Странники

      Следующее утро для Леона началось с суетливых хлопот: миссис Биккель подняла его раньше обычного и отправила помогать на кухне. Так как мадам Тулле запретила ему покидать служебное крыло, он уныло сидел на кухне и шкрябал почерневшие от нагара кастрюли. Холодная вода и сода превратили его руки в мертвецки серое полотно с венозными прожилками.       После этого его отправили начищать обувь леди Констанции и её племянницы, и всё то время, как он это делал, над его душой стояла мадам Тулле. Управляющая не сводила ястребиного взгляда, готовясь к тому, чтобы вцепиться ему в глотку, если на кожаных туфлях госпожи останется хоть царапина.       И так было до самого вечера. Приказы ему отдавали все кому не лень. Пока мадам Тулле и хозяйка отлучались в город по делам, Леон вымыл полы щёткой на всех этажах служебного крыла, начистил мелом лестницы, натёр до блеска столовые приборы после обеда. Вместе с миссис Биккель провёл учёт продуктов в кладовке и холодильной камере, даже сбегал в город за любимым чаем леди Констанции, правда, возвращался потом, словно вор, через задние ворота и чёрный ход, чтобы не попадаться никому на глаза.       Не удивительно, что вечером, когда ему позволили отдохнуть, Леон буквально без задних ног упал на свой сундук. Он прикрыл глаза, намереваясь воспользоваться этими минутами для восполнения сна, но настырный стук в дверь не дал ему заснуть. Он бы и дальше с удовольствием его игнорировал, если бы не настойчивость стучавшего.       – Что нужно? – рявкнул Леон и распахнул дверь.       От его резкого голоса Викери шарахнулся назад, а Николь едва не выронила деревянную коробочку, которую трепетно прижимала к груди.       – А, это вы, – сбавил пыл Леон и устало потёр виски. – Прошу прощения, я немного на взводе. Заходите.       Он не стал дожидаться, когда друзья зайдут, чтобы закрыть за ними дверь, а сразу сел на кровать и обессиленно опёрся на стену.       – Выглядишь паршиво, – с сочувствием произнёс Викери, закрывая за собой дверь коморки.       – Не выражайся! Здесь же леди! – Леон со всей своей иронией указал на Николь. – Но ты прав. Если у вас нет для меня прекрасных новостей, то через пару минут я буду выглядеть ещё хуже.       – Тогда тебе стоит достать платок, потому что через секунду ты будешь реветь, как старая дама в опере.       Викери бросил ему в руки дневник. То, что Леон увидел внутри, заставило его от радости подскочить с кровати, позабыв об усталости, и кинуться к другу с объятиями.       – Я не верю, что ты сделал это, – путаясь в словах и заикаясь, проговорил он, взглядом пробегаясь по содержимому листа. – Это просто невероятно!       – Одолжить? – усмехнулся Викери и протянул платок.       – Иди к дьяволу! – рассмеялся Леон, не в силах даже злиться при сопутствующей радости. – Но если всё так, то это получается, что родители действительно были в Энрии, а та история твоего отца – это не бред?! Если твой перевод верен, то и мы тоже...       – Вернитесь в реальность! Мы даже не уверены, что амоны существуют, а вы уже предполагаете невероятное, – вмешалась в радостный монолог Леона Николь. – Даже если существуют, то где нам их искать?       – Пожалуй, я смогу ответить на один твой вопрос.       Викери запустил руку во внутренний карман пиджака и вытащил прозрачную карту. Тонкая материя была покрыта серебряным узором, а в её центре была нарисована женщина в светлом одеянии, возносящая небу звезду на своих ладонях. Лицо скрыто длинными волнистыми волосами, а за её спиной развевался полупрозрачный шлейф накидки из полотна ночного неба.       – Но как ты его достал? – спросила Николь, едва оправившись от восторженного оцепенения.       – Признаться, пришлось повозиться с поисками. Родители так сильно хотели избавиться от этих воспоминаний, что спрятали всё в старой мансарде. Там же я нашёл и записи отца. И если я правильно перевёл вот этот фрагмент, – Викери обвёл часть текста в дневнике Этана Самаэлиса, – то нам нужно собрать три амона, чтобы открыть портал в Энрию: странника, светлой сферы странника и тёмной сферы странника.       – Светлой и тёмной чего? – недоумевающе скривился Леон.       – Сферы... Я не совсем понимаю, что это такое, но вот этот знак в писаниях твоего отца означает странника. – Он указал на крючковатый знак в тексте, схожий с родимым пятном Николь. – Я предполагаю, что люди, родившиеся с этим знаком, являются странниками.       – То есть, ты намекаешь, что наша Николь – небесный странник из рассказов твоего отца?       – Не намекаю, говорю прямым текстом. Других объяснений этому совпадению я найти не могу. Посмотрите сюда...       Взяв из рук Николь карту, он приложил её к странице с нарисованным амоном в дневнике. Символ растущего лунного серпа, венчающий узорчатую рамку, соединился с нарисованным убывающим знаком луны на карте Этана Самаэлиса, оставив в середине пустое пятно.       – Вот здесь, – Викери указал на пустое место, – должна быть карта со знаком странника. Если мы сложим все карты воедино, то получим ключ к открытию пути в Энрию.       – Хорошо, тогда нам нужно где-то найти карты странника и ещё одной сферы, – подвёл итоги Леон и с тяжёлым вздохом повалился на сундук. – Только как нам это сделать?       – Я не знаю, поможет ли это делу, – неуверенно начала Николь, – но вчера тётя передала мне подарок, оставленный моей матерью перед смертью. Думаю, вам стоит взглянуть...       Она протянула Леону маленькую деревянную шкатулку. Искусная работа: резные стенки из тёмного дерева, тонкие полукруглые ножки, металлические крепления с гравировкой и замок в виде четырёхугольной звезды.       – Здесь нет замочной скважины...       – В этом и дело, – развела руками Николь. – У этой шкатулки нет ключа.       Леон ещё раз осмотрел замок.       – Хм, механизм довольно сложный. Судя по виду замка, открывается он нетипичным ключом. Сюда нужно вставить недостающий фрагмент, что-то подходящее по форме, после чего металлическая пластина сможет провернуться и сдвинуть задвижку внутри. Николь, вспоминай, леди Катерина оставляла ещё что-то тебе перед смертью?       – Только свой медальон.       Девушка сняла с шеи овальный медальон на тонкой серебряной цепочке и протянула другу. Внутри оказалась только старая фотография счастливой семьи Аверлин, но всё же один момент привлёк взгляд Леона – маленькое углубление, что сразу навело юношу на мысль о двойном дне в украшении. Он достал из ящика швейную булавку, согнул и с врачебной аккуратностью просунул внутрь. Викери и Николь наблюдали за его манипуляциями с затаённым дыханием. Одно неверное движение, и, возможно, они никогда не узнают о тайне, сокрытой в шкатулке. Но раздался заветный щелчок, и дно медальона открылось.       – А вот и наш ключ, – восторженно объявил он и показал друзьям маленькую звезду.       Николь с восторженным вскриком бросилась на шею Леону. Она готова была его расцеловать, но поражённый взгляд Викери и раскрасневшееся до цвета помидора лицо Леона заставили её прийти в себя.       – Прошу прощения, я излишне расчувствовалась. – Она мгновенно явила аристократическое хладнокровие. – Я искренне верила, что у тебя всё получится. Наш Леон необычайно умён.       – Умный у нас здесь Викери, а я всего лишь изобретательный, – парировал Леон и передал ей деталь шкатулки. – Мы подождём снаружи, если ты захочешь открыть её сама.       – Нет, я хочу, чтобы вы остались.       Леон уступил девушке место на сундуке, а сам встал рядом с Викери. То, что было в шкатулке, предназначалось Николь, и отнимать это мгновение было бы непозволительно.       – Да ты у нас настоящий джентльмен! – Викери хлопнул его по плечу.       – Я удивлён, что ты только сейчас это понял, – усмехнулся Леон. – Или ты просто не хотел замечать, боясь, что у тебя появится соперник? Я ведь могу подвинуть тебя на пьедестале...       – Ещё чего! Боюсь, тебе недостаёт скромности, мой друг. Обратись ко мне позже, я проведу для тебя пару уроков.       – И этот человек говорит мне о скромности?       – Если вы не возражаете, – повысила голос Николь, вмешиваясь в их братскую перебранку, – я бы хотела тишины!       Юноши пристыженно закрыли рты и уставились на Николь. Юная леди Аверлин осторожно вложила недостающий кусок в замок шкатулки, повернула механизм и под биение собственного сердца приоткрыла крышку. Атмосфера стала такой напряжённой, что, казалось, ещё немного, и сама тишина зазвучит, как самая низкая клавиша рояля. Старые петли заскрипели, превращая ожидание в медленно тянущееся испытание. И даже дышать стало страшно.       Леону и Викери только оставалось следить за меняющимся выражением лица Николь. Сначала она выглядела приятно удивлённой, но после янтарные глаза заволокли слёзы. Капли спокойно хлынули по щекам, и она не пыталась их смахнуть. Весь её взор был прикован к предмету в шкатулке.       – Николь? – осторожно позвал Викери, но девушка не откликнулась.       Она сложила руки в молитве и едва слышно прошептала слова благодарности.       Друзья не стали её тревожить, понимая тяжесть ситуации, с которой Николь столкнулась. Девушка не так давно потеряла мать и вряд ли ожидала получить от неё подарок. Они даже хотели выйти, чтобы дать ей побыть наедине со своими чувствами, но та не позволила.       Николь обтёрла щёки платком и наконец улыбнулась. С трепетом в душе она достала из шкатулки подарок матери, и прозрачная карта засияла серебром в её руках. * * *       Ночью Леон не мог уснуть. Он вертелся с одного бока на другой, не в силах найти удобное положение и успокоить мысли. Самаэлис даже побродил по первому этажу пансиона в надежде усмирить буйство эмоций, но в итоге вернулся в комнату ни с чем. Да и кто бы смог спать спокойно, когда перед глазами лежит неразгаданная тайна, способная изменить жизни и представления многих людей?       И только одна вещь заставляла его нервничать: где им взять третий амон? Если его догадка была верна, то родители пропали в Энрии, а значит, их амоны должны были быть при них. Но тогда почему отец оставил столь важную деталь здесь, на Земле? А если не оставлял, то как дневник Самаэлисов оказался у Ван'Адлера?       – Дьявол, – прошипел Леон.       Он открыл последнюю страницу дневника. Она всегда казалась ему странной, но только сейчас он осознал почему... Почерк был размашистый и нервный, совершенно не присущий его спокойному отцу. Леон предположил, что страница была написана другой рукой, но одно слово перечеркнуло все его сомнения – это его собственное имя. Отец всегда по-особенному писал имя сына. Леон знал это, потому как отец лично учил его алфавиту и правописанию, и именно у него он перенял привычку писать совершенно неуместную чёрточку над буквой «n». Но если последнюю запись отец оставил собственной рукой, тогда что заставило его позабыть о привычной аккуратности? Чем был напуган Этан Самаэлис?       Поняв, что сон для него – непозволительная роскошь, Леон достал записи Тобиаса Реймонда. Он не надеялся перевести всё, но хотел узнать, что отец хотел передать лично ему.       – Дьявол! Чтобы это разобрать, нужен ещё один словарь! – возмутился Леон, глядя на неразборчивые каракули. – И как Викери понимает, что здесь написано?       Самаэлис потёр затылок. Правильно говорят, у творческих людей не только разум буйный, но и почерк сумбурный. Найдя пустой уголок на странице дневника, Леон стал записывать слова, попутно анализируя их в своей голове:       «Cieĺto – небеса, нет, небесный. Vahzdär... Та-ак, это переводится, как истина. Gelare ûn lecephe – скрываться в странице?..»       Леон устало потёр переносицу.       – Отец, неужели нельзя было хотя бы последние слова не складывать загадками? – раздражённо проворчал Леон в потолок и потёр переносицу. – «Леон, небесная истина скрывается в странице» – и что это должно значить? В какой проклятой странице я должен, по-твоему, искать?!       Безысходно опустив голову, он сжал её руками, обдумывая оставленную отцом фразу.       – Ха-ха-ха!       У Леона начинали шалить нервы. Его плечи сотрясались от безудержного смеха, а пальцы с силой вжимались в виски, и как бы ни пытался, он не мог это прекратить. В одно мгновение его жизнь превратилась в клубок загадок и тайн, лжи и полной неизвестности, и как с этим справиться, он не знал. Но внезапное осознание заставило его перестать смеяться. Он вспомнил о найденной в библиотеке фотографии и всмотрелся в оборот. Написанная там фраза дала ему призрачную ниточку к разгадке.       – Нет, это не имеет смысла... только если отец не хотел скрыть очевидное за неясным. – Леон потёр подбородок. – Амон укажет путь к истине – так говорил Викери, – а небесная истина скрывается в странице. Если предположить, что то, что приводит к истине, само является истиной, то отец намеренно построил предложение таким образом, чтобы его нельзя было понять, не зная настоящего предназначения амона!       Он почувствовал воодушевление от неожиданной идеи. Если эта ниточка имеет хоть малейший шанс оказаться правильной, то он обязан за неё ухватиться. Шелест превратился в нагнетающий аккомпанемент, пока он искал нужную страницу, а когда нашёл, то осознал, что понятия не имеет, как извлечь то, что в ней скрыто. Да и можно ли?       Кончиком пальца он коснулся вдавленных линий, оставленных карандашным концом, и размытый графитовый контур отпечатался на коже серым разводом. Он посмотрел на руки и на секунду почувствовал рядом отца. В глазах зарябило. Его окатило знакомое чувство, будто он проваливается в пустоту, но на этот раз он точно был уверен, что это не сон.       Темнота рассеялась в один миг. Он словно видел обрывок сущего ада. Чужой кабинет покрыт пасмурным мраком, горела только одна свеча, да и та догорала последние минуты жизни, и, словно реквием, была слышна агония битвы. Спешно записывая последние строки, его отец бросил беглый взгляд на улицу. Леон хотел рассмотреть, что так его беспокоило, но не смог поднять тело. Он продолжал сидеть напротив него, не в силах даже повернуть голову, и терпеливо ждал, что произойдёт дальше. В груди неистово билось сердце. Человек, чьими глазами видел Леон, испытывал... страх?       – Скоро всё это закончится, – мрачно произнёс отец.       Его было не узнать. Леон едва улавливал в нём родные черты. Прежде ухоженный и молодой Этан Самаэлис превратился в старика: взгляд его ярких глаз потух, кожу покрыли морщины и шрамы, седина пробила на висках и бороде. Потрёпанный жизнью, с опустошённым от горя взглядом – складывалось такое впечатление, что этот человек уже прожил не один десяток в чужом мире.       Этан Самаэлис положил перо на дубовую столешницу и поднял руку. Кожа покрылась узором из лазурного сияния, а на ладони вспыхнула яркая искра, явившая после себя серебряную карту.       – Я хочу, чтобы ты передала это моему сыну, – отдал чёткое распоряжение Этан. – Даже если это самая большая глупость, что я совершу, но я дам ему возможность самому найти ответы на свои вопросы.       – Ты уверен, что ребёнок способен это выдержать? – В голосе собеседницы прозвучало недоверие.       – Правда может оказаться тяжёлой, но он справится, – уверил отец. – Только преодолевая трудности, люди становятся теми, кем хотят быть.       Взмахом руки Этан Самаэлис заставил амон воспарить в воздухе и зависнуть над страницами дневника. Призрачная материя впитала энергию и превратилась в яркую вспышку, подобно умирающей звезде. Её свет был таким ярким, что нельзя было задержать взгляд.       Но очарование моментом длилось недолго. Сияние угасло так же быстро, как и вспыхнуло, оставив после себя лишь серебряный песок. Крупинки медленно спланировали вниз и растворились на бумаге, не оставив и следа.       – Этот дневник станет для него историей нашей жизни. Пусть он узнает, ради чего мы жили и чего нам это стоило... и тогда он примет своё решение. Передай его ему. Только ты способна найти брешь между мирами...       – Это твоё последнее желание? – задала вопрос незнакомка.       – Да, – коротко ответил отец и передал дневник, но когда бледные руки с длинными пальцами и тонкими запястьями потянулись, чтобы принять его, Этан на секунду удержал его: – И передай ему, что я люблю его...       Он отпустил дневник и проводил спутницу тоскливым взглядом. Женщина встала, не спеша спрятала дневник в холщовую сумку и апатично добавила:       – Да будут милостивы боги к твоим мольбам.       – Мне нет нужды надеяться на богов. Они оставили меня давным-давно.       Незнакомка хмыкнула. Она развернулась, и последнее, что Леону довелось увидеть, это ручка двери в виде волчьей головы, которую потянула женщина. Мираж пропал, оставив после себя лишь слабую дымку. Всё было, как и в прошлый раз: Леон очнулся в своей каморке, тяжело хватая губами воздух, пальцы до побеления вжимались в переплёт.       – Да кто ты такой, чтобы оставлять меня жить с этим грузом? – прорычал Леон и стиснул посильнее зубы.       Но это не помогло. Капли упали на жёлтые страницы, оставляя вместо надписей чернильные потёки. Одна... вторая... Леон не мог остановить это. Чувства стали подобны цунами: собравшись в единую волну, они готовы были уничтожить юношу, невзирая на препятствия.       Обжигающее сияние переплелось с изумрудным светом узора на ладони Леона и превратилось в белые крупинки песка. Словно алмазная пыль, они засияли на страницах дневника и сложились в тончайшую карту. Лицо мужчины на поверхности скрывал длинный капюшон плаща, но отчего-то Леону казалось, будто он грустно улыбается. Это был беглый воин, отшельник, скитающийся по миру в поисках прощения. Обеими руками он держал клинок, которым отнимал жизни и от лезвия которого хотел погибнуть сам.       Усмирив бурю в душе, Леон разжал пересохшие губы и едва слышно прошептал:       – Даже покинув, ты всё равно продолжаешь учить меня жизни, отец, – грустная усмешка скривила губы.