Странники

      Ребята тепло распрощались с Ваари и её «детьми» и отправились в Вейн-Адэр.       С потерей собственной лошади Леону пришлось делить седло с Рэйденом. Это нервировало. Не будь путь далёк, предпочёл бы тащиться пешком, а так пришлось всю дорогу вжиматься в торс даймона, что, стоит заметить, последнему было только в удовольствие. Он не переставал подначивать его двусмысленными шутками и колкими усмешками. Это так осточертело, что, когда они пересекли границу с Адэром, Леон готов был придушить его собственными руками.       Кронхилл встретил холодной неизменностью. Стоя на холме в окружение пепелища, он хранил высокомерное молчание. Лишь ржавый флюгер на крыше поскрипывал под порывами ветра.       – Вы ступайте, – сказал Рэйден, оставаясь на спине вороного коня, – а я отведу лошадей к конюху. Надобно выплатить неустойку за бурого.       – Может, лучше я? – с сомнением предложила Джоанна, спрыгивая на землю. – Тебе он немало ласковых выскажет.       – Переживу, – отмахнулся даймон и направил коня вдоль разрушенных стен домов.       Он звонко свистнул, и остальные лошади, подняв головы, покорно последовали за ним.       – Вечно он так, – вздохнула младшая Кассерген.       Она запустила руку между прутьев ворот и ловко открыла замок, пропуская ребят вперёд.       – Отдохните как следует, – сказала бессфера, когда они вошли в дом. – Если кто-то голоден, то могу приготовить что-нибудь.       – Не нужно, – пресёк её инициативу Леон. – Тебе тоже нужно отдохнуть.       – Хорошо. Только растоплю камины, а то больно холодно здесь стало в наше отсутствие.       Джоанна выдавила улыбку и скрылась в коридоре, волоча по доскам свою сумку. И хотя её стойкости и упорству можно было позавидовать, ребята отчётливо видели тень усталости в зелёных глазах. Путешествие оставило на ней тяжёлый след. К стольким неожиданностям она не могла быть готова, но пыталась скрывать это, чтобы не беспокоить остальных.       Этот вечер они все пожелали провести в своих комнатах, предаваясь снам в уютных тёплых кроватях. Леон не был исключением. Он принял ванну и лёг в постель, закутавшись по самый нос целой тройкой одеял, но всё никак не мог уснуть. Перевернувшись на другой бок, он уцепился взглядом за неразобранную сумку, небрежно валяющуюся на полу. Из откинутого клапана выглядывала покрытая алыми камнями рукоять клинка.       Леон поднялся и вынул клинок из сумки. Он был слишком короткий для меча, но длиннее обычного ножа. От алого камня на навершии до острого кончика он был не больше, чем расстояние от пальцев до локтя. Белый металл переливался подобно лунному свету, объятый твёрдыми алыми каплями, что по легенде были кровью Первородной богини Велиаль.       Странник осторожно провёл пальцами по эфесу. Рельеф из золотых лоз окутывал металлический черенок и плавно перетекал в изысканную гарду в виде острых лепестков. Вероятно, даймон-кузнец выковал их по подобию тех самых смертоносных цветов, что принесли гибель его семье. Кузнец сотворил оружие лишь для одного убийства, но мог ли он подумать, что созданное его ненавистью великолепие отнимет жизни других жителей небес?       К удивлению юноши, клинок удобно лежал в руке. Но такому оружию требовались ножны, иначе он неминуемо ранит им сам себя. Леон перебросил его из одной ладони в другую, чувствуя, как скрытая в твёрдом металле древняя магия покалывает в пальцах. Странник страшился этих чар. Слишком уж мощными и необузданными они были. И всё же его поглощало любопытство. Леону хотелось узнать его историю, но согласится ли клинок поделиться с ним тяжестью своего прошлого?       Леон закрыл глаза и мысленно вопросил к клинку. В бескрайней темноте сознания ему вторил собственный голос. Минута, вторая… Но молчание всё продолжалось. Леон уже начинал думать, что клинок не готов разговаривать с ним, но всё равно упорно звал его. И лишь спустя время послышался вопрос:       «Что ты хочешь узнать, странник?»       Голос был мужским, спокойным и тёплым. Он располагал к себе и дарил чувство родства. Казалось, что он доносится перед ним, но одновременно отовсюду, ударяя туманным эхом по невидимым стенам.       «Правдива ли легенда о твоём создании?» – задал вопрос Леон.       «Правдива, – ответил клинок. – Меня создали в небесной кузнице, окропив божественный металл ядом погибельных цветов, заковали ненависть в лезвии и запечатали любовь в рукояти. Я – гибель небожителей, их кровь и слёзы – моё предназначение».       «Но желаешь ли ты подобной участи?»       «Я оружие, у меня нет собственной воли. Голос, что ты слышишь, – это голос моего создателя; разум, что владеет моим словом, – разум моего создателя. Я повинуюсь желаниям, что закованы во мне».       «Можно ли мне просить тебя показать, как принёс ты гибель богам?» – осмелился перейти к интересующему его вопросу Леон.       «Богов было много, – Леону показалось, что будь клинок человеком, он покачал бы головой, – все смерти твоей душе не выдержать».       «Я хочу знать, как погибла Троица небесного суда».       Клинок помедлил с ответом:       «Любопытство губит народы, странник, – с недовольством произнесло оружие. – Но если на то твоя воля, то я покажу тебе, как пали небеса».       Бескрайняя мгла вокруг него рассеялась, пропуская яркий голубой свет в свои владения. Странник окинул взглядом место. Его босые ноги ступали по белоснежному мрамору, изрезанному узором из блестящей пыли, и в ступнях ощущалось холодное покалывание. Над его головой простирались высокие укрытые плотными облаками потолки. По обе стороны толстые колонны, увитые золотым плющом, поддерживали своды коридора, а за ними в каменных стенах располагались шестиугольные оконные проёмы, пропускающие переливающийся радугой свет.       Леон подошёл ближе и припал к прохладному хрусталю. Сквозь тонкие стёкла он увидел дивные сады с беседками и павильонами и золотые крыши дворцов среди плывущих облаков. Столица небес действительно завораживала. Ничего великолепнее он даже представить не мог. И даже становилось тоскливо, что всё это стало могилой для сотен небожителей.       Разгневанный голос заставил Леона обернуться. Из дальней части коридора послышались звуки битвы, и странник помчался туда. В окружении белоснежных стен стояли шестеро богов, но лишь одна держала в руках «Слёзы небожителей».       – Мариас! – поражённо выдохнул Леон.       Статуя в доме Кассергенов была не способна передать пугающую внушительность богини. Серебристо-чёрные доспехи были исполосованы брызгами и потёками свежей крови. Пепельная коса спадала за спину, и по ней на белый пол стекали алые капли. Прекрасное нежное лицо было искривлено гримасой граничащего с безумием полного отчаяния. Она глядела на богов, и зрачки, объятые голубой радужкой, сужались всё сильнее от подступающего гнева.       – Ты должна была вмешаться, Кроцелл! – прорычала Мариас, глядя на даймона честного суда.       Богиня с собранными в аккуратную причёску серебряными волосами вышла вперёд. В солнечном переливе взыграли каменья в её украшениях и засияли драгоценные нити в одеянии. Шлейф длинного платья медленно скользил за ней по глянцевому полу, напоминая ниспадающие буйные воды рек. Как и на своём каменном изваянии, лицо Кроцелл было подобно белой маске. Для судьи небес эмоции были непозволительны, и она знала, как держать их в узде. Светлые, почти белые глаза равнодушно уставились на воительницу.       – Ты знаешь законы, Мариас, – произнесла Кроцелл. – Небесный суд не вправе вмешиваться в деяния Высших богов. Это вне нашей компетенции.       – Твоё невмешательство погубило тысячи невинных жизней! Тысячи детей Создателя и Небесной матери похоронены под пеплом небесного огня, сотворённого богами! – сорвался на крик голос Мариас.       – Десять тысяч смертных душ не стоят одной божественной! – выкрикнул сферон в зелёно-голубых одеяниях позади Кроцелл. – Как ты собираешься расплатиться за столь сильное прегрешение?       В нём Леон признал Роновери. Длинные золотые волосы водопадом спадали на укрытые меховым воротником плечи, а золотое перо элегантным украшением торчало из-за уха. Миловидный юноша с открытой враждебностью глядел на Мариас и сжимал пальцы на изящной рукояти меча.       – Не стоит переживать за мою душу, – озлобленно усмехнулась Мариас. – Я выплачу свой долг прародителям, отправив во владения Самигины сотни грешников. И вы будете в их числе!       Она занесла руку с клинком и обрушила удар на стоящую ближе всех Кроцелл. Но Роновери ловко парировал удар мечом и отпрыгнул в сторону, прижимая к себе богиню честного суда.       – Прекрати это, Мариас!       Леон резко обернулся и встретился с до боли знакомым ледяным сиянием глаз. Это был всё тот же Рэйден: высокий, статный, с непоколебимой решимостью. Вот только одет был приличнее – в длинные шёлковые одежды, расшитые нитями серебра и золота, – а привычные взору тёмные волосы были белы, как первый снег. Острый взгляд презрительно буравил Мариас.       За спиной Рэйдена – нет, Данталиона – Леон заметил высокую худощавую фигуру в простых красных одеяниях. Собранные в высокий хвост каштановые волосы держал золотой обруч, пронзённый длинной шпилькой с цепочкой из яшмовых бусин. Бледное лицо Гастиона омрачённо застыло, взгляд хладнокровно наблюдал за каждым движением Мариас из-за приспущенных очков. Он не надеялся, что она окажется снисходительна, а потому и не желал вмешиваться.       – Не могу, брат, – с мягким вздохом ответила Мариас. – Я дала клятву народу Элеттеля, что буду защищать их, пока длится моя бессмертная жизнь, и не сдержала данного слова. Меньшее, что я могу сделать, – это отомстить за них и отправить собственную душу к полям Самигины, чтобы познать покой.       – Я не позволю тебе убить их! – решительно заявил Данталион.       – А мне не нужно твоё дозволение, брат.       Данталион вынул меч из ножен и бросился на сестру. К нему присоединились Роновери и ещё одна девушка в боевом облачении. Судя по движениям, она не была божеством, как сначала подумал Леон, но была не менее искусна в битве. Её клинок разил точно и несгибаемо, и всё же недостаточно, чтобы победить Мариас. Девушка не успела увернуться – клинок пронзил живот. Она упала на пол, но не издала ни звука. Только растерянно смотрела в покрытый облаками потолок.       – Айрис! – вскрикнул Данталион и опустился на колени перед девушкой.       Одним движением он сорвал доспехи с её тела, но рана была столь глубокой, что спасти её не представлялось возможным. Красное пятно расползлось по рубахе и стало стекать на белоснежные полы. Склонив голову, Данталион погладил юную деву по тёмным волосам.       – Прости меня, – прошептал он. – Я не смог тебя сберечь.       Карие глаза неотрывно следили за каждым его движением. Пухлые губы распахнулись лишь на мгновение:       – Я сделала, что должна, – прошептала она и затихла.       Взгляд остекленел, и сердце замерло. С душащей горло скорбью Данталион аккуратно опустил ей веки. Тонких губ коснулся шёпот провожающей её душу молитвы.       – Ты всегда знал, что смерть настигнет её, брат, – покачала головой Мариас. – Избежав её однажды, она лишь отсрочила неминуемое.       Не говоря ни слова, Данталион поднялся и крепко сжал меч. Пугающая тень омрачила лицо. Он стремительно развернулся и обрушил выпад на богиню. Лезвие со скрежетом полоснуло по металлическому наплечнику, оставляя глубокую царапину, и обрубило прядь её белых волос. Переливающиеся серебром тонкие нити плавно разлетелись в воздухе и опустились на пол под поражённым взглядом Мариас.       – Вот оно значит как, – горько усмехнулась богиня. – Смертная стала тебе ближе родной сестры? Ради неё ты даже готов нарушить клятву нашего дома?       – Эта клятва перестала иметь значение, когда ты подняла свой меч против меня и тех, кто мне дорог!       И они снова сошлись в битве, только теперь и Данталион, и Роновери жаждали смерти Мариас, как никогда. Но даже два сильных божества были лишь игрушками для даймона победоносной звезды. В отличие от неё, они не были богами войны. Уже через мгновение оба были повалены на пол, а мечи с лязгом разлетелись в разные стороны. Мариас взмахнула свободной рукой, и один из них, подхваченный порывом ветра, оказался в её ладони. Клинок и меч закружили в быстром танце, готовые вонзиться в тела богов.       – Прекрати! – громко выпалила Кроцелл, останавливая кровопролитие. – Я знаю цену своей ошибки. Если такова твоя кара, я приму её, как полагается божеству.       Она сделала шаг к Мариас. Леон уже знал, что случится дальше, но не мог отвернуться. Стук каблуков Мариас звучал, как реквием, в наступившей тишине.       – Да будут милостивы к твоей смелости Создатель и Небесная матерь, – победно бросила Мариас и занесла клинок.       Яростный крик Роновери разрезал тишину небесной обители. Он подскочил на ноги и в один прыжок оказался перед Кроцелл. Нежные руки крепко сжали богиню в объятиях. В руках Мариас клинок был беспощаден. Одним сильным ударом он вонзился в спину золотоволосого бога. Он вскрикнул, и густая кровь хлынула изо рта, стекая по подбородку и шее.       Мариас окинула трогательную сцену холодным взглядом и вырвала клинок. Ноги едва держали Роновери. Он покачнулся, но заставил себя устоять.       – Я смог спасти тебя? – из последних сил задал вопрос сферон и выдавил ласковую улыбку, глядя на возлюбленную.       – Нет, но ты попытался, – полушёпотом ответила Кроцелл, прижимаясь лбом к его лбу. По её щекам потекли слёзы. Впервые она позволила им так открыто отразить её чувства, извечно скрывающиеся за высокомерным равнодушием.       На ткани её голубого платья выступили алые пятна крови. Кроцелл обхватила лицо сферона дрожащими ладонями и осела на пол, утаскивая за собой. Кровь окрасила губы в ярко-алый. Даймон взглянула на отпустившего жизнь друга и положила голову ему на грудь, отрекаясь от собственной.       – Увидимся в лучшем мире, Роновери, – прошептала она и закрыла глаза. Последний вздох замер на её приоткрытых губах.       – Пусть найдут ваши души покой на багряных полях Самигины.       Пожалуй, это был единственный раз, когда Мариас позволила себе прикрыть глаза и помолиться. Она уважала самопожертвование Кроцелл и Роновери, ведь им хватило смелости принять свою участь и не растерять уважение в мольбах и унижениях.       – Ты чудовище, Мариас! – надрывный крик Данталиона сотряс небесные своды.       Ледяные глаза покрылись мокрыми разводами, глядя на тела погибших друзей. Гастион же и вовсе потерянно осел на пол. Он не мог ничего сказать, не мог закричать, только беспомощно смотрел на испустившие дух тела.       – Чтобы впустить солнце в мир, нужно разрезать тучи, глупый брат, – обернулась к нему Мариас.       – Не смей больше обращаться ко мне так! – взревел даймон.       Данталион поднял свой меч и снова бросился на Мариас. Она наступала, словно обезумевшая птица, рвала на части его одежду и сбивала с ног. Даймон мыслей увернулся и ринулся вперёд, нанося ответные удары. Но одна ошибка стоила ему слишком дорого. Мариас занесла оба клинка и вонзила в грудь Данталиона. Лезвие попало точно в сердце. Даймон упал на колени, хватая губами воздух. На глазах выступили слёзы и взыграли тени отчаяния.       Всё остальное Леон ощущал, как в вакууме. В забытье он услышал крик Гастиона и не заметил, как начал кричать сам. Да так надрывно, что лёгкие заболели, а в глазах потемнело. Он видел то же, что и сферон, как меч и клинок «Слёзы небожителей» убили Данталиона, пронзив грудь, но отказывался верить в это. Он точно знал, что Рэйден остался жив, но увиденное так поражало, что даже сама правда показалась ему обманом.       Ноги задрожали, но он бросился к божествам. Мариас резким движением вырвала оружия из тела. И лишь тогда Леон заметил, что глубокая кровоточащая рана на груди Данталиона была одна. «Слёзы небожителей» не нашёл свою цель.       – Семья и клятва нерушимы, мой любимый брат, – еле слышно прошептала Мариас и прикрыла глаза. Одинокая слеза скатилась по щеке и упала на грудь Данталиона. Лишь тогда Леон заметил, с какой болью и нежностью она глядит на его обмякшее тело. Она не хотела этого делать, но пришлось разыграть целый спектакль, чтобы оставить его в живых.       И даже осознавая, что это не конец жизни Данталиона, Леон не мог унять дрожь в теле. Мокрая пелена заволокла глаза, скатываясь нескончаемыми каплями. Он словно проживал эти чувства снова, проживал эмоции Гастиона в этот момент.       Мариас поднялась и уверенной поступью двинулась по коридору, игнорируя Гастиона. Сферон опустился перед погибшим другом и обхватил его лицо руками. Тёплые слёзы скатились по щекам и упали на побледневшие тонкие губы Данталиона. Гастион всегда был холоден, но в такой момент он просто не мог больше держать эмоции под контролем. Все его друзья оказались мертвы. Боль была столь яркой и нестерпимой, что хотелось последовать за ними на поля Самигины.       Леон ощущал всё то же самое, что Гастион. Он чувствовал, как его душа разрывается на части, как мечутся мысли. Впервые он не понимал, что ему делать дальше.       Краем глаза Леон заметил, как худые пальцы сферона исчезли в широком рукаве и резким взмахом отправили в полёт несколько длинных игл. Мариас ловко отбила их лезвием клинка, и те со звоном упали на мраморный пол.       – Убей меня! – потребовал Гастион, решительно глядя в ледяные глаза воительницы.       Но Мариас покачала головой:       – Я не нарушаю свои клятвы, сферон Гастион. Клятва твоему роду будет сильна, пока я смею хранить жизнь свою.       – А как же клятва семьи? Как ты могла нарушить её смертью Данталиона? – разгневанно закричал Гастион.       – Так ли это на самом деле? – вопросила Мариас и медленно удалилась.       Гастион остался наедине с растерянностью и отчаянием. Уложив тело Данталиона на колени, он сжал его в объятиях и запричитал:       – Прости, что я был с тобой так несправедлив… Прости, что был так груб… Прости, что не замечал твоей доброты… Прости, прости, прости…       Леон присел перед ним на корточки и осторожно коснулся скулы. Он знал, что Гастион не почувствует его утешения, но хотел верить, что оно будет что-то значить. Время словно замерло, и единственное, что слышал Леон, это постоянно повторяющееся «прости» из уст Гастиона. В конце концов, он и сам стал вторить этому слову.       Лишь когда по коридору раздался звонкий стук каблуков, Леон и Гастион подняли головы. К ним парящей поступью направлялась светловолосая женщина. Её бело-голубое одеяние, украшенное узорами ветряных потоков, развевалось, подхваченное порывом. На груди и плечах сверкала броня из небесного железа, а рукава платья, сделанные из белоснежных перьев разной длины, походили на крылья дивной птицы. В своих руках богиня несла окровавленный клинок.       Одного взгляда хватало, чтобы понять, кто перед ними, но Гастион не нашёл в себе силы, чтобы подняться и поприветствовать Высшую богиню. Дардариэль остановилась перед ним и окинула сочувствующим взглядом погибших даймонов и сферонов.       – Почему вы допустили подобное, Верховная Амаймон? Почему позволили Мариас сотворить это?       Дардариэль покачала головой:       – Я не властна над решениями богов, мой милый Гастион. Ни я, ни Берит не могли бы повлиять на неё. Даже в самых страшных мыслях мы не могли представить, что печати клинка падут перед очернившими её душу ненавистью и злобой.       – И что будет дальше, Верховная Амаймон? – поднял покрасневшие глаза Гастион.       – Мариас заключена под стражу и подвергнется суровому наказанию. Но тебя ведь волнует не её судьба…       Гастион промолчал и опустил голову, глядя на преисполненное покоя лицо Данталиона. Дардариэль склонилась перед ним и ласково приподняла за подбородок.       – Я чувствую твою боль, мой милый Гастион, – тепло проговорила она, глядя в заволочённые слезами глаза, – и силой своей могу подарить тебе успокоение. Волей Создателя и Небесной матери души богов будут подвержены перерождению.       В глазах Гастиона мелькнула надежда.       – Поэтому я даю тебе выбор: ты можешь остаться божеством и дожидаться вознесения их перерождений или… – она вложила в руки Гастиона клинок, – или ты можешь переродиться и пройти этот путь бок о бок с ним.       Богиня кивнула на лежащее в руках Гастиона тело и поднялась.       – Тебе решать, мой милый Гастион, – снисходительно добавила Верховная Амаймон. Гастион молча впился взглядом в мертвецки-бледное лицо Данталиона, а потом аккуратно поцеловал того в лоб.       – Увидимся в лучшем мире, негодник, – прошептал он с тёплой улыбкой и направил остриё на грудь.       – Нет! – закричал Леон и, позабыв, что находится в воспоминании, попытался вцепиться в рукоять.       Но руки прошли сквозь туман. Он упал и прокатился по мраморному полу, разбивая в кровь колени. Приподнявшись на локтях, он испуганно уставился на то, как Гастион без каких-либо сомнений пронзает себя лезвием. Режущая боль ударила Леона в грудь. Он выгнулся, ударяясь макушкой о каменный пол, и тут же согнулся пополам, вжимая руки в грудь. Сердце Гастиона вот-вот должно было остановиться.       Перевернувшись на живот, Леон через боль заставил себя посмотреть на сферона. Горячая кровь стекала по груди, но он продолжал хранить улыбку на губах, сжимая в руках обагрённую рукоять.       – Нет! – стискивая зубы, Леон пополз к своей первой ипостаси.       Но было поздно. Он почувствовал, как сердце божества издало последний тихий удар и замолчало. В глазах стало темнеть. Но через мрачную пелену забытья он увидел удовлетворённую улыбку Дардариэль. В ней не было никакого сочувствия, только хладнокровный расчёт и чувство победы.