Странники

      Шагая по залитым солнцем улочкам Адэра, Леон раздумывал над ситуацией. Он не предполагал, что поиски отца приведут его к таким проблемам. На мгновение он даже задумался о том, что лучше бы он всё бросил и вернулся в Англию, но сразу выкинул эти мысли из головы. В Англии у него не было будущего. Он бы так и служил в качестве прислуги и в конечном итоге погиб бы ранней смертью, так и не узнав правды.       Леон вышел на городскую площадь. Жизнь в Адэре не утихала ни на минуту. Мимо него пробежала девчушка с полной корзиной свежих цветов. Наверное, несла в лавку к своей матушке. Леон видел их пару раз, торгующими на обочине дороги, что вела к центру города. А чуть поодаль у лавки мясника собралась толпа желающих прикупить свежее мясо. Паренёк за стойкой резво носился от одного клиента к другому, а за его спиной хозяин лавки – рослый бородатый мужичок – разделывал упитанную свиную тушу.       Остановившись у лавки с овощами и фруктами, в которой сидела пожилая дама, Леон прикупил у неё пару яблок на деньги, что дал ему Рэйден. Он ведь так и не поел, как следует. Пара яблок от голода, конечно, не спасут, но хоть облегчат его и без того тяжёлое состояние. Признаться, он всё ещё чувствовал неприятное покалывание в груди и слегка прихрамывал, а житейский шум города лишь усугублял головную боль.       – Куда ты направляешься? – раздался голос рядом с ним.       – Ты ведь и сам должен знать, раз находишься в моём сознании, – спокойно ответил Леон Гастиону, зная, что общей шумихе никто не обратит внимания на разговаривающего с пустотой юношу.       – Пусть я и пребываю пленником твоего тела, но это не значит, что я намерен лезть в твои мысли, – с небольшой обидой ответил сферон.       Леон вздохнул. Принципиальность Гастиона начинала утомлять. Было бы куда проще, если бы он просто прочёл его намерения, а не лез с расспросами. И всё же, чтобы не томить его ожиданием, Леон ответил:       – К Морбеллю. Он лекарь. Если кто и сможет помочь нам с ранением от клинка, так это он.       Гастион нахмурился, пытаясь припомнить, о ком ведёт речь Леон.       – Ты говоришь об ипостаси даймона Марбаса?       – Не знаю, кем была его первая ипостась, но, должно быть, так, – равнодушно пожал плечами Леон. – Морбелль был наслышан о том, что мы ищем клинок, он же нам и помог. Смею предположить, что и в этой ситуации он найдёт благополучное решение.       Добравшись до задних ворот города, Леон ступил на просёлочную дорогу и побрёл вдоль старых кривых лачужек. Солнце ещё находилось в зените, а на обочинах уже стояли продажные мужчины и женщины, надеющиеся получить хоть монету за свои услуги. Среди их лиц Леон заметил и знакомую женскую фигуру, притаившуюся в тени дерева. Подвязав лентами перед платья, она откровенно демонстрировала обнажённые ноги, благо хоть то, что выше, оставалось скрыто тканью, иначе бы юноша ни за что не приблизился к ней.       – Как поживаете, молодой господин? – узнала его Корвина. – Излечил ли Морбелль ваш недуг?       Леон покраснел. Он не хотел вспоминать, какие обстоятельства заставили её помочь им, но женщина не обладала должным воспитанием, иначе бы не стала кричать об этом с такой радостью.       Остановившийся рядом Гастион удивлённо взглянул на Корвину, а потом на Леона. Должно быть, размышлял, какая причина познакомила столь разных по положению людей.       – Не смею жаловаться, мисс Корвина, – сохраняя вежливое спокойствие, ответил Леон. – Недуг быстро отступил.       – Рад небось опять со своим голубчиком кувыркаться? – хитро сощурилась она, обнажив в улыбке кривые зубы.       – Не стоит говорить о подобном на улице, мисс Корвина, – упрекнул женщину Леон. – Наш разговор могут неверно истолковать.       – А чего ж неверного-то? – удивилась Корвина и поправила лямку платья. Видать, купила его на деньги, которые в тот день ей подкинул Рэйден за помощь. – Здесь в каждом проулке о грехе судачат, да и не только судачат, если понимаешь, о чём я. Сама видела, как пару минут назад вон за тот дом два мужика отправились. Один прям по пути штаны стягивал, а второй всё ойкал да за поясницу хватался. Должно быть, его прошлой ночью неплохо так отымели.       – Этой женщине следовало бы язык с мылом прополоскать! – сконфуженно пробурчал Гастион.       – А где ж, к слову, твой голубочек? – поинтересовалась Корвина и заглянула ему за спину в надежде отыскать вечного сопровождающего. – Неужели без него пришёл?       – А разве он пёс, чтобы его на поводке за собой таскать? – усмехнулся Леон.       – Не пёс, конечно, но больно уж сладенький. Не отказалась бы ещё раз повидать, – расхохоталась проститутка. – Ты уж не ревнуй, милый. Мы тут красивых мужчин нечасто видим. А если они нам ещё и за пустую треплю языком монеты подкидывают, так тем более рады будем. Так зачем к нам пожаловал?       – К Морбеллю заглянуть, так сказать, по-дружески, – честно ответил Леон. – Не знаете, дома ли он?       – А где ж ему быть? – развела руками Корвина. – Он в это время носа не кажет из дому. Всё боится, что кто-то его лицо увидит.       Леон поблагодарил женщину за ответ и торопливо направился к хижине Морбелля, надеясь, что Корвина не ляпнет вслед что-нибудь этакое, за что ему придётся краснеть. Благо путь к дому чёрного лекаря Леон всё ещё помнил. Не хотелось бы слепо шататься по улочкам пригорода.       – Предполагаю, что без неуместных шуток Данталиона здесь не обошлось, –брезгливо фыркнул Гастион, поправляя очки.       – Верно предполагаешь. В то ещё неудобное положение меня поставил при нашем первом знакомстве с Корвиной, – пожаловался Леон с нескрываемым раздражением. – Назвал меня бессильным, засранец.       Гастион изогнул бровь, видя, в какую тонкую полосу сжались губы Леона.       – Тебе бы тоже не мешало промыть рот с мылом за подобную речь, – со вздохом констатировал он. – Ругаешься, как старый башмачник.       – Смирись, – с усмешкой отмахнулся Леон. – Тебе не повезло с ипостасью, друг мой.       Увидев бегущую вдалеке реку, Леон ускорил шаг и вскоре уже стоял у ворот дома Морбелля. С последнего визита сюда на острых кольях забора прибавилось черепов.       «Хорошо, что не человеческих», – подумалось Леону.       Перепрыгнув куст разросшейся крапивы, странник направился в палисадник. Он уже чувствовал прожигающий взгляд Морбелля сквозь зашторенные окна. Обходить посевы лекаря приходилось на цыпочках: не хотелось нарваться на его гнев за раздавленную сапогом ветку полыни или золототысячника. Их он любит всяко больше, чем тех птиц, чьи черепа были насажены на забор.       Стучать не пришлось: чёрный лекарь открыл прежде, чем Леон успел поднять руку.       – Неужели пришёл без своего спутника? – Кажется, чёрный лекарь был удивлён его появлению.       – И почему все думают, что я обязан таскать Рэйдена с собой? – закатил глаза Леон. – Я по личному делу к тебе.       – Ну что ж… – Морбелль, прихрамывая, отступил и пропустил юношу в дом.       Леон уже не испытывал прежнего дискомфорта. Знал, что Морбелль хоть и внешне пугающий человек, но весьма доброжелательный. Странник прошёл внутрь и устроился за столом, а Морбелль тем временем закрыл дверь на защёлку и похромал к нему.       – И какое дело привело тебя ко мне? – прямо поинтересовался Морбелль. Он устроился напротив и вытянул больную ногу, давая ей немного расслабиться.       – Знакомы ли тебе случаи, когда кто-то выживал от ранения клинком «Слёзы небожителей»?       – Раз спрашиваешь, значит, Владыка северных вод всё же отдал его вам, – хрипло усмехнулся лекарь. – Но по правде говоря, не слыхивал о подобном. Когда я был в услужении жрецом, Владыка говорил мне, что все боги пали от его острия. Никто не выжил.       – А говорил ли он тебе, ядом каких цветов он был отравлен?       – Тех цветов уже не сыщешь в Энрии, – пожал плечами Морбелль. – Верховная Амаймон повелела сжечь все их посевы сразу после смерти Первородной богини Велиаль. Но имя их всё ещё на слуху у каждого уважающего себя лекаря: ирсин фиолетовая, или как её по большей части называют в народе – Смерть небес.       Морбелль неторопливо поднялся, придерживаясь руками за край стола, и прошёл к набитому книгами шкафу. Рыская по пыльным полкам, он вытащил за корешок старую потрёпанную книгу и, отыскав нужную страницу, положил перед Леоном. На пожелтевшем от времени листе всё ещё хранил цвет рисунок мелкого соцветия. Видя столько раз рукоять клинка, Леон не мог не узнать их: аккуратные и изящные, но смертоносно острые лепестки насыщенного фиолетового цвета. Цветы были настолько прекрасны, что нельзя было даже помыслить о том, какую мучительную гибель несёт в себе их яд.       – От них есть противоядие? – поинтересовался Леон.       Морбелль нахмурился. Видел, что странник что-то утаивает, и всё же ответил:       – Противоядие от этих цветов они сами, но так как их нынче не сыскать, то можно сказать, что его не существует, – развёл он руками. – А на кой ты интересуешься цветами ирсин?       – Раз так, то навряд ли ты мне поможешь, – вздохнул Леон и поднялся, но прежде, чем он успел ступить хоть шаг, израненная ожогами рука Морбелля крепко сжала его запястье.       – Я чувствую твою боль, мальчик. Показывай, – твёрдо приказал чёрный лекарь.       Леон подчинился: скинул на стул пиджак и распахнул рубашку. Лицо Морбелля поражённо вытянулось, и он грузно осел.       – Проклятые боги, – выдохнул он. В голосе чувствовалась дрожь, но не от страха, какой обыкновенно должны испытывать люди, а от трепетного волнения перед новой загадкой человеческого существа.       Костлявая рука потянулась к груди Леона и коснулась краёв раны. Глаз, тот, что не был слепым, вспыхнул подобно жидкому серебру. Он просверливал дыру и вглядывался в самое нутро.       – Как это случилось?       Леон кратко пояснил, что произошло злополучной ночью. Вдаваться в подробности не было смысла: всё равно Морбелль помочь ему не сможет. Странник слушал заинтересованно, не отводил пугающего белизной взгляда. А когда тот закончил, со вздохом потёр лоб.       – Не зря мне при первой нашей встрече показалось, что за твоей спиной холод смерти стоит. И вправду, Самигина повадилась по пятам ходить, видать, желанная добыча для неё. Но боюсь, даже я не обладаю такими чарами, чтобы излечить это, – покачал головой он. – Твоё тело само залечит эту рану, но вот дух твой оно залечить не сможет. Эта боль будет преследовать тебя до самых полей Самигины.       – Это обнадёживает, – саркастично отозвался Леон.       – И всё же, – продолжил Морбелль, – помочь кое-чем я тебе могу. Не задарма, конечно. Травы у меня редкие водятся, что боль тебе облегчат и дух на время успокоят.       – Что значит «успокоят»? – усомнился Леон, опасаясь, что эти травы повлияют на его способности странника и Гастиона.       – Не переживай, – отмахнулся лекарь и стал рыться в склянках. – Я имел в виду лишь твоё душевное спокойствие. На дух странника они действа не возымеют. Хотя должен предупредить, что к безболезненной жизни легко привыкается. Чем чаще будешь их использовать, тем меньше сможешь без них существовать.       – Опиум? – предположил Леон.       – Твоя смерть мне на душу не нужна, она сама к тебе нагрянет рано или поздно, потому и опиумный мак тебе давать не стану. Как и сказал, травы у меня водятся более действенные и с меньшим вредом.       – И какую цену ты за них попросишь?       – Три золотых дэля и четыре серебряника, не меньше, – пожал плечами лекарь и с хитрым оскалом добавил: – За один лекарственный сбор.       – Цену своей работе ты знаешь, – нервно усмехнулся Леон.       – Я знаю цену чужому здоровью, а тебе оно ещё пригодится.       Леон вытащил из сумки кошель и бросил на стол отсчитанные деньги. Чтобы слишком часто не таскаться к этому мошеннику, решил прикупить травы на все монеты, что были. Не сказать, что он был рад с ними расставаться: придётся выдумывать вескую причину, чтобы оправдать опустевший кошелёк.       Морбелль неторопливо пересчитал взглядом монеты и лишь после этого положил перед странником бумажный свёрток, перевязанный бечёвкой. На лице Леона отразилось недоверие. Он не видел, что именно положил в него чёрный лекарь, но оставалось надеяться, что он действительно не собирается травить его.       За чашкой успокаивающего отвара Морбелль рассказал ему, как правильно использовать подготовленные им травы, но, когда Леон уже собирался уходить, вложил ему в руки ещё один свёрток.       – Это для Рэйдена, – пояснил лекарь и повёл плечами. – У меня не было подходящих трав во время прошлого его визита, но раз уж вы живёте в одном доме, не составит ли тебе труда передать их ему?       Леону даже не потребовалось подносить жёлтую бумагу к носу. Он сразу почувствовал сладкий запах трав, что Рэйден курил вечерами в гостиной. В воспоминаниях взыграл яркими красками поцелуй, случившийся в ночь после осеннего бала, и тот дурман, что поспособствовал ему. В щеках закололо от прилившей крови, но Самаэлис не дал смущению взять верх. Он поблагодарил лекаря и поспешил уйти.       – А! Морбелль? – Леон обернулся, так и не дойдя до порога. – Мне не хочется, чтобы ещё кто-то узнал о моём визите к тебе…       – Увы, профессиональная этика запрещает разглашать информацию о проблемах моих клиентов, – успокоил мужчина, прежде чем Леон успел что-то добавить. – Но настоятельно рекомендую подумать дважды, прежде чем умалчивать подобное. Кто знает, сколько ты сможешь прожить с подобным увечьем.       – Потому и не хочу, чтобы кто-либо об этом знал, – уверенно ответил Леон.       Когда его спина скрылась за закрытой дверью, Морбелль сочувствующе покачал головой.       «Юность – пора геройского безрассудства», – подумалось ему.       Обжигающий кожу холод коснулся щеки, и Морбелль неторопливо развернулся. Он уже несколько минут чувствовал незримое присутствие, но не подавал виду. Теперь же неизвестный наблюдатель сам подал ему знак. Светлые глаза впились в притаившуюся в углу комнаты тень.       – Вам не стоит находиться здесь, тёмная мать, – угрюмо произнёс лекарь и посильнее закутался в свой старый потрёпанный плащ. – Я выполнил ваш наказ. Нет нужды следить за каждым моим шагом.       – Отчего же мне не быть здесь, раз мой наказ тебе велено было исполнить? – с лёгким удивлением хохотнул голос. – В моих планах этому мальчишке уготована великая роль, так пусть продолжает жить, покуда воля моя добра к нему.       – Разве это добрая воля, когда вы сами оставили на нём клеймо грядущего безумства? – Слова Морбелля были вежливы, но тон, с которым он это сказал, выдавал внутреннее беспокойство.       – То, что ты называешь безумием, я называю шагом к принятию себя, – развела руками тень.       – Он ещё так юн, – поморщился Морбелль. – В его-то годы нести такую ношу? Не думается ли вам, что она окажется ему непосильна?       Во мраке её очертания сверкнула удовлетворённая улыбка. И лёгкий, почти девичий смех заставил Морбелля содрогнуться под силой своего звучания.       – Сейчас она для него тяжела, – согласилась тень, – но путь судьбы тернист, и однажды ему придётся принять это. Так повелели Создатель и Небесная матерь, так повелели мои сёстры и я. В нём горит огонь его рода, и его долг быть светочем новых небес, пока старые не сгорят дотла…