упасть на колени и потянув за собой младшую дочь. Кассандра и Эллен, обе белее полотна, стояли мрачно, не издав ни звука, а Мариса попятилась. — Леди Кассандра, — обратился Эймонд ко второй из дочерей Борроса. Для этого ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать Эленду. — мне сказали, что вы и леди Эллен пытались задержать черных и помочь Анне сбежать. Это правда? — Да, Ваше Высочество. Флорис также не причем, за это я могу поручиться, — ответила Кассандра, и хоть голос ее тоже дрожал, глаза смотрели честно. Эленда, с надеждой повернувшаяся было к дочери, не услышав собственного имени, смотрела на Кассандру так, словно видела ее впервые в жизни, будто она не могла поверить, что породила на свет монстра, не заступившегося за мать. А Эймонд холодно кивнул. Кассандра — единственная из всех дочерей Борроса вызывала у него нечто подобное доверию. — Леди Мариса и леди Эленда, я бы мог проявить к вам милость и сжечь вас в драконьем пламени, однако это удел достойных. Вы будете казнены, как предатели, а ваши головы я оставлю гнить на пиках, чтобы больше никто не забывал, какова цена измены. С его кивка Остин и остальные уволокли женщин прочь. Эленда что-то визгливо кричала, плакала и говорила про сына, Мариса же, судя по пустому взгляду, была столь разбита и растеряна, что не осознавала происходящего. Кассандра и Эллен, с двух сторон обнимая младшую сестру, смотрели вслед матери и старшей сестры. В тот же день Эленда и Мариса были казнены. Их головы было запрещено снимать с пик под страхом смерти. И хотя Эймонд и четверо рыцарей, прилетевших с ним, в тот же день покинули Штормовой Предел, страх перед ним был столь велик, что никто не осмеливался нарушить его приказ. Кассандра, назначенная новой главой, не посмела спросить, куда именно принц Эймонд направляется теперь. Для нее это было очевидно. Не посмела она и выразить надежду, что он сумеет спасти свою семью — слишком лицемерно прозвучало бы это в свете деяний ее собственной семьи. Однако холодное пламя, под стать огню его нового дракона, сиявшее в его единственном глазу, обещало стать погибелью для всего Вестероса. Монетка Эймонда Таргариена, подброшенная при его рождении богами, все это время лежала ребром, а теперь опасно качнулась. И Кассандре было страшно представить, что будет, если она упадет не в сторону величия. *** С тех пор, как Анна стала заложницей в Красном замке, прошло около месяца. Ей было запрещено покидать башню, за ней постоянно следили. Ни мгновения Анна не была предоставлена самой себе. В комнатах постоянно находились одна-две служанки, чьи внимательные глаза следили за ней так, словно супруга Эймонда Таргариена могла раствориться в небе. Однажды служанка,, привезенная из Штормового Предела шепотом поведала ей, что в Красном замке Анну считают ведьмой, якобы промышлявшей черной магией, и потому боятся. Подобные слухи преследовали Анну еще в Харренхолле после воскрешения Эймонда, но каким образом долетели они до Королевской Гавани, было загадкой. Впрочем, у Анны была на этот счет парочка идей. Вездесущий Паук был единственным человеком, чья паутина могла дотянуться до самого Харренхолла. Анна по-прежнему не теряла надежды и веры в Эймонда. Он вернется. И непременно с драконом. Вот только что он сделает, узнав, что они у врагов? Лишь бы не натворил необдуманных дел. Пока все шло более-менее мирно. Ее никто не трогал, казалось, о ней и вовсе забыли, что ее несказанно устраивало. И если бы не запертые перед ней двери, да враги, бдительно несшие свой караул в ожидании ее мужа, ее бы даже все устраивало. Она могла бы похвалить Джекейриса за благоразумное решение не разделять мать с детьми, если бы он соизволил к ним наведаться. Каждый день был похож на предыдущий. Утром она просыпалась, завтракала с детьми, после занималась их обучением, так как мейстера им никто не предоставил. Анна учила недовольную Джейхейру буквам, Марко истории и счету. Затем вместе они выходили на террасу, чтобы хоть немного подышать воздухом, где Анна наблюдала за резвившимися детьми, чей детский мир был столь ярок и полон красок, что даже вынужденное заточение не могло лишить их привычных детских радостей. Но как бы ей не претило пугать их, она без устали повторяла Марко об опасностях, подстерегающих их в стенах замка. Так уж вышло, что мальчик стал ее маленькой опорой, и волей-неволей ему пришлось повзрослеть слишком рано. По вечерам же, после ужина, она укладывала детей спать, и пока Геймон, далекий от всей суеты мира, видел свои младенческие сны, рассказывала им сказки. В ту ночь, в час совы, в детской комнате было тихо, Анна за стенкой видела тревожные сновидения, от которых между ее бровями то и дело прорезывались морщинки. Геймон, Джейхейра и Марко спали в своих кроватках, точнее Джейхейра по уже установившейся привычке, залезла в кровать Марко. Несколько свеч в серебряных подсвечниках освещали комнату, а предметы мебели отбрасывали длинные тени, напоминая, что ночь по-прежнему темна и полна ужасов. Служанка, приехавшая с ними из Штормового Предела, обычно спала в небольшой каморке, отделенной от детской обычной ширмой. В ту ночь это послужило ей на руку, когда она тихой тенью выскользнула из-за ширмы и крадучись направилась к кроватке Геймона. В чуть подрагивающей правой руке у нее был зажат тонкий нож. Худощавая женщина средних лет с редкими, жидкими волосами, близко посаженными черными глазами и сильно выступавшим подбородком никогда не страдала нерешительностью, когда дело касалось детей. Однако то, что она должна была совершить сейчас, было столь чудовищно, что весь ее лоб покрылся испариной, а зубы предательски стучали друг об друга. Она сделала глубокий вдох, пытаясь унять бешеное сердцебиение и собирая в кулак всю свою решимость. Ей велели сделать это быстро, а после ей позволят покинуть это ужасное место и вернуться к своим детям, потому она должна во что бы ни стало справиться. Это не должно быть сложно. Один шаг, другой, и внезапно под ее ногами тонко затрещала детская погремушка, заставив сердце упасть. Замерев на месте, она отсчитывала удары сердца, мысленно моля Семерых, чтобы только никто не проснулся. — Мерил? — Марко потер сонные глаза. — Спи, Марко, все хорошо, — прошептала она торопливо, с бешено бьющимся сердцем. — Ложись в кровать. Марко сонно кивнул и откинулся обратно на постель. Но прежде, чем он успел провалиться в объятия сна, в глаза ему бросился блеск ножа. Марко был мал — что мог знать о жестокости и коварстве мальчик неполных восьми лет? Но он был ребенком войны. А дети войны лишены наивности и безоговорочной веры в людей. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что служанка, крадущаяся с ножом к Геймону, весь облик которой был воплощением злодеяния, не может замышлять ничего хорошего. К тому же Анна почти каждый день неустанно твердила ему, что они должны быть начеку, что он должен защищать беззащитных младших. В мгновение ока Марко подскочил в кровати и с криком «Не тронь Геймона!» кинулся на Мерил. Женщина растерялась от неожиданности атаки, и это дало Марко время подбежать к ней с кулачками. Мерил остолбенело замерла. Мозг мгновенно подкинул предложение бежать, пока на шум не прибежали. Секунда размышлений решила все. Женщина с силой отпихнула от себя мальчика, случайно полоснув по его щеке лезвием. Вскрикнув от боли и страха, Марко повалился на пол. Лишь на мгновение женщина замешкалась, заметив, что ранила ребенка, но страх подстегнул в ней решимость, и уже не заботясь о тишине, она бросилась к Геймону. Годовалый ребенок проснулся на шум и тоже громко хныкал. Убийца замахнулась. В то же мгновение кто-то сзади вцепился ей в волосы одной рукой, а другой схватил руку с ножом. Женщина зарычала, пытаясь вырваться, но ее оттащили от кровати и с силой швырнули на пол. Все пошло не так! Нож выпал из ее руки при падении. Мерил попыталась до него дотянуться, но на нее снова навалились. Выкрутившись, она увидела принцессу Анну, с перекошенным лицом хватающую ее за ноги, одежду и все до чего могла дотянуться. Между женщинами завязалась драка прямо на полу. Они, рыча и сдавленно охая, пихали, били, царапали друг друга. Нет ничего страшнее убийцы, отчаянно желающей жить и понявшей, что ей больше нечего терять. И только мать, защищающая свое чадо, может сравниться с ней в отчаянности и непримиримости. И беспощадности. Джейхейра проснулась и начала плакать. Геймон плакал. Их плач заглушал звуки драки. В один миг убийца вывернулась и оказалась сверху, сидящей на Анне. Толстые пальцы обхватили шею своей госпожи. Обезумевшая от страха женщина понимала, что для нее единственным выходом теперь является убить всех, хотя изначально ей приказано было зарезать только сына Эймонда Таргариена. Она изо всех сил сжимала пальцы, пока Анна с постепенно красневшим лицом пыталась дотянуться до ее лица. Однако жертве не хватало воздуха, ее руки ослабли и уже еле-еле цеплялись за ткань платья. Глаза принцессы закатились. И когда казалось — еще немного, и все закончится, — резкая, жгучая боль пронзила ее спину ниже левой лопатки. От неожиданности Мерил охнула, ослабив хватку и позволив Анне сделать глоток живительного воздуха. Женщина медленно завалилась набок и только тогда, чуть повернув голову, увидела над собой Марко, державшего в руке окровавленный нож. Тот самый, которым она должна была убить Геймона. По щеке мальчика из косого пореза струилась алая кровь, и выглядел он одновременно ошалелым, напуганным и не верящим в совершенное. Сбоку начала судорожно откашливаться Анна, держась за горло. Она подползла к служанке, изо рта которой вырывалось хриплое дыхание вперемешку с хлеставшей кровью. Похоже, нож пробил легкое и задел крупные сосуды, идущие от сердца. — Кто тебя послал? — просипела Анна. Женщина молчала. Она задыхалась, кровь стучала в ушах — она умирала. Она умирала, а ее спрашивали о совершенно посторонних, бессмысленных вещах, когда все, о чем она могла думать, это ее дети, которых она больше никогда не увидит. Анна повторила свой вопрос громче. И тогда образ беловолосой девушки возник перед глазами умирающей. Это она приказала ей совершить чудовищное убийство, она послала ее на смерть! Анна повторила свой вопрос в третий раз, и тогда женщина в с трудом разомкнув красные от крови губы, едва слышно прохрипела имя: — Ре… йна. *** Стражники у дверей, до которых доносился шум, решили проверить комнату, когда там воцарилась тишина. Почему они не сделали этого раньше, Анна узнавать не хотела. Потому что тогда можно было ненароком прийти к тревожному выводу, что конвой, который должен за ними просто следить, в одну прекрасную ночь может прийти и перерезать им горло во сне. Когда они вошли, она сидела на кровати, загораживая собой детей и сжимая в руках окровавленный нож. То, как гвардейцы смотрели на тело, распластанное на полу в луже крови, без слов сказало ей, что они были в курсе спланированного убийства. И входя сюда, совсем не эту картину ожидали увидеть. Нож затрясся в ее дрожавшей руке, она сделала судорожный вдох, забыв выдохнуть. Если они захотят закончить начатое Мерил… она не сможет им помешать. Но мужчины только многозначительно переглянулись и вслух произнесли, что все равно сейчас глубокая ночь, что никто из пленных, мол, не пострадал и что не имеет смысла будить короля с такими глупостями. До часа соловья осталось недолго, вот тогда и расскажут. С этими словами стражники удалились, не потрудившись даже убрать тело. Лезвие выпало из ее ослабшей руки, и Анна закрыла лицо дрожащими, окровавленными руками, издав не то вздох, не то всхлип. Все было хуже, чем она думала. Стражникам было приказано стоять тихо и не вмешиваться, а когда все кончится, отпустить убийцу на все стороны. Но зная законы Красного замка, скорее всего, стражники после убили бы и Мерил, выставив все в максимально выгодном для себя свете. Но даже теперь, когда убийца лежала сломанной куклой на полу, они не были в безопасности, ибо стражники за дверью были лишь фильтром, что не выпускал ее и детей наружу, но мог пропустить внутрь любого жаждущего их крови зверя. Немного придя в себя, Анна поглядела на до смерти перепуганную и какую-то пугающе тихую Джейхейру, Марко, чью рану стоило обработать, и, наконец, на своего сына, который даже не подозревал, насколько он был сегодня близок к смерти. С тяжелым вздохом, она, забрав детей в свою спальню, чтобы они всю ночь не лицезрели безобразное в своей предсмертной маске ненависти лицо — лицо, которое укладывало их спать каждую ночь — подготовилась провести очередную бессонную ночь. Ее била дрожь. Ужас, поглощавший Анну, в мгновение ока перенес ее в подвал старой хижины, где за дверью находился зверь, страшнее диких. Зверь, что пугал ее одной только открывавшейся дверью. На утро королю за завтраком сообщили о случившемся, как о небольшой неприятности, не стоящей прерванного сна или испорченного аппетита. В конце концов, стоят ли сучка и щенок Одноглазого королевского беспокойства? Однако Джейс воспринял это слишком, по мнению стражников, серьезно, по его приказу Анну немедленно привели к нему. Спустя полчаса Анну, бледную, с распущенными волосами, чернеющими синяками под глазами, с красными следами на шее и с неестественно спокойным, опустошенным лицом, привели в зал Малого Совета. Джейс был мрачен и зол, его невеста задумчиво и нервно вертела в руках столовую вилку. Помимо них в зале находились также десница Корлис Веларион и лорд Вестерлинг. Анна отрешенно подумала, был ли кто из присутствующих в курсе того, что этой ночью должно было произойти. Всю ночь она обдумывала произошедшее. Поводов сомневаться в словах служанки у нее не было — после того, как Рейна пыталась заколоть саму Анну, она ни минуты не сомневалась в ее потенциале. Рейна, в конце концов, была дочерью своего отца. Но Деймон был куда искуснее в вопросах мести, даже тут Рейна не дотянула до его уровня. Но что насчет остальных? Джейс наверняка не имел к этому отношения — королям нет нужды подсылать тайных убийц. Захотят убить, сделают это открыто, на глазах у всех. Да и зачем ему уничтожать свое главное оружие, живой поводок, который можно накинуть на шею Эймонда. А его невеста? О ней Анна ничего не могла сказать, они даже не были толком знакомы. — Миледи, я сожалею о случившемся, — проговорил Джейс, пристально глядя на Анну. — Могу гарантировать, что вашу охрану поменяют, и я лично прослежу, чтобы подобное не повторилось. Подумать только, какое благородство! Анна бы ехидно усмехнулась, если бы в ней были бы силы на проявление хоть каких-то эмоций, кроме полного безразличия. Он сообщал ей это с таким видом, будто ждал, что она упадет к нему в ноги от благодарности. А на деле: всего лишь забота о поводке. — Скажите, миледи, убийца не сказала вам, кто ее подослал? — продолжил Джейс. Анна с легкой заторможенностью повернулась к нему. Это был момент истины. Одно слово… Вот только поверят ли ей? Что ее слово против слова сестры короля? Она среди врагов, и самым страшным было то, что враги эти нацелились на ее ребенка. Осознание этого леденило ее душу диким, лишавшим рассудка страхом, но в то же время отрезвило ее. Окружавшие люди не просто желали использовать ее и детей, как рычаг давления — ценный рычаг, который им нужен живым. Она находилась в логове волков, где у каждого были свои цели и намерения. — Нет, — хрипловатым шепотом холодно отозвалась она, голосовые связки, похоже, были повреждены. — Она умерла сразу же. Джейс сверлил ее взглядом, Бейла подозрительно рассматривала ее, словно пыталась прочитать мысли. — Эта женщина была вашей служанкой, много месяцев помогавшей вам заботиться о детях. Возможно, у нее были с вами личные счеты? — Не думаю. Односложные ответы раздражали короля, это было видно по его лицу. Но Анна не собиралась искать защиты у своих врагов. — Раз так, — вздохнул Джейс, — вы можете идти. Анна развернулась, не сказав больше ни слова. Едва обернувшись, она увидела стоявшую у дверей Рейну, которая смотрела на нее, как на привидение. Взволнованная, растрепанная, бледная, почти так же, как и она сама. Слепое бешенство в миг захлестнуло Анну. Это бешенство не шло ни в какое сравнение с ее злостью после подлой попытки Рейны убить ее саму. Нет. Такой гремучей смеси лютой ненависти, желания вгрызться в горло и разорвать на части она еще никогда и ни к кому не испытывала. Никогда, ни в какие времена матери не были способны спокойно смотреть на убийц своих детей. Шаг. Еще один. Анна, будто во сне шла навстречу Рейне, не видя и не слыша ничего вокруг, краем сознания подмечая шаги конвоира, следовавшего за ней по пятам. Рейна пыталась убить ее сына. Чтобы отомстить за своего возлюбленного. Конечно, зачем иначе. Рейна была безумна. Безумие мерцало на дне ее глаз, пока еще скрываясь, маскируясь. Оно еще не достигло того апофеоза, когда человек теряет полный контроль и больше не может притворяться. Но оно было уже достаточно глубоко внутри нее, пустило корни в ее разуме, чтобы управлять ею. И внезапно, глядя в ее глаза, Анна с оглушающей четкостью поняла — она не остановится. Тогда бешеное пламя ненависти разгорелось в ее груди еще неистовее. Когда до Рейны оставалось пару шагов, случилось то, чего никто не ожидал, даже сама Анна минуту назад. Резко развернувшись к конвоиру, Анна молниеносным движением выхватила кинжал, висевший у него на поясе, и бросилась к Рейне. Никто ничего не успел сделать. Клинок вошел в грудь дочери Деймона по самую рукоять. Она дернулась, издав тихое оханье, глаза ее широко распахнулись в немом изумлении, а рот раскрылся. — Победителей не будет, — прошептала Анна ей на ухо. Все, что последовало после, было подобно дешевой комедии, из тех, что ставят на помостах Шелковой улицы. Так, по крайней мере, казалось Анне. Ее схватили и оттащили от Рейны, пронзительно завопила Бейла, Джейс что-то кричал, сбежались стражники. Но Анна с мрачным удовлетворением смотрела только на оседавшую на пол Рейну. Изумление на её смуглом лице сменилось облегчением, будто Рейна уже давно мечтала о смерти, которую ей так великодушно подарил враг. С уголка её глаза скатилась слеза, прежде чем фиолетовые глаза остекленели. Потом были слезы, голоса, голоса и снова голоса. Джейс успокаивал невесту, баюкавшую на руках тело сестры. Рейна, к слову, умерла быстро. Потом разъяренный король повернулся к ней. Сложно сказать, что он хотел сделать — убить ее на месте или забить до полусмерти. Но, король все же возобладал над мальчишкой, и он приказал увести ее в покои. Хорошо хоть, не сразу в темницы. По дороге назад удовлетворенная жажда и пьянящее осознание, что она защитила своего сына, медленно утихали, а кровь переставала бурлить в груди, позволяя голове ясно мыслить. Она защитила своего сына, но что будет теперь? Была ли Рейна единственной, желавшей смерти сыну Эймонда Таргариена, или в этом замке есть еще змеи, готовые вонзить свое жало в ни в чем не повинного ребенка? Затаившиеся, выжидающие, осторожные и оттого, куда более опасные. А что теперь ждет саму Анну? *** Тяжёлые, плотно запертые двери не могли полностью заглушить голоса, доносившиеся из зала Малого Совета. Вот уже час оттуда доносились возмущенные, гневные, успокаивающие, неуверенные и усталые голоса. — ОНА. УБИЛА. МОЮ. СЕСТРУ! Крик Бейлы Таргариен эхом разнесся по залу, заглушив голос лорда Старка. Однако смотрела она не на Старка, её глаза с полопавшимися сосудами были направлены на Джекейриса. — Она была сестрой и мне, — устало произнёс тот, не глядя на невесту. Он был бледен, растрепан и хмур. — Ещё ни один король, сидящий на железном троне, не прощал убийц своих сестёр. Эйгон уничтожил Дорн за Рейнис, — Бейла перевела дыхание, чтобы выплюнуть: — Так докажи, что она была тебе сестрой и что ты являешься королем! Стало тихо. Джекейрис наконец поднял на нее тяжелый взгляд, которым можно было разжигать огонь в камине — ледяной огонь — тихо скрипнув зубами. Видят Семеро, он старается быть терпеливым. — Моё терпение не бесконечно, Бейла. Мы собрались здесь, чтобы вместе прийти к решению. Если твоя скорбь мешает тебе держать себя в руках, то лучше отправляйся в свои покои. Это был самый жёсткий ответ, когда-либо услышанный девушкой от её венценосного жениха. Они с Джейсом никогда не ссорились, тем более на людях. Лорды, чувствуя себя не в своей тарелке, опустили глаза. Бейла поджала губы в попытке сдержать рвущиеся наружу ругательства, женским чутьем чувствуя, что перегнула палку. Джейс продолжал сверлить её взглядом, пока она не опустила глаза, вжав голову в плечи. Умом он понимал, что стоит быть терпимее, в конце концов, она этим утром похоронила родную сестру, но он был Таргариеном до мозга костей, а Таргариены всегда были плохи в том, что называлось контролем гнева. Корлис угрюмо взирал на Бейлу. Он только что потерял одну внучку, а вторая похоже, передумала становиться королевой. — Продолжайте, лорд Старк, — сдержанно обратился Джейс к другу, не отрывая ледяного взгляда от невесты. — Я считаю нецелесообразным казнить жену Эймонда сейчас. Особенно если учесть, что в замке есть кто-то желающий убить его сына. — Короткий взгляд, брошенный в сторону Лариса, дал понять, кого именно Старк подозревает в покушении. — Если мы казним леди Анну, а потом убийцы все же доберутся до принца Геймона, мы лишимся сразу двух ценнейших пленников. Леди Анна же показала, что способна в случае необходимости защитить детей. — Милорды, — вкрадчиво-заискивающий голос Лариса прервал Кригана, — нам стоит также задуматься о том, о чем думать неприятно. Например, о том, почему леди Анна убила принцессу Рейну на следующий же день после покушения на сына. — На что вы намекаете? — нахмурился Джейс. Его изрядно бесила манера этого человека юлить и ходить вокруг да около. — У принцессы Рейны были все причины ненавидеть своего кузена. Принц Эймонд убил её жениха, принца Люцериса, её отца, и сира Аддама, с которым они были дружны. — Вы слышите, что говорите?! — зашипела Бейла. — Вы обвиняете мою покойную сестру в покушении на ребёнка? — Какое это имеет сейчас значение? — раздражённо поддержал её лорд Вестерлинг. — Вы правы, никакого, — смиренно опустил голову Ларис, единственной целью которого было направить подозрения Кригана Старка в русле, достаточно далёком от собственной персоны. Джейс вздохнул. Они обсуждали судьбу Анны уже больше часа, но так и не пришли к соглашению. Мнения разделились. Часть во главе со Старком и Ланнистером считала, что с казнью стоит повременить, и холодная логика их слов была ему понятна и близка. Однако большинство было настроено куда более радикально — убийство принцессы карается казнью. А в ответ на вполне разумный аргумент, что она — ценный заложник, они отвечали, что вот уже три недели как она у них в плену, а Эймонд так и не заявился. Возможно, он и вовсе мёртв. Звучало, слабо. От своего дяди Джейс мог бы ждать любой фокус, кроме смерти. — Лорд Веларион, вы весь вечер молчите. Что вы думаете? — обратился к старику Старк. Корлис выглядел как никогда утомлённым. Глубокие морщинки испещряли его лицо, а серебро волос давно уже сменилось сединой. Тяжёлые веки, нависшие над глазами, создавали ощущение, что он хочет спать. Корлис и правда хотел бы заснуть — беспробудным, вечным сном. — Я уж и не надеялся, что кто-то пожелает узнать мнение старика, — совершенно серьёзно промолвил он, говоря медленно, растягивая слова. — Я прожил долгую жизнь, дольше, чем кто-либо из сидящих за этим столом. И видел, по крайней мере, на одного короля больше вас. И сомневаюсь, что кто-то из вас потерял на этой войне больше меня и его милости, — он обратил взгляд на внимательно слушавшего его Джейса. — Но ни за одного из своих детей или внуков я не смог отомстить. Корона должна мне отмщение. Все сидящие за столом поняли, о чем говорил Веларион. Слухи о смерти его сына, Лейнора, все ещё не утихали. — Я никогда не требовал крови за кровь, хотя мог бы. Моя Рейнис со слезами умоляла меня покарать убийц нашего сына. Но я ответил ей тогда: «Мёртвые мертвы. Нужно думать о живых» — он посмотрел поочерёдно на Джейса и на Бейлу, показывая, о ком именно он думал. — Но теперь я не уверен, что поступил правильно. Порой нужно требовать возвращения долгов, лорд Ланнистер со мной согласится, — лёгкий кивок в сторону слепого Тайленда, вернувшегося недавно из Эссоса. — Потому я требую у короны уплату долга. Иначе я вместе со своим войском вернусь в Дрифтмарк. Веларион поставил жирную точку, выставив ультиматум королю. Джейс нахмурился, с одной стороны открытый шантаж и его попустительство показали бы уязвмиость короны, с другой… терять такого союзника, как дом Веларионов — Морских Владык, контролировавших пролив Глотку, было бы, по меньшей мере, недальновидно. Он переглянулся со Старком. — Что ж, господа, — вымученно произнёс он. — Я выслушал все ваши мнения, и завтра объявлю свое решение. Все свободны. Повторять дважды не пришлось. Напряжённое собрание после новостей о покушениях и смертях, с последовавшими за этим похоронами, выжало соки из всех. Когда все выходили, Джейс негромко окликнул Бейлу, попросив её задержаться. Девушка помедлила, все ещё колеблясь между чувством вины за сказанное и уязвленным самолюбием. — Бейла, я понимаю твоё горе, оно у нас общее, — проговорил он, глядя на нее из-под упавшей на глаза пряди кудрявых волос. — Но тебе, как будущей королеве, следует научиться держать свои эмоции в узде. Бейла вспыхнула. Он попросил её задержаться не для примирения, а для нравоучений! — Собираешься преподать мне урок хороших манер? Может, наймешь мейстера, чтобы восполнил бреши в моем воспитании? — Бейла… — Ты казнил Алисенту не столько за покушение на тебя, сколько за смерть лучшего друга, думаешь, я не понимаю? — перебила она его. — Я стою за своими словами, Джейс, хорошо бы и тебе научиться стоять за своими, если хочешь быть хорошим королём. Бейла намеренно наступила на больную мозоль. Джейс сжал кулаки, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. Видят боги, эти дни были тяжёлыми для всех них. Точнее, эти два года. — Не стоит делать таких опрометчивых высказываний, сестра, — сдерживая злость, процедил он. — Ты ещё не королева. И впредь, если по-прежнему желаешь ею стать, следи за языком, говоря со мной в присутствие других. Бейла отшатнулась, как от пощёчины. — Не утруждайся. Если ты не казнишь эту шлюху, я вернусь с дедушкой в Дрифтмарк. Бейла развернулась на каблуках, стрелой вылетев из зала. А Джейс с секунду пытался взять себя в руки, но потерпел сокрушительное поражение. Бутылка вина, оставленная чашником, со всего маху полетела в стену. Джейс стоял, упираясь руками в стол и тяжело дыша. Ему нужна была передышка. Пе-ре-рыв. Чтобы принять верное решение. Но он лишь обманывал себя — решение было принято ещё до того, как за Бейлой захлопнулась дверь. Правы они были или нет, но в его случае рассудительность будет воспринята как слабость. Хладнокровие как нерешительность. Железный трон еще не признал его настолько, чтобы он позволял себе не считаться с мнением Совета. Из памяти лордов и обычного люда еще не стерлись картины драконов, заколотых штыками, картины сбегавшей из дворца королевы. Наконец, образ самозванца, восседающего на троне, был слишком свеж в глазах людей. Таргариены больше не были незыблемыми, несокрушимыми богами, неотделимыми от железного трона. Не были они больше драконьими наездниками. И пока эти картины начисто не будут стерты с памяти молвы — как простолюдин, так и высокородных лордов, сидящим на железном троне не будет покоя. Им придется снова и снова доказывать свое право находиться там, где сидели их предки. Где-то придется проявлять жестокость и несгибаемость, а где-то уступчивость. Но никогда — слабость и неуверенность. В конечном итоге, у них есть ещё два пленника, и, может, хоть смерть жены заставит Эймонда выползти из той норы, в которой он спрятался?