Странники

      В небесной обители стоял страшный рокот. Небеса рвало на части громом и молниями, а ветер раскачивал колокола, рискуя сорвать их с башен. Небожители пребывали в ажиотаже, высовывали носы из окон в надежде узнать, кто вознёсся на этот раз. Они толкались и кричали, намереваясь занять место поудобнее, чем походили на маленьких детей, желающих увидеть невероятное чудо в руках фокусника. Нескольким богиням даже пришлось придерживать подолы платьев у груди, чтобы никто ненароком не запутался.       – Неужто новое божество настолько сильно? – Одна из юных богинь вскочила на подоконник.       – Да разве ж ты видела, чтоб небеса так волновались, когда кто-то из нас возносился? Ясно как день, не один вознёсся. Да и сразу в даймоны подаются. Видать, важные люди! – прижала руки к окну другая.       – Может, и подаются, да только Троицу небесного суда им не миновать. Одному точно на землю вернуться придётся. Где ж это видано, чтобы сразу двое стали выбором Создателя и Небесной матери? Горбатый Секретарь как миленьких их с небес сбросит, правила нарушать не станет.       – А может, и нет! – возразила юная богиня и, едва не потеряв равновесие, сильнее прижалась к колонне. – Война на землях Энрии недавно закончилась. Стало быть, героев избрали! Ох, как же охота на них уже взглянуть!       Небожители взволнованно уставились на высокий белоснежный купол вдали божественного городка. Там, в высоких стенах, восседала великая Троица небесного суда и готовилась вынести свой вердикт.       В круглой холодной зале, где даже тишина отдавала глубинным эхом, на пьедесталах стояли три тяжёлых стола, за каждым из которых сидел небожитель: девушка, что своей внешней слепотой вводила в заблуждение, но была зряча, златовласый юноша, чья улыбка походила на тёплый луч солнца, и тот, кого все называли Горбатым Секретарём, хотя спина его была пряма, а взгляд суров. Разглядывая свитки, судьи готовились встретиться с новыми избранниками небес.       И вот тяжёлая дверь отворилась. Стражники в белых латах ввели в залу двух воинов ­– девушку и юношу, что были похожи друг на друга, почти как две капли. Их доспехи пережили кровавую битву, покрылись полосами и сколами о крепкие лезвия мечей, но блеска своего не утратили. Лицо девушки уподоблялось лику статуи. Она не казалась удивлённой или испуганной, приняла вознесение с гордо поднятой головой, а вот брат её… Исхудавший и избитый, словно дворовый пёс, он пытался подражать сестре и держал спину прямо, однако голубые глаза глядели с опаской на судей.       – Приветствую вас, избранники небес. Моё имя – Кроцелл, даймон честного суда, – поднялась из-за стола богиня и окинула воинов строгим взглядом. – По правую руку сидит мой советник. Имя ему Роновери, сферон ораторства и правды.       Златовласый мужчина поднялся и вежливо улыбнулся, разгоняя нависшую туманом серьёзность.       – Приветствую.       Голос был мягок и певуч. Ему хотелось внимать и безропотно подчиняться, но ощущался в нём и твёрдый стержень, что, почувствовав ложь на устах, тут же заколет в самое сердце.       Роновери склонил голову, приветствуя гостей, и изящно опустился обратно, не сводя любопытного взгляда с избранников.       – По левую руку сидит мой второй советник – Гастион, сферон скрытой истины.       Тёмноволосый бог поднялся и склонил голову, коротко приветствуя избранных. Голос его был так же натянут и строг, как и тело, что держалось идеально ровной стрункой.       – Мы Троица небесного суда. Наше решение беспрекословно и неопровержимо. Коль желаете занять место в божественном пантеоне, мы даруем вам шанс пройти испытания, но если желаете вернуться к смертной жизни, то можете покинуть этот зал и с гордостью прожить уготованные вам года.       Но брат и сестра не сдвинулись с места. Их глаза загорелись решимостью. Они преклонили колени и покорно склонили головы, вверяя свою судьбу судьям небес.       – Слава о Троице небесного суда гремит по всем землям Энрии, и это честь для нас – быть избранными небесами, – уверенно заговорила воительница. – Не станем мы противиться вашему решению, с достоинством примем испытания, что вы нам приготовили.       – Раз так, – впилась в них белым взором Кроцелл, – то мой долг вас предупредить: лишь одному из вас уготовано будет переродиться, как божество. Таковы правила небес, и мы не вправе ослушаться их. Но если прямо сейчас один из вас откажется от права на обретение божественности, то другому мы даруем возможность переродиться без прохождения испытаний.       Брат и сестра переглянулись. Сомнения залегли в их мыслях. Хотели они друг другу даровать этот шанс, но знали, что каким бы ни стал выбор, столь лёгкую победу они принять не смогут.       – Мы шли рука об руку в битве, защищали друг друга, как полагается связанным единой кровью, и сейчас не отступим, – уверенно произнёс юноша. – Пусть судьба решит, кто из нас будет достойнее.       Уголки губ Кроцелл дрогнули в едва заметной улыбке. Иного решения она бы и не приняла, но всё ж дала его, чтоб проверить их благородство. Прошли они испытание, не отступили перед обещанной лёгкостью.       – Да начнётся честный суд! – произнесла Кроцелл, и её голос разнёсся громогласным эхом по сводам зала.       Началось первое испытание: испытание правдой. Роновери спустился по резной каменной лестнице и предстал перед избранниками во всём своём величии.       – Поднимитесь с колен, – мягко скомандовал он и хлопнул веером из павлиньих перьев по ладони. – Знаем мы о вашей судьбе нелёгкой, да только правду желаем из ваших уст узнать. Готовы её поведать нам? Будь то величие или проступки, мы должны знать всё.       – Готовы, – в унисон ответили девушка и юноша.       Роновери коснулся пальцами губ избранников и велел им говорить только правду. Долго слушали боги о смертной жизни, и ничего от них не укрылось. И о горечи войны, и о тяжести существования, о любви и ненависти, что неминуемо оставили свой след на людских душах. Внимательно слушал их Роновери, ходил вокруг и хлопал веером по ладони, нагнетая атмосферу. Лицо больше не выражало доброты и радушия, только задумчивость и строгость. И нельзя было сказать заранее, какой вердикт он вынесет.       – И каково твоё решение, сферон Роновери? – произнесла Кроцелл, когда рассказ был окончен.       Роновери остановился и вежливо поклонился главной судье.       – Нет в их словах лжи, даймон Кроцелл. Только чистая правда. Однако ж разрешите мне ещё один вопрос задать… из любопытства?       – Разрешаю, – махнула рукой Кроцелл.       – Всё вы о судьбе своей поведали, да только ни словом о семье не обмолвились. Хочется знать мне, кем были родители ваши.       – Нет в том тайны, сферон Роновери, – спокойно отозвалась воительница. – Вырастила нас мать – смертная женщина, что любовь божества познала.       – Матушка, должно быть, горда вами?       – Может, и горда, если с багровых полей Самигины может нас на небесах видеть, – хмыкнул юноша.       – Тогда позвольте спросить, кто из богов вам отцом приходится?       – Не видели мы своего отца, – честно ответил юноша, – но мать говорила, что им был Высший бог Заган.       Боги удивлённо переглянулись. Новость эта прозвучала как гром средь ясного неба. Все в небесных чертогах знали о любви Загана к земным женщинам, но только раз удалось им застать вознесение его дитя, но было это в то время, когда Троица ещё не возглавляла небесный суд. Однако сомнений не возникало. Близнецы были похожи на брата своего даймона Барбатоса тем, что волосы их оказались белы, как лунное сияние.       – Правдивы ли их слова? – следуя уставу поинтересовалась Кроцелл.       – Правдивы, – кивнул Роновери. – Чувствую я в них силу Загана. Такую спутать не удастся.       – Даёте ли вы, сферон Роновери, своё согласие на проведение второго испытания: испытания истиной?       – Даю.       С этими словами Роновери вернулся на своё место за столом, уступая поприще другому советнику.       Гастион со вздохом поднялся, изящно смахнул складки одеяний и стал спускаться. Уверенные шаги гулко отзывались в зале, и избранники небес впервые содрогнулись. Было в его глазах что-то, что внушало слабость и неуверенность.       – Одними словами суд не убедить, – произнёс он, остановившись напротив смертных. – Мой долг – выявить истину в вашем прошлом и заглянуть в недалёкое будущее, что станет возможным, если мы предоставим вам шанс. От моего дара ничего нельзя скрыть, потому я предоставляю вам возможность отказаться.       – Не в наших правилах бой на полпути бросать, – нахмурилась девушка. – Раз начали, то до конца пойдём.       – Дух истинного воина в тебе живёт, Мариас, дочь рода Кассерген, но так ли чисты твои помыслы, как речи, что ты произносишь? – изогнул бровь Гастион. – Открой мне свой разум, позволь узнать, что заставило Создателя и Небесную матерь вознести тебя.       Он коснулся двумя пальцами её лба, и глаза вспыхнули раскалённым золотом. Бегали в его сознании картины жизни воительницы, всё взлёты и падения, победы и поражения, и как кровь врагов окропляла меч, и как слёзы лились. Он отнял руку спустя пару минут, прикрыл глаза и потёр переносицу, сбрасывая напряжение от увиденного, а после проговорил:       – Суровая у тебя судьба. Не каждый из богов подобную вынести мог. Достойная ты дочь своего рода, великое дело совершила, чтобы тебя на века смертные запомнили.       – Спасибо за добрые слова, сферон Гастион, – поклонилась воительница.       Пришло время её брата судьбу и помыслы открыть. Хмурился и удивлялся Гастион, пока картины его жизни рассматривал. Видел он и возможное будущее, что постигнет его. Сложный выбор предстояло сделать. Но в конце, когда уже руку хотел отнять, Гастион услышал те слова, что перевернули судьбу небес. Он удивлённо воззрился на юношу и сделал шаг назад.       – Каков ваш вердикт, сферон Гастион? – привела его в чувства своим голосом Кроцелл.       Гастион обернулся и с низким поклоном произнёс:       – Оба достойны обрести божественность, даймон Кроцелл. Судьбу они свою вместе проходили, горечи и радости соразмерно познали. Впервые я пребываю в замешательстве.       – Гастион и в замешательстве? – усмехнулся Роновери и подпер подбородок кулаком. – Доселе невиданное зрелище!       – И что же вы предлагаете, сферон Гастион? – удивилась Кроцелл.       – Как судья небес, смею просить я вас воспользоваться шансом, чтобы нарушить устав небес. Желаю, чтобы оба этих смертных божественность приняли.       – Нарушить устав небес? – с забавой хмыкнула Кроцелл. – И вправду, такой исход предугадать было невозможно. Готовы ли вы понести ответственность за это?       – Готов, – решительно заявил Гастион и подкрепил свою почтительность ещё одним поклоном. – Я сам лично объяснюсь перед Высшими богами.       – Нет нужды, – с лёгкой изящностью взмахнула рукой богиня и поднялась. – Верю я в непредвзятость ваших решений, а раз так, то принимаю его, как общее.       Обратилась она к избранникам богов:       – Троица небесного суда готова сделать исключение из правил и даровать вам обоим божественность, которую вы заслуживайте. Примите её с гордостью и благодарностью, послужите благими делами народу Энрии и божественному пантеону. Принесите клятву, что не отступите с пути благодетели, не оставите смертных, что души свои вам вручают, не нарушите правил небес и будете степенно следовать своему пути.       – Клянёмся! – воодушевлённо ответили избранники.       Кроцелл с улыбкой кивнула. Встрепенулись воды из фонтанов зала в воздух и буйными потоками закружили вокруг богини, образуя крылья за спиной. Она воспарила подобно ангелу и медленно опустилась перед смертными, протягивая руки. В прекрасном танце закружили её ладони, и возникли в них два хрустальных кубка, до краёв наполненные сверкающей водой.       – Испейте до последней капли, – дала напутствие она и протянула кубки смертным. – Тело ваше переродится, душа познает покой.       Девушка и юноша выполнили наказ богини, залпом осушили кубки, и те развеялись искрами в их руках. Затанцевало вокруг них сияние, стали заживать шрамы, оставленные войной. Обратили чары их старые латы в божественные одеяния, и предстали избранники небес перед судьями, как новые боги. Девушка, что войной жила, облачилась в платье с белым доспехом, что грудь и плечи ей прикрывал, запястья крепкие наручи сковали. Засияло подобно утренней звезде в её руках копьё: подарок Создателя и Небесной матери за её смелость. Стукнула она им по мраморному полу, и голос её громом разнёсся по всей небесной обители:       – Имя мне Мариас, даймон победоносной звезды!       Пришло время и её брату пред всеми небожителями себя объявить. Взмахнул он летящими голубыми одеждами и решительно изрёк:       – Имя мне Данталион, даймон мыслей и тайных желаний!       С гордостью смотрели на новых богов судьи небес. Сердцем чувствовали, что великое будущее ждёт этих двоих. Однако корил себя Гастион за пристрастность. Не было его решение объективным. Глядел он на счастливо улыбающегося юношу, а в разуме по-прежнему звучала его мольба, преисполненная отчаяния.       Встретились их глаза, и Гастион почувствовал, как на короткое мгновение сердце забилось быстрее. Ледяные глаза юноши словно видели его насквозь. Данталион с благодарностью кивнул, зная, что это решение далось сферону с трудом, что лишь по воле Гастиона место на небесах было ему отведено.       «Не заставь меня пожалеть о своём решении», – мысленно произнёс Гастион, хоть и знал, что печать Мавирель не даст тому услышать его слова.       Но Данталион понял его. С тёплой улыбкой прикрыл глаза и шёпотом произнёс:       – Никогда не пожалеешь. * * *       Рэйден сидел в коридоре дворца, уткнувшись лицом в колени. Прошёл уже час, а в памяти всё ещё был свеж тот страх, что довелось испытать.       Он бежал со всех ног, удерживая обмякшее тело Леона на спине. Его не волновали ни раздавленные сапогами цветы, ни сломанные ветки кустов. Одна лишь мысль вела его прямиком к друзьям – найти помощь. Он чувствовал, как сильный жар пожирает Леона изнутри. Его грудь тяжело вздымалась, а сквозь крепко стиснутые зубы тихо срывались шипящие стоны. Небесные руны на его теле не угасли, только сильнее расползались по телу, сдавливая грудь и шею изумрудными путами.       Рэйден выскочил из кустов, перепугав веселящихся фейри, и бросился к столу, за которым по-прежнему восседали гости. Завидев его искорёженное страхом лицо, они вскочили со своих мест. Вино из кубков расплескалось по белой скатерти, стулья с грохотом повалились на пол вместе со столовыми приборами.       – Что случилось? – бросилась к нему Николь.       – Я-я не знаю, – с растерянностью ответил Рэйден.       Викери подхватил Леона за талию и помог Рэйдену уложить его на застеленную одеялами скамью.       – Выглядит хреново, – покачал головой Малле и с присущим безразличием сделал глоток сладкого красного напитка.       – Да что ты!       Джоанна кинула на Греха злобный взгляд, прямо говорящий, что она запустит ему в лицо вилку, если тот сейчас же не поставит свой кубок на стол.       Бессфера осторожно подложила под голову Леона подушку и беспокойно потрогала лоб.       – Он весь горит! – вскрикнула она и скомандовала фейри: – Принесите тряпки и холодную воду!       Фейри беспрекословно подчинились: побросали на землю ленты и цветочные венки, с которыми выплясывали, и разбежались по сторонам. Вскоре около бессферы уже стоял таз с водой и пара полотенец. Пока Рэйден спешно объяснял произошедшее, Джоанна положила на лоб странника мокрую ткань и принялась перебирать пряди волос, успокаивая саму себя повторяющимися движениями.       Николь присела у скамьи и взяла юношу за руку. Вторя её указанию, вода взметнулась в воздух, разбиваясь на множество капель, и впиталась в тело, расходясь золотыми ветвями по венам странника. Но бледное покрытое испариной лицо Леона нахмурилось. Сквозь сон он натужно закричал, перепугав Николь. Она осела на холодный пол и поражённо вгляделась в небесные руны на своих руках.       – Не понимаю, – закрутила головой она. – Мой дар ему не помогает!       – Если моё предположение верно, то скорее убьёт.       – О чём ты говоришь? – растерялся Рэйден, оборачиваясь на отца. – Что значит… убьёт?       Но Заган проигнорировал вопрос сына. Сохраняя хладный ум, он повелел фейри унести Леона и вызвать дворцового лекаря. Приказ был исполнен незамедлительно. Фейри притащили носилки и унесли странника в его опочивальню.       – Объяснись наконец! – рассвирепел Рэйден и вздёрнул отца за воротник. – Что с ним происходит?       Заган ругать сына за горячность не стал. Одёрнул руки со своих одежд и спокойно ответил:       – Он принимает прошлое своей ипостаси. Для смертного тела это нелёгкая задача, но ему ведь не впервой.       – Хотите сказать, что он уже пребывал в подобном состоянии? – ужаснулась Николь и прикрыла рот руками.       – Это неминуемо, – подёрнула плечами Астарот. – Каждый, кто принимает свою ипостась, проходит через это. И чем больше ты вспоминаешь, тем больнее становится. Всё заканчивается, лишь когда полностью примешь свою божественность. Иного варианта нет.       Даже не успев до конца осознать случившееся, Рэйден сорвался с места.       – Рэйден, куда?.. – закричала Джоанна и бросилась следом за братом, прижав многослойные юбки одеяний к груди.       Спотыкаясь на лестнице, даймон ударом плеча распахнул тяжёлые двери и ворвался в коридор дворца. Прислужники фейри испуганно взвизгивали и прижимались к стенам, роняли вещи, что несли в руках, но не посмели встать на пути спешащего юноши. Рэйден перепрыгивал ступени и падал на поворотах, но продолжал бежать к комнате Леона. Он едва не сломал себе плечо, врезавшись в массивную дверь, но боль была последним, что его волновало в этот миг. Он настойчиво дёргал ручку, но та ни в какую не хотела поддаваться.       – Самигинина тьма! – выругался Рэйден и в ярости ударил кулаком о стену.       От его удара штукатурка посыпалась мелкой крошкой, а на тонкой коже костяшек заалели капли крови. Но прежде, чем он снова пожелал расколотить стену, крепкая рука одёрнула за плечо.       – Прекрати, придурок! – прикрикнул на него Малле и перехватил кулак, который едва не врезался ему в лицо. – Своими криками ты ему не поможешь!       – Он прав, сын, – материализовался рядом Заган. – Ему сейчас нужен покой.       – Я должен быть рядом с ним!       – В тебе говорят чувства, а не благоразумие, Данталион. Усмири свой пыл! – прикрикнул Заган, заставив Рэйдена впасть в ступор своим непреклонным голосом, и следом он сразу с трепетной заботой добавил: – Я отправил лучшего лекаря из фейри приглядеть за ним. Не стоит своей пылкостью мешать его работе. Я сам обо всём узнаю.       Он махнул рукой, и тяжёлые двери приоткрылись, пропуская Высшего бога внутрь. Рэйден лишь мельком увидел, как пара дев и высокий мужчина-фейри окружили тело Леона, обтирая холодной водой его кожу и подготавливая какие-то травы, но стоило ему сорваться с места, как Заган обернулся из-за плеча, смерил его суровым взглядом, и двери захлопнулись вновь перед самым носом.       – Как же так…       Рэйден зашипел сквозь крепко стиснутые зубы, и кулак, замерший перед самым ударом в резное крепкое дерево, безвольно опустился. Шаги давались тяжело, словно к каждой ноге привязали по камню. Подоспевшие ребята глядели на него с сочувствием. Навряд ли они хоть раз видели его таким потерянным.       Рэйден почувствовал, как чьи-то руки обняли его, даря тепло поддержки. Прижавшись к его груди, Николь шмыгнула и подняла большие янтарные глаза.       – Всё будет хорошо. Наш Леон сильный. Правда ведь? – Она с надеждой поглядела на Викери.       – Конечно, – улыбка далась юноше тяжело, – он и не с таким справлялся. Он ведь и пожар пережил, и удары мадам Тулле, которые, стоит заметить, в таком количестве никому стерпеть не удавалось. Что для него какая-то горячка?       Но Рэйден не слушал. Он удручённо припал к стене и опустился на пол. Не знал, сколько ещё бы смог держать себя на ногах. Сердце неистово колотилось от раздающихся за стеной стонов.       Так он и просидел целый час, не сдвинувшись с места. Грехи, хоть и были обеспокоены, но мельтешить перед глазами не стали и ушли по своим комнатам. В коридоре стояло гнетущее молчание. Джоанна успокаивающе поглаживала брата по сгорбленной спине, а Николь и Викери держались чуть поодаль и не сводили обеспокоенного взгляда с двери. Юноша заботливо прижимал златокудрую юную Аверлин к себе, и лишь изредка можно было услышать, как они перешёптываются.       Когда дверь распахнулась вновь, ребята взволнованно подскочили. Николь тут же накинулась на фейри с расспросами, но те покачали головами, мол, говорить ничего не могут – врачебная тайна. Однако вид их был весьма встревоженный. Следом за ними показался и Мастер Валюты с не менее растерянным лицом. Меж тёмных густых бровей залегла задумчивая складка.       – Нет нужды волноваться, – успокоил он, прежде чем Николь и Джоанна успели открыть рты. – Жар отступил, но ему потребуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Пока он всё ещё находится в состоянии принятия, но скоро очнётся.       – Вы не выглядите уверенным в своих словах, – нахмурился Викери.       – Признаться, это впервые, когда мне лично удаётся увидеть процесс принятия божественности странником. Даже не мог представить, что это настолько тяжело для смертного тела.       – Мы можем его увидеть? – спросила Николь.       – Сейчас ему лучше оставаться в покое. Не стоит донимать и без того ослабевшего юношу присутствием взволнованной толпы. Ступайте в свои комнаты. Ночь выдалась нелёгкой, всем вам нужно отдохнуть.       Ребята покорно кивнули и неторопливо скрылись за дверьми. Навряд ли они смогут уснуть с таким-то грузом волнения на душе. И только Рэйден так и остался сидеть на холодном полу, пронзая противоположную стену безразличным взглядом.       – Собираешься сидеть здесь до самого утра?       – Если потребуется, – холодно ответил Рэйден, не глядя на отца.       Заган тяжело вздохнул и поглядел в щель приоткрытых дверей, сквозь которую пробирался тусклый лунный свет.       – Не уйдёшь, даже если я тебя силой погоню?       – Не уйду.       Заган устало потёр лоб и сдался. Распахнул двери и позвал сына:       – Есть мне, что тебе рассказать, Данталион. Только тот разговор меж нами остаться должен. Если угодно моё предложение, то позволю к твоему анхеле войти.       – Будь по-твоему, – согласился Рэйден и вошёл следом за ним.       Заган закрыл дверь на щеколду и силой своих рун наложил письмена, что не дадут их словам быть услышанными извне, а после остановился у изножья кровати и задумчиво уставился на спящее покрытое испариной лицо Леона, что от горячки стало белым, как полотно с не высохшими брызгами.       – Спутникам твоим я говорить не стал, чтоб не волновать, но от тебя скрывать не стану: по грани ходит твой анхеле, уже одной ногой в багровые поля ступил. Если любишь его, как сам говоришь, не дай ему божеством переродиться.       – Загадками говоришь, отец. Прямо скажи, отчего ему божеством становиться нельзя, – потребовал Рэйден.       – Такое сказать язык не повернётся. Лучше самому увидеть.       Заган подошёл к кровати и спустил одеяло с обнажённой груди Леона до самого пояса. От неожиданной прохлады странник схватил губами воздух и простонал, не открывая глаз. Изумрудные руны обвязали цепями тяжело вздымающуюся грудь, а в её центре из маленького почти зажившего шрама расползались чёрные пульсирующие вены.       – Проклятые боги, – вырвалось изо рта Рэйдена.       Он присел на край кровати и провёл пальцами по чёрным ветвям на мокрой от пота груди. Сущностью чувствовал, каким ядом они обладают, как силу выкачивают из слабого хрупкого тела. Сбросив поражение взмахом головы, он уставился на Загана.       – Это же?..       – Всё верно, – нахмурился Заган. – Рана от клинка «Слёзы небожителей». Теперь понимаешь, отчего я прошу тебя об этом? Если он переродится божеством, так неминуемо во владениях Самигины окажется. И никакое бессмертие в том помощи не окажет.       С лица Рэйдена будто исчезли все краски. Он мягко поднял безвольную руку Леона и прижался лбом к влажной ладони, ощущая, как подрагивают в напряжении жилы.       – Скажи, что есть способ помочь ему, – взмолился он, и голос его сорвался от дрожи и отчаяния.       – Нет такого способа, сын мой, – с грустью признался Заган. – Яд цветов, что убивает в нём божество, – вот лекарство, но тех давно нет на нашей земле. Лишь во владениях Самигины можно сыскать то, что уже уничтожено, но разве ж отдаст она цветы ирсин, если сама душу этого юноши желает?       – И что ж, мне смириться, что ли? Верно дожидаться, когда его вечность закончится? – разозлился Рэйден и тут же поник. – Даже если я слёзно умолять стану, он от клятвы своей перед Мариас отказаться не сможет. Та перед прародителями дана была. По собственной воле собой пожертвует, чтобы Мариас его отцу свободу подарила.       – Увы, но не ведаю я, чем тебе ещё помочь, нежели советом, Данталион. Хотел бы, да не могу. Одно лишь напомню: яд убивает лишь дух Гастиона, но, если он решит смертным остаться да от божественности отречётся, то и яд цветов ирсин отступит. Доживёт он уготованное ему время, пока нити Фуркас не оборвутся.       – Что же делать? – спросил сам себя даймон и сжал голову руками. Ему потребовалось некоторое время, прежде чем глаз заблестел непонятной даже самому Загану решимостью.       – Не нравится мне то, что ты задумал, – высказался Заган с недоверием.       – А ты знаешь, что я задумал? – хмыкнул Рэйден.       – Нет, но предполагаю, что ничем хорошим это не обернётся.       – Ну раз так, значит, оно того стоит, – пожал плечами даймон.       Заган нервно поджал губы. Он знал своего сына достаточно долго, чтобы убедиться в абсурдности его решений и отсутствии здравого смысла в поступках. Таких, как он, переубедить было невозможно. Будь Заган хоть на толику такой же упёртый, он бы вправил ему мозги, но, увы, эта черта досталась его сыну от матери.       Яркий блеск лунного сияния, отразившийся в белом металле, привлёк внимание Высшего бога. Он бесцеремонно залез в брошенную на комоде сумку и с опаской всмотрелся в оружие, что причинило столько горя небесам. Он каждой жилой ощущал его смертоносность и очаровывающую привлекательность. Пальцы медленно проскользили по изгибам лоз и погладили алый камень в навершии. Заган всё ещё ощущал в нём силу Первородной богини Велиаль – страстную и в тоже время холодную, буйную, как рассвирепевший ураган. Даже держать этот клинок было невыносимо тяжело, не говоря о том, чтобы им драться.       «Как же ты справляешься с подобной силой?» – с сочувствием поглядел на спящего юношу Заган и покачал головой.       Он перехватил эфес клинка покрепче и обратился к сыну:       – Позволишь мне ненадолго одолжить его?       – Зачем он тебе? – удивился Рэйден.       – Не годится оставлять свою будущую невестку без предсвадебного подарка, – хохотнул Заган. – Мы же не хотим, чтобы он вновь им поранился?       Рэйден чувствовал себя паршиво, но слова Мастера Валюты заставили его через силу усмехнуться. Даймон махнул рукой, мол, поступай как хочешь, и проводил отца взглядом, пока летящая ткань его халата не скрылась за дверью, а после взял Леона за руку и припал губами к худому запястью, оставляя невесомый поцелуй.       – Пожалуйста, будь сильным, – полушёпотом выдохнул Рэйден, словно проговаривал молитву. – Не ради меня, не ради других. Будь сильным ради себя, мой принц. * * * ­­      Своим внезапным пробуждением Леон донельзя перепугал задремавшего на краю кровати Рэйдена. Тот подорвался и, не найдя опоры, свалился на пол, приложившись затылком о тумбу.       – Твою ж тьму! – с шипением потёр макушку даймон, но затем осознал, что произошло, и подлетел на ноги, обеспокоенно глядя на извивающегося по простыням Леона.       – Рэй-ден… Там… Кха… В сумке, – закашлял Леон, беспомощно пытаясь поймать губами воздух.       Рэйден метнулся к комоду, спешно вытряхивая содержимое сумки на пол. Перевязанный шпагатом бумажный свёрток упал к ногам. От него разило едким запахом трав, и даймон мгновенно осознал, кем он передан. Письмена Морбелля он узнал сразу – самому его каракули не раз приходилось разбирать.       Мучиться с обёрткой времени не было. Рэйден разорвал шпагат и бумагу, и крепко скрученные травы вывались на паркет.       «Использовал, значит», – нахмурился он, завидев опалённый огрызок среди прочих.       Схватив его, Рэйден бросился к горящим в канделябре свечам и поджог травы. В нос ударил забористый дым, глаза защипало. Даймон закашлялся от осадившей горло сухости, но протяжный мучительный стон Леона мгновенно разорвал дымные цепи на лёгких.       Парой широких шагов Рэйден пересёк комнату и навис над странником. Тот, свернувшись калачиком, яростно сдавливал руками грудь, а по багровевшим пятнами щекам стекали слёзы. Рэйден поднёс к его носу дымящиеся травы, но Леон от сковавшего жара едва мог соображать. Его спина напряжённо выгнулась, побелевшие пальцы сжали простыни, натягивая ткань до треска. Тело словно избегало возможности исцелиться, прибегая к болезненной ломке. Дым едва щекотал ноздри.       – Да чтоб тебя!       Рэйден рывком развернул Леона к себе и вжал в перину, навалившись сверху. Пламенный жар обжёг даймона через одежду, а дрожащие ладони Самаэлиса упёрлись в грудь, не подпуская ближе. Он что-то невнятно пробормотал, но слова смешались с хрипотцой сдавленного стона.       – Ты уж прости, мой принц, но не так я представлял этот момент, – пробурчал Рэйден, ловко перехватил его запястья одной рукой и пригвоздил к изголовью кровати.       Зажатая меж пальцев травяная сигарета переместилась в губы Рэйдена. Он глубоко вдохнул горечь, задерживая дым во рту, и прижался к губам странника. Слабый стон вырвался изо рта Леона, когда дым проник в лёгкие. Он извернулся и закашлялся, сменяя удушливый дым на свежий воздух. Но этого оказалось мало, чтобы странник пришёл в себя. Рэйден крепко сжал его челюсть, разворачивая лицом к себе, снова затянулся и припал к губам. Он делал это до тех пор, пока болезненное напряжение не покинуло тело, заставляя ядовитую чернь в его венах отступить.       Воздух пробился внутрь, и Самаэлис распахнул заволочённые туманом и слезами глаза. Горло жгло от горечи, срывая надрывный кашель вместе с рассеянными клубами дыма. Фиалковое золото глаз растерянно забегало по сторонам. Леон понимал, что скрывать что-либо было уже бессмысленно – Рэйден наверняка догадался, – однако не смог заставить себя оправдаться.       Но даймон был чересчур взволнован, чтобы оскорбиться его недомолвками. Он обнял Самаэлиса, вжимаясь носом в костлявую ключицу.       – Не пугай меня так больше, – прошептал он, и его губы и горячее дыхание коснулись обнажённой кожи.       – Не стану обещать, – и как бы невзначай Леон поинтересовался: – Но что произошло?       – Воспоминания первой ипостаси. Ты ведь видел их? – отодвинулся Рэйден и склонил голову набок, словно любопытный щенок.       – Я видел небесный суд… Суд над тобой и Мариас.       – Ха, вознесение, значит? – горько усмехнулся Рэйден, теряя взгляд в мятых складках одеяла. – Стало быть, знаешь и причину?       Леон неопределённо пожал плечами.       – Только то, что вы сами рассказали Роновери.       – Испытание Роновери – это скорее испытание честности, нежели правды. Его всегда можно пройти, рассказывая лишь часть событий, угодную тебе, и это не станет считаться ложью. К тому же легко принять за правду любые слова, если ты искренне веришь, что так оно и есть.       – Вы поступили так же? Не сказали Роновери всю правду?       – Правда субъективна, Леон, потому и существует испытание истиной. Можно умолчать о чём-то перед Роновери, но собственной памяти избежать нельзя. Какой бы ни была судьба, она не скроется от дара Гастиона. Но ты ведь и сам должен знать это.       – Гастион – хранитель вашего прошлого, и даже от меня он утаил это. Вероятно, считает, что я пока не готов. Но есть ли в твоём прошлом то, что ты не желаешь рассказывать?       – Есть много чего, Леон, чем хвастать мне не пристало. Но рано или поздно ты бы всё равно узнал об этом, так ведь? – Рэйден тяжело вздохнул и прикрыл глаз, собираясь с мыслями. – Это были времена другой войны – войны с диким народом. Тогда дикий народ ещё был свободен, они подчинялись лишь силам природы, прародителям, и Первородным богиням, их земли были обширны и богаты, а магия внушала людям страх. Этот страх и породил войну.       – Джоанна что-то рассказывала об этом, – припомнил Леон. – Кажется, её прозвали Битвой земли и стали.       – Так и было, – кивнул Рэйден. – Мне исполнилось шестнадцать, когда лорды всех четырёх государств решили забыть о своих разногласиях и отдали приказ собрать всех мужчин Энрии в единую армию. Это решение лишь усилило страх среди мирного населения: матери переодевали своих сыновей в девушек, запирали в подвалах, врали, что их дети и мужья погибли от болезни, даже заколачивали двери и окна, чтобы те не могли сбежать, но многие добровольно записывались в ряды армии, чтобы принести почёт своему дому, кто-то даже сбегал под покровом ночи. Конечно, дом Кассергенов был против войны, но мнение одного лорда ничтожно перед остальными, а я был слишком ослеплён самодовольной юностью и прелестью битв.       – Ты тоже сбежал из дома?       – Нет, – даймон покачал головой, – матушка рассудила, что это мой шанс стать замеченным отцом. А вот Мариас пришлось сбежать, так сильно она не хотела оставлять меня. Мы стали воинами, лучшими из лучших, что знали в те времена западные земли. Нас называли Белыми волками дома Кассерген за остервенелость, с которой мы защищали друг друга. На наших руках было столько крови, что даже спустя тысячи лет я не смогу смыть её всю из своей памяти.       – Поэтому Создатель и Небесная матерь решили вас вознести?       – Таких как мы было ещё с десяток по всей Энрии, и каждый был достойнее хотя бы потому, что сражались за благополучие мира. Мы же сражались друг за друга.       – Тогда почему?       – Мы пошли в армию, чтобы защитить свой народ, но оказались неравнодушны и к чужому. Дикий народ никогда не хотел этой войны, они страдали. Их брали в плен, пытали, насиловали и убивали ради ничтожных клочков земли. Мы слишком долго игнорировали это, слепо следуя приказам. Люди были истощены этой войной, никто не хотел продолжать кровопролитие. В конце концов я предал сомнениям всё, за что мы сражались, и убедил Мариас, что единственным благоприятным вариантом для обеих сторон станет мирный договор. Так она и поступила, когда заняла место генерала.       – Вы смогли остановить войну? – Леон подавился воздухом.       – Моей заслуги в том нет. Всё сделала Мариас, я лишь подал идею, – Рэйден, смущённый его восхищённым тоном, отвернул лицо в тень. – Я не горжусь своим прошлым и меньше всего хочу, чтобы ты однажды увидел, каким самонадеянным глупцом я был.       – Разве плохо быть самонадеянным глупцом, когда спасаешь невинные жизни? – удивился Леон. – Человека определяют нынешние поступки, а не деяния прошлого, Рэйден.       – Я знаю, и всё же сейчас не время для откровенностей. Тебе нужно отдохнуть.       Рэйден спустил ноги с кровати, поправил свалившийся с плеча край небесно-голубого халата и, звеня цепочками на сапогах, направился к двери.       – И всё? Ты больше ничего не спросишь? – удивился Леон, наблюдая за его неторопливым уходом.       – А должен? – обернулся даймон. – Какой смысл в вопросах, если я не смогу услышать на них ответа?       – Ты прав, никакого, – поджал губы Самаэлис и еле слышно добавил: – Пустая трата времени.       – Я доверяю тебе, Леон, и пара не отвеченных вопросов это не изменят.       Рэйден осадил его тёплой улыбкой. Стоило двери за ним захлопнуться, как Леон закрыл руками лицо и по-волчьи взвыл. Улыбка даймона скребла остриём по сердцу и мучительно выпускала кровь.       «Когда всё стало так сложно?» – спросил он сам себя.       Однако этот же вопрос задал себе и Рэйден, оказавшись в коридоре. В мозгу неприятно кольнуло. Даймон потёр ужаленные болью виски и бросил хмурый взгляд на закрытую дверь. Знание правды терзало изнутри, но тяжелее было хранить эту самую беззаботную улыбку. Он чувствовал, будто вновь оказался в тот злополучный день в небесной обители, когда открыл глаза, и первым, что увидел, было умиротворённое лицо Гастиона, – прекрасное и холодное, лежащее у него на груди, – а рядом в кровавых разводах утопал клинок. И теперь эту же судьбу повторял Леон…       – Этого не случится, – прорычал через крепко сжатые челюсти Рэйден.