Странники

      – Ваше Величество, крепостные стены взяты в оцепление войсками Эвелета! – задыхаясь, как загнанный олень, министр вбежал в тронный зал дворца.       Государь пораженно подскочил с трона. Вери-Ариль был не готов к противостоянию. Сотни лет их государство жило в мире и процветании. Вери-Ариль был городом, настолько же благословлённым богами, как и Элеттель. С одной стороны, открывались морские просторы, богатые диковинным уловом, что не сыскать по всей Энрии, с другой – озеро Саруэм, чья вода была чище детских слёз. С обеих сторон грозные горные хребты закрывали его от холодных ветров, а солнце благословляло жителей своим теплом.       Те, что были богаты, помогали тем, что оказывались на распутье с бедностью. Это было в порядке вещей. Земледельцы поставляли в город лучшие сорта пшеницы, ржи и риса, на прилавках рынков всегда были только свежие овощи и фрукты, а из других городов всегда привозили хорошие ткани. Королевская семья не экономила на своём народе. Даже самый бедный, что таскал в своём кошеле не больше пары монет, мог позволить себе штаны и рубаху, не обделив себя в еде. Каждый ребёнок в Вери-Ариль получал образование, не хуже того, что могли позволить себе дети высоких чиновников.       Приезжие торговцы удивлялись: «Как же в столь большом городе нет пропасти между богатством и бедностью?» Но правда была в том, что королевская семья чтила каждого жителя своего государства, как равного себе. На их столе не было диковинных яств, которые не могли бы позволить себе их подданные; пошитые швеями одежды были из того же шёлка, что продавался на многих рынках. Государь и государыня со своими детьми свободно прогуливались по городу, не брезгуя пожать руку даже самому чумазому проходимцу. Они не разъезжали на золотых каретах, а ходили пешком или же верхом на лошадях и лишь изредка предпочитали выбираться в паланкине.       Каждый вопрос государь решал путём переговоров, удовлетворяющих обе стороны. Но на них напали без объявления войны – грубо и бесчестно взяли в осаду. Войска были неподготовлены, а их количество оставалось смехотворным в соотношении с войсками Эвелета.       Эвелет называли городом наёмников. Ни одна война не обходилась без воинов Эвелета. За приличную сумму в казну государства их владыка отправлял лучших из лучших, что хоронили под пеплом даже самые мощные города. Но Эвелет не мог позволить себе жить в богатстве, коим жил Вери-Ариль. Люди там жили одной ногой ступая в нищету, зарабатывая на пропитание только ловлей озёрной рыбы и сборами ягод и грибов в далёких Диких Землях. Дело это было опасным и нисколько себя не оправдывающим. Налоги ударяли по гражданам непозволительно огромными суммами. Жители Эвелета глядели на другую сторону берега с нескрываемой завистью. У тех было всё, чего не было у них: роскошь, пропитание, право на хорошую жизнь, а они сидели как загнанные в ловушку крысы, смирившиеся со своим существованием.       – Распорядитесь посадить всех детей и женщин на корабли и отправить в Анрийск, – скомандовал государь.       Он дрожащей рукой открыл свиток, взял перо и, опустив в чернильницу, стал быстро писать прошение. Когда он закончил, обернул лентой и поставил на свитке королевскую печать, министр на подкашивающихся от страха ногах взлетел по лестнице и в поклоне принял прошение.       – Вы отправляетесь вместе с ними. Передайте этот документ государю Ферсону. Я надеюсь, что он сможет принять наших граждан на время войны и незамедлительно отправит свои войска для оказания поддержки нашему государству.       Министр согласно кивнул. В тот же день он вместе со своей семьёй и сотнями жителей города покинул гавань Вери-Ариль, но ни через неделю, ни через месяц ответа от короля Анрийска получено не было. Корабли возвращались обратно, но министр так и не появился, чтобы передать ответ от дружеского государства. Он трусливо спрятался в чужих стенах, позабыв о долге, чести и клятве, что приносил своему королю.       Министры упрашивали государыню и младшего принца, которому было всего девять лет отроду, покинуть город вместе со всеми женщинами и детьми, но те категорически отказались.       – Я – королева Вери-Ариль. Моё место рядом с моим мужем, сыновьями и народом, что я поклялась защищать! – заявила государыня.       Но всё же было принято решение отослать младшего принца с одним из советников короля в далёкие земли. Если всем им суждено погибнуть за своё государство, то в живых должен остаться тот, кто возглавит его после них.       А эвелеты терпеливо выжидали, пока город падёт от собственного отчаяния. Они пытались взять неприступные стены Вери-Ариль, но действо оказалось безуспешным – им оказали сильное сопротивление. Они закидывали город горящими стрелами, разбивали в крошки каменную крепость, но город не сдался. Тогда государь Эвелета – король Мантиз – отдал приказ взять город измором.       Это были страшные несколько месяцев для жителей Вери-Ариль. Паника поселилась в ослабевших разумах людей. Привыкшие к роскоши, они в один миг утратили всё, чем жили. Все богатые урожаем поля располагались за городскими стенами, а те малые участки, что находились в городе, быстро увяли без воды: эвелеты завалили камнями все каналы. Люди медленно иссыхали без чистой озёрной воды. Животные не успевали плодиться. От голода жители бросались даже на голубей и осмелевших крыс.       Смотреть на страдания своего народа королевская семья не могла. Все запасы во дворце раздавались нуждающимся в скромном количестве. Слуги ежедневно проезжали каждый дом, отливая не больше одного черпака воды на человека. Но паника росла, как снежный ком, и королевская семья отказалась покидать дворец. Это стало опасно. В отчаянии люди бросались друг на друга. Они убивали за кусок чёрствого хлеба, за лишнюю каплю живительной влаги. Улицы заполонили гниющие трупы, и, сколько бы их ни сжигали диким пламенем, им не было счёта. Жители стремительно гибли под скопом навалившихся бед.       И только старший сын государя, идя наперекор указу родителей, переодевался в простые одежды и скрытно уходил. Ему было невыносимо смотреть, как гибнут его подданные.       Главная улица, где раньше проводили большие празднества и шествия, превратилась в олицетворение уходящей жизни. Тут стоял запах смрада и смерти. Исхудавшие и обезвоженные люди лежали на тротуарах, дожидаясь, когда владыка багровых полей заберёт их в своё царство. Натянув посильнее капюшон накидки, принц побрёл дальше, но чувствовал, как отовсюду на него смотрели остекленевшие безумные глаза жителей. Он ощущал их желание вцепиться ему в глотку, но не мог винить их за это. Они страдали.       Завернув за угол, он заметил исхудавшую женщину, копошившуюся в сваленном в кучу мусоре. Её одежда превратилась в серые тряпки, босые грязные ноги покрылись корочками запёкшейся крови. Разгребая насыпь скверно пахнущих отходов, она нервно хватала и запихивала в рот всё, что могло послужить едой: гнилые покрытые плесенью очистки, обглоданные кости и даже порванный кожаный сапог.       – Уважаемая, – осторожно позвал её принц.       Женщина дёрнулась и хищно наклонила голову, не выпустив из зубов грязный сапог. Принц выставил руки перед собой, показывая, что ей нечего опасаться, и ступил ближе. Незнакомка тут же отползла назад, обдирая ноги о каменную кладку улицы, и юноша не стал её тревожить – остановился, но взгляд не отвёл. Он думал, что всех женщин должны были вывести из города ещё месяц назад, но вот оно – прямое доказательство халатности моряков. Запустив руку в поясной мешок, скрытый под плотной накидкой, он вытащил несколько крупных сухарей, что остались после скудного ужина. Трапез на столе королевской семьи уже не было давно. Всё отдавалось оставшимся в городе жителям. Вот и сегодня, выпив стакан воды и съев небольшой кусок вяленого мяса, принц украл предназначенные ему сухари. Знал, что пригодятся, когда он пойдёт в город.       Женщина отнеслась к его жесту с опаской, но принц показал ей еду, которую собирался отдать, и она немного успокоилась. Подходить он не стал, чтобы не пугать горожанку, но и бросить сухари на землю не мог. Не найдя на что их положить, он оторвал рукав своей рубахи и, опустив на него кусочки хлеба, отошёл подальше, чтобы женщина могла забрать. Она подползала к ним на карачках, словно всё ещё боялась, что принц убьёт её так же, как поступали другие граждане, и, дотянувшись до куска ткани, резко рванула на себя.       Не побрезговав присесть на грязную землю, принц стал пристально наблюдать, как женщина жадно запихивает сухари в рот, раздирая твёрдой коркой потрескавшиеся губы.       – Должно быть, вы хотите пить? – произнёс принц. – Позволите мне подойти?       Женщина, что не видела подобной доброты с самого начала осады, недоверчиво кивнула. Принц медленно приблизился к ней, откинув полы накидки, чтобы она видела каждый его шаг.       – Простите, но воды у меня совсем немного, – извинился он и протянул бурдюк.       Было видно, что она хотела вырвать его из рук, но после еды её разум немного прояснился. Она аккуратно взяла бурдюк и жадно приникла к горлышку. Её руки сильно дрожали. И хотя яро цеплялась за бурдюк, было понятно, что ей больно. Её ладони сплошь были покрыты ранами.       – Вам больно. Позвольте я помогу вам, – вызвался принц, и женщина снова кивнула.       Он принял из рук бурдюк и, присев рядом, аккуратно наклонил её голову, чтобы та могла попить. Когда же последняя капля воды исчезла в её горле, принц снова повесил кожаную флягу на пояс. Для него было счастьем видеть благодарность в глазах женщины.       – Это ведь вы? Вы – наш принц? – просипела женщина. – Почему вы здесь?       – Разве могу я иначе, когда мой народ страдает? – пожал плечами принц.       – Вы и вправду Венец Великодушия, Ваше Высочество. – Женщина, превозмогая боль, опустилась перед ним в поклоне.       – Что вы, не стоит! – запротестовал принц и поднял женщину с коленей. – Лучше скажите, уважаемая, почему вы остались в городе? Разве вас не должны были вывести из города, как и многих других?       – Как же, – хмыкнула женщина. – Ваш указ ничего не значил для судовладельцев. Они заломили такие цены, за которые можно было бы не только добраться до Анрийска, но и до самих небес. Вывезли только детей и тех, кто мог позволить себе переправу. Таких, как я и мой муж, бросили.       – Что стало с вашим мужем?       – Самигина забрала в багровые поля с месяц назад. Я последнее, что у меня было, выменяла, чтобы купить нам свиную ногу, а он почил раньше, чем я до дома добралась. До сих пор корю себя. Он умер в муках, а меня рядом не было, чтобы даже за руку подержать. Скажите, Ваше Высочество, сколько это ещё продлится?       – Не могу вам подарить надежду, коль сам правды не ведаю, – удручённо пожал плечами принц. – Но обещаю, что приложу все силы, чтобы это поскорее закончилось.       – Я даже богам не верю, но поверю вам, Ваше Высочество. Ваша доброта помогла мне сегодня, стало быть она поможет нам всем.       Но как бы сильно ни хотел исполнить принц своё обещание, новая беда заставила его отступить. Для всего государства эта новость стала ударом – король скончался. Он был уже стар, но голод и обезвоживание отправили его смиренную душу в багровые поля раньше положенного срока. Сидя в его опочивальне, принц поглаживал охладевшую руку отца. Он не плакал, не мог позволить себе предаваться горю в столь трудное время. Перед своей кончиной отец завещал ему хранить город, в честь которого его назвали, и принц был твёрдо намерен исполнить последнюю волю государя. Осада держалась уже долгие полгода, и пора было сделать то, что не смог сделать его отец, – договориться о дипломатических переговорах.       Он вышел к вражеским войскам один – не пожелал жертвовать чьими-то жизнями, если те решат его убить, – и запросил встречи с королём Мантизом. Государь Эвелета был человеком высокомерным и самоуверенным, но смелость королевского отпрыска оценил. Когда принца перевезли на лодках через озеро Саруэм и сопроводили в тронный зал, даже не дав привести себя в порядок для встречи, Мантиз встретил его восседая на троне, а перед ним стоял крепкий дубовый стол, заваленный едой и кубками, до верху наполненных вином.       Места за столом принцу не отвели. Так король показывал, что принц здесь значит не больше, чем дворовая псина. Да и сам принц ощущал себя подобным образом. От взгляда на все изысканные блюда на столе Мантиза у него скрутило желудок. Кланяться захватчику принцу не позволила гордость. Вежливо склонив голову, он представил себя с той уверенностью, на которую был только способен:       – Я, Роновери, наследный принц Вери-Ариль, приветствую короля Мантиза, государя Эвелета, и прошу о проведении переговоров с целью примирения наших государств.       Мантиз не соизволил выказать никакого уважения и глухо рассмеялся в лицо принца. Он видел в нём неразумного ребёнка, который посчитал, что имеет право зваться будущим королём.       – Что можешь предложить мне ты, чего я не могу получить своими руками? – оскалился Мантиз. – Ваши стены вот-вот падут, ваши люди на последнем издыхании. Мне достаточно одного щелчка, чтобы мои войска начали наступление.       – Невинные не должны гибнуть из-за разногласий их государей, – не стушевался принц перед его снисходительным тоном. – Нам нет нужды враждовать, коль решить всё можно мирным путём. Если вы так хотите наши земли, то всё можно решить обычной дипломатией. Ваши люди поселятся в наших стенах, а мы с вами разделим королевское влияние. Не будет нужды проливать кровь.       – Разделить королевское влияние? – усмехнулся государь. – Мои люди присягнули на верность мне и не склонят голову перед юнцом из Вери-Ариль.       Но принца не тронули его слова. Он знал, ради чего шёл на переговоры, и заранее подготовил себя к подобной реакции Мантиза.       – Они присягнут вашей дочери. Я имел честь слышать, что ваша дочь – красавица, что затмевает своей красотой даже богинь. Разрешите мне взять её в жёны! Она станет венценосной королевой, а я её покорным мужем. Так мы объединим оба наших государства и навеки забудем о вражде.       – С чего ты решил, что достоин просить руки моей дочери? Ты не можешь дать ей ничего, кроме разрушенного города, который я и сам могу преподнести к её ногам.       – Вы правы, но я могу ей дать нечто большее – уважение и верность своего народа. Я лично вознесу корону правителя ей на голову, отринув все порядки нашего мира. Она станет первой провозглашённой королевой, а я буду поддержкой и опорой долгие годы её правления.       На лице государя промелькнуло мимолётное удивление. Он задумчиво постучал ногтями по подлокотнику трона. Лицо его было хмуро, но по блеску в глазах принц понял, что предложение показалось ему заманчивым. Уже через мгновение он довольно вознёс кубок с вином над головой.       – Что ж, давай обсудим это, – произнёс он и жестом предложил Роновери присоединиться за столом.       Не прошло и пары дней, как осада была снята, а каналы расчищены. Медленно город вернулся в прежнее великолепие. Жители и торговцы, прознав об окончании войны, стремительно стали возвращаться в Вери-Ариль. Роновери не находил себе места от счастья. Наконец тяготы уступили место мирному сосуществованию, но больше всего он радовался тому, что в родные края возвратился его младший брат. Матушка – бывшая государыня – не могла сдержать слёзы облегчения. Её младший ребёнок был цел и невредим.       А через год на все четыре государства прогремела весть: Венец Великодушия Роновери женится на прекрасной дочери Мантиза – Аристине. К готовящемуся торжеству улицы были расчищены, а на крышах вновь задрожали подхваченные ветром флаги, но теперь они были фиолетовые, как знак объединения голубого ветра Вери-Ариль и алого пламени Эвелета.       Со всех городов Энрии в Вери-Ариль хлынули важные гости, чтобы поздравить молодожёнов. Роновери не смел жаловаться. Как и говорили в народе, Аристина оказалась прекрасна, как яркий луч солнца, и кротка, как нежный лепесток персика. И хотя между ними не было любви, она с заботой относилась ко всем подданным и королевской семье Вери-Ариль, а он уважал её решимость. Несмотря на прошлую вражду, даже бывшая государыня приняла будущую невестку, хоть и понимала, что иного выбора у неё просто-напросто не было. Она решила всецело довериться решению сына.       – Я понимаю, что ты настроен решительно, – неуверенно начала матушка, поправляя свадебные одеяния сына, – но уверен ли ты, что поступаешь правильно? Принять дочь врага в качестве жены – это походит на отчаяние, нежели мудрое решение.       – Нет ничего важнее народа, который мы поклялись защищать, – улыбнулся Роновери и мягко поцеловал руку матери. – Если мои люди будут счастливы, значит, я всё сделал правильно.       Государыня ничего не ответила, только понимающе кивнула. Она гордилась сыном.       Когда пришёл назначенный час, Роновери вместе с семьёй уже ждал будущую невесту. Вдоль главной улицы и до самого дворца тянулась колона из жителей. Новый союз положит начало миру между двумя государствами, и все своими глазами желали увидеть, как следуя обычаю, будущая королева пройдёт десять тысяч шагов к своему мужу, осыпаемая цветами и пожеланиями долгой и счастливой супружеской жизни. Заиграла праздная музыка, знаменующая появление принцессы Аристины. В красном платье цвета уходящего заката она изящно вышла из паланкина и медленными шагами направилась к дворцу. Её лицо покрывала вуаль, но даже через него люди видели, насколько прекрасной девушкой была Аристина. Её осыпали дождём из нежных лепестков, а она улыбалась самой очаровательной улыбкой, будто действительно радовалась предстоящему бракосочетанию.       В Вери-Ариль была традиция: сделав пять тысяч шагов, ты выказываешь уважение народу, и ещё пять тысяч, чтобы явить всем своё почитание мужу. Если девушка падала от слабости, не пройдя десяти тысяч шагов, значит, её верность лжива, как и она сама; значит, тяготы, что она обязуется взвалить на свои плечи, как королева, для неё непосильны.       «Королева должна любить свой народ так же, как любит того, кому клянётся в вечности», – гласило старое поверье, и Аристина безоговорочно следовала ему. Через каждую тысячу шагов она останавливалась, чтобы поклониться народу, а на пяти тысячах кланялась только вперёд для своего будущего мужа.       У подножья дворцовой лестницы её ждал Роновери. Нежно взявшись под руки, будущие супруги взошли по лестнице под возбуждённый рёв толпы.       – Вы не жалеете, что согласились? – прошептала Аристина.       – Я жалею лишь о том, что не сделал этого раньше, – ответил мягкой улыбкой Роновери.       Присев на колени у алтаря, они синхронно преклонили головы в дань уважения богам и, поднявшись, поклонились родителям и друг другу. Зачитавший молитву главный жрец повязал на их руки красную ленту и замолчал, позволив супругам произнести клятву:       – Я буду защищать тебя до конца своих дней, подарю твоим губам улыбку на долгие годы и не позволю ни одной слезе упасть с ресниц. И даже если годы не будут к нам благосклонны, я отдаю тебе своё сердце в это мгновение и никогда не пожалею о своём выборе. Да услышат мои слова боги, да скрепят они нас лентой алой, что во веки веков не развяжется.       С робким трепетом в душе Роновери приподнял алую вуаль Аристины. Он по-прежнему удивлялся, как она может быть простой смертной. Её кожа была бела, щёки румяны, а губы мягки. В карих глазах словно засел лучик света, и он стал ярче, когда она ему улыбнулась. Под радостное улюлюканье он склонился к губам принцессы и поцеловал, скрепляя навеки их клятву. Это было невероятное волшебное мгновение, но его прервал неожиданный крик. Супруги дёрнулись друг от друга и уставились на ошалевшую толпу. Красная лента соскользнула с их рук.       Крики ужаса стали всё отчётливее доходить до Роновери, и он обернулся. На полу, у самого края лестницы, лежала его мать, а по ступеням густым водопадом стекала кровь из рассечённой клинком шеи.       – Матушка! – закричал он, но его крепко скрутили и поставили на колени.       – Что ты делаешь, отец? – надрывно закричала Аристина, которую тут же силой оттащили в сторону.       – Забираю то, что по праву теперь принадлежит мне, – холодно бросил Мантиз, игнорируя начавшуюся истерику у дочери. – Претенденты на трон мне не нужны! – и лично перерезал глотку младшему принцу.       Маленькое тело упало прямо перед Роновери и забилось в конвульсиях, пытаясь сдержать брызжущий поток. Алые брызги ударили в лицо принца. Он истошно закричал, разрывая горло воплем. В груди умерла последняя надежда, что была, когда остекленевшие глаза брата уставились на него. Роновери обессиленно рухнул, уткнувшись лицом в грудь мертвеца, но его тут же выволокли на середину площадки.       – Тебя все зовут Венцом Великодушия, но посмотри, к чему привело твоё великодушие, – удовлетворённо прорычал Мантиз, наслаждаясь его мучениями, и дёрнул его за волосы, заставляя поднять лицо.       Потускневшим от горя взглядом Роновери смотрел, как на площади начинается битва. Одним синхронным движением воины Эвелета пронзили всех министров и чиновников Вери-Ариль, а после принялись за стражников. Свадьба обернулась кровавым побоищем. Вот она – цена его доверию, его ошибке. Он не различил лжи в улыбке Мантиза, поверил врагу и обрёк свой народ на гибель.       – Такой власти вы хотите? – безжизненным голосом произнёс Роновери. – Думаете, что люди примут вас, как государя, когда вы на их глазах убили прежних королей?       – Люди изменчивы, – усмехнулся Мантиз. – Если им показать, на что способен меч, они сделают всё, чтобы он не был направлен на них. А чтобы укоренить свою власть, я преподнесу им дар.       Роновери догадывался, о каком даре говорил король Эвелета. Стражники скрутили ему руки и кинули на колени у алтаря, прижав голову к холодному камню. Но Роновери и не думал сопротивляться. Даже боги не помогли бы ему в этот момент. Взяв у стражи тяжёлый топор, Мантиз демонстративно перебросил его из руки в руку. Казалось, что он специально тянет время, чтобы принц мог сполна насытиться безнадёжностью. Но Роновери не смотрел, он ждал, когда весь этот кошмар закончится. Госпожа багровых полей заберёт его в свою тихую обитель – это неминуемо. Он слышал, как кричала Аристина, пытаясь вразумить отца. Она вырывалась из рук его приспешников, царапалась, взывала к милости и каре богов, но ничто из это не могло повлиять на Мантиза. Он не щадил никого, даже родную дочь. Роновери открыл глаза и поглядел в бледное заплаканное лицо супруги.       – Прости, что наша нить оказалась столь коротка…       Лезвие топора со свистом рассекло воздух, и безжизненная голова с глухим звуком ударилась о пол и покатилась по ступеням. Окровавленная и изувеченная, она замерла у подножья лестницы, и люди с криком отпрянули. На лице Роновери замерла блаженная улыбка. * * *       – Кровавая свадьба? – Рэйден поник, очевидно пытаясь срастить тяжёлую кончину Роновери с его беззаботным поведением после вознесения. – Вот уж не ожидал.       – Никто не ожидал, – поддержал Викери и потёр шею, всё ещё ощущая холод металла на коже.       Он и Леон очнулись уже как полчаса, но тело всё ещё помнило ужас, что они прочувствовали на себе. Зловоние крови до сих пор стояло в носу. Даже завернувшись в одеяло, они не могли усмирить дрожь – ощущение смерти не хотело их отпускать. Руки едва могли удерживать чашки с горячим чаем, что непрерывно барабанили по блюдцу, как заведённые.       – Если Роновери был известен по всей Энрии, как принц Вери-Ариль, как так получилось, что он исчез из истории? Неужели Создатель стёр память всех, кто когда-либо его знал? – поинтересовался Леон.       – Отчасти, – ответила Гремори, по-хозяйски устроившись на диванных подушках. – Когда эвелеты захватили трон, они уничтожили все упоминания о прежней власти и переписали документы так, будто земли Вери-Ариль всегда принадлежали семье Мантиза. Прежний город был уничтожен подчистую, а Вери-Ариль переименован в Эвелет. Вероятно, Создатель счёл это удобным, поэтому помог людям и богам забыть о жизни Роновери, когда того нарекли судьёй. Мантиз в своё время не дал дочери занять трон, но после его смерти Аристина стала законной королевой. Она избавила людей от страха перед властью, изменила политику, превратила в государство, что и по сей день считается одним из самых богатых и процветающих в Энрии.       – Откуда тебе столько известно?       Гремори нервно усмехнулась.       – Я была той женщиной, которую накормил Роновери в том злосчастном переулке. – Повисла напряжённая тишина, и Гремори, чтобы разбавить её, продолжила с такой улыбкой, будто эта история не была сколько-то личной: – Точнее моя первая ипостась. Она была беженкой из южного государства, наивно полагающей, что переезд в Вери-Ариль положит начало новой безбедной жизни. Впрочем, всё так и было, пока Эвелет не начал войну. После казни Роновери та Гремори помогала организовывать бунты против власти Мантиза, тогда-то её и заметила Аристина. Она предложила стать её служанкой, и вместе они придумали план, как убить тогдашнего короля.       – И какой же? – настороженно подал голос Викери.       – О, Аристина была не только красива, но и обладала коварством и умом своего отца, – довольно оскалилась Гремори, накручивая прядь волос на палец. – Она изобрела яд, который медленно убивает жертву, заставляя тело слабеть, а разум помутняться. И ей повезло, что Мантиз заинтересовался её служанкой. Своенравная южанка была в новинку, и его нисколько не смущало её низкое положение при дворе. А Гремори всего лишь нужно было позволять себя касаться и покрывать обмазанное ядом тело поцелуями. Никто даже не заподозрил ничего, ведь со стороны это выглядело, как обычное старческое безумие. Жаль, что он так и не понял, кто стал его убийцей. Хотелось бы посмотреть на это.       – Фу! – с один голос скорчились Викери и Леон.       Гремори оставила их брезгливые гримасы проигнорированными.       – После его смерти Аристина стала королевой, а моя первая ипостась – её советницей. Уже тогда никто из нас не помнил Роновери. Вся Энрия думала, что обоих принцев Вери-Ариль сгубили при перевороте власти, что, впрочем, так и было, но считалось, что те были настолько невзрачны, что не оставили следа в памяти людей. А моя ипостась знала лишь то, что кто-то помог ей однажды… Некто безликий праведник. Она и Аристина сделали всё, чтобы возродить государство, поэтому Создатель вознёс одну из них на небеса.       – А как же Аристина? Она не стала божеством?       – Увы, но нет, – пожала плечами Гремори. – Создатель счёл, что та достойна покоя, и умерла она уже в глубокой старости. Да и вряд ли он хотел бы, чтобы Роновери каждый раз видел свою супругу в небесной обители. Вынося приговор в небесном суде, он бы не смог оставаться по отношению к ней беспристрастным, да и ходячее напоминание об отрубленной голове было бы весьма некстати.       – Вот же тьма, – протянул Викери и отставил чашку. – Теперь я ещё больше не хочу участвовать в этой авантюре. Убить кого-то – это ещё куда ни шло, но самому класть голову на плаху – увольте!       – Вик, я никогда не заставлял тебя в этом участвовать, – напомнил Леон, – и я пойму, если ты откажешься.       – Да разве ж теперь смогу? – Викери утомлённо откинулся на диван.       – Вообще-то можешь, – зазвенела браслетами на руках Гремори. – Нам важны только Леон и ипостась Кроцелл. О Роновери речи не шло.       – Проклятые боги! Неужели ты запомнила моё имя? – с нескрываемым сарказмом удивился Леон и с энтузиазмом похлопал. – Я нахожусь в приятном восторге. Наконец твоя память решила уподобиться длинному языку.       – Вот же гадёныш! – Гремори швырнула в него ложку. – Убила бы, засранца!       – Но не можешь. Бесит, правда? – Леон показал ей язык.       Наблюдая за их детской перепалкой, Викери тяжело вздохнул.       – Вот поэтому и не могу. Вы же поубиваете друг друга раньше, чем сведёте со свету Дардариэль.       – Вернёмся к насущному, – прервал их Рэйден. – Как продвигаются старания Николь? Она смогла вернуть память Кроцелл?       – Собирает по крупицам.       – Она вспоминает лишь короткие отрывки, порой видит что-то во снах, – разъяснил Викери. – По словам Николь, иногда они общаются в видениях, но Кроцелл многое утаивает, чтобы не навредить ей своим откровением.       Рэйден вздохнул.       – Осмелюсь предположить, что Кроцелл так и не показала ей свою смерть?       – Да. Сказала, что Николь пока к этому не готова.       – Нельзя быть готовым к смерти, – философски заметил Леон. – Когда я увидел кончину Гастиона, то думал, что сам ноги протяну.       – Всё потому что ты поступил опрометчиво, – упрекнул Рэйден. – Ты ещё не успел вспомнить ипостась, а уже бросился увидеть её смерть.       – Полезное замечание, учитывая, что я только что пережил, – пожаловался Викери.       – Похнычешь позже, – пробурчал Рэйден, небрежно махнув в сторону Викери. – Если Черешенка вспомнит, где находится источник бессмертия, мы должны быть готовы немедленно выдвигаться.       – Не успеете, – появилась в дверях Николь.       Вид у неё был измученный. Уверенными шагами она прошла к буфету и под удивлённые пристальные взгляды распахнула дверцу, доставая припрятанную Рэйденом бутылку с виски. Молчали все. Даже Гремори потеряла свою заносчивую ухмылку, глядя, как разбитая чужими воспоминаниями странница стала разливать выпивку по стаканам, а потом решительно протянула один из них Рэйдену.       – За ваше здоровье, – стукнулась она стаканами с обомлевшим даймоном и залпом влила в себя.       Рэйден не сводил с неё глаз, но машинально выпил.       – Николь? – позвал её Викери, но девушка взмахом руки пресекла в нём желание говорить.       – Скажу сразу, – Николь посмотрела на Гремори, – я не намерена говорить Грехам, где находится источник бессмертия. Таков был мой уговор с Кроцелл. Но следуя нашей договорённости, я принесу воду из источника, чтобы вы могли переродиться. – Грех открыла рот, чтобы возразить, но Николь впила в неё такой ледяной взгляд, что та вновь послушно притихла. – Я делаю это не из доверия к вам, а потому что меня уверили, что вами движут благие намерения. И хотя я по-прежнему в этом сомневаюсь, учитывая ваши прошлые поступки, я рискну. Но после моего перерождения в моей же власти будет отнять вашу божественность, поэтому не советую совершать необдуманные поступки.       Гремори от её напора, казалось, совсем утратила дар речи: глядела округлившимися глазами и хлопала ресницами.       – Можете всей вашей благородной гвардией поблагодарить Джоанну, – усмехнулась юная Аверлин и упала на диван между Леоном и Викери.       – А на кой ей нам доверять? – скривила бровь Грех.       – Скажем так, её тоже кое-кто убедил, – многозначительно улыбнулась Николь.       – Эйрена не согласится, – запротестовала Гремори. – Она не доверяет вам ровно столько же, сколько вы не доверяете ей. Один из Грехов обязан пойти.       – Хорошо, – легко согласилась ипостась Кроцелл, – но это будет тот, кого выберу я. И о своём решении я сообщу Эйрене лично.       Гремори молча кивнула, понимая, что переспорить в этом решении ипостась Кроцелл ей было не под силу. Поднявшись, она переступила с ноги на ногу, поудобнее устраивая ноги в туфлях, и, достав амон, растворилась в искрящемся водовороте.       – И кто сообщит эту радостную весть Джоанне? – покосилась на юношей юная Аверлин.       – Я схожу, – отставил пустой стакан Рэйден.       – Тогда тебе потребуется опустошить бутылку перед тем, как пойдёшь, – предупредила девушка.       – Не то чтобы я против этой затеи, но осмелюсь спросить «зачем»?       – Она в мастерской вместе с Малле.       – Что?! – взбеленился Кассерген.       – Да ладно, не говорите, что вы не замечали, что он уже месяц не вылезает из её мастерской? – хихикнула Николь и поспешила разъяснить, видя, что Рэйден уже едва держит себя в руках: – Успокойся, заботливый братец. Всё не так страшно, как ты себе вообразил. Он заказал у неё статую Валефора.       – От этого, знаешь, не легче!       – Тогда лучше пойду я. – Леон поднялся и похлопал Рэйдена по плечу. – По крайней мере, так у нас будет шанс, что не придётся отмывать кровь со статуй.