Дом Дракона. Оковы

Когда сгорит последний мост... Когда палач покинет пост... Когда король лишится трона... И пеплом станет вмиг корона... Когда сквозь битвы и потери К тебе я, сломленный, вернусь, Ты отвори мне тихо двери, Ведь обещала: "Я дождусь". Гулкие шаги бежавшего отдавались эхом в тускло освещенных коридорах Драконьего Камня. Остин Горвуд бежал так, словно от этого зависела чья-то жизнь, хотя, возможно, так оно и было. Не сбавляя скорости и едва не упав, он свернул на развилке налево и взлетел по каменной лестнице. Тяжёлые двери в Великий Чертог были закрыты, и Горвуд, не давая себе труда постучаться, буквально влетел внутрь, всем телом навалившись на них. Стоявшие у стола Эймонд и Эйгон синхронно обернулись к нему. Было раннее утро, и они с Эйгоном, склонившись над картой, как раз обсуждали, как поплывут корабли. При наилучшем раскладе и попутном ветре корабли проплывут залив Черноводной и достигнут порта не раньше, чем через десять дней. Эйгон как раз выдвинул предложение Эймонду вылететь на несколько дней позже, чтобы наличие у них огнедышащего ящера до последнего оставалось для черных тайной. По его идее, они могли плыть севернее Высокого Прилива, обогнув пролив Глотку, чтобы не столкнуться с флотом Веларионов. Слышать столь "разумные" речи от Эйгона было в диковинку, о чем ему Эймонд и не замедлил сообщить, приправив свои слова известной долей сарказма. И был незамедлительно послан в пекло. Пришлось также любезно напомнить, что флот Веларионов контролирует не только Глотку но и весь залив Черноводной, а значит проплыть мимо них незамеченным все равно не выйдет. — Кораблей у Велариона больше нашего, и в открытом бою твоим браавосийцам не выстоять. Единственное, чем мы можем компенсировать численное преимущество врага — это Среброкрылая. Но я ценю твои потуги в изображении бравого полководца, — ухмыльнулся он. — Иди в пекло. Однако улыбка Эймонда тут же стерлась, стоило Остину, напоминавшему взмыленную лошадь, ввалиться в зал. Братья нахмурились. — Это… от шпиона… — выдохнул Остин, схватившись одной рукой за бок, другую протянул вперёд, демонстрируя свернутый в трубку клочок бумаги. Горвуд был одним из немногих из живущих, кому позволялось прочитывать донесения шпионов, прежде чем их увидит Эймонд. Весь его вид так и кричал о панике и срочности, потому Эймонд без лишних слов шагнул навстречу, беря в руки письмо. — У тебя есть шпионы в столице? — в свою очередь поразился Эйгон. — Остин не растерял свои связи среди дворцовых гвардейцев, — ответил Эймонд, разворачивая письмо. — И среди них нашлась парочка тех, кто считает нас законными королями. Он умолк, читая короткое послание. А потом все краски вмиг сбежали с его лица. Эймонд сделал шаг назад, упираясь на столешницу бедром, и бессильно присел на нее. Он поднял голову, глядя на Остина в безмолвном вопросе, рыцарь отрывисто кивнул, выглядя при этом таким же растерянным, как и он сам. Напряжение и растерянность, ужас и неверие — вязкая смесь беспомощности — отражались в их глазах. — Да что там написано? — спросил Эйгон, невольно заволновавшись, и, как ни странно, первая мысль, посетившая его, была «Джейхейра!» Эймонд молчал, и вместо него ответил Горвуд. — Шпион сообщает, что пять дней назад принцесса Анна заколола принцессу Рейну на глазах у короля. А прошлой ночью на главной площади было приказано установить виселицу. Эймонд при этих словах вздрогнул, сжимая в дрожащей руке злосчастную бумажку. Жилка на его шее отчаянно пульсировала, а челюсть сжалась так сильно, что еще немного, и зубы раскрошатся. Его брат выдохнул, чувствуя одновременно предательское облегчение и потрясение. — Но это значит, что казнь будет сегодня… — Эйгон неуверенно переминался с ноги на ногу. — Если уже не… Договорить ему не дали. Эймонд резко сорвался с места и стремглав бросился вон. Остин, а следом за ним и Эйгон кинулись следом. Эймонд сломя голову мчался к воротам, распугивая редких слуг одним своим видом. Он бежал к своему дракону. — Эймонд, постой! — крикнул Эйгон и, схватив за плечо, не без труда остановил. — Нельзя вот так бросаться очертя голову! Надо обдумать… — Что обдумать?! — выкрикнул Эймонд, вырываясь. — Может, прямо сейчас ее ведут к виселице! — Ваше Высочество, — Остин тяжело дышал, — помните случай с ложным донесением из Штормового Предела? Что если эта тоже хитрая уловка, чтобы вынудить вас прийти?.. — Мне плевать! — заорал Эймонд. — Ясно вам? Я не позволю этому случиться! Как они не понимают! Все, что он делал, было ради одной единственной цели — защитить ее! Он нашел Среброкрылую, рискуя жизнью, чтобы защитить их! Одна лишь мысль, что на ее шею надевают петлю, способна была свести его с ума. Как он может думать о ловушках и заговорах, когда все его существо цепенеет от неуправляемого, удушающего страха. — Я не смогу без нее… Что-то дрогнуло на лице Эйгона, когда он услышал последние слова брата, сказанные почти шепотом. То был первый раз, когда он видел брата таким. — Хорошо, — решительно кивнул он через мгновение. — Мы полетим вдвоем, как и планировали. Помнишь, что мы говорили вчера о том, что он поверит только, если увидит нас вдвоем? Только дай мне десять минут. — Ты не… — Мы будем придерживаться нашего плана! — грубо пресек Эйгон зарождавшиеся было возражения. — С той лишь разницей, что полетим верхом без флота и солдат. Эймонд, поколебавшись, кивнул. Не говоря ни слова, Эйгон развернулся и побежал обратно, напоследок кинув предупреждающий взгляд на Горвуда, попытавшись одним взглядом приказать тому не спускать глаз с брата. Судя по решительно поджавшимся губам рыцаря, тот правильно расценил его телепатический приказ. Эйгон не стал уточнять, на что ему нужны эти десять минут, но это было и так ясно. Он добежал до своих покоев за каких-то пару минут. Видят боги, он еще никогда так не бегал. Эшара обнаружилась перед зеркалом расчесывавшей свои непослушные волосы. Увидев в зеркале его отражение, она мигом обернулась. — Что случилось? — моментально подбежала она к нему. — На тебе лица нет. На нас напали? — Нет… Эшара, я должен уехать, — говорить оказалось неожиданно сложно. — Точнее, улететь. — Куда? — нахмурилась дорнийка. — В столицу. Подожди, не перебивай. Анну собираются казнить сегодня. — При этих словах Эшара охнула, прижав ладони к губам. — Мы с Эймондом этого не допустим. — Что же вы собираетесь делать? — немного погодя, произнесла она. — Пока не знаю. Что-нибудь. — Он взял ее ладонь в свою руку, заглядывая в глаза. — Послушай, я не знаю, вернусь ли обратно, но я хочу, чтобы ты мне кое-что обещала. Если боги окажутся к нам неблагосклонны сегодня, и мы не вернемся, я хочу, чтобы ты забрала все золото, что есть в тайнике и… выслушай меня, не перебивай… и отправилась в Дорн. — Нет… нет… Я не уеду без тебя никуда, — Эшара начала вырываться, готовая заплакать. — Ты обещал! Ты обещал, что будешь защищать нас! Что не покинешь меня! — она вдруг вцепилась в него. — Я не отпущу тебя! Пусть Эймонд летит, а ты должен остаться здесь, со мной! Ты обещал… Слезы уже градом текли по ее щекам, она прижалась к нему, обнимая за шею, словно тем самым могла удержать у края пропасти. Сердце сдавило в невидимых тисках. Он действительно обещал, но снова не сдержал данного слова. Счастье было так близко, позволив прикоснуться к себе кончиками пальцев, чтобы в следующий миг упорхнуть, взмахнув крыльями. Но он точно знал, что за эти несколько месяцев счастья он готов был снова и снова гореть в пекле. — Эшара, девочка моя, посмотри на меня, — взмолился он, отклоняясь. — Я сделаю все возможное, чтобы вернуться к вам, даю слово. Но и ты должна обещать мне, что во что бы то ни стало защитишь нашего ребенка. Обещай мне, — он требовательно повернул ее голову к себе, пытаясь поймать ускользающий взгляд. Она качала головой, продолжая плакать. Эйгон знал, что это для нее значит. Когда не стало ее отца, она с матерью остались без опеки, брошенные на произвол судьбы. С тех пор Эшара привыкла полагаться только на себя, не ожидая защиты ни от кого. Потом появился он и снял с ее плеч это бремя заботы о себе. Он клялся ей, что отныне она под его защитой. И впервые с тех пор, как умер ее отец, она по-настоящему ощущала себя защищенной. — Эшара, прошу. Она зарыдала с новой силой, рыдая так, как плачут дети, совершенно не скрывая своей обиды или боли. Видеть ее такой было невыносимо. И все же она нашла в себе силы кивнуть. Эйгон выдохнул, прижавшись губами к ее лбу. Резко выпустив ее из рук, он развернулся, чтобы уйти, но у самых дверей она нагнала его, обвив руками за пояс. — Поклянись, что вернешься, — дрожащими губами горячо зашептала она. — Потому что я люблю тебя. Слышишь, я люблю тебя. Эйгон зажмурился. Три заветных слова, которые он так мечтал от нее услышать, прошлись раскаленным лезвием по тому месту, где, должно быть, находилась его душа. Как же сложно было после этих слов оторвать ее руки и, не оборачиваясь, уйти. Уйти, чувствуя, что с каждым шагом в ступни вонзаются оcколки битого стекла. Слышать ее приглушенные рыдания и делать следующий шаг. Потому что так правильно. Потому что хотя бы раз в жизни, выбирая между собой и братом, он должен был выбрать не себя. Спустя полчаса вместо обещанных десяти минут, он вернулся к воротам и молча протянул Эймонду меч, другой уже висел на его поясе. Тот принял его из рук, внимательно глядя на его лицо и отведенные глаза. Среброкрылая уже была рядом, ожидая своего наездника. Дракониха нетерпеливо била хвостом, крутилась вокруг себя, время от времени издавая глухое рычание и всем видом отражая тревогу и нетерпение своего всадника. — Ты не обязан делать этого, — проговорил Эймонд. Его голос звучал до странного спокойно на фоне шума прибоя. — Обязан, — возразил Эйгон, наконец, посмотрев ему в лицо, — потому что я твой старший брат. И я не позволю тебе отправляться в логово врагов в одиночку. — Я мог бы отправиться… — Нет, Остин, — перебил его Эйгон. — Ты там ничем не поможешь. Оставайся здесь за главного, и в случае чего позаботься об Эшаре. Эймонд уже не выглядел, как человек, готовый броситься в огонь обезумевшим зверем. Теперь он выглядел как тот, кто прыгнет в огонь совершенно хладнокровно, с полным осознанием того, что его ждет. Он вскарабкался на Среброкрылую, и когда Эйгон неловко, удерживаясь одной рукой, залез следом, отдал короткий приказ взлетать. И дракон взмыл в небо. *** О чем думает человек, которому завтра предстоит умереть? Обо всем и ни о чем. Мысли хаотично кружились в голове, не оставляя надежды зацепиться ни за одну из них, когда Анна выронила записку, а тело безвольной куклой рухнуло на пол. Завтра. Ее. Казнят. Нет, не может быть… Эймонд… Первым ее побуждением было схватить детей и попытаться сбежать. Она даже начала торопливо, словно прямо сейчас за ней явятся, придумывать способы побега. Но не из всех ловушек можно найти выход, и есть клетки, в которых задыхается любая, даже самая отчаянная надежда. Выхода не было. Как и надежды. Эймонд не вернется за ней. Он мог быть сейчас где угодно, он мог быть мертв… Почему-то только сейчас она всерьез задумалась о возможности последнего. Он бы никогда не стал так долго гнаться за призрачным драконом, зная, что они нуждаются в нем. Он не вернется, и завтра ее не станет. Леденящий душу страх охватил ее, когда она представила себе виселицу. Нет, она не хочет умирать, не хочет! Так она и сидела на холодном полу, а картинки прошлого мелькали перед ее глазами. У нее не было сил отмахнуться от них, встать на ноги и сделать хоть что-то — хотя бы вернуться в спальню и взять на руки сына. Она превратилась в холодную статую, не способную даже поднять руки. Мысли не желали выстраиваться в один ряд, метались в черепной коробке перепуганными птичками. Вот она дома у родителей, отец читает ей сказку, вот он учит ее стрелять из лука, пока мама недовольно поджимает губы. Любила ли ее мать?.. Перед глазами загорается яркое пламя пожара и собственный голос, зовущий отца и мать. Маргарет и Сэмвел, они были так добры к ней. Анна, пришедшая в их дом сиротой, обрела вторую семью. …неужели так быстро оборвется ее жизнь? Эймонд… Он перевернул ее жизнь на до и после. Он ворвался в ее жизнь без спроса и без позволения, выворачивая наизнанку все ее представления о мире, о том, каким должно быть счастье. Он подарил ей столько прекрасных моментов, научив летать. Очертания комнаты стали расплывчатыми от навернувшихся на глаза слез. Изменила бы она свои решения и поступки, зная, что за это ей однажды придется познать виселицу? Глупый вопрос. Никогда. Никогда она не променяла бы те четыре года, что он был в ее жизни, на долгую и бессмысленную жизнь без него. И осознание этого подействовало на нее подобно хорошей пощечине. Если за счастье нужно платить… она готова заплатить за каждый миг, проведенный с ним, за каждый грех, совершенный во имя него. Она прожила короткую, но хорошую жизнь, познав истинную любовь, успев взять на руки своего ребенка. И пусть жестокие боги подавятся своей жадностью, ибо она не станет сожалеть ни о чем. Она медленно, опираясь за край стола, поднялась с пола и на негнущихся ногах прошла в спальню. Марко и Джейхейра тихо посапывали, взявшись за руки. Анна подошла к Геймону и осторожно, чтобы не разбудить, взяла его на руки. Вместе с ним она уселась в свое обычное кресло у окна. Лунный свет проникал в комнату и освещал его личико холодным, серебристым светом, делая его похожим на маленького ангелочка. Глядя на него, Анна с грустью понимала, что можно испытывать так много всепоглощающей нежности, что в груди становится тесно. Геймону не было и года, но у него уже проявлялся характер его отца. В его глазах она видела отражение Эймонда. Он их точно не запомнит. Но, если повезет, он будет узнавать их через Марко и Джейхейру. Она торопливо вытерла слезы, хотя никто бы их здесь не увидел. Но это видимо была такая черта, через которую она не могла переступить — плакать, когда на руках спал ее сын. Он будет жить. Боги, пожалуйста, пусть он живет. И пусть живет хорошо, не как раб, не как слуга, не как вор. А так, как ее учил отец, так как она сама никогда его не научит. Тогда она готова умирать столько раз, сколько потребуется. Последние часы до рассвета она провела, баюкая на руках сына. Воспоминания проносились перед ней размытым пятном, мыслей было много, но в то же время их будто и не было вовсе. Она сидела в кресле, не обращая внимания ни на затекшие руки, ни на горевшие глаза, в которые будто насыпали песка, просто тихо слушала дыхание детей. Тетя Маргарет, надеюсь, ты готова меня встречать… Служанки принесли завтрак, когда солнце уже давно встало. Это казалось ей чудовищной насмешкой, как откармливание свиньи перед убоем, но нельзя было пугать детей. Потому Анна совершенно спокойно принялась одевать их и помогать садиться за стол. Служанки, как она подозревала, уже знали. Она ощущала на себе их взгляды, в них не было сострадания, но было то непередаваемое выражение, когда смотрят на еще живого человека, а видят гроб. Анна рассеянно глядела в окно. Здесь, в Королевской Гавани, небо было удивительно чистым, даже зимой пасмурная погода была редкостью. Это была ее последняя зима, ей больше не увидеть лета. Анна до впившихся в кожу ногтей сжала кулаки, запрещая себе плакать. Она не заметила, когда и как те же служанки собрали посуду. Перед уходом они оставили ей небольшой сверток, развернув который, она с содроганием обнаружила черное, траурное платье. Марко о чем-то ее просил, и Анна соглашалась, не имея ни малейшего понятия о том, что от нее хотели. Мысли путались. Надо ли попрощаться с детьми или не стоит их пугать? Она так и не решила. Она выбросила в камин записку? Да, еще до прихода служанок. Джейхейра мерзнет по ночам, надо бы сказать кому-то, чтобы ей подкладывали грелку. А Марко хорошо бы возобновить занятия с мейстером. Если только в этом замке кому-то будет дело до обучения сироты. А Геймон… Геймон… В двери постучались, заставив ее вздрогнуть и оторваться от беспорядочных мыслей. В комнату вошли лорд Уиллис Фелл, Лорд Командующий Королевской Гвардии, и лорд Веларион, оба при полном параде. Осмотрев ее черное одеяние, они, видимо, остались довольны. Лорд Фелл неловко потоптался на месте, было заметно, что он предпочел бы находиться в любом другом месте. Лорд Корлис же в отличие от него был спокоен и серьезен. — Миледи, — Фелл прокашлялся. — Вы, думается, уже догадались, к чему вам прислали это одеяние, и для чего мы пришли сюда? — Анна не отвечала, глядя на него пустым взглядом, отчего он решил, что стоит прояснить ситуацию. — Я пришел сюда в качестве Лорда Командующего, чтобы сопроводить вас на место вашей казни, — он вновь замялся. — Мы хотели бы прислать к вам септона, но Великая Септа заявила, что вы были отлучены от веры Семерых из-за темной магии. Какое милосердие! В голове вертелась пара фраз касательно их предупредительности, но Анна промолчала. Она что-то забывала, пыталась ухватиться за какую-то мысль, но та уплывала от нее, неимоверно раздражая. — Если вы готовы, мы проводим вас до городской площади, — продолжил Фелл. — Но сперва лорд Корлис желал с вами поговорить. Кивнув Корлису, он снова вышел. Анна подняла глаза на Корлиса Велариона, знаменитого Морского Змея. О чем он мог говорить с ней, кроме смерти своей внучки? Наверняка, лорд Корлис желал позлорадствовать напоследок. Однако вопреки ожиданиям, Корлис взирал на нее из-под густых седых бровей с печалью. — Вы успели помолиться, дитя? Смысл его слов дошел до нее не сразу. А после… — Это были вы? — она моргнула, ожидая, что сейчас он растворится или преобразится в нечто иное, но Корлис мрачно кивнул. — Зачем? — только и смогла она спросить севшим голосом. — «Любое зло однажды возвращается, а за любое добро воздается добром». Так любила говорить моя Рейнис. — Корлис прошелся по комнате, рассматривая скромное убранство узницы. — Вы помогли ей бежать однажды. Сделать для вас то же я не могу, вы все-таки убили мою внучку, — он обернулся к ней, вперив в нее взгляд, в котором смутно угадывалось замешательство запутавшегося человека. Человека, который до сих пор не был уверен, правильно ли он поступил и чью память ему стоило почтить, жены или внучки. — К слову, я был тем, кто настаивал на вашей казни за это. Я не могу оставить пролитую кровь своей семьи безнаказанной, больше не могу. Но я мог дать вам возможность достойно встретить свою смерть. Каждый преступник, даже самый отъявленный, имеет право на время, чтобы подготовиться к встрече с Неведомым. Анна молчала, опустив голову. Достойно встретить смерть. Она не была уверена, что справится. Но все же это лучше, чем неведение. И тут она вспомнила, что ускользало от нее все это время. Она посмотрела на Корлиса с надеждой. — Милорд, это не единственное, что вы можете сделать для меня. — Корлис ждал, и это дало ей храбрости продолжить. — Эти дети, — она мотнула головой в сторону спальни, где играли ни о чем не подозревающие дети, — они не виноваты в грехах этого дома. Вы — достойный человек, прошу, защитите их. Заберите их в Дрифтмарк и воспитайте так, чтобы они не знали ненависти. Корлис продолжал молчать. — Я знаю, что не имею права у вас этого просить. Не после того, что я сделала. Но это мои грехи, не их. Это было до ужаса дико. Могла ли она когда-либо представить, что будет просить едва ли не самого преданного сторонника Рейниры забрать ее сына на воспитание? Но то, что все это время не давало ей покоя, мешая связно мыслить, прорвалось наружу безысходным отчаянием. — Я не могу вам этого обещать, — произнес, наконец, Корлис с грустью в голосе. — Но могу обещать, что пока я в этом замке, я не позволю, чтобы невинные дети страдали. Весьма сомнительное обещание, но это было уже что-то, особенно от человека, чью внучку она три дня назад убила. С тихим стуком лорд Фелл вернулся, одним взглядом говоря, что время пришло. Анна кивнула, напоследок попросив разрешения попрощаться с детьми. Нехотя ей дали еще пять минут. Когда она спустя пять самых тяжелых минут в своей жизни вышла обратно, неизвестно, что на ее лице увидели мужчины, но впервые с того дня, как переступила ворота этого замка, Анна увидела в обращенных на нее глазах сочувствие. Ее пропустили вперед, потом гвардейцы связали ей руки. В коридоре уже стояло около десятка гвардейцев. Сердце отчаянно билось в грудной клетке, а к горлу подступала тошнота. Она передвигала ногами, не чувствуя собственных шагов. Ее вели по знакомым коридорам, но она не узнавала их. Разве здесь была развилка? А эта картина? Кажется, на ней изображалась битва на Пламенном поле. Мозг цеплялся за такие незначительные детали в бесплодной попытке абстрагироваться от происходящего. Ее охватило полубезумное желание броситься назад, запереться в своих комнатах, как ребенку, и не впускать туда никого. С каждым шагом Анну все больше била дрожь, как она не пыталась ее унять. Ей было страшно холодно, руки заледенели, и она растирала пальцы в ничтожных попытках их согреть. Впереди, сзади и по бокам от нее шагали гвардейцы, и Анна, не вполне того осознавая, украдкой поглядывала на них, надеясь, что вот сейчас кто-то из них ободряюще улыбнется ей. Но они не смотрели на нее, глядя только вперед. Зима уже вовсю властвовала в Королевской Гавани, потому утренний воздух был промозглым, и Анна уже не знала бьет ли ее дрожь от страха или холода. Они вышли к воротам замка, а потом и к внешним воротам, где уже собралась огромная толпа зевак. Люди доподлинно не знали, чью казнь им предстоит созерцать, но многие догадывались: слухи о смерти Рейны дошли до каждого бездомного, до каждого воришки. Жена Одноглазого принца будет казнена! Такое зрелище нельзя было пропустить. В глазах у Анны все размывалось, когда они вышли к толпе. Наверху, на высоком балконе, стоял король со своей невестой в окружении своих лордов, к которым присоединился Корлис. Но Анна этого не видела. Ее широко раскрытые глаза приковались к высокому эшафоту, на котором зловеще возвышалась виселица — еще один способ унизить Эймонда, а может ее саму, как грязный намек на ее незаконнорожденность. Ведь виселица была орудием казни простолюдин. При виде нее Анна замерла, кровь застыла в ее жилах, и тогда шедший позади гвардеец легонько толкнул ее вперед. Подкашивающимися ногами она пошла дальше. Ее вели прямо через толпу, протяни руку и дотронется до любого. Шедшие впереди два гвардейца расчищали путь, отпихивая особо ярых ненавистников зеленых, но защитить ее от нападок они все равно не могли. Да и не желали, ибо их задача заключалась только в том, чтобы довести ее до эшафота. — Ведьма! — Убийца! — Гори в пекле! — Чернокнижница! Голоса, сначала тихие, начали звучать все громче. И тут что-то твердое полетело в нее, ударившись в изгиб локтя. Скорлупа разбилась, и тухлое содержимое яйца начало стекать по ее руке вниз. От неожиданности Анна чуть не споткнулась, но ее удержал на ногах тот самый гвардеец, что шел сзади. А потом в нее полетели гниющие фрукты, и все, что она могла сделать, это прикрывать от них голову. А крики звучали только громче. Ни гвардейцы, ни стоявшие на балконе лорды не пытались остановить это безобразие. — Подстилка Одноглазого! — выкрикнул кто-то из толпы. Анна готова была уже сломаться, готова была заплакать на глазах тысяч людей, но последние слова неожиданно придали ей сил. Она выпрямилась и окинув толпу ненавидящим взором, от которого стоявшие впереди отшатнулись, забормотав под нос молитву, она прошествовала вперед. В нее продолжали лететь яйца и фрукты, но чем больше в нее попадало отходов, тем больше в ней разрасталась твердость. И все же губы ее дрожали, а ноги подкашивались. Они дошли до эшафота и начали подниматься по ступенькам вверх. Какой-то частью мозга Анна все еще не могла поверить в реальность происходящего. Ей казалось, что это не она, вся в черном и тухло-гнилом, стоит на деревянном постаменте со связанными руками, не она взирает на тысячи людей, собравшихся тут, чтобы собственными глазами видеть, как она умирает. Не она в каждом направленном на нее взгляде натыкается на злобу и презрение — что она им всем сделала? И не ей предстоит сейчас умереть. Глашатай справа от нее развернул свиток и начал громко зачитывать приговор. Толпа, минуту назад бесчинствовавшая, умолкла, чтобы не пропустить ни слова. — Анна Бриклэйер обвиняется в том, что коварно и подло умертвила принцессу Рейну Таргариен, дочь принца Деймона Таргариена и принцессы Лейны Веларион, истинную принцессу из дома Таргариен. А также в том, что занималась черной магией, водила дружбу с ведьмами и… «Я вернусь очень быстро, обещаю. Ты даже не успеешь соскучиться.» …ему не следовало давать таких обещаний. — Посему Я, Джекейрис Таргариен, Король Андалов, Ройнаров и Первых людей, Владыка Семи Королевств, приговариваю принцессу Анну к смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение незамедлительно. Глашатай свернул свиток и повернулся к Анне. — Последнее слово приговоренной. Анна не сразу поняла, что обращаются к ней. Ее бледное лицо было обращено к толпе, но она не видела там единственного лица, которое имело для нее значение. Хотя это даже к лучшему — он бы не вынес этого зрелища. Она повернулась к каменному балкону, глядя не на Джекейриса, ни на Бейлу или Лариса — на Корлиса Велариона, безмолвно повторяя свою просьбу. И только после этого повернулась обратно к толпе. Вот и все ее последние слова, и пусть услышанными они будут лишь одним человеком. А этой толпе, алчной, голодной до чужих страданий, ненасытной до чужого унижения, ей сказать было нечего. Палач подвел ее к небольшому стульчику, помогая подняться на него. Анну била крупная дрожь — от страха и холода. Дыхание, вырывавшееся из ее приоткрытых губ, было прерывистым. В этот миг все было для нее в тумане, вокруг стояла тишина, такая абсолютная, что она слышала глухие удары своего сердца в ушах. Когда на ее шею накинули петлю, Анна едва стояла на ногах, быстро-быстро дыша. Не задумываясь, она, закрыв глаза, начала торопливо повторять про себя молитву. «Помоги мне Матерь, даруй мне милосердие свою и спасение души. Отец, будь ко мне справедлив. Кузнец, придай крепости духу моему перед ликом своим.» Петля натянулась на ее шее, она слышала, как слева палач подошел к рычагу, и с суеверным ужасом понимала, что не успевает дочитать молитву. Это казалось чрезвычайно важным — закончить ее. «Старица, освети мой путь и помоги познать ошибки и грехи мои, ибо очищения я жажду. Воин, поделись со мной храбростью и мужеством своим перед концом пути моего.» Когда ей оставалось только упомянуть Деву и Неведомого, а рычаг скрипнул под рукой палача, в оглушающей тишине раздался звук, от которого заледенела кровь у многих. Рев дракона. *** Королевская Гавань была совершенно пустынна и безжизненна, когда они пролетали над ней, даже рев Среброкрылой не смог пробудить этот спящий город. Мертвый город — дурное знамение. Нехорошее предчувствие заскреблось внутри. И только подлетая к главной площади они поняли, почему на всех остальных улочках вымерла жизнь: на огромной площади собралось так много людей, что издалека серовато-белая плитка мостовой полностью исчезла под грязным серо-коричневым людским ковром. Челядь пришла за зрелищем. Чуть вдалеке, на высоком балконе Красного Замка, стояли те, к кому грязь ни в коем случае не должна была прилипнуть. Всё это Эймонд едва ли заметил, его взгляд был прикован к тому, от чего его замутило — Анна с петлёй на шее. Худшие из его кошмаров ожили, смеясь над ним. Среброкрылая облетела площадь с такой скоростью, что люди даже не успели вскрикнуть, а потом грузно приземлилась на покатой крыше одного из домов. Здание издало опасный треск, но каменные стены выстояли под тяжестью дракона, только вниз посыпалась черепица, да мелкие камушки. Не отрываясь и не мигая, Эймонд смотрел на Анну. Петля уже была на её шее, а палач стоял там же, в любую секунду готовый опустить руку с рычагом. Сложившаяся ситуация напоминала двойной капкан в шахматах, когда оба игрока угрожают королевам друг друга, и выбор предельно прост: убить вражескую королеву, пожертвовав своей, или предпочесть спасение своей королевы, отказавшись от столь заманчивой атаки. Эймонд не смог бы быстро подобраться к Анне через всю эту толпу, а начни он расчищать себе путь огнём, её тут же вздернут. На противоположной стороне поля Джекейрис также напряжённо застыл, до побелевших костяшек вцепившись в парапет. Появление Эймонда и Эйгона верхом на драконе сбило весь их план. Потрясение было колоссальным, но очень быстро сменилось оно замешательством и смятением. Казни Анну, и разбудишь разъярённого дракона, отпусти — и потеряешь из рук единственную цепь, удерживающую её мужа от нападения. Как ни крути, ситуация патовая. Как это обычно бывает, все решила толпа. Люди, благополучно свыкшиеся с мыслью, что драконы истреблены, и больше ни одна огнедышащая тварь не потревожит их покой, в первую минуту при виде огромного и прекрасного в своей необузданной и смертоносной красоте, дракона, оцепенели. А потом кто-то крикнул «Эймонд Таргариен», и многотысячный человеческий ковёр зашевелился, по нему прошли волны. Жители столицы начали бросаться кто куда, стремясь поскорее выбраться из площади. Паника мгновенно охватила всех, и люди толкались, пинались, кричали и продирались к краю площади. Тем, кому не повезло упасть в этой ошалевшей от страха толпе, больше не суждено было вновь подняться. Эймонд отвлёкся буквально на минуту, глядя на разбегавшихся людей и гадая сможет ли облететь их, а когда вновь повернулся к эшафоту, Анны на нем уже не было. Он дернулся вперёд, высматривая её, пока Эйгон позади не указал пальцем куда-то левее виселицы, и приглядевшись, он увидел: крупный гвардеец, взвалив Анну на спину, как мешок, продирался через толпу к воротам. Ему помогали ещё несколько гвардейцев, расчищая дорогу. Нельзя было позволить, чтобы они прошли ворота! Потому что тогда он разрушит Красный замок до основания в попытке вытащить её. По его приказу Среброкрылая, широко расправив крылья, взмыла в небо. Купол соседнего дома, сбитый огромным крылом, обвалился, похоронив под собой нескольких людей, успевших подбежать ко входу в переулок. Дом, на котором сидела Среброкрылая, потратив всю свою архитекторскую стойкость на то, чтобы удержаться под тяжестью дракона, обвалился, как только она взмыла в небо, перед этим с силой оттолкнувшись от него мощными ногами. Несколько десятков людей остались под завалами, в воздух поднялась пыль и крошка, вопли людей стали пронзительнее. Решив, что дракон собирается напасть, люди обезумели еще больше, если такое было возможно. А Эймонд повёл Среброкрылую низко над толпой к воротам. Но он не мог приблизиться к Анне, не спрыгнув с дракона — больше всего Эймонд боялся ненароком причинить ей вред. И когда он уже собирался крикнуть Эйгону, что спрыгнет, тот опередил его, во весь голос завопив сзади. — Эймонд, справа! В ту же секунду в них полетели десятки стрел. В последний миг Среброкрылая успела увернуться, чтобы тут же полететь прямо на лучников, расположившихся на крыше одного из домов. Эймонду даже не пришлось отдавать приказ, разгневанный дракон сам выпустил пламя на лучников, снося весь верхний этаж силой своего огня. Стрелы полетели на них с другой стороны, теперь уже с внешних ворот замка, и Эймонд развернул Среброкрылую на них, но тут же передумал нападать. Анна была слишком близко, она могла остаться под обломками. Позади раздался сдавленный стон, и он быстро развернулся. — Ты ранен? — Ерунда, — сквозь сжатые зубы выдохнул Эйгон, из правой голени у него торчала стрела. Эймонд успокоился — не смертельно — и вновь повернулся к сильно поредевшей толпе. Пока они уворачивались от стрел, он напряжённо вглядывался в ту сторону, где Анна была минуту назад, и только и успел заметить, как они скрылись за воротами. Он зарычал от ярости. Упустил! Он оглядел мелких, словно муравьи, людишек, и желание сжечь их всех все сильнее разгоралось в нем. Все эти ублюдки пришли сюда, чтобы поглазеть на ее казнь, они получали удовольствие от этого зрелища, наверняка улюлюкали, пока её вели к виселице. Они все заслужили смерть. «Мне наплевать на этих людей, но мне не будет плевать если они умрут от твоей руки» Издав ещё один утробный рык, он потянул веревки на себя, разворачивая Среброкрылую в сторону виселицы. Короткий приказ — и виселица вместе с деревянным помостом полыхает. А люди продолжают убегать, толкаясь и убивая себя сами. — Что будем делать? — крикнул Эйгон. Вместо ответа Эймонд велел Среброкрылой лететь к замку. Они подлетели к широкой террасе, где застыли напуганные враги. Вспомнился день коронации Эйгона, когда Мелейс точно так же угрожающе нависала над ними, в любой миг готовая оборвать их жизни по приказу хозяйки. Эймонд остановил Среброкрылую в опасной досягаемости стрел, зная, что успеет увернуться. — Джекейрис! — его разъярённый крик разнесся вокруг. — Я пришёл сюда, чтобы говорить с тобой! Джекейрис его услышал, подавшись вперёд и во все глаза глядя на него. Его свита испуганно сжалась позади. — Я буду ждать тебя в Драконьем Логове до заката. Если хватит смелости, ты придёшь, если нет, приду я, — в последних двух словах было столько угрозы, что не почувствовал бы её только глухой. — И хорошо бы тебе понять, что моя жена и наши дети с этого мига неприкосновенны, если, конечно, ты не желаешь, чтобы я уничтожил здесь все. Не успел Джекейрис ответить, как Среброкрылая уже неслась к холму Рейнис. *** Эймонд стоял на верхушке полуразрушенного купола Драконьего Логова, задумчиво глядя вниз, на руины, еще недавно бывшие амфитеатром. Когда-то это место было построено Мейгором Жестоким. Неизвестно, что представлял в своём воображении этот безумный Таргариен, но сейчас это место напоминало Эймонду недостроенный песчаный замок. Величайшее творение жесточайшего его предка когда-то давно пробуждало в его душе трепет, а теперь же вызывало желание недоверчиво усмехнуться и иронично покачать головой. Наполовину разрушенный амфитеатр, который должен был быть символом их непохожести, на деле стал наглядным изображением их саморазрушения. Именно саморазрушению должно быть девизом их дома, несокрушимого дома, сосредоточившего все величие Вестероса в своих руках, и в одночасье уничтожившего себя. Это и есть могущество дома Таргариенов, то, ради чего они готовы были грызть друг другу глотки, подобно голодным гиенам? Разве такими должны быть истинные драконы?! Презрительная усмешка коснулась его тонких губ. Как же он был слеп, как все они были слепы, убивая друг друга за то, что так легко уничтожить. — Думаешь, он придет? — раздался голос Эйгона позади. Они прилетели сюда несколько часов назад, солнце уже медленно клонилось к западу. Прилетев, они первым делом вытащили стрелу из ноги Эйгона и как следует ее перевязали. Теперь его старший брат чинно сидел на камнях, вытянув перевязанную ногу вперед. А Среброкрылая отдыхала посреди квадратной площадки, прикрыв глаза. Несмотря на видимое равнодушие, дракониха была начеку. Как это бывает при связи с драконом, их эмоции тонко резонировали друг с другом, до Эймонда доносились отголоски ее мыслей. Она не была знакома с Анной или детьми, однако в ее воображении вырисовывался четкий образ Вермитора и кладки яиц. Эймонд мысленно похвалил ее за догадливость. Чувствуя его тревогу, его болезненный страх и решимость, она незаметно посылала ему волны спокойствия и поддержки. Эйгон повторил вопрос, решив, что брат не расслышал. Этот вопрос был актуален, как никогда. Придет ли Джекейрис в Драконье Логово, где даже тысячная армия не защитит его от смерти, случись у Эймонда желание его убить? Другое дело, что стены Красного замка не станут более надежным укрытием для него, если в Эймонда взыграет безумие их предков. Отчего-то Эймонд не сомневался, что придет. Джейс был похож на него, как отражение в кривом зеркале. Такой же полный противоречий, как и он сам. В нем было куда больше жестокости и подавляемой беспринципности, чем племянник готов был признать. Расчетливость и готовность сделать все и пожертвовать всем ради того, что любит — печальное наследие Таргариенов. Однако в нем также было немало наследия Харвина и Лионеля Стронгов — железные убеждения и несгибаемые понятия чести. Потому племянник явится, в этом Эймонд не сомневался. Но он сомневался в ином. Согласится ли Джейс на его предложение или решит, что скорпионы, которых у них наверняка еще оставалось немало, способны остановить дракона, у которого отняли самое дорогое? Если так, то Эймонду не останется ничего другого, как сражаться, рискуя потерять в гуще битвы то, за что боролся. — Ты задаешь неправильные вопросы, — произнес он, не оборачиваясь. — Важно другое, чьей крови в нем больше, Таргариенов или Стронгов? Эйгон посмотрел на него, как на умалишенного. — Ты правда считаешь, что это сейчас важно? Эймонд усмехнулся, не дав себе труда объясниться. Несмотря на видимое хладнокровие, он был далёк от спокойствия. Перед глазами все ещё стоял образ Анны с петлёй на шее. Опоздай он на секунду, и её бы вздернули. Закрыв глаза, он представил, как рычаг опускается, и её тело, повиснув на верёвке, содрогается в последних судорогах. Эймонд зло тряхнул головой. Довольно! Так можно и умом тронуться. Он твердил себе, что её и пальцем не тронут теперь, когда увидели дракона, на мерзкий червячок сомнений продолжал его грызть. Прямо сейчас она находилась в замке, среди крыс, вроде Лариса, способных на любую подлость. Среброкрылая открыла глаза, и одновременно с этим Эймонд заметил несколько всадников, скакавших к ним со стороны замка. Впереди всех скакал Джейс. Он пересчитал: десять. Десять всадников сопровождали своего короля. Как бы не относился к племяннику Эймонд, он не смог не оценить его бесстрашие. Либо племянник просто недооценивал его, Эймонда, неуравновешенность. Эймонд дождался, пока всадники приблизятся, и только потом спрыгнул вниз к брату. Подойдя к Среброкрылой, он негромко произнес, потрепав ту по морде: — Daygho mudzirgie boldathi, — ему совсем не улыбалось быть пойманным в хитроумную ловушку во время переговоров. Среброкрылая послушно рыкнув, полетела на купол, где он стоял минуту назад. Огромные глазищи с вертикальными зрачками неотрывно следили за округой. Эйгон с тихим оханьем поднялся и заковылял к брату. Так они и стояли посреди амфитеатра, когда через наполовину обвалившуюся арку въехали всадники. Джейс, ехавший впереди, замер возле арки и окинул зорким взглядом Логово, будто ожидая, что среди скамей спрятались латники. При других обстоятельствах Эймонд нашёл бы это предположение крайне забавным, можно подумать ему нужны солдаты, когда сверху за ними наблюдает огромное огнедышащее существо, размером с дом. Но сейчас напряжение, витавшее в воздухе, ощущалось кожей, до сжатой челюсти и участившегося пульса. Вернув ему холодный взгляд, Джейс легонько ударил коня по бокам сапогами и подъехал ближе. Эймонд внимательно оглядел его свиту. Криган Старк, Корлис Веларион, Уиллис Фелл, Кермит Талли, какой-то мальчишка с гербом Блэквудов, племянник Джейн Аррен, еще пара человек из Старков и младший брат-близнец Тайленда Ланнистера. Заявившись сюда со своим королем, эти люди доказали свою преданность на десять лет вперед. С горечью в голове промелькнула мысль, что у самого Эймонда почти не осталось таких преданных людей — почти все они теперь гнили в могилах. Тем временем Джейс, спешившись, приблизился к ним, Криган Старк и Корлис Веларион последовали следом, остальные остались поодаль. Племянник возмужал с их последней встречи, кажется это было во время торжественного ужина Визериса, на котором Эймонд обозвал его «сильным». С тех пор прошла целая жизнь… И тут до Эймонда дошла вся курьезность ситуации: Джейс, казнивший их мать и убивший Дейрона, Эймонд, прикончивший его брата, и Эйгон, сжегший заживо мать Джейса. Взаимная ненависть трех людей, в чьих жилах текла одна кровь, плескалась во взглядах, в поджатых губах и сжатых кулаках. Ударь под ногами молния, заполыхай земля — едва заметят. Джейс изменился, став шире в плечах, а еще по одному ему известной причине решив отпустить бороду, будто черных волос на голове было недостаточно, чтобы продемонстрировать свою противоестественность. Замерев в двух шагах от них, он бросил короткий взгляд на Среброкрылую. — Смотрю, ты сумел повторить свой подвиг пятнадцатилетней давности, дядя, — холодно «поприветствовал» его Джейс. — Это впечатляет. — Что по-настоящему впечатляет, так это то, как прочно ты сидишь на железном троне. Твоя мать продержалась куда меньше, — отозвался Эймонд. — Не смей упоминать имя моей матери, ублюдок! — ощетинился Джейс, а потом поочередно указал на них пальцем. — Я поклялся заставить вас обоих заплатить сполна за все, что вы сделали с моей семьей. И я сделаю это, даже если это будет последним моим поступком в жизни. — Весьма амбициозное заявление для человека, на которого смотрит мой дракон, — сдержанно ответил Эймонд. — И раз уж мы выставляем счета, почему бы не вспомнить моих детей, — мрачно отозвался Эйгон. Разговор с самого начала пошел не в том русле. Надо было срочно исправлять ситуацию, пока они не натворили дел, не входивших в его планы. Маловероятно, что ему удастся вытащить семью, если он поджарит бастарда. А еще его неимоверно напрягало что-то. Эймонд не запланировал никакой гнусности, однако не мог сказать того же от врагов, уж больно долго они добирались сюда. — Мы пришли не за этим, племянник, — Эймонд сделал два заметный предупреждающий жест Эйгону, чтобы не вмешивался. — Мы пришли заключить перемирие. Джейс, ожидавший угроз, не смог сдержать удивления, услышав столь нетипичное для Таргариенов слово. Стоявшие справа и слева от него Криган и Корлис переглянулись. — Эта война слишком затянулась, давно перейдя черту разумности, — продолжил Эймонд. — Мы давно потеряли счет военным преступлениям, совершенным обеими сторонами. Пора этому положить конец. Отдай нам наших детей и мою жену, и я даю слово, что не буду требовать с тебя ответа за то, что пытался ее казнить, как и… Чем больше он говорил, тем больше вытягивалось лицо Джекейриса, а под конец тот и вовсе издевательски засмеялся, словно не мог поверить собственным ушам. Криган и Корлис, напротив, были очень серьезны и собраны. — Я пока еще не страдаю слабоумием, — резко прекратив смеяться, жестко кинул Джейс. — Отдать тебе заложников, чтобы ты в ту же секунду направил своего дракона против Королевской Гавани? Ответь, я похож на идиота? — Сказать честно? — не сдержался Эймонд. Атмосфера накалялась все больше и больше. Эймонд кожей чувствовал, как слева напрягся Эйгон. Джейс, безусловно, был прав. Его, Эймонда, руки были связаны, покуда самое дорогое находилось у врагов. И единственное, на что он рассчитывал, идя сюда, это на благоразумие Джекейриса и его веру в человеколюбие, если таковая еще была жива после войны. — Почему бы тебе не отбросить прошлое и не… — начал снова Эймонд. — Ты убил моего брата! — выплюнул Джейс. — Убил, — невозмутимо признался Эймонд. — А ты убил моего. Мой брат убил твою мать, а ты казнил нашу. Я порешил твоего отчима, а он незадолго до этого приказал обезглавить моего племянника. Из-за вас наша сестра сначала сошла с ума, а после покончила с собой, а моя жена, насколько я слышал, убила твою сводную сестру. Ту самую, которая несколько месяцев назад едва не прикончила её, просто чтобы совершить акт мести. А ещё в этой войне погибли ваши и наши дети. Я ничего не упустил? Джейс скрипнул зубами в беспомощный ярости. Это же надо было описать все эти кровавые преступления с такой скучающей обыденностью, словно то были лишь страницы хроник, а не их жизнь. — К чему ты это ведёшь? — процедил он. — К тому, что ничьи руки не остались в этой войне незапятнанными, племянник. Мы все успели искупаться в крови. Не пора ли нам остановиться и задуматься, как мы до такого дошли? — Тебе пришло в голову пофилософствовать? — пренебрежительно фыркнул Джейс. — Так я тебе скажу. Это ты начал все это, убив Люка. Ты начал эту цепь ненависти. — Ты можешь и дальше мне не верить, однако я клянусь тебе, что смерть Люцериса была случайностью. Я ненавидел его, это правда. Но то был не тот сорт ненависти, когда ты готов пойти на убийство. И ты ошибаешься, думая, что все началось с меня. Цепь ненависти началась намного раньше. Ещё нашими родителями. Они, а после и мы были скованны этой ненавистью. И вот к чему все это привело, — Эймонд демонстративно развёл руки, словно место, в котором они находились, было самым метким свидетельством его слов. — Мы потеряли почти всех, кого любили. Джейс мрачно смотрел перед собой. Как бы он не хотел это отрицать, но в словах Эймонда сквозила истина. А Эймонд, видя, что сумел частично достучаться до племянника, продолжил. — Я устал жить в ненависти. Я устал терять дорогих мне людей. Уверен, ты тоже. Потому я предлагаю тебе сейчас мир, чтобы мы могли защитить тех, кто ещё остался. Солнце уже склонилось к закату, пока они говорили, и теперь небо из спокойного голубого, окрасилось в неистовый и мятежный красно-оранжевый. Тени, отбрасываемые каменными сводами, делали это место похожим на некое святилище. — Ты почти проиграл, с чего мне идти с тобой на сделки? — разумный вопрос. — С того, что сейчас я единственный, владеющий драконом Таргариен, — притворно-расслабленно пожал плечами Эймонд. — Я не желаю больше крови, но, тебе прекрасно известно, что, если моя жена и ребёнок пострадают, я ни секунды не буду колебаться, прежде чем сравнять Королевскую Гавань с землёй. Решай, племянник. Как мы поступим дальше? Продолжим путь ненависти и уничтожим то последнее, что ещё осталось, или же сорвем с себя оковы и выберем мир? Джейс колебался. Глупо было бы ожидать, что Эймонд придёт без козырей в рукаве. Среброкрылая в паре десятков метров от них не сводила с него своих огромных глаз. Ещё ни разу драконы не угрожали жителям Королевской Гавани, однако один разъяренный дракон был вполне способен уничтожить целый город. Об этом красноречиво рассказывала история, которую они изучали в детстве. Всё помнили времена Драконьего гнева, когда Эйгон Завоеватель и его сестра Висенья сжигали дорнийский замки и города за смерть своей сестры. — И что потом? — спросил он. — Вы заберете свои семьи и спокойно уйдете на покой? Ты хочешь, чтобы я в это поверил? — Ваше Величество, — молчавший до того Криган Старк решил подать голос. — Есть еще один вариант. — Он повернулся к Эймонду. — Мы отдадим вам вашу жену, но ваши дети останутся в Красном замке заложниками и будут воспитываться так, как полагается принцу и принцессе. Они же будут гарантами того, что вы не нападете в будущем. Чертов Старк со своими гениальными идеями! Эймонд с трудом сдержался от того, чтобы послать его куда подальше. — Вы полагаете, я позволю, чтобы мой сын воспитывался кем-то из… из них? Может, и вовсе сделаете его чашником при короле? — Это разумно, дядя, — Джейсу, напротив, идея Старка понравилась. Еще бы! — Я, по-видимому, неясно выразился, — терпение Эймонда стремительно пошло под откос. — Я предлагаю тебе, дорогой племянник, железный трон и весь Вестерос в придачу, взамен на свою жену и трех детей, которых вы держите в заложниках. Ты, конечно, можешь отказаться. Но позволь, я поведаю тебе, что тогда будет ждать Вестерос. Его голос стал вкрадчивым и мягким, и Джейс, знавший дядю слишком хорошо, понял, что тот дошел до точки кипения. Эйгон тоже насупился, видя, что переговоры пошли не в том русле. Не то чтобы он особо надеялся… — Я начну разорять земли Семи Королевств, обрекая народ на гибель. Ты попытаешься меня остановить, ухудшив условия содержания моей семьи. В ответ я стану уничтожать дома лордов, появляясь там, где меня меньше всего будут ждать, но не трону Королевскую Гавань. Я доведу Вестерос до такого запустения, что еще долгие годы вы будете находить трупы людей, умерших от голода. А когда до тебя, наконец, дойдет, что игра не стоила свеч, и надо было соглашаться на мои условия… К тому времени, когда это случится, Семь Королевств превратятся в обитель мертвецов. Ну, а если ты или твои подданные все же решитесь причинить им вред, я без малейших колебаний спалю вашу столицу дотла. Ну вот. Все его намерения вести себя воспитанно и миролюбиво, как учила Алисента, пошли коту под хвост. Не надо было Старку злить его всякими мудрыми советами. Однако, похоже, открытым угрозам черные поверили больше, чем его искреннему желанию исправиться. По крайней мере, их лица явственно показывали, что они уяснили серьезность его намерений. — Случись подобное год назад, я бы, скорее всего, так бы и поступил, не тратя время на лицезрение твоей физиономии, — закончил Эймонд, — однако то, что я стою здесь, уже достаточно ясно говорит, что я не лгу. Мы признаем за тобой право наследовать железный трон, покинем Вестерос и больше сюда не вернемся. Джейс молчал, напряженно размышляя и пытаясь проникнуть в его мозг и прочитать мысли. Корлис выглядел устало, а Криган рассматривал его, как диковинную зверюшку. Эймонд решил, что пришло время пустить в ход последний козырь. — В качестве доказательств своих добрых намерений, я расскажу, где находится твой младший брат, Визерис. — Что ты сказал?.. Целая буря эмоций отразилась на лице Джейса, от изумления до неуверенной надежды. Вместо ответа Эймонд вытащил из внутреннего кармана дублета сложенное письмо, а точнее его клочок, где было написано ровно столько, сколько Джейсу нужно было знать пока. Это было то самое письмо, присланное ему много месяцев назад Лассио, когда они еще жили в Харренхолле. Какая удача, что этим утром он как раз взял это письмо показать Эйгону. Джейс практически вырвал клочок у него из руки и подрагивающими руками развернул. На некоторое время стало тихо, только ветер свистел в расщелинах полуголого амфитеатра. Джекейрис побледнел. — Что там написано, Ваше Величество? — спросил Корлис, не выдержав затянувшегося молчания. — «…назвался Визерисом Таргариеном. Из его слов стало ясно, что старший брат мальчика погиб во время плавания от некой болезни. Вероятно, моряки предпочли отдать его в рабство за пару медяков. Я выкупил его и отправил…», — дрогнувшим голосом прочитал Джейс. При других обстоятельствах Эймонд может и проникся бы переживаниями племянника, в одно мгновение узнавшего о смерти одного и рабстве другого брата. Но сейчас, расчетливый хищник в нем почуял уязвимость врага и решил надавить на рану, пока тот не оклемался. — Я знаю точное место, где находится твой брат. И скажу тебе, если ты согласишься на мои условия. — Почему мы должны верить вам и вашему клочку бумаги? — бросил Старк, насупившись — ни дать, ни взять само олицетворение скепсиса. Корлис предъявлять претензии не стал, вместо этого попросив клочок у своего короля, поднес его близко к глазам, потом понюхал, потом, подняв руку, начал рассматривать его в лучах заходящего солнца и, наконец, вынес вердикт: — Эта бумага из Эссоса, ваша милость. Написана довольно давно, но такую бумагу совершенно точно используют в Эссосе. На лице Джекейриса была написана самая настоящая борьба. Желание вернуть брата боролось с недоверием, настолько сильным, что, казалось, сдвинься горы и поклянись ему в словах Эймонда — не поверит. — Мне надо обдумать твое предложение, — наконец, выдохнул Джейс. — Завтра в это же время я буду здесь и скажу свое решение. Эймонду хотелось, закончить все здесь и сейчас, но торопить Джекейриса было бы по меньшей мере, неразумно, потому он кивнул. Не удерживаемые никем Джейс со своими лордами беспрепятственно покинули Драконье Логово и поскакали к крепостным воротам. Когда топот копыт перестал доноситься до них, Эйгон резко повернулся к Эймонду. — Это ловушка. Они что-то задумали и тянут время, — очень серьезно сказал он. — Что ты предлагаешь? — Не знаю. Может… мы знаем тайные ходы в крепость, о которых черным не известно. У тебя есть шпион. Ночью мы могли бы выкрасть хотя бы детей?.. — не слишком уверенно закончил он. Эймонд бросил на старшего брата быстрый взгляд. Эйгон с самого начала противился этой затее, а сейчас похоже решил, выкрасть только детей, ведь не мог не понимать, что Анну, вполне могут держать в другом месте отдельно от принца и принцессы крови, может даже, в темницах, куда им не попасть. Если так, выходит, Эйгон готов рискнуть и пожертвовать Анной, чтобы сохранить свои претензии на трон. Эймонд покрутил шеей, слишком много бредовых мыслей посещают его голову в последнее время. Если подозревать всех и вся, можно с ума сойти. — Мы подождём, — лаконично ответил он. *** Эймонду раньше не доводилось ночевать в Драконьем Логове, даже в лучшие времена этого места. Удовольствие оказалось весьма сомнительным. Они лежали прямо на голой земле, около огромного туловища Среброкрылой. Тепло, исходившее от тела дракона, согревало землю под ними, а горячее, пусть и не самое свежее, дыхание дракона отогревало воздух. Эйгон с час назад захрапел, а Эймонд лежал на спине, рассматривая усыпанное звездами небо. Сна не было ни в одном глазу. Ещё несколько дней назад он также лежал в снегах Северных гор, разглядывая похожее небо. Порой человек долго и отчаянно бегущий к некой цели, в этой бесконечной погоне забывает, ради чего все начиналось. Намерения искажаются, а ориентир размывается. И тогда очень важно остановиться и взглянуть на звезды, ища ответы не в них, а в самом себе. Предлагая Джейсу железный трон, он не чувствовал себя проигравшим. Просто он сумел остановиться и разобраться в себе. С самого начала Эймонд воевал не за железный трон, он воевал за идеи своей семьи, но в круговороте битв, крови, смертей, предательств и потерь, он все больше и больше затягивался в воронку ненависти и жажды мести, забывая, что было его маяком. И вот теперь вспомнил. Анна и Геймон взамен на железный трон и весь Вестерос были честной сделкой. Кто-то скажет, что он проиграл, что позорно сдался, но Эймонд считал это ничьей. Он размышлял о том, где сейчас Анна, держат ли её в темнице или отвели более приличные покои, быть может, не стали разлучать с детьми. Она наверняка тоже не может заснуть, думая о нем. Представляя её — живую и невредимую — он успокаивался. Завтра Джейс непременно отпустит их, он не дурак, а Эймонд достаточно красочно описал ему радужные перспективы его царствования, если Джейс сделает неверный выбор. И все же, Эймонду показалось, — и он мог ошибаться — что влияние лордов на племянника довольно велико. Это напрягало. Если лорды воспротивятся, а Джейс пойдёт у них на поводу, Эймонд не моргнув глазом выполнит свое обещание разорить его земли. Тонкая грань отделяет любого Таргариена от безумия, а он, Эймонд, подошёл к этой грани непозволительно близко. «- На что вы готовы ради Анны? — На все. — Это и пугает.» Маргарет была права, определённо права. Эйгон рядом издал громкий храп, после которого затих. Эймонд ещё некоторое время лежал, наслаждаясь долгожданной тишиной, ему стоило тоже немного вздремнуть, однако сон не шел. Было уже заполночь, когда сквозь полудрему он почувствовал шевеление Среброкрылой и следом — в полной тишине топот копыт.