Странники

      Когда юноши вернулись в Кронхилл, золото заката медленно начало сменять холодом сумерек, а через тонкую пелену облаков стали просвечиваться блеклые крупинки звёзд. Викери и Джоанна дожидались их в поместье, ведя занимательную беседу в гостиной.       – Уже вернулись? – улыбнулась младшая Кассерген и жестом предложила им занять свободные места. – Я-то думала, что ты притащишь моего брата за шкирку, а вижу, что он на своих двоих пришёл, да и к тому же не сломанных.       – Ха-ха, ты, как всегда, очаровательна, сестричка, – отозвался Рэйден и тут же рванул к шкафу.       Но стоило ему отворить стеклянную дверцу буфета, как Леон резким движением захлопнул её перед его носом, едва не прищемив даймону пальцы.       – Хватит с тебя, – мрачно бросил Леон и проводил Рэйдена взглядом, пока тот, окончательно сдавшись, не усадил свою задницу на диван.       – Так, а где Черешенка? – поинтересовался Рэйден, развалившись по-хозяйски на подушках. – Ещё не вернулась?       Джоанна покрутила головой.       – Отправьте ей кто-нибудь весточку, – устало прикрыл глаз Рэйден.       Леон взмахнул рукой. Сверкающие искры засияли на ладони, собираясь в серебряную карту. Перехватив её двумя пальцами, странник поднёс её поближе к губам.       – Николь Аверлин. Душа честного человека подобна капле воды: прозрачна и податлива, – назвал пароль для связи Леон и, когда карта отозвалась едва заметным блеском, продолжил: – Николь, возвращайся. Есть разговор.       Размениваться на вежливые речи Леон не стал. Изложил коротко и по существу. Амон вспыхнул сиянием и вновь растворился в воздухе, унося с собой послание. И присоединившись к друзьям на диване, Леон принялся ждать.       – Рэйден, я всё хотел спросить, – изогнул рыжую бровь Викери и наклонился вперёд, упирая локти в колени, – мне понятно, почему ты зовёшь меня Рыжиком, но почему Николь – Черешенка?       Кассерген приоткрыл глаз, взглянул на Викери и лениво закрыл его обратно.       – На вид такая сладенькая, но кислит неимоверно, потому что ещё не спелая, – без интереса ответил Рэйден.       – Какой толк вообще в этих прозвищах? – закатил глаза Леон.       – Во-первых, потому что мне нравится дразнить людей. Такова моя натура, – пожал плечами Рэйден. – Во-вторых, я хотел избежать неловкой ситуации. Однажды я едва не назвал Николь именем Кроцелл. Не хотел, чтобы вы считали, будто я продолжаю видеть в вас своих почивших друзей. А потом это просто вошло в привычку.       – То есть всё дело в твоём языке без костей? – хохотнул Викери.       – Что поделать… В старости людям охота языком потрепать. – Даймон закинул руки за голову и с ухмылкой покосился на Реймонд-Квиза.       – Приятно знать, что ты осознаёшь величину своего возраста. Не думал, что тебе пора на божественную пенсию? – продолжил насмехаться Вик.       – С вами на мирное существование надеяться не приходится.       – А боги вообще уходят на покой? – серьёзно задумалась Джоанна.       – Немногие, – ответил Рэйден. – Божества могут отдать своё место преемнику и занять позицию сведущего наставника. В этом случае они лишаются своего титула и места в пантеоне, к ним обращаются только в случаях, когда требуется совет более опытного небожителя. Бывали и случаи, когда боги просили дозволения у Троицы небесного суда и прародителей, чтобы их души обрели смертное спокойствие. В таком случае они отрекались от своего бессмертия и дара прародителей и возвращались на землю доживать свой век, как смертные.       Звук открывающейся со скрипом входной двери расшевелил ребят, а вскоре в гостиной показалась Николь. Её волосы были в беспорядке: наспех собраны лентой в хвост, а на рубашке темнело застиранное пятно, так и не успевшее высохнуть.       – Простите. Пришлось задержаться. Миссис Мёрфэс учила меня готовить ягодный пирог, – с восторженной улыбкой прошагала она на середину комнаты.       Подняв стоящий на столике стеклянный графин, она налила себе в стакан воду и пристроилась рядом с Викери.       – Ты же не любишь готовить, Николь, – с усмешкой напомнил Леон.       – Мне это известно и без тебя, – буркнула странница, – но миссис Мёрфэс попросила ей помочь. Ты и бы и сам захотел, если бы попробовал её пироги. Они такие вкусные! К слову, она и вам передала угоститься.       Николь распахнула бумажный пакет, и сладкий аромат выпечки вмиг окутал комнату. Невозможно было удержаться, чтобы не попробовать. Джоанна побежала на кухню, чтобы приготовить чай, а Вик и Леон, не дожидаясь, выхватили по кусочку из пакета. Пирог словно таял на языке, оставляя сладко-кислое послевкусие ягод.       Прикрыв глаза, Леон довольно промычал. Этот вкус невольно напомнил ему о маленькой старой кухне пансиона; о том, как миссис Биккель отрезала ему кусок горячего только вытащенного из печи пирога, а он спешно запихивал его в рот, боясь, что мадам Тулле заметит.       – Эй, возьми себе свой! – возмутился Леон с набитым ртом, когда Рэйден с хитрющей ухмылкой потянулся к куску в его руках.       Но даймон аккуратно стёр с уголка его губ алую каплю ягодной начинки и облизал палец.       – Вкусно, – причмокнул губами Рэйден.       Леон шокировано замер и немного погодя смущённо прикрикнул:       – Болван!       Он опустил голову и продолжил есть свой кусок пирога, но даже это не скрыло от ребят то, как он покраснел. Его щёки и уши стали походить цветом на начинку пирога.       – Наш Леон такой очаровательный, когда смущается, – захихикала вовремя вернувшаяся в гостиную Джоанна и поставила на стол поднос с горячим чайником.       – Точно-точно! – ехидно поддакнул Викери. – Такой лакомый кусочек, что скоро самого съедят.       – Захлопни костную коробку, Вик! – процедил сквозь стиснутые зубы Леон.       Викери, ничуть не обидясь, громко рассмеялся.       – Ладно, будет вам, – пресёк веселье Рэйден. – Я собрал вас здесь по иному делу. Мне удалось узнать, как Этан Самаэлис вернул память странникам ордена.       – Ты серьёзно? – удивленно покосился Викери.       – А ты думал, что я все эти дни только напивался? – насмешливо хмыкнул Рэйден.       – Вообще-то именно так и думал, – честно признался Викери.       Рэйден поднялся с дивана и подошёл к книжному шкафу. Пробежавшись беглым взглядом по корешкам книг, даймон вытащил с полки непримечательную книгу в твёрдом кожаном переплёте и, открыв на помеченной тонкой ленточкой страннице, бросил на стол, давая ребятам возможность взглянуть на написанное. Это оказался дневник Марлона Кассергена.       Первым пожелтевшие странницы пролистал Викери. Зрачки неторопливо пробежались по аккуратно выведенным строчкам. Местами прочесть было сложно – чернила поплыли, – но общую суть уловить всё же удалось. Его лицо вытянулось от удивления, глаза вновь метнулись к даймону.       – Гипноз?       – С помощью него Этан вводил странника в транс, при котором его душа уступала часть своего сознания духу первой ипостаси. Пребывая одновременно в сознании, их энергии смешивались под действием амона, что позволяло страннику увидеть прошлое своего божества.       – Это же хорошо? – спросила Николь, пробегаясь взглядом по лицам друзей. – Если воспользуемся этим способом, Леону не придётся использовать на нас свой дар.       – Всё не так однозначно, Черешенка. – Рэйден со вздохом опустился на подлокотник дивана. – Бессмертная душа божества априори сильнее смертной души странника. Как я и говорил однажды: дух имеет свой разум и свои мотивы помогать или мешать.       – Что ты имеешь в виду, Рэйден?       – Боги весьма эгоистичны в своих желаниях. Не все из них хотят уходить в небытие, отдавая свою божественность смертному перерождению. Пробуждение обеих душ ломает завесу, отделяющую их друг от друга, и если первая ипостась желает занять новое тело, то она подавляет странника.       – Кроцелл и Роновери не станут этого делать. Как главы небесного суда они чтят законы мироздания, а потому не будут противиться перерождению.       От неожиданности Леон вздрогнул и неуютно сгорбился, напуская вид, будто изучает записи в дневнике Марлона Кассергена. За те несколько дней, что ему пришлось прожить с духом Гастиона в сознании, он так и не привык к его внезапным появлениям. А вот сферон, кажется, чувствовал себя предельно спокойным. Он прошёлся по комнате, провёл пальцами по шершавым книжным корешкам, плотно втиснутых на полке шкафа, и обернулся на Самаэлиса. Он точно знал, что за мысли терзают его, но предпочитал ждать, пока тот сам задаст вопрос.       С задумчивым выражением лица Леон потёр подбородок и покосился на Гастиона.       «Ты уверен в этом? Думаешь, что за семьсот лет они не поменяли своего решения?» – неуверенно вопросил он.       – Абсолютно, – не раздумывая ни секунды, кивнул сферон. – Если бы небесный суд был столь некомпетентен в решениях, Кроцелл никогда бы не нарекли даймоном честного суда.       У Леона не было причин не доверять Гастиону. Всё же он знал богов лучше него. И всё же малая толика сомнения присутствовала.       Разговор со сфероном прервал Рэйден. Он вновь поднялся и с неохотой продолжил излагать свои домыслы:       – Нельзя отрицать, что способ Этана может сэкономить нам время, но он же несёт в себе определённые риски. Мало просто вспомнить ипостась, нужно суметь её принять. Те, кто были к этому не готовы, были обречены жить с раздробленным сознанием, отчего начинали путать реальность с прошлым своего божества. В конечном итоге странники либо становились одержимы мыслью о том, что они сошли с ума, либо кричали о своём величии во всю глотку, что делало их безумцами в глазах других.       – Тогда что нам делать? – настороженно поинтересовалась Джоанна и взволнованно смяла ткань юбки, отчего на ней появились острые заломы.       – Мне не хочется этого признавать, но первоначальный план надёжнее, – покачал головой Рэйден. – Если Леон станет проводником между амоном и странником, то сможет вытянуть определённое воспоминание ипостаси, не рискуя сломать сознание Викери и Николь.       – Однако от этого может пострадать сам Леон, – нахмурился Викери.       – Перестаньте переживать обо мне, – отмахнулся Леон. – Я уже проходил через это, смогу и снова.       – Перестанем, когда ты сам начнёшь это делать, – раздражённо парировал Вик. – А то как неразумное дитя, дай повод, так сразу геройствовать!       – А у тебя есть другие варианты? – откинулся на подушки Леон и сложил руки на груди, глядя на друга из-под нахмуренных бровей. – Может, ты предпочитаешь прожить оставшуюся жизнь в лечебнице или будешь ждать, пока твой дух и амон сочтут, что ты готов принять свою ипостась?       – Прекратите! – одёрнула нарастающую ссору между юношами Джоанна и обернулась к брату: – Рэйден, что ещё писал отец об исследованиях Этана?       – Немного. В своей работе Этан лишь предполагал, какие этапы должен пройти странник, чтобы вознестись вновь в небесные чертоги, – ответил даймон. – Первый этап заключается в том, чтобы с помощью амона вспомнить ипостась и её жизнь. Второе, это принять божественность, соединив обе души – странника и божества. Но в чём заключается слияние, Этан так и не узнал: Грехи убили пробудившихся во время резни. Ну и третий, переродиться и вознестись.       – Астарот сказала, что для перерождения нужна небесная вода, – вспомнила Николь.       – Да, но, чтобы её достать, нужно вернуть тебе память Кроцелл. Только она знала, где находится благословлённый Создателем и Небесной матерью источник бессмертия, называемый Святыней.       – Но ведь божества возносились и обретали бессмертие и до появления Кроцелл. Значит ли это, что может быть иной способ? – поинтересовался Леон.       – До назначения Троицы небесного суда этим занимались прародители. – Рэйден уставился в окно. – Но после случившегося с Первородной богиней Велиаль они оставили даймонов и сферонов и передали бразды правления Высшим богам, а на Кроцелл возложили обязанность быть судьёй небес. Навряд ли они решат объявиться спустя столько лет только для того, что переродить ваши души.       Рэйден замолчал, оставляя в комнате тягучее послевкусие раздумий. Пробившийся в комнату луч уходящего солнца ласково коснулся щеки даймона, и тот, прикрыв глаза, попытался насладился его теплом. С ресниц на бледную кожу упала тень и задрожала. Каким бы сильным и спокойным ни пытался казаться даймон, сейчас он выглядел подавленно. Его всё не покидало предательски отвратное чувство чего-то грядущего, чего-то, с чем он справиться не в силах. Это тяготило.       – Давайте закончим на сегодня, – поднялась с дивана Джоанна и бросила обеспокоенный взгляд на брата. Видела, что что-то неладное творится на его душе.       Впрочем, это видели и все остальные, поэтому противиться предложению не стали и спешно покинули комнату. Только Леон не смог заставить себя уйти. Он остановился у самых дверей, но рука замерла, так и не прикоснувшись к холодному дереву.       – Тебя что-то беспокоит?       Рэйден отвёл взгляд от вида за окном и устало улыбнулся.       – Ничего существенного.       – Лжёшь и не краснеешь, – проворчал Леон и подошёл к даймону.       – Лгу, – с печальной усмешкой согласился Кассерген. – Меня тревожит предстоящая встреча с Заганом. Боюсь, что, когда он спросит меня о причине, я обязан буду признать, что не могу сберечь тебя в нынешнем обличии. Мне страшно, что, приняв божественность, я вновь стану тем, кто не достоин твоей вечности.       – Рэйден, божественность – лишь привилегия, оружие в твоих руках. Она не способна изменить то, кем ты являешься.       Рэйден посмотрел на него с удивлением. Казалось, увидел в его чертах что-то новое, чего никогда прежде не замечал. Это заставило его невольно придвинуться ближе к страннику. И Леон, хоть и чувствовал близость, не отодвинулся.       – Позволь мне? – с тихой мольбой в голосе попросил Рэйден.       – Позволить что?       Рэйден нежно прикоснулся к его руке. Дрожь пробежала в том месте, где проскользили его пальцы. Они спускались всё ниже и ниже, пока наконец не обхватили запястье, и большим пальцем Рэйден неторопливо погладил тонкие ветви вен, проглядывающиеся через нежное полотно кожи.       Леон не противился, только наблюдал, как он поднял его руку и уткнулся щекой в ладонь. Кожа даймона была нежной, словно бархатный лепесток розы после утреннего дождя, а ладони Леона – жёсткие и мозолистые. И тем не менее Рэйден наслаждался этим прикосновением. От Леона пахло резким запахом древесной смолы и выпечкой, что недавно лежала в его руках. Такой приятный и родной запах.       Рэйден наклонил голову и уткнулся носом в пальцы. Губы оставили почти невесомый след в центре ладони, а потом спустились ниже и прикоснулись к внутренней стороне запястья. И лишь тогда Рэйден вновь поднял на Леона глаза. У него замирало дыхание от вида лёгкого смущённого румянца на щеках юноши, заходилось быстрее сердце, когда растерянная искра блуждала в его зрачках. Он знал, что Леон чувствует всю его откровенность через пробежавшее тонкой нитью тепло меж их сердцами.       – Ты можешь представить, каково быть божеством, которое не смогло спасти свою семью? Ни тогда, ни после, ни сейчас, – полушёпотом произнёс он, вглядываясь в пучину фиалкового золота глаз Леона. – Я стольких потерял, что научился принимать это, как должное, но теперь… Теперь я не желаю быть этим божеством. Я хочу стать тем, кто будет достоин твоей вечности. Тем, кто не потеряет тебя, даже если придётся потерять самого себя.       – Ты говоришь глупости, Рэйден, – на выдохе ответил Леон, поражённый серьёзностью его слов. – Тебе не нужно терять себя, чтобы быть достойным моей вечности. Я ведь уже и так отдал её тебе.       – Не до конца, мой принц...       Рэйден легонько поцеловал его в лоб и отстранился. Он не стал дожидаться ответа Леона. Отвесив наигранный поклон, он скрылся в коридоре, и, судя по его довольной улыбке, гнетущее чувство всё же его покинуло.       Леон остался стоять в одиночестве, но так и не смог отвести взгляда от открытой двери, через которую удалился даймон. Он неловко потёр лоб, всё ещё ощущая теплый след губ, и невольно рассмеялся. Рэйден умел застать его врасплох своими речами.       – Признаться, – задумчиво произнёс Гастион, всё это время предпочитающий скрывать своё присутствие в комнате, – за всю свою долгую жизнь мне впервые удалось увидеть Данталиона по-настоящему счастливым.       – Тогда, должно быть, ты был слеп, ведь он всегда был счастлив рядом с тобой, – обернулся на него Леон и направился в коридор.       – Возможно, я просто был не тем, кому уготовано стать его счастьем, – тихо усмехнулся Гастион, и его силуэт растворился в воздухе цветной дымкой. * * *       Глубокая ночь стояла непроглядной тьмой за окном. Звёзды скрылись за дымом небосвода, а слёзы облаков стекали на землю яростными каплями и, подхваченные буйным ветром, ударяли об оконное стекло. Этот монотонный стук усыплял. Леон клюнул носом лежащую на коленях книгу и резко выпрямился. Нет, спать было нельзя!       – Зачем ты измываешься над собой? – Шум его внезапного пробуждения заставил Гастиона отвлечься от чтения и обернуться.       Леон устало вздохнул и спустил ноги с подоконника.       «И как он не устаёт читать одно и тоже изо дня в день?» – подумалось Леону.       Гастион уже пару дней вчитывался в пропитанные старостью пожелтевшие страницы. Книга была древней: вместо кожаного переплёта плотная бумага, корешком служили плотно переплетённые нити, прошитые через обрез блока, изгибы чернил на бумаге написаны вручную.       – Что ты читаешь? – Леон заглянул за плечо Гастиона.       Тексты были на высшей энрийской речи, но из-за кудрявого почерка автора прочесть он не смог. Оставалось только надеяться на честный ответ сферона.       – Свод небесных правил, – ответил Гастион и продолжил чтение. – Эта рукопись была написана лично мной.       – Тебе настолько было скучно в небесных чертогах?       – Не назвал бы это скукой. Правила одинаковы для всех. Эта рукопись – последствие моей ошибки, поэтому я предпочёл сохранить еë, чтобы не допустить повторения. Тебе тоже придётся изучить эти правила, если хочешь стать божеством.       – Уволь меня от этого, – отмахнулся Самаэлис. – Никогда не любил правила. Им свойственно ограничивать свободу человеческого мышления.       – А ещё привносить в жизнь порядок и стабильность, – захлопнул книгу Гастион. – Раз уж я ответил на твой вопрос, то будь добр ответить и на мой.       – Хочу изучить побольше легенд о божествах, чтобы понять причину их вознесения, – помахал книгой Леон.       – Навряд ли отсутствие сна поможет тебе с этим, – с укоризной произнёс Гастион.       – Тогда, может, ты поможешь? – пробурчал Леон и плюхнулся на кровать. – Все вознесения богов проходили через Троицу небесного суда, кому как не тебе знать об этом?       – Не мне быть устами чужого прошлого, – непреклонно покачал головой сферон. – Да и поиск причины в жизнях иных не поможет тебе предугадать путь, который проложен Великой Фуркас.       – Тогда, может, ты расскажешь о жизни своей? – не унимался Леон.       – Мне нечего тебе рассказать. Я никогда не возносился, потому как был рождён на небесах.       – И кем были твои родители? – Леон заинтересованно поджал ноги и пытливо уставился на божество.       Гастион отложил книгу на стол и потёр раскрасневшуюся переносицу. Меж бровей залегла глубокая складка нарастающего раздражения, но так как избежать расспросов он всё равно бы не сумел, пришлось встречать их с предельной откровенностью:       – Никогда не знавал их. Дардариэль говорила, что они совершили ужасное прегрешение перед Создателем и Небесной матерью, и потому их низвергли с небес и обязали влачить никчёмное существование и отмаливать грехи. По её словам, прародители рассудили, что новорождённый невинен перед деяниями своих родителей, а потому меня оставили в небесных чертогах.       – И ты никогда не пытался разузнать о них? – удивился Самаэлис.       – Пытался, – честно признался Гастион и вздохнул, – но меня воспитывала Дардариэль, а она не тот человек, который любит предаваться прошлому. Она говорила, что не хочет, чтобы другие боги знали, чей я сын, иначе это изменит их мнение обо мне. Таков был указ Создателя и Небесной матери, и я не посмел ослушаться. Когда я достиг зрелости, Создатель за мою покорность нарёк меня судьёй небес.       Леон восторженно захлопал глазами.       – Он сам лично снизошёл?       Но Гастион тут же умерил его пыл.       – Даймоны и сфероны не видывали прародителей со времён гибели Первородной богини. Все их указы озвучивали Высшие боги. Через их уста прародители повелели даровать нам благословение решать судьбы богов.       – И ты веришь Дардариэль? – Странник нахмурился. – Веришь, что она говорила правду о твоём прошлом?       – Тогда верил. – Гастион откинулся на стул и запрокинул голову, пронзая не моргающим взглядом потолок. – Я был юн, неопытен и наивен. Я верил, что чувства Дардариэль по отношению ко мне чисты. Я хотел иметь мать, которой был лишён с рождения. Но сейчас сомневаюсь, что хоть одно слово из её уст было правдивым. Ведь будь оно так, она бы ни за что не позволила мне наложить на себя руки.       – И что нам делать? Как мне пройти твой путь становления божеством, если ты никогда не возносился? – Леон взвыл от безнадёжности и уткнулся лицом в подушку, заглушая вопль.       – Ты думаешь о том, как переплыть море, забывая о камнях, что устилают дорогу к нему.       – Твои метафоры нисколько не помогают, – недоумевающе покосился на него Леон.       – То, что ты думаешь, как принять божественность, забывая о том, что для начала стоит вспомнить прошлое ипостаси, – повёл плечами Гастион и ловко поправил сползший шёлковый рукав одеяния. – Подобно гипнозу, коим пользовался твой отец, клинок сломал завесу между нашими душами, и теперь я могу открыть тебе свою память. Но лишь отрывками. Иного твой разум может не выдержать.       – К дьяволу предостережения, – отмахнулся Леон. – Если это поможет поскорее избавиться от клятвы с Эйреной, то я согласен. Мне претит одна только мысль, что я буду собачкой на её коротком поводке.       – Будь по-твоему, – со вздохом согласился Гастион.       Сферон поднялся. Каждый его шаг был преисполнен парящей лёгкостью – он едва касался носками пола, – но в то же время был твёрд и быстр. В один рывок он оказался перед Леоном и вжал пальцы в центр его лба. Радужка полыхнула золотым сиянием, встречаясь с разноцветными глазами странника, и в этот миг голову юноши пронзили тонкие иглы. Виски запульсировали, вена на лбу вздулась так сильно, словно сейчас лопнет.       Леон стиснул зубы, подавляя желание закричать. Попытался схватиться за руку Гастиона, но напряжённые пальцы прошли насквозь. Однако прикосновение сферона он чувствовал явственно. Ощущал, с каким напором пальцы вжимаются в его череп, обдавая горячим воздухом и оставляя обожжённый отпечаток на коже.       Разум заволокло густой пеленой, и Леон безвольно опустился на простыни, погружаясь в пучину чужих воспоминаний.