Странники

      Лестничные пролёты сменялись один за другим, плывя в глазах белоснежными волнами. Ножки в изящных тёмно-коричневых начищенных до блеска сапожках скользили по мраморным плитам, и Гастион едва не сбил с пьедестала одну из древних ваз, в которую по легендам Небесная матерь пролила свои слёзы счастья и разбрызгала по энрийской земле, создав озёра и реки. Страшно представить, что сделала бы с ним наставница, если бы хоть одна трещинка разрезала столь прекрасный голубой рисунок небес на фарфоре. Но мальчишка успел вовремя уцепиться за широкие перила и сменить направление.       – Молодой господин! – негодующе закричала ему вслед девушка-сферон и устало схватила губами воздух. На её молоденьком чарующем лице застыла гримаса неподдельного гнева. – А ну сейчас же вернитесь! Наставница будет искренне разочарованна вашим поведением!       Но Гастион лишь расхохотался на её предостережение и ловко спрыгнул на следующий пролёт. Возвращаться в свою обитель не хотелось. Сферон Столиас сдерёт пять шкур за самовольный побег с занятий, но сил выносить монотонный бубнёж уже не было. Богиня была столь скрупулёзна и нудна, что от её лекций хотелось повеситься на простынях.       Мальчик пробежал ещё несколько коридоров, прежде чем остановиться. Криков и стука каблуков надсмотрщицы не было слышно. Должно быть, притомилась от погони за ним и решила сразу идти к госпоже Дардариэль. Вот только Гастион знал, что наставница ничего ему не сделает. У неё были куда более важные дела, чем ругать несносного мальчишку за прогулы.       Сбавив шаг, Гастион неторопливо поплёлся по небесным чертогам. Ему нравилось гулять меж высоких сводов, вглядываясь в облачное небо, устилающее потолки. Ночью его усыпали звёзды, днём оно сияло солнечными переливами или темнело от надвигающейся на земли Энрии бури, а иногда с кучевых облаков падали маленькие сверкающие снежинки и, не долетая до пола, рассыпались искрами. Зрелище восхитительное, но редкое для небес и Энрии.       – Гастион? – удивлённо окликнуло его божество и доброжелательно улыбнулось. – Опять сбежал от Столиас? Эта сычица опять замучила своими речами?       – Владыка Заган! – испуганно вскрикнул Гастион и склонился в резком прямом поклоне.       Мужчина в чёрно-золотых одеждах остановился перед ним и небрежным жестом смахнул с плеча длинную прядь тёмных волос.       – Будет тебе, – расхохотался Высший бог. – Не стану выдавать тебя. Мне и самому бывают утомительны лекции Столиас. Аж спать под них тянет, – и он наигранно зевнул, прикрывая рот ладонью.       Гастион захихикал. Владыка Заган был одним из самых приятных богов небес. Весёлый, понимающий, добрый – он всегда защищал его перед Дардариэль, когда приходил черёд наказаний за неподобающее поведение.       – Сферон Столиас читала мне лекцию о великих деяниях смертных. Скука страшная! – возмутился Гастион и пошёл рядом с Заганом, стараясь поспевать за его широкими шагами. – Боюсь, я умру раньше, чем она закончит пересказывать свою книгу. Разве интересно изучать примитивные изобретения смертных, когда столько интересного творится на небесах?       – Ты ещё юн, чтобы понять прелести смертной жизни, Гастион, – лучисто улыбнулся Заган. – Людям свойственно жить одним днём, потому как они не знают, когда за ними придёт Первородная богиня Самигина. Нам – богам – сложно понять это, ведь что бы мы не делали, смертные будут всегда помнить наши деяния, а для них это важная часть существования – быть уверенными, что потомки не забудут их.       – Вы ведь и сами когда-то были человеком? – Гастион завёл руки за спину и помял пальцы: был не уверен, что ему можно интересоваться подобным. – Значит ли это, что и вы однажды пытались оставить свой след в человеческой истории?       – Да, – кивнул Заган, – и как видишь, весьма удачно. В моё время Энрия была неспокойна, как, впрочем, и всегда. Большинство богов пантеона вознеслись только благодаря пролитой крови, и ещё столько же вознесётся по этой же причине.       – Но почему именно так? Разве, чтобы стать божеством, обязательно быть убийцей?       И Гастион тут же осёкся и укорил себя за длинный язык. Из-за своей прямолинейности сболтнул лишнего. Оскорбить Высшего бога – это проступок, достойный заточения в тюрьме Андры. Нет страшнее кары: прожить несколько сотен лет за решёткой на грани мира смертных и царства Самигины, где твоё бессмертие медленно сходит на нет, после чего даже божества умирают, подобно смертным.       Но видя его испуганное лицо, Заган лишь прыснул со смеху в кулак и, остановившись, потрепал мальчишку по волосам.       – Занимательное предположение, но не совсем точное. Божества возносятся по разным причинам. Кто-то совершил что-то достойное для всего мира, кого-то избрали за необычайные таланты, а кто-то готов был пожертвовать всем, чтобы защитить то, что ему дорого. Я относился к последним. Будучи смертным, я видел смысл жизни лишь в защите своей родины, стал прославленным военачальником, о котором люди слагали легенды. Я вёл людей на верную гибель, но они продолжали петь песни, восхваляющие моё величие, – настолько они верили в меня. В те времена смертные не знавали иных богов, кроме Создателя, Небесной матери и Первородных богинь, но ставили меня на одну ступень с ними, хотя это и было весьма высокомерно с их стороны. Куда мне до прародителей? Однако именно их вера убедила Создателя и Небесную матерь вознести меня и приписать к достойным. Теперь понимаешь, насколько смертные особенные для богов? Мы никто без них. Без их веры богов бы не существовало.       Гастион призадумался и понимающе кивнул.       – Сферон Столиас однажды заставила меня прочесть книгу о становлении богов. Смертные действительно слагали о вас дивные истории. Там говорилось, что вас прозвали Золотым Венцом Поднебесья.       – Это один из немногих титулов, что присвоили мне смертные, – ответил Заган, в задумчивости потёр точёный подбородок и расхохотался, словно вспомнил что-то очень приятное. – Помнится, меня ещё называли Золотым Генералом за многочисленные победы и Распутным Пороком за чрезмерную любовь к наслаждениям. – Он ухмыльнулся и покачал указательным пальцем. – Только не говори Столиас, что я рассказал тебе это, а то посчитает, что я развращаю твой разум такими подробностями. Она не любит, когда всплывает скверная правда о богах.       – Я уже достаточно взрослый, чтобы знать это! – обиженно поджал губы Гастион. – К тому же кто из богов и смертных не слышал о вашей любви к вину и женщинам.       – И вправду уже взрослый, – хохотнул Заган и наставнически положил руку на плечо мальчика. – И всё же, если решишь познать жизнь смертных, то нет ничего лучше, чем увидеть всё наяву. До меня дошли вести, что сегодня люди Элеттеля празднуют День почитания. Многие божества хотят спуститься к ним в смертном обличии, чтобы насладиться торжеством. Можешь попросить Столиас сопроводить тебя.       – Сферон не любит торжества, да и наверняка накажет меня за то, что сбежал с занятий, – развёл руками Гастион и понуро опустил плечи. Признаться, у него действительно появилось желание узнать больше о смертных после разговора с Заганом, но и жестокую реальность он умел принимать стойко: Столиас ни за что не позволит ему покинуть небеса.       Заган присел на корточки и сжал его плечи, согревая тёплой улыбкой.       – А ты попробуй, – поддержал он. – Столиас не так сурова, как может показаться. Если проявишь настойчивость, она не сможет устоять перед твоим очаровательным личиком.       Заган ущипнул его за щёку, распрощался и пошёл по своим делам, провожаемый удивлённым золотым взглядом мальчика. Терять Гастиону было нечего. Собрав решимость в сжатые кулаки, он бросился по хитросплетённой цепочке коридоров. Как он и предполагал, Столиас мирно дожидалась его у основания лестницы, притаившись на бортике фонтана с книгой. Терпения ей было не занимать: порой она сидела здесь по полдня, ожидая, когда молодой господин соизволит вернуться с покаянной, но сферон никак не ожидала, что это произойдёт так скоро. Она вскинула голову и окинула мальчика суровым взглядом, от которого прошибало холодным потом.       – Соизволили вернуться, молодой господин? – Слова резали не хуже ножа, выпуская кровь из тела.       – Я понял, что был не прав, сферон Столиас. – Гастион склонился в поклоне и виновато опустил голову, надеясь, что уважительный жест поможет размягчить холодное сердце надзирательницы.       Столиас удивлённо приподняла светлую бровь.       – И что же заставило вам пересмотреть своё поведение, молодой господин? Не вы ли полчаса назад кричали об утомительной скучности моего преподавания?       – Мне подвернулась удача повстречать Владыку Загана, – признался Гастион, придавая голосу более восхищённый тон. – Разговор с ним дал мне понять, что я излишне пренебрежительно относился к смертным.       – Владыка Заган? – Сферон удивлённо потёрла подбородок. – Не ожидала от него такого.       – Он посоветовал мне попросить вашего дозволения спуститься на празднество в Элеттеле, чтобы получше понять души смертных. Говорят, там сегодня почитают богов, и весь пантеон спустится, чтобы поучаствовать в торжестве.       – Так вот оно что, – вздохнула Столиас и прикрыла глаза. – Боюсь, вынуждена отказать в вашей просьбе.       – Почему? – несдержанно воскликнул Гастион. – Разве не вы сегодня хотели научить меня уважению к деяниям людей?       Столиас отложила книгу на бортик фонтана и устало потёрла переносицу. Перебранки с Гастионом порой излишне утомляли.       – Ваша наставница строго запретила вам ступать на земли Энрии, пока вы не достигнете совершеннолетия, – строго произнесла она. – Я не смею ослушаться приказа Верховной Амаймон.       Гастион обиженно поджал губы и стиснул кулаки. Иного ответа он и не ожидал. Без дозволения Дардариэль он не мог и шагу ступить. И каждый из богов тотчас доносил ей, если юный бог осмеливался проявить самовольство.       Повинуясь Столиас, Гастион с понурой головой направился в свою комнату в обители Дардариэль. Он ещё не стал полноправным божеством, потому и собственной обители иметь не мог, но Верховная Амаймон любезно выделила ему один из домов в своей резиденции. Просторный, красивый, с огромной библиотекой и светлой спальней, но Гастион всегда чувствовал себя в нём одиноко, как птица в клетке. Среди богов у него не было друзей. Все они были намного старше него и воспринимали мальчика скорее как неразумное дитя, чем как будущего сослуживца. Дети же и вовсе сторонились: переживали, что случайно навлекут на себя гнев Верховной Амаймон, если ненароком обидят её воспитанника. Только с Владыкой Заганом он мог изредка поговорить по душам, в остальное же время его навещали только Столиас и Дардариэль.       – Я принесу вам ужин, а потом мы сразу приступим к занятиям, – предупредила Столиас, пропуская Гастиона в комнату, и сразу закрыла дверь за его спиной на ключ. Видать, боялась, что мальчик снова сбежит.       И правильно боялась. Оставаться запертым в четырёх стенах Гастион был не намерен. Когда шаги в коридоре стихли, он схватил один из свитков с печатью Верховной Амаймон, распахнул окно комнаты и выпрыгнул. Высота трёх этажей обители – ничто для бессмертного. Он взмахнул рукой, и сильный порыв ветра подхватил его и с нежностью опустил на белую щебёнку дорожки. Мелкие камешки разлетелись в стороны и плюхнулись в голубую гладь пруда, поднимая на спокойной поверхности круги.       Гастион настороженно огляделся. Сидящие в речном павильоне божества не обратили на беглеца никакого внимания: слишком уж были увлечены обменом любезностями друг с другом. Затянув покрепче пояс на шёлковом одеянии, Гастион стремглав помчался к Глазу Миров – порталу, что позволял божествам спускаться на земли смертных.       Открытый каменный свод был наполнен мощной энергией. От неё по коже пробегали мурашки, а вены наполнялись необузданной силой. Резьба на мраморных колоннах, окружающих круглый зал, рассказывала историю создания мира Создателем и Небесной матерью. Гастион часами мог рассматривать тонкие изгибы и разгадывать значение каждого изображения. Он знал историю сотворения наизусть и всё же находил интересным искать что-то новое для себя в холодном камне.       В центре зала стояла невысокая стела, расписанная словами на высшей энрийской речи, а над её остриём парил большой алый камень. Красные нити энергии переплетались кольцами вокруг него, излучая яркое сияние, что даже глубокой ночью светило подобно огненному зареву.       Облачённые в белоснежную броню двое хранителей сторожили Глаз Миров. Вид поблёскивающих копий заставил Гастиона нервно сглотнуть слюну. Проскользнуть мимо них было нелёгкой задачей, однако он не глупец, чтобы открыто лезть на рожон. Нужно было лишь отвлечь их внимание…       – Гастион? – удивился его появлению темноволосый хранитель. – Пришёл опять посмотреть историю сотворения мира?       – Я изучил её достаточно, чтобы знать, где и на какой колонне находится определённый временной отрезок, сферон Базин, – самоуверенно пожал плечами Гастион.       – И что же привело тебя? – поинтересовался другой хранитель с раскосыми узкими глазами цвета тёмного аквамарина.       – Сферон Столиас хочет показать мне торжество в Элеттеле, – соврал мальчик.       Хранители с подозрением переглянулись и сложили руки на груди, надеясь своими пронзительными взглядами вывести маленького бога на чистую воду, но Гастион держался уверенно: завёл руки за спину и хлопнул большими золотыми глазами, словно не понимает, почему они не верят ему.       – И где же сама Столиас?       – Она разрешила мне дожидаться её там, – развёл руками Гастион.       – Прости, малыш, но без разрешения от Верховной Амаймон мы тебя не пропустим, – покачал головой сферон Базин. – Такие уж правила.       – Так оно имеется. – Мальчик с невинным видом протянул прихваченный из обители Дардариэль свиток.       Печать с крокодильей головой не дала хранителям усомниться, и всё же они решили проверить содержимое. Гастион напрягся. У него будет всего мгновение, прежде чем они поймут, что это всего лишь трактат из личной библиотеки Дардариэль.       Базин медленно развернул свиток и вгляделся в рукописные слова. Его лицо растерянно скривилось, и в резком развороте он швырнул свиток на пол.       – Ах ты мелкий негодник! – разгневанно вскричал он. – Провести нас удумал?       Но Гастион уже со всех ног мчался к Глазу Мира. Ему оставалось всего несколько шагов, когда путь преградил другой хранитель, нацелив на него остриё копья.       – Отойти назад, мальчик, пока не поранился! – прошипел он.       Но Гастион предупреждению не внял. Он дёрнул рукавом, и в его ладонь опустилась длинная тонкая игла. На скорости она вонзилась точно в щель брони хранителя, пронзая сгиб локтя. Рука мужчины обессиленно повисла, и копьё со звоном упало на пол.       – Вот же поганец!       Но за обидное прозвище мальчик показал ему язык и, проскочив под боком, устремился к камню. Гастион ещё не так хорошо владел боевыми иглами, а потому их обездвиживающего действия хватило бы ненадолго. Хранителю нужно было лишь вытащить её, и тогда он вновь сможет атаковать его. Однако этого времени оказалось достаточно. Гастион подпрыгнул и, вцепившись руками в ребро камня, чётко произнёс:       – Элеттель!       Красные нити окутали повисшее на Глазе Мира тельце и растворили бледным призраком в воздухе, отправляя в незнакомые ему земли.       – Доложи Верховной Амаймон! – в ярости закричал Базин своему напарнику.       – Не нужно. Я уже сообщила ей.       В входной арке появилась хрупкая фигура Столиас. Вид был мрачнее грозовой тучи. С силой стуча каблуками по мраморным плитам, она подошла к Глазу Мира и вгляделась в алую искру, тлеющую внутри полупрозрачных стенок камня.       – Вас обдурил мальчишка! – разгневанно закричала она на хранителей. – Молитесь Создателю, чтобы Верховная Амаймон не лишила вас должностей!       Хранители понуро опустили головы. Осознание, что какой-то мальчик, что даже титул бога не заслужил, прорвался через их защиту, разбивало вдребезги самооценку.       – Отправьте за ним поисковый отряд, – скомандовала Столиас. – Скоро здесь появится Верховная Амаймон, и вам же будет лучше, если вы что-то предпримете до её прихода.       – А что будете делать вы, сферон Столиас? – озадаченно спросил хранитель.       – Я отправляюсь за ним, – мрачно предупредила Столиас и положила ладонь на камень, растворяясь в алой дымке энергии.       А в это время Гастион уже благополучно блуждал меж радостного потока людей. Он и не представлял, что город смертных может быть так же прекрасен, как и небесные чертоги. Высокие дома из белого камня были увешаны гирляндами из белых цветов и пузатыми фонарями из красной бумаги и расписанного шёлка.       На улицах играли музыканты, и, хотя их инструменты были стары и примитивны, нежели у небожителей, музыка находила отклик в душе Гастиона. Каждая нота дрожала на струнах души, разливая тягучие волны наслаждения. Мимо проходили девушки с вплетёнными в волосы лентами и в лёгких одеяниях, имитирующие одежды небожителей. Они с благими пожеланиями разбрасывали над головами прохожих лепестки, а радостные малыши прыгали вокруг и ловили ладошками цветы.       Проходя под дождём из белых лепестков, Гастион почувствовал, как что-то легко опустилось на его макушку. Проведя пальцами по волосам, мальчик посмотрел на ладонь. Меж его пальцев лежал цельный маленький цветок из пяти белых округлых лепестков.       – Боги благосклонны к тебе, молодой господин, – улыбнулась ему девушка с корзинкой и осторожно взяла его руки в свои. – Храни этот цветок, и боги никогда не отвернутся от тебя.       – С чего вы так решили? – искренне удивился Гастион. – Это ведь всего лишь цветок.       Девушка умилилась его невинному выражению лица. Её лицо стало ещё более круглым от широкой улыбки, а на пухлых щеках расцвел румянец.       – Такова традиция, молодой господин. Лепестки – это символ любви богов к нам. Если кому-то удаётся поймать целый цветок, это значит, что он любимец богов и баловень судьбы.       «Ну да, – уныло подумал Гастион, – стоит мне вернуться в небесные чертоги, и я сполна познаю всю любовь богов».       И всё же, чтобы не расстраивать милую горожанку, благодарно улыбнулся и спрятал цветок во внутренний карман одеяний.       – Я сохраню его, – кивнул он.       Девушка ответила добродушной улыбкой и ускакала дальше, преследуемая толпой резвящейся малышни, а Гастион пошёл дальше.       Он видел счастливых взрослых и наивных детей, что находили в празднике успокоение для собственной души, и наконец осознал, что имел в виду Заган, когда говорил о прелестях смертной жизни. Эти люди жили одним днём, наслаждались тем, что имели, в то время как боги теряли вкус к жизни, познав бессмертие.       Гастион потерялся в течении времени, пока заинтересованно рассматривал витрины, пестрящие вкусностями. Ему так хотелось попробовать смертные яства, но в карманах не было ни одного дэля – богам ведь деньги ни к чему. Вот и оставалось ему жадными глазами глазеть на то, как мастерица за прилавком выливала дивные фигурки из тонких нитей карамели. За сущие гроши она создавала настоящие произведения искусства. Это были поражающие своей детальностью звери, цветы, образы существ из диких народов. Столпившиеся у прилавка дети с открытыми ртами наблюдали за отточенными действиями мастерицы. Среди них был и Гастион. На небесах не было никого, кто творил бы подобное волшебство, воспользовавшись только карамелью, деревянной палочкой и ложкой.       – А ты чего желаешь, милый? – посмотрела на него пожилая мастерица, и Гастион вздрогнул и потупил взгляд.       – Простите, госпожа, но у меня нет денег, – смущённо пролепетал он. – Я лишь хотел понаблюдать.       – А какой толк наблюдать, если можно попробовать? – пожала плечами мастерица и усмехнулась. – Ты, видать, не здешний? По одежде и манере речи вижу, что не отсюда будешь. А раз без денег, то, стало быть, сбежал из богатого дома на торжество?       – Вы проницательны, госпожа, – улыбнулся Гастион. – Моя наставница строга и переживает за моё благополучие. До этого момента я и шага не ступал из родимого дома.       – Грустно тебе, должно быть, живётся, братец. Столько живёшь, и свету не разу не видывал, – пролепетал простодушного вида мальчик, порыскал по карманам и положил на прилавок монетку. – Тётушка, угостите и его карамелью. Нельзя, чтобы в праздник его грусть одолевала, а то боги разгневаются.       – Что ты, что ты! – неловко замахал руками Гастион. – Мне нисколечко не грустно! Разве я могу грустить после всего увиденного?       – Не противься, милый, – усмехнулась старая мастерица. – Ты его не переубедишь. Уж больно упёртый этот мальчишка. Говори, кого желаешь?       Гастион смущённо потёр затылок. Ничего на ум не приходило.       – А выбери ты, добрый маленький господин, – обратился он к мальчику. – Раз уж ты заплатил, то тебе и решать.       Мальчик задумался, немного помолчал, а потом, просияв, как маленькая звёздочка, поднял палец вверх и вскрикнул:       – Тётенька, а сделайте ему птичку, что делали мне в прошлый раз! Дивная птичка была!       Мастерица кивнула и, достав ложку из разогретой большой чаши, стала выводить на ровной плите рисунок. Сначала появились очертания птицы, потом прекрасные длинные перья. Гастион не мог отвести взгляда. Из уверенных движений мастерицы на плите родилась величественная волшебная птица, и в конце пожилая женщина усадила ту на тонкую длинную палочку.       – Это огниво-птица, – протянула ему готовую застывшую сладость мастерица. – Птица гордая, своенравная. В клетке она теряет своё сияние и чахнет, но стоит выпустить её на волю, как она своим теплом дарит этому миру свет, подобно солнцу.       – Благодарю, госпожа. Она великолепна! – поблагодарил Гастион. – И тебе спасибо, молодой господин. Но и мне хочется сделать подарок за твою доброту.       Единственной стоящей вещью, что находилась при нём, помимо шпильки в волосах, была брошь в виде пламени. Гастион снял её с рубахи и осторожно приколол на грудь мальчика.       – Я не могу принять это, братец! Это слишком дорогая вещь. – Мальчик хотя и противился, но продолжал взирать на брошь с восхищением.       – Можешь, – улыбнулся Гастион и потрепал мальчишку по тёмным небрежно торчащим волосам. – Это пламя небес. Оно даётся тому, чья душа светла, а помыслы чисты. Будешь носить его, и боги защитят тебя от любых невзгод.       – Братец очень добр, – счастливо улыбнулся мальчик. Он услышал женский оклик в толпе и заторопился к матери. – Я помолюсь за тебя в храме, братец! Надеюсь, однажды боги и тебе подарят шанс увидеть мир таким же прекрасным, как его видим мы с моей маменькой!       Мальчик помахал ему ладошкой и помчался к матери. Он едва не сбил её с ног и сразу стал гордо хвалиться подаренной брошью, а Гастион побрёл вдоль площади. Карамель хрустела на зубах и таяла на языке, оставляя сладкое послевкусие. Наслаждаясь леденцом, он не сразу заметил, как дивная птица улетела, оставив только тонкую палочку в ладони.       Вскоре толпа празднующих вывела его к главному храму. Люди по очереди преклоняли колени перед статуями Высших богов, усыпали их алтари цветами и фруктами, молились о здравии и счастье своих семей. Гастион и сам бы хотел попробовать сделать нечто подобное, но понимал, что стоит ему произнести молитву, как боги тут же услышат. Наверняка многие из них, приняв смертные обличия, уже разыскивают его.       Развернувшись, Гастион пошёл прочь от храма. Внезапно взгляд уцепился за знакомое лицо в толпе. Спина взмокла от накатившего ужаса. Он не мог ошибиться, это точно было смертное обличие сферона Столиас. Но не только он заметил богиню в толпе, она тоже увидела его.       – Молодой господин! – в праведном гневе закричала она и ринулась к нему.       Но Гастион не стал дожидаться кары и рванул со всех ног. Такой разгневанной ему ещё не доводилось видеть Столиас. Гастион сразу понял: поймает – накажет до самого совершеннолетия. Задыхаясь от непрерывного бега, Гастион юркнул в подворотню. Город он не знал и куда выведут его узкие улочки тоже. Оставалось надеяться, что Великая Фуркас не допустит, чтобы его настигло несчастье.       Элеттель медленно погружался в сумерки. Бумажные фонари загорелись над улочками города, заливая мостовые красным светом. Прижавшись спиной к холодной каменной стене дома, Гастион позволил себе отдышаться. Страх перед Столиас и спешащие ноги завели его в какие-то трущобы на самой окраине. Людей здесь было мало: большинство гуляло в центре и наслаждалось торжеством.       С наступлением темноты воздух стал более прохладным, и Гастион поёжился. Его шёлковые одеяния ничуть не согревали. Испуганно озираясь, мальчик попытался найти дорогу обратно в центр. Это место не внушало ему доверия. Те люди, что встречались ему, смотрели на него, как на кусок мяса. Сами они были не в праздничных одеяниях, а скорее в старых лохмотьях, что донашивали друг за другом не одно поколение. Гастиону стало страшно. Может, стоит всё же взмолиться Глазу Миров, чтобы он вернул его обратно на небеса?       И словно чувствуя его страх, за спиной раздался неприятный грубый голос:       – Глядите, кого занесло к нам! – Надменный хохот мужчины заморозил душу Гастиона, готовую испустить дух. – Эй, мальчишка, а ты из какой семьи будешь?       – Ты что, не видишь, олух? – рассмеялся другой. – Парнишка-то явно при деньгах. Личико смазливое, в шелка наряжен, явно из богатеньких будет.       – Что вам нужно, господа? – напряжённо поинтересовался Гастион и стал неторопливо отступать, не сводя взгляда с неотёсанных грязных мужланов вороватого вида.       – Слышал? Он нас господами назвал, – хмыкнул бандит и достал из-за пазухи нож. – Как думаешь, сколько выручим за мальца?       – С его-то личиком? – шутливо призадумался его друг. – Да за такого мешок золотых отвалят и не поскупятся. В услужении таких любят.       Глаза Гастиона заблестели. Его да в услужение? Знает он, что с такими молоденькими мальчиками делают в подобных местах!       Он хотел броситься прочь, но ноги не слушались. Гастион споткнулся на ровном месте и упал носом в пыль мостовой. Руки засаднило, но царапины быстро закрылись, не успев проронить ни капли крови.       Грязной рукой один из мужчин схватил его за хвост и дёрнул на себя. Волосы болезненно натянулись, и Гастион вскрикнул. Неровное лезвие ножа оказалось перед его горлом. Таким разве что дичь на части рвать, а не глотки резать.       – Снимай с него одёжку! – скомандовал оборванец с ножом. – Такую ткань продать можно втридорога.       Его напарник рывком сдёрнул кожаный пояс и наскоро стал стаскивать с мальчишки слои одеяний.       – Боги покарают вас за подобные бесчинства! – захлёбываясь в слезах, надрывно закричал Гастион и дрожащими руками попытался удержать одежду.       – Богам нет дела до таких, как мы, – хмыкнул бандит. – Они любят лишь тех, кто приносит им подношения.       Но как бы он ни сопротивлялся, противостоять двум взрослым смертным он не мог. Его верхняя рубашка вмиг оказалась лежащей на земле. Из последних сил Гастион попытался сохранить здравомыслие. В его ладони сверкнула длинная игла. Острие глубоко вонзилось в руку мужчины, снимающего с него одежды. Негодяй разразился бранью и схватился за предплечье, а Гастион метнул вторую в его напарника с ножом. Тот на мгновение растерялся, не ожидая столь яростного сопротивления от мальца, и выронил нож, а Гастион вскочил на ноги и помчался по улице.       Глаза туманили слёзы. Он не разбирал дороги перед собой – мчал туда, где видел проход. Словно спасительный луч, перед ним появилось лицо Столиас. Никогда он не был так благодарен судьбе, что попался ей. Сферон хотела возмутиться, но увидев его лицо и грязные неопрятные одеяния, испугалась.       – Что с вами произошло, молодой господин? – Её голос задрожал.       – Вот ты где, сукин сын!       Из переулка выскочили разбойники. Они не перестали преследовать удачную добычу, а теперь, завидев рядом с ним и хрупкую молодую девушку в не менее дорогих одеяниях, расплылись в довольных ухмылках.       – Вот так повезло! – Мужчина угрожающе перекинул нож из одной руки в другую. – Эту можно будет и в бордельчик элитный сдать. Гляди, какое личико сладкое!       – Сначала сами опробуем, а потом уж и продадим, – согласился другой. – Эти маленькие губки неплохо будут ощущаться на моём…       – Да как вы смеете! – разгневалась Столиас и закрыла Гастиона своей спиной. – Как смеете вы творить подобное пред ликами богов!       – Ещё одна почитательница богов, – закатил глаза мужчина. – Посмотрим, где будут твои боги, когда твоё тело будет принадлежать чужим рукам.       – Убегайте, молодой господин! – закричала Столиас, но Гастион вжался в рукав её платья.       – Я не оставлю вас здесь, – всхлипнул он.       – В этом смертном теле я не смогу вас защити…       Она не успела договорить. Один из мужчин схватил её за шею и швырнул на землю. Сильный удар ноги обрушился на живот богини, и она согнулась пополам.       – Эй, личико только не попорть! – предупредил бандит и вцепился в руку Гастиона.       – Да знаю я! – прорычал мерзавец и, приподняв голову Столиас за волосы, вновь швырнул на землю.       Глаза её закрылись, и тело обмякло. Решив, что девушка потеряла сознание, он утратил интерес к ней и подошёл к напарнику.       – Доставил ты нам проблем, мальчишка, – прорычал он в лицо Гастиона.       У него изо рта пахло отвратительнее, чем в выгребной яме. Но перекорёженное лицо Гастиона вызвало лишь удовлетворение у бандита. Он обнажил жёлтые местами гнилые зубы в пугающей улыбке и со всей силы ударил мальчика кулаком в живот. Челюсть Гастиона так резко сжалась, что он едва не откусил собственный язык.       – Как смеете вы трогать своими грязными руками божество! – раздался за их спиной похожий на рычание дикого зверя женский голос.       Белое сияние осветило яркой вспышкой тёмный переулок. Мужчины замерли в страхе. Исходящая от Столиас божественная энергия заставила их задрожать. Колени подогнулись, и мужчины упали наземь. Широко распахнутые глаза уставились на явившую свой истинный облик богиню.       – Кара ждёт тех, кто смеет покуситься на жизнь божества, – сурово произнесла она. Шаги её были угрожающе медлительны, рука сжимала тонкий изогнутый меч, светящийся изнутри ярким светом.       – Мы не знали! – взмолились мужчины и уткнули лбы в мостовую. – Смилуйтесь!       Но Столиас была страшна в гневе. Взгляд был холоден, а решения непреклонны.       – Не знает ваша чёрная душа сожалений, как и я не знаю прощения вам.       Богиня взмахнула клинком, и яркий луч пронзил сердца мужчин. Тела их сковала судорога, губы распахнулись, испуская последний вопль, зрачки закатились. Гастион отступил назад. Впервые он так явственно видел чужую смерть, и она оставляла незабвенное впечатление сковывающего кошмара.       Столиас набросила на плечи Гастиона свою накидку и приобняла на плечи.       – Давайте возвращаться, молодой господин, – тихо произнесла она.       Но Гастион не мог отвернуться от умерщвленных тел. По его щекам нескончаемым потоком полились слёзы, коих он ни разу не проливал. Столиас погладила его по волосам и терпеливо стала ждать, когда пережитый ужас отпустит его разум.       – Они заслужили это, молодой господин, – стала успокаивать его Столиас и прижала к себе. – В душах этих людей поселилась скверна.       Гастион стёр кулаком слёзы и кивнул. Столиас была права, она всегда была права, но он не понимал этого до сего момента.       Переплетя свои дрожащие пальцы с её холодной рукой, он позволил ей перенести их обратно в небесные чертоги. Они вновь оказались в зале Глаза Миров. Недобрые взгляды впились в маленького нарушителя. Но страшнее взглядов присутствующих даймонов, сферонов и хранителей были только языки пламени, бушующие в глазах Верховной Амаймон. Лицо Дардариэль было мрачной чёрной маской на белоснежной коже. А за её спиной стояли трое Высших богов.       Гастион виновато опустил голову. Он умудрился получить порицание всех, и, пожалуй, только Заган смотрел на него больше с сочувствием, нежели с разочарованием. Он и сам чувствовал толику вины за произошедшее, ведь сам посеял семя опасной затеи в разуме юного божества.       Гастион не мог ступить ни шага, не опираясь на Столиас, и всё же он отпустил руку богини и рывком упал на колени перед Верховной Амаймон, склоняя голову к её ногам.       – Я не смею просить о прощении, – голос его надрывно сорвался, – но хочу просить не за себя, а за сферона Столиас. Накажите меня по всей строгости небесного закона, но дайте своё прощение ей!       Он не посмел поднять голову, чтобы увидеть выражение лица Дардариэль, но чувствовал, какой леденящий холод окутал зал.       – Поднимись, Гастион!       Резь в голосе Амаймон заставила его вздрогнуть. Гастион поднялся и смиренно приготовился к наказанию.       – Ты будешь приговорён к пяти годам заточения под строгим контролем в моей обители.       – Ваша воля для меня первостепенна, Верховная Амаймон, – склонил голову Гастион.       Но то, что он услышал дальше, напрочь лишило его рассудка. Он вновь упал на колени и зарыдал, закричал, вырывая остатки воздуха из лёгких. И его отчаянный вопль сотряс высокий своды зала.       Губы Дардариэль непреклонно выносили приговор:       – Сферон Столиас, за нарушение правила о сокрытии истинного облика перед смертными и самовольное вынесение смертного приговора двум душам вы проговариваетесь к заточению в тюрьме межмирья на три столетия. Вы имеете право опровергнуть моё решение и выступить в собственную защиту – Высшие боги обещают учесть ваши слова, – но до принятия окончательного решения вы будете отправлены под стражу.       – Ваша воля для меня первостепенна, Верховная Амаймон, – покорно ответила Столиас и поклонилась.       Гастион безвольно смотрел, как двое хранителей уводят Столиас из зала, держа за её спиной копья, словно она была преступницей.       – Нет, она спасала меня! – закричал Гастион и ударил руками о мраморный пол. – Она не заслужила подобного! Заприте в тюрьме меня! Это я виноват!       Столиас обернулась, и Гастион замер, столкнувшись с её лучезарной доброй улыбкой.       – Я сама выбрала этот путь, молодой господин. Это моя судьба, и я принимаю её такой. – Она говорила это тепло и нежно, а внутренние терзания выдавали лишь бегущие по щекам ручейки кристально чистых слёз.       – Зачем вы так?! – разгневался Гастион и сжал кулаки так яро, что костяшки побелели.       – До этого я была к тебе снисходительна, Гастион, – нахмурилась Дардариэль, – но теперь тебе придётся осознать, чем чревато неповиновение. Правила небес не могут быть нарушены. Порядок хрупок. Если все будут делать, что им захочется, наш мир падёт. Как Высшие боги, мы не можем допустить подобного, и хочешь этого или нет, тебе придётся принять сей факт.       Дардариэль махнула рукой, и перья на рукаве гнетуще зашуршали. Именно их звук стал для Гастиона символом его беспомощности. Он чувствовал себя ничтожеством. Что бы он ни сказал, чтобы не сделал, всё будет напрасно. У него нет власти на небесах. Если бы он не нарушил правила, Столиас бы никогда не познала жестокого наказания небес. И её бессмертная жизнь не оборвалась бы, подобно натянутой над свечой нити, и не сгорела в багровом пламени.       Пять лет заточения в обители Дардариэль изменили Гастиона. Он возмужал, стал прекрасным юношей, но вместе с этим и его сердце оказалось сковано кандалами. Он навсегда отказался от радостей жизни, найдя успокоение в книгах и древних свитках. Ни дня не проходило, чтобы он не вспоминал о сфероне Столиас. Вина навсегда сгрызла в нём того весёлого мальчика, что, не оборачиваясь на последствия, нарушал правила. Теперь они стали его вечными спутниками. Он дал себе слово, что никогда более не посмеет ослушаться указа небес.       В день, когда его наказание было окончено, Дардариэль с тёплой улыбкой вошла в комнату. Она была горда им, удовлетворена решением, что он вынес для себя, и решительно настроена подарить ему долгожданную свободу.       Гастион сидел за столом. Спина его была идеально прямой, рука, держащая тонкое белоснежное перо, легко скользила над листом бумаги, выводя приятные глазу письмена. Услышав появление наставницы, он неторопливо отложил перо и поднялся, чтобы поприветствовать Верховную Амаймон поклоном.       – День, который стал началом твоего наказания, теперь обозначен днём твоего освобождения, – ласково погладила его по плечу Дардариэль. – Есть ли у тебя желание, которое в моих силах осуществить за твоё повиновение?       Гастион опустил глаза.       – Верховная Амаймон, – серьёзно обратился он к наставнице, – дайте своё разрешение повидать сферона Столиас в тюрьме межмирья. Я не успел должным образом извиниться перед ней, и вина за это заставляет мою душу страдать.       – Разве нет иной воли? – неодобрительно вздохнула Дардариэль и смахнула светлую прядь волос со лба. – Ты пять лет не покидал мою обитель и первое, что пожелал, это увидеться с грешницей?       – Вы прекрасно знаете, что я не считаю так, Верховная Амаймон, – упёрто ответил Гастион. – Она спасла мою жизнь, и моё извинение – лишь малая часть того, что я должен сделать.       – Иного ответа я и не предполагала. – Дардариэль запустила пальцы в широкий рукав и вытащила небольшой свиток, перевязанный кожаной нитью и увенчанный печатью. – Я уже предупредила Андру о твоём появлении. Свиток станет подтверждением моей доброй воли.       Гастион принял послание обеими руками и почтительно склонил голову.       – Ваша доброта безграничная, Верховная Амаймон.       – Не дай мне пожалеть о своём решении, – махнула ладонью она и направилась к двери.       – Ваша воля для меня первостепенна, Верховная Амаймон, – нагнали богиню в дверях слова Гастиона.       Дардариэль довольно улыбнулась. Гастион стал именно таким, каким она желала его видеть: спокойным, рассудительным, трудолюбивым и подчиняющимся во всём её воле. Он в полной мере познал величину её власти.       Гастион проводил наставницу взглядом и прижал свиток к груди. Это был его ключ к искуплению. И как бы сильно он ни желал со всех ног броситься к вратам тюрьмы межмирья, он дал себе время успокоить разум. Ему было страшно, что сферон Столиас не простит его, что будет винить в своём заточении. Гастион готов был смиренно принять такой исход.       Когда он оказался перед вратами, то ощутил, как содрогается тело. Он едва не выронил свиток, когда протягивал его крепко сложенному даймону – стражу тюрьмы. И всё то время, пока Андра неторопливо вчитывался в написанное, он не дышал.       – Тюрьма межмирья небезопасна даже для богов, поэтому постарайся не отставать, – предупредил Андра и всучил ему в руки деревянный жетон, нанизанный на кожаную нить. – С этим слуги Самигины не тронут тебя.       Гастион кивнул и послушно повесил жетон на шею. От маленькой круглой деревяшки с выжженными письменами исходила тяжёлая тёмная аура – энергия смерти. Только тем, кто прикоснулся к ней, дозволено было спускаться в межмирье.       Андра снял с крючка фонарь и распахнул тяжёлые ворота. Леденящий холод обжог кожу Гастиона, словно сама смерть выдохнула ему в лицо. Но отступать он был не намерен и последовал за Андрой в коридор. Каменные стены быстро сменились чёрной непроглядной тьмой. Если бы не яркий свет фонаря, неосторожный шаг мог мгновенно увести его в глубины мрака.       Из этой тюрьмы невозможно было сбежать. В межмирье не было дверей, решёток, стен и окон, но отовсюду слышались вопли и стоны страданий, заточённых в ней богов. Они были совсем рядом, но невидимы взгляду. А тьму сторожили существа из чёрного дыма, своим видом напоминающие псов. Глаза их горели алыми угольками, а из покрытой трещинами пасти вырывалось пламя. Они были созданиями страха и ярости, питались чужой болью и страданиями, высасывали жизнь даже из бессмертных.       Один из псов подобрался слишком близко к Гастиону. Он чувствовал окружающую его энергию смерти. Гастион испуганно отступил, когда пламя из пасти монстра обожгло щёку, и едва не упал с парящей лестницы, но Андра схватил его за воротник.       – Тьма не щадит никого, Гастион. Не позволяй страху питать её, – угрюмо посоветовал Андра.       Время теряло свой смысл в тюрьме межмирья. Гастиону казалось, что они спускаются уже целую вечность. Наконец страж врат остановился. Огромная связка ключей зазвенела в его руках, но Андра быстро отыскал нужный ключ и вонзил прямо во тьму. Чёрная пелена поплыла волнами и на её месте появилась дверь.       – Я подожду тебя здесь, – кивнул Андра и позволил Гастиону самому открыть её.       К удивлению юного бога, дверь открылась легко. Он переступил порог и оказался в маленькой комнатушке. Это был настоящая темница. Холодные полы и стены из неровного камня, на стенах горели факелы с незатухающим огнём, а в глубине, погружённая в тень, находилась толстая решётка. За ней, сидя на сухом жёстком сене, притаилась худая фигура девушки. Её прекрасные одеяния стали грязными рваными тряпками, волосы спутались, а жемчуга украшений разлетелись по полу. Поджав ноги к груди, Столиас играла с белым камешком, гоняя его по углублению в каменном полу. Дверь захлопнулась, и Столиас подняла безжизненные глаза на вошедшего. Казалось, она пытается понять, что за незнакомый юноша стоит перед ней, но, когда осознание дошло до ослабшего разума, в её зрачках загорелась искра.       – Неужели это ты, мой маленький господин?       Она выдавила тёплую улыбку и просунула руку меж прутьев решётки. Гастион молча опустился перед ней на колени и взял дрожащую ладонь. Даже пять лет, проведённые в тюрьме межмирья, оставляли свой след. На прекрасном лице богини начали проявляться едва заметные морщинки, под глазами залегла тень усталости, губы утратили свою сладкую розовизну и покрылись кровавыми трещинами.       Гастион опустил голову и уткнулся лбом в её ладонь. Кожа стала грубой и сухой, длинные сломанные ногти покрывала грязь, но рука всё ещё хранила родное тепло и нежность, которой ему так не хватало.       – Ты так вырос, мой мальчик, – всхлипнула она и погладила его по щеке. – Стал таким красивым юношей.       – Это не имеет значения, если вы не могли быть рядом, чтобы увидеть, как я им стал, – с горечью произнёс Гастион, и плечи его задрожали. – Я виноват перед вами, сферон Столиас. Из-за меня вы оказались здесь.       – Нет большего счастья, чем увидеть тебя таким.       – Но я не заслужил этого, – затряс головой юный бог. – Я не заслуживаю вашего доброго отношения, не заслуживаю быть прощённым вами. Из-за моей глупости вы лишились титула и оказались заперты в межмирье. Нет оправдания моему проступку!       – Так за этим здесь? – хихикнула сферон. – Хочешь получить моё прощение?       – Я не надеюсь на это…       – И правильно, – прервала его Столиас.       Пальцы медленно очертили контур его челюсти и надавили на подбородок, заставляя юношу поднять заплаканное лицо.       – Тебе незачем надеяться на моё прощение, ведь я никогда не винила тебя. Я знала, чем чревато принятое мной решение, и намеренно нарушила правила небес, ведь для меня не было ничего важнее, чем твоя жизнь, Гастион. И если бы меня вновь заставили выбирать между тобой и свободой, я бы вновь выбрала тебя.       – Почему? Почему вы готовы расстаться с собственной свободой ради меня? – вскричал Гастион, устремив мокрый золотой взгляд на Столиас.       – Потому что ты напоминаешь мне моего сына, – честно призналась богиня. – Я не смогла уберечь его, потому что была слишком труслива и погружена в личные эгоистичные стремления. По этой же причине я была строга и к тебе. Не хотела, чтобы ты повторил его судьбу, но как оказалось, и этот путь был ошибочен. И лишь когда я осознала, что могу потерять и тебя, я наконец обрела смелость воспротивиться злому року. Я довольна своим решением, Гастион, и ни мгновения не жалела об этом.       По щекам Гастиона снова потекли слёзы. Он хотел прижаться к Столиас, почувствовать всем телом её тепло, слушать тихий ласковый голос, щекочущий ухо дыханием, но их разделяла холодная решётка. Гастион прижался к прутьям и обнял богиню за плечи. Её кожа пахла сладко-кислым ароматом мандаринов, что она так любила, и сырость и холод тюремной камеры не изменили этого.       Прутья болезненно вжимались в кожу, оставляя следы, но Гастион не мог отпустить Столиас. Дрожащие пальцы цеплялись за неё, как за спасителя, как за родную мать, что он никогда не знавал. Он слишком поздно осознал её значимость в собственном сердце.       – Не стоит проливать слёзы, молодой господин, – улыбнулась она и стёрла большими пальцами капли с щёк Гастиона. – Моё заточение ещё не смертный приговор. Однажды я вновь вернусь на небеса, и тогда мы с вами выпьем вместе вина. Вы расскажете мне, каким прекрасным божеством стали и что интересного произошло в мире смертных, а я буду с упоением слушать и гордо называть вас своим воспитанником.       – Я буду навещать вас каждый день, – тихо прошептал Гастион и прислонился лбом к её лбу.       – Даже если бы это было возможно, я бы не допустила подобного. Время, проведённое в межмирье, сказывается на всех. Но даже если наши встречи будут редки, я буду счастлива. – Она обхватила его лицо руками и оставила лёгкий поцелуй на лбу. – Помните, однажды именно вам будет уготовано изменить небеса, и что бы ни случилось, я всегда поддержу вас, молодой господин. Такой судьбой меня наградила Великая Фуркас, и я принимаю её…