Странники

      Ровно в восемь вечера все ученики пансиона собрались в большой столовой и расселись за столы, уставленные вкусностями по случаю возвращения хозяйки. Дети любили это время. В обычные дни они едва ли могли мечтать о свинине в брусничном соусе или курице с поджаристой золотой корочкой, овощном салате, жареном осетре и, конечно, о пышном викторианском бисквите. Всё это радовало их только в приезды леди Констанции.       А вот Николь испытывала дискомфорт. Для неё это было время высоких моральных ожиданий и покладистого поведения, ведь тётушка жаждала наблюдать за каждым шагом. Даже сейчас она сидела не со своими подругами за общим столом, а вместе с леди Аверлин за отдельным и получала слишком много любопытного внимания от остальных пансионеров. Только прекрасный самоконтроль заставлял её держать равнодушную маску на лице и медленно поглощать морковный суп.       – Ты выглядишь несчастной, Николь. Будь ты на приёме, такое лицо приняли бы за оскорбление, дорогая, – подметила леди Констанция. – Если тебе не нравится суп, я могу попросить мадам Тулле, чтобы тебе подали что-то другое.       – Прошу прощения, тётя Констанция, но в этом нет нужды. Я просто задумалась. – Николь проглотила ещё одну ложку с бóльшим энтузиазмом. – Еда миссис Биккель всегда превосходна. Не хотелось бы доставлять ей проблем своим эгоизмом.       – Это правильно, моя дорогая, – с лёгкой улыбкой кивнула хозяйка. – Даже если слуги находятся ниже нас по статусу, мы должны заботиться о них не меньше, чем они о нас. Они хранители наших секретов, а потому их обида может обернуться для нас новостью в газетной колонке с весьма дурным содержанием.       – Но разве это не корыстно – относиться к кому-то хорошо только для того, чтобы сохранить свои тайны? – спросила Николь.       – Ты права, но таковы общественные устои. Мы нанимаем людей, чтобы они помогали нам с делами, которые мы не хотим выполнять самостоятельно, и хранили верность этому дому, но взамен даём им крышу над головой и выплачиваем деньги за их труд. Это равноценный обмен. Впрочем, иногда они выполняют куда больше работы, чем обязаны: терпят наш аристократический снобизм и молчат о принесённых нами обидах. Будь мы на их месте, вряд ли смогли бы держать язык за зубами.       Николь вспомнила о Мэри, которую замолчать может заставить лишь удар сковородки о затылок, и даже после этого она очнётся и начнёт заново вещать о попрании её прав. Это заставило Николь незаметно усмехнуться.       – Вы правы, тётя Констанция. Аристократическое общество весьма ранимо, чтобы спокойно выслушивать подобные высказывания. Но навряд ли найдётся ещё один человек, кроме нас, который посчитает, что нам есть чему поучиться у... людей с другим образом жизни.       Леди Констанция посмотрела на неё и изогнула светлую тонкую бровь.       – Мне нравятся твои прямота и умение избегать острых углов в разговоре, но не стоит стыдиться таких выражений, как «низший и средний класс».       – Хорошо, тётушка.       – К слову, как твоя учёба? Мадам Тулле сообщила о твоём желании научиться готовить...       Николь от неожиданности едва не выронила ложку, и, к счастью, на её коленях оказалась салфетка, не позволившая оранжевому бульону заляпать белоснежное платье. Она уже и забыла, что солгала мадам о том, что Мэри учит её готовить, и никак не ожидала, что тётя так быстро узнает об этом.       – Да, – сохранила самообладание она. – Я подумала о том, что подобное умение будет полезно, и попросила одну из кухарок помочь мне в этом. Никогда не знаешь, в какой жизненной ситуации окажешься и когда это может пригодиться. Это ведь не проблема?       – Отнюдь, это похвальное стремление. Леди – это хранительница дома, и хорошо, если она действительно разбирается не только в том, как отдавать приказы слугам.       – Благодарю, тётушка.       – Но по правде говоря, – продолжила Констанция, – я не думаю, что это умение тебе пригодится. Ты, как и многие леди, выйдешь замуж за человека высокого положения, и я не уверена, что твой муж будет в восторге от того, что его жена собственноручно ощипывает курицу и чистит картофель.       – Но до замужества мне ещё далеко. У меня ещё есть время, чтобы узнать что-то новое и решить, нравится мне это или нет.       – Мне нравится твой подход к делу. Сейчас нам стоит продолжить трапезу, но после мы обязательно вернёмся к этому разговору. Поднимись в мою комнату после ужина.       От её слов каждая мышца в теле Николь напряглась. Что за разговор приготовила для неё леди Констанция? И чем это чревато для самой юной леди Аверлин? Но чтобы это узнать пришлось ждать до окончания ужина.       Когда все ученики разошлись по комнатам, Николь привела себя в порядок и направилась в комнату тётушки, морально подготавливая себя к чему-то неприятному. «Лучше уж сразу думать о плохом, чем разочароваться после мыслей о хорошем», – решила она, но внутренняя нервозность всё равно не отпускала. Около минуты она простояла перед дверью, потягивая пальцы перчаток, и только после рискнула постучать. В ответ послышалось сдержанное:       – Войдите.       В комнату Николь входила, как в зал суда, – с совершенным незнанием, что ей ожидать. Уж больно тётушка была непредсказуема в своих решениях.       Леди Констанцию она застала за разбором своих вещей. Она никогда не доверяла разбирать свои сумки служанкам и предпочитала делать это лично. И судя по количеству белоснежных платьев, остаться она планировала надолго.       – Зачем вы звали меня, тётя? – осторожно поинтересовалась Николь.       – Прошу, незачем стоять на входе. Присаживайся.       Николь последовала совету и села на край бархатного кресла.       – Помнишь ли ты, дорогая, что из себя представляет осенний бал?       – Конечно, это ежегодное событие в нашем пансионе, – уверенно ответила Николь. – Важные гости со всей Англии съезжаются сюда, чтобы посмотреть на наших воспитанников и подыскать подходящую партию для замужества своим детям. Старшие ученицы говорят, что это прекрасное событие, но самой мне присутствовать не доводилось.       – Теперь доведётся, – огорошила ответом Констанция. – В этом году ты станешь одной из дебютанток. Начиная с завтрашнего дня некоторые твои занятия, такие как танцы и этикет, станут приоритетными, а послезавтра мы отправимся выбирать тебе платье для первого выхода в свет.       – Но не рано ли мне появляться на балах? – захлопала глазами Николь.       – Другие ученицы появлялись на них и в более раннем возрасте, – отрезала леди Констанция. – К тому же граф Брентон и барон Нойлент уже изъявили желание встретиться с тобой. Если повезёт, то в будущем тебе будет гарантирована безбедная жизнь, а это главная моя цель. Впрочем, заставлять тебя выходить замуж против воли я не стану, но пообещай мне хотя бы рассмотреть эти две кандидатуры.       – Обещаю, – покорно ответила Николь, но в душе плясали искры негодования.       Она уже заранее знала, что откажется от замужества. Но огорчать тётушку не стала, прекрасно понимая, что та хочет для неё лучшего.       Леди Констанция повесила последнее платье в шкаф и начала расставлять многочисленные шкатулки с украшениями по туалетному столику.       – Это мероприятие создали ещё твои родители, и моя обязанность – хранить это наследие. А в качестве твоего наследия я хочу передать тебе это. – Она протянула ей шкатулку. – Перед смертью твоя матушка попросила меня передать её тебе, когда ты станешь уже достаточно взрослой, чтобы принимать собственные решения. Я посчитала, что этот момент настал.       Николь дрожащими руками приняла шкатулку. Сложно было представить, что находится внутри. Но открывать её сейчас она не спешила. Прежде она решила спросить об этом леди Констанцию, но та лишь пожала плечами.       – Это мне неведомо. Шкатулка закрыта и, боюсь, ключа от неё Катерина мне не оставила.       – Тогда как же мне её открыть? – разочарованно воскликнула Николь.       – Оставлю это тебе для размышлений. – Констанция улыбнулась и заправила золотую прядь Николь за ухо. – Уже время позднее. Тебе стоит возвращаться. Скоро мадам Тулле начнёт собирать вас для вечерней молитвы.       Николь молча кивнула. Личная встреча с тётей оставила в ней один сумбур. В себя она пришла только на лестнице. Она даже не помнила, как попрощалась с тётей, пожелав ей спокойной ночи, и сделала ли она это вообще. Все мысли крутились вокруг деревянной коробки в её руках. Что там внутри, и почему мама поставила столь необычные условия для получения?       Догадок было так много, что от них начинала болеть голова. Но одно оставалось ясным, как день: она должна показать шкатулку Леону и Викери. Только вместе они смогут её открыть. * * *       Викери выглянул в окно кэба. За шторкой его встретили очертания родного пригорода, окрашенные позолотой вечера. Люди неспешно прогуливались по улочкам или спешили домой после трудного рабочего дня, чтобы поскорее увидеть любимые семьи. Жаль, ему встреча с родными радости не сулила.       Спустя пятнадцать минут кэб остановился около ворот большого дома. Викери убрал дневник отца Леона в сумку, что лежала рядом на сидении, и вышел, когда кэбмен открыл ему дверь, но прежде чем уйти, сунул тому пару монет в ладонь.       – Вы очень добры, – улыбнулся кэбмен.       – Меня порадовало ваше аккуратное вождение, так что эта награда вполне заслужена, – кивнул Викери и направился в дом.       Стоило ему зайти за ворота, как он тут же приметил спешащую к нему леди Данэлию и неторопливо идущего следом Тобиаса Реймонда. Мать чуть не сбила его с ног. Она так сильно сжала его в объятиях, что Вик даже засмущался такого внимания.       – Данэлия, не стоит так душить сына, иначе он умрёт, не дойдя до порога, – отшутился мистер Реймонд и поприветствовал сына лёгким объятием за плечи. – Рад видеть тебя, сынок. Надолго к нам?       – Нет. В пансионе строгие правила, поэтому меня отпустили только на сутки, – произнёс Викери, а в голове добавил «к счастью».       – Не бывает прекрасного образования без должной строгости, – кивнул отец. – Ну что ж мы стоим на улице, давайте пройдём внутрь и уже там обсудим всё за чашкой чая.       Они двинулись по дорожке прямиком к парадному входу. Лакей забрал сумку Викери, чтобы отнести её в комнату, а дворецкий проводил их в малую гостиную. Всё здесь оставалось таким же, как и когда Викери посещал дом последний раз. На полу лежал ковёр-ушак, привезённый из Турции, диваны и кресла, обтянутые шелковым бархатом, окружали чайный столик из тёмного дерева, а на полках, как и раньше, стояли золотые часы, привезённые отцом из России.       – Прошу, присаживайтесь, – с почтительностью произнёс пожилой дворецкий. – Чай скоро будет подан. Желаете ещё чего-нибудь?       – Нет, спасибо.       Дворецкий удалился, оставив семью наедине.       – Ну что, расскажешь нам, как проходит твоё обучение? – поинтересовался Тобиас.       – Ничего интересного, отец. Наша жизнь не особо разнообразна, – дал размытый ответ Викери.       – И всё же мадам Тулле хвалит тебя, дорогой. В письме она расхваливала твою успеваемость, говорила, что ты часто помогаешь и друзьям по пансиону, и даже слугам, занимаешься фехтованием. Мы с твоим отцом испытывали небывалую гордость. Если наш сын вырос таким хорошим человеком, то значит, мы сделали всё правильно!       Дворецкий вернулся с подносом в руках. Он осторожно поставил чайник и чашки на столик и вежливо удалился за дверь.       – Мадам Тулле несколько преувеличила мои заслуги. – Викери взял чашку и сделал глоток. – Боюсь, единственный работник пансиона, которому я помогаю, это Леон Самаэлис. Надеюсь, вы его ещё помните?       – Как же мы могли его забыть? – возмутилась Данэлия. – Бедняжка Леон! Он всё ещё работает прислугой в пансионе?       – К сожалению, это так, – холодно согласился Викери. – Боюсь, что у него просто нет другого выбора.       – Жаль бедолагу, – произнёс отец.       – Он бы с вами не согласился. Несмотря на свою нынешнюю жизнь, Леон – прекрасный человек и не любит, когда к нему испытывают жалость.       – А Николь? – тут же воспылали глаза миссис Квиз. – Как она?       Викери тут же понял, что разговор этот затевается лишь для одного. Сделав глоток чая, он спокойно ответил:       – Также красива и умна не по годам.       – Ей ведь уже исполнилось шестнадцать? Совсем девушка уже! По городу прошёл слух, что леди Констанция Аверлин уже ищет ей достойную партию...       Викери не выдержал. Он так резко поставил чашку на блюдце, что фарфор жалобно звякнул.       – Прошу, мама, не затевай этот разговор снова.       – Ох, дорогой, я не хотела тебя обидеть... – расстроилась леди Данэлия.       – Я не обижен, мама, но не располагаю подходящим настроением для подобного разговора. Я очень устал после дороги и хотел бы отдохнуть в своей комнате, если не возражаете.       – Да, конечно...       Викери поднялся. Он с натянутой вежливостью откланялся, поблагодарил дворецкого за поданный чай и направился в свою комнату.       За дверью его ждала привычная простота. Никакой роскоши, только самые необходимые вещи. Синяя комната смотрелась мрачновато, и это при открытых шторах, но Викери нравилось. Он довольно плюхнулся на мягкий матрас, укрытый полосатым одеялом, и со вздохом прикрыл глаза. Он успел уже позабыть, как удобно лежать не на тонкой перине и паре досок, из которых состояла кровать в пансионе. Стоило начинать бояться, как бы эта поездка не развратила его и не превратила в сибарита.       Викери оставался в комнате до самого позднего вечера и соизволил спуститься, лишь когда приставленный к нему камердинер уведомил его. Но ужин прошёл в напряжении. Пусть он и его родители вели вежливую беседу, всё это оставалось лишь спектаклем для слуг.       Но еда на столе заслуживала отдельной похвалы. С недавних пор он действительно стал больше уважать труд простых людей, а потому не постеснялся спуститься в служебное крыло, чтобы лично отблагодарить пожилую кухарку, много лет прислуживающую его семье. Женщина была так рада тёплым словам, что даже расчувствовалась и попросила камердинера принести поднос с лёгкими закусками в комнату молодого господина, зная о его пагубной любви к ночным перекусам.       Викери просидел за дневником, изучая страницы под тусклой лампой и выжидая поздней ночи, чтобы пробраться в кабинет отца, а когда часы показали половину третьего, прокрался на цыпочках по коридорам. Тёмные лабиринты освещали лишь высокие панорамные окна, и оттого идти по ним казалось ещё страшнее. Почти добравшись до нужной комнаты, он услышал шаги и тихие голоса и едва успел спрятаться за колонной, когда мимо прошли горничная и молодой человек, который, как ему показался, был помощником конюха. Они игриво толкались и хихикали, а потом парень прижал её за талию и бесцеремонно поцеловал. Викери подумывал вмешаться, но не стал, заметив, что девушка была вовсе не против такой близости. Она погладила его по щекам, отстранилась и, кокетливо хихикая, бросилась прочь, решив поиграть с ним в догонялки.       Викери ухмыльнулся. Конечно, в таких домах, как его, отношения между слугами не поощрялись, но ему было всё равно. Если люди любят друг друга и это не мешает их работе, то какая разница?       Не видя больше препятствий на пути, Викери метнулся к кабинету. Отец не считал нужным закрывать его на ключ, слепо доверяя слугам и их бескорыстности. Знал бы он, что человеком, который станет рыться в его личных вещах, станет не прислуга, а родной сын...       Викери тут же полез в ящик стола, подсвечивая бумаги лунным светом, но всё, что он находил, оказывалось лишь документами на дом да статьями для нового выпуска газеты. В следующем ящике он обнаружил только курительную трубку и табак, а рядом таблетки, что отцу прописал врач от постоянных головных болей. Викери облазил даже ковры, но и под ними ничего не нашёл.       – Господин?       Викери дёрнулся от неожиданности и выронил бумаги из рук. Они закружились в воздухе и разлетелись по сторонам, а юноша испуганно уставился на дверной проём. В тёмном строгом платье и с фонарём в руках там стояла личная служанка леди Данэлии Роуз и с таким же удивлением смотрела на него.       – Роуз! – запоздало вскрикнул он. – Это не то, что ты подумала!       Но камеристка подняла палец к губам и велела замолчать, а после осторожно прикрыла дверь.       – Так говорит каждый, кто совершает какую-либо глупость, – настороженно прошептала она и помогла собрать ему разлетевшиеся бумаги. – Что вы забыли в кабинете вашего отца в столь поздний час?       – Не говори маме, пожалуйста, – попросил Викери.       – Я не хочу лгать своей госпоже, но если она меня не спросит, то не скажу. Обещаю! Но вы немедленно должны вернуться в свою комнату, иначе у нас обоих могут быть большие неприятности...       – Не могу! – упёрся Вик. – Мне нужны бумаги, которые отец не покажет мне никогда в жизни, если я попрошу.       – Стало быть, там то, что вам знать не нужно.       – Роуз, – Викери взял её за руки, и голос его отозвался мольбой, – мне необходимы эти записи. Если я не найду их здесь, то перерою каждую комнату в поместье, разбужу каждого, кто может знать хоть что-нибудь, и пусть матушка с отцом меня накажут за это по всей строгости, но я не остановлюсь.       На лице служанки отразилось сомнение.       – Но что вы так упорно ищете, господин? – неуверенно поинтересовалась она.       – Не знаю, как объяснить это. Помнишь ли ты, как отец отругал меня за то, что я лазил в его столе?       – Конечно, помню, ведь это было при мне. Господин так ругался, что это было слышно даже в комнате слуг.       – Мне нужны те записи, что он хранил тут, Роуз.       – Почему бы вам тогда не спросить у камердинера мистера Реймонда?       – Потому что он ничего не скажет, слишком верен моему отцу. – Викери задумчиво потёр подбородок. – Но я заметил, что в кабинете был проведён ремонт. Эта мебель приобретена сравнительно недавно и стоит совершенно не так, как в прошлый мой приезд. Куда могли убрать старые вещи?       – Некоторые вещи были выставлены на продажу, а некоторые отданы семьям в качестве благотворительности, – ответила Роуз.       – Нет, этот стол мой отец бы не продал, даже если бы он развалился прямо перед ним. Он слишком ностальгичен... Роуз, скажи, это ведь моя мать отвечает за все изменения в доме?       – Да, леди Данэлия лично руководила всем. – Она задумалась. – Но некоторые вещи, которые мистер и миссис Реймонд-Квиз посчитали ценными, уносились в мансарду! Я отведу вас туда!       – Ты чудо, Роуз! – обрадовался Викери.       Убрав бумаги обратно в стол, юноша последовал за служанкой до боковой лестницы, которой пользовались разве что слуги. Подсвечивая лампой крутые ступени, Роуз довела его до самого верха и толкнула маленькую дверь, ведущую в мансарду.       Камеристка поставила лампу на тумбу и сделала огонь ярче. Тёмные очертания превратились в накрытые тканями старую мебель и книги. И хотя было видно, что помещением не пользовались по назначению долгие годы, Викери не заметил здесь ни слоя пыли, ни паутины.       – Я подожду за дверью, – предупредила Роуз. – Сообщите, если понадобится моя помощь.       – Конечно. – Девушка вышла за порог, но прежде чем прикрыла дверь, Викери окликнул её: – Спасибо, Роуз, за то, что помогаешь мне. Я очень это ценю.       – Это моя работа, – смущённо улыбнулась она и скрылась на лестнице.       Когда дверной замок захлопнулся, Викери обвёл взглядом комнату. Его шаги отзывались скрипом в старых половых досках. Рывком Викери сдёрнул белые покрывала со старого стола. Он уже изжил своё: корпус шатался, а ручка на одном из ящиков отвалилась и лежала на столешнице. Юноша поставил лампу рядом с собой и, затаив дыхание, распахнул ящики один за другим, но... в них было пусто. От обиды к горлу подкатил ком. Неужели судьба так неблагосклонна к их поискам?       Но всё же в груди трепетала малая доля надежды. Викери стал стаскивать ткани со всей мебели, обыскивать каждый угол, потрогал каждую доску в полу, но безрезультатно. Ни намёка на записи.       С разочарованным вздохом он осел на пол, откинул голову на подлокотник полосатого кресла и вдруг заметил на стене старую картину с пейзажем. Её сильно покосило в сторону, и из-за этого стал виден тёмный угол скрываемой за ней ниши. Пробравшись сквозь горы старого хлама, Викери снял картину с гвоздя и отставил в сторону. От увиденного его глаза запылали безудержным восторгом.       За скрытым произведением искусства лежали кожаная тетрадь отца и несколько отдельно написанных страниц, а рядом стояла простая шкатулка из тёмного дерева, открыв которую, Викери не поверил своим глазам. Словно прозрачное стекло с белоснежным узором, на бархатной подушке лежал амон.