Странники

      Кронхилл показался душащей темницей без забавных острот Рэйдена. Леон даже не мог вспомнить, как они добрались до поместья. Последнее, что стояло перед глазами, это то, как Грехи уносили хладное тело даймона, а его самого Викери и Джоанна тащили под руки, пока он надрывался в безудержном матерном крике и просьбах отпустить его.       В траурном безмолвии Николь залечила раны друзей, напоила зачарованной водой, что ненадолго снимала оковы напряжения, и вместе с Викери удалилась. Понимала, что какой бы сильной не была её магия, она не сможет заштопать раны на порванной душе.       Леон и Джоанна остались в малой гостиной одни. Бессфера поглядела на странника, что так и не поднял головы с момента их возвращения, и не спеша прошлась в другой конец комнаты. Разворошив угли в недавно зажжённом камине, она распахнула дверцы буфета, который служил Рэйдену кладовой для взятых из погреба бутылок, которые Джоанна, несмотря на все свои возмущения, никогда не возвращала обратно. Разворошив нагромождения полупустых склянок, бессфера вытащила ту, что получила в так называемое наследство – будь оно не ладно! – и выкрутив пробку штопором, протянула Леону. Тот поднял на неё покрасневшие глаза в молчаливом вопросе.       – Будь он с нами, поступил бы также, – коротко произнесла она.       Ответ подействовал. Леон выхватил бутылку и прижал к губам, жадно глотая горькое обжигающее поило. Ему хотелось напиться до такого состояния, чтобы наутро не вспомнить об этом дне, но понимал, что подобное невозможно. Такое не забывается. Поэтому он глоток за глотком вливал в себя виски, не останавливаясь, даже когда холодная струя стекала мимо губ по подбородку. Опустошив залпом треть бутылки, Леон всунул её в руки Джоанны.       Бессфера упала рядом на диван, стянула сапоги и, забросив их куда-то не глядя, тоже приникла к горлышку бутылки, пока та не опустела наполовину. Они не говорили, да и сказать было нечего. Дорогой им человек умер – это и так ясно, а выливать содержимое души неумелыми словами казалось неуважением. Джоанна положила голову на плечо Леона и тихо запела какую-то песню на высшей энрийской речи. Нежную, но такую грустную. Леон даже не пытался переводить, просто слушал, как размеренно бьётся сердце в такт её напева. Когда она закончила, он уже крутил в руках пустую бутылку. Конечно, он всячески избегал мыслей, но опьянённое состояние велело хранить глубокое задумчивое выражение лица, чтобы избежать ненужных расспросов, даже если Леон точно знал, что не услышит их от Джоанны.       Но бессфера читала по глазам. Она принесла из буфета другую бутылку и подтолкнула к Леону. Ей, как и ему, сейчас хотелось тишины, молчаливой поддержки и заглушить боль в терпком алкоголе. После третьей выпитой ими бутылки Леон уже не выдержал. Сжав голову руками, он надрывно завопил, глотая слёзы в приступе отчаяния. Бутылка яростно врезалась в стену, разлетаясь на тысячи мелких осколков.       Джоанна порывисто прижала его к себе и погладила по спине, даря вместо тысячи ненужных слов один достаточно громкий жест. Леон чувствовал себя так, словно ему вырвали хребет. Он согнулся сломленной ветром тростинкой и уткнулся лицом в колени бессферы, глуша вопль в плотной ткани брюк, а она снова тихо запела и стала успокаивающе перебирать спутанные пряди волос. Но даже когда вся боль вырвалась из груди Леона, заменившись усталостью, он не поднял головы. Чувствуя тепло девушки, он лишь на мгновение прикрыл опухшие глаза и, поддавшись мягкому напеву, уснул.       Джоанна не хотела его будить. Поглаживая вздымающиеся плечи юноши, она думала, какая тяжесть обрушилась на него. Трагедия стала для них общей пучиной. Она потеряла брата, а он потерял часть своей вечности. Им обоим никогда не станет легче. Рэйден понимал это и поэтому попросил позаботиться о нём, потому что никто другой не поймёт его горе, так как она.       Но боль, что не находила выхода в слезах, заставляла сердце гнить. Джоанна подложила под голову Леона подушку и укутала в найденное в комоде одеяло – не хотела, чтобы тот замёрз. Ночи в Кронхилле никогда не были тёплыми, а теперь казались особенно ледяными, не смотря на распустившееся за окном лето. Бессфера дождалась, когда угли окончательно потухнут, и неспешно покинула малую гостиную. Слишком многое в ней напоминало о днях, проведённых бок о бок с Рэйденом.       По лестнице она взбиралась с чувством будто вот-вот упадёт без сил. Ноги напрочь отказывались подниматься по ступеням, и бессфера тащила себя, цепляясь за перила. Последний раз она ощущала себя такой слабой, когда погиб отец. Наверное, потому что знала, что он умер не по своей воле. Взобравшись на второй этаж поместья, она перевела дух и, оттолкнувшись, двинулась вглубь коридора. На шарканье ног высунулись Николь и Викери. Всё то время, пока Леон и Джоанна напивались, они предпочитали скорбеть в объятиях друг друга. Джоанна не могла винить их за это. Она бы и сама с радостью утонула в чувствах, если бы таковы были. Но их не было, потому что зародившаяся симпатия истлела в чёрных шутливых зрачках.       – Разбудила? Думала, что вы уже спите, – выдавила она из себя подобие вежливой заинтересованности.       – Да разве ж уснёшь тут? – почесал затылок Викери. – Пытались, да какой там. Закроешь глаза, как перед глазами тут же…       Николь предупреждающе ткнула локтем в рёбра. Джоанне не нужно слышать того, о чём они говорили всё это время. Не стоило лишний раз напоминать об утрате, что ещё крепко сжимала корни в памяти. Хотя Джоанна и так догадывалась. Растёртые красные веки Николь всё ещё удерживали капли свежих слёз.       – Джоанна…       Николь позвала тихо и осторожно, словно боялась, что её ранит даже звучание собственного имени, но бессфера пресекла назревающий вопрос взмахом ладони.       – Не говори мне слов соболезнования. За свою жизнь я наслушалась их достаточно, чтобы начать ненавидеть.       Николь виновато опустила голову и поджала припухшие губы. Джоанна прошла мимо, обдав их леденящим холодом, который мог исходить только от человека, повстречавшего смерть. Николь, как никто другой, знала это чувство. Она и сама жила с ним долгое время, пока тоска по родителям не отпустила её, подсказав новый смысл жизни.       Под реквием старых половиц Джоанна добралась до мастерской – единственного места, где она способна была познать покой. Сняв ключ с тонкой цепочки, она распахнула старую дверь и, войдя, закрыла изнутри. Впервые она ощутила тот страх, что испытывали многие, когда входили в скульптурный пантеон. За каждым её раздающимся шагом следовали безжизненные взгляды, но Джоанна старалась не обращать на них внимания.       Вытянув ноги, она упала на стул и запрокинула голову. Она по-прежнему задавала себе вопросы: «Почему она не кричит? Почему не рвёт душу на части в приступе гнева?». Но ответ никак не находился. Возможно, она слишком привыкла быть сильной или казаться таковой. За последние года на неё сваливалось много того, что девушка её возраста не способна пережить. Но она смогла. Она научилась жить с постоянными потерями и перешагивать их, глядя в будущее, что оставалось открытым для неё. С ней всегда был Рэйден, чтобы поддержать. С ним Кронхилл никогда не казался пустой тюрьмой. А что теперь?       Джоанна с усталым вздохом повернула голову. Глаза упёрлись в притаившуюся в тени лукавую улыбку, и первые за несколько часов разбитого показного спокойствия она ощутила ярость. Она резко подскочила, и стул с оглушающим грохотом повалился на спинку, но бессфера не вздрогнула. Она могла смотреть лишь в гипсовые сощуренные глаза, которые, казалось, насмехались над её наивностью.       В быстрых порывистых шагах она схватила приставленную к стене кувалду. Она волочила её за собой, царапая пол крепким металлом, но режущий звук стал усладой для ушей. Молот всегда казался ей непосильно тяжёлым. Прежде она всегда просила Дэви, если ей требовалось воспользоваться им, но сейчас она нашла в себе силы не только поднять его, но и замахнуться. Тупая голова кувалды вонзилась в изящное тело статуи. Гипс с хрустом разлетелся в стороны, оцарапывая лицо бессферы острыми крупинками. Но она не могла остановиться. Дрожащие от слабости руки вцепились в молот, как в спасение, которое облегчало боль на душе. Да, она не могла убить Малле, но своими ударами она уничтожала его ипостась. Глаза пылали при виде, как изящные руки ломаются в крошку, как трескается облачённый в изысканные одежды торс, как голова улыбающегося божества слетает с плеч и врезается в стену, разбиваясь на тысячи осколков.       Лишь когда от Валефора осталось только упоминание на пьедестале, Джоанна уронила кувалду и с воплем упала в белую пыль. Напряжённые до белизны пальцы сжали обломки, пытаясь уцепиться за что-то неведомое, но бессфера тут же откинула горсть. Кулаки разбились в кровь о крепкий пол, обрывая то чувство, что ненадолго поселилось в мыслях. Пустым взглядом она смотрела на стекающие по костяшкам кровавые капли и то, как они капают в гипсовую пыль, превращаясь в багровую грязь. Она поймала себя на отвращении, не только к нему, но и к себе, потому что решила довериться, потому что поверила, и потому что на мгновение почувствовала, что сможет что-то изменить. * * *       Когда Леон открыл глаза, бессферы уже не было. Он потёр утомлённые слезами глаза и привстал. Подложенная под голову подушка упала на пол вместе с одеялом, которым его заботливо укрыла Джоанна. Ушла она совсем недавно: угли в камине ещё хранили тепло. Леон окинул сонным взглядом пустые бутылки. Они выпили столько, что слабость валила с ног, но всё же недостаточно, чтобы забыться. Дверцы буфета были открыты. Решив, что вряд ли его содержимое понадобиться ещё кому-то, Леон прихватил одну бутылку из тайника Рэйдена и, пошатываясь, направился в свою комнату.       Благородно пить он никогда не умел – не было должного аристократического воспитания, велящего контролировать степень своего опьянения. Поэтому он с должной изящностью вырвал пробку прямо на подходе к лестнице. Очередная ошибка нисколько не смутила. Он и так уже сделал их предостаточно. Холодные углы ступеней врезались в колени, когда он падал от слабости в ногах и неточности своих поступов, но каким-то образом умудрялся хвататься за изгибы балясин, не выпустив из пальцев открытую бутылку, а оказавшись наверху, вознаградил горло терпкой горечью. Теперь он понимал Рэйдена, и почему тот так часто находил спокойствие в алкоголе. А как иначе справляться с отпечатками, что награждает Самигина своим появлением?       Леон замер посреди коридора, растеряно оглядываясь на закрытые двери. Его комната была совсем рядом. Он даже не запер её. Но ноги потянули его к другой двери – крепкой и тёмной, находящейся через две от него. Рванув ручку, он осознал, что та осталась незапертой, и ввалился внутрь.       В комнате Рэйдена он бывал нечасто. От силы раз пять, и то, когда Джоанна заставляла будить его пьяную после попойки тушу. Она хранила запах своего хозяина, ещё не зная, что он больше сюда не вернётся. Леон закрыл дверь и прошёл в центр спальни. Она была отделана в любимом цвете Рэйдена – тёмно-синем, таком, что напоминал звёздное небо в освещённой луной ночи.       Оставив бутылку на комоде, Леон погладил пальцами старое гладкое дерево, покрытое тонким слоем пыли. Рэйден не отличался чистоплотностью. Он нередко разбрасывал книги и вещи, куда только мог зашвырнуть в эмоциональном порыве, но его спальня сохраняла порядок. Должно быть, потому, что он редко в ней появлялся, предпочитая ночевать в малой гостиной. На полке Леон нашёл несколько старых книг, предположительно взятых из кабинета Марлона Кассергена. С ними даймон обходился бережно. Они стояли аккуратным рядом, прижатые друг к другу. На обшарпанных корешках всё ещё виднелись названия, и Леон не мог не удивиться разнообразности чтива. Тут были и техники ведения боя, и основы стратегии, а между ними толстое собрание энрийских легенд и сборник детских сказок некоего Артура Миндельриза. Леон пролистал несколько страниц и невольно улыбнулся простым карикатурным рисункам. Почему-то он легко мог представить, как Рэйден читает сказки поздним вечером, подсвечивая пожелтевшие страницы огоньком лампы.       Высокий письменный стол был единственным предметом мебели, обжитым своим хозяином. На столешнице небрежно валялись бумаги и разнообразные карты, в углу стояла закрытая чернильница, а рядом перьевая ручка, кончик которой чернел в засохшей краске. Казалось, что Рэйден бросил что-то писать, когда они покидали Кронхилл, но Леон не нашёл свежих записей. Зато заметил утонувшую в тени рамку с фотографией. Простым гладким багетом она напоминала ту, что стояла у самого Леона в комнате, только вместо фотографии Ордена Странника в ней стояли они.       Самаэлис напряг память. Оно было сделано в первый месяц его жизни в поместье. Джоанна упорно настаивала, что этот момент стоит запечатлеть, и юноши поддались на уговоры. Теперь Леон отчётливо вспомнил тот ясный день: бессфера затащила обоих под старую иву и угрозами заставила позировать, но как бы не старался приглашённый фотограф, у Леона никак не выходило расслабиться. Да и разве он мог, когда Рэйден так и норовил ткнуть его пальцем в рёбра за спиной у сестры?       Но сейчас это ребячество отзывалось теплом в сердце. Фотокарточка сохранила самый беззаботным фрагмент их жизни. С широкой улыбкой Джоанна держала под руки двух важных для неё мужчин, довольный своей выходкой Рэйден расплывался в лукавой кошачьей ухмылке, а Леон нервно косился на даймона из-под длинной чёлки, предвкушая очередную подлость, а улыбка скорее напоминала оскал. Удивительно, что Рэйден хранил этот снимок, как некое сокровище, ведь тогда Леон ещё не знал о чувствах даймона да и откровенно выказывал порицание к его персоне.       Сейчас это казалось таким глупым. Они потеряли столько времени в нелепых дрязгах. Осознание этого закапывало Леона глубже в отчаяние. Он каждый раз убегал, когда Рэйден делал шаг к нему, потому что боялся любви, что ему могут дать. Он боялся безвозмездности, переживал, что, доверившись, ему снова вонзят нож в спину и выпрут за шиворот на холодную улицу. Но разве Рэйден бы так поступил? Никогда!       Поставив рамку на прежнее место, Леон неторопливо подошёл к большой аккуратно застеленной кровати и провёл рукой по покрывалу из синего сатина. Рэйден говорил, что ненавидел эту кровать. Считал, что матрас слишком мягкий, а плотный балдахин – прерогатива стыдливых дам, что прятали за ним желания в любовных утехах. Но эту кровать выбрала для него приёмная матушка – Астерия Кассерген, – и Рэйден не смог заставить себя избавиться от неё. Он глубоко ценил семейный узы, даже если они не были связаны кровным родством.       Леона удивляло, что он помнил столько мелочей о даймоне. Он никогда не придавал этому значения, но теперь осознал, что всё это время интересовался им. Помнил, как тот улыбался и шутил даже в самых, казалось бы, безнадёжных ситуациях; как нервно теребил пальцами серьгу, когда переживал или смущался; как раздражающе звенели цепочки на сапогах, когда он в размышлениях наворачивал круги по комнате. Теперь Леону не хватало этого навязчивого звона.       Он уткнулся носом в холодный сатин, вдыхая запах ещё недавно спящего на ней Рэйдена. Прошлой ночью был один из редких случаев, когда даймон спал в своей комнате, а не теснился в скрюченной позе в кресле у камина. Пастельное бельё пахло крепким парфюмом, напоминающим сочетание ароматов сладкой карамели и дымного виски.       Дрожь пробежала по пояснице, и Леон взвыл от понимания, что запах, ставший родным, покинул его навсегда. Он не хотел верить в это, не хотел, чтобы место в его сердце заняла пустота. Он ждал, что дверь с протяжным скрипом отворится, и Рэйден войдёт в комнату. И пусть он будет в стельку пьян, пусть посмеётся над его сентиментальностью, пусть скажет, что это была большая глупая шутка, чтобы обдурить Дардариэль, но Леон бы всё равно бросился ему на шею, целуя желанные губы.       Крупные капли расплылись по покрывалу цвета ночного неба. Стиснув зубы, Леон зарычал и с силой хлестанул ладонью по матрасу. Если бы он мог, то не раздумывая пробил грудную клетку голыми руками, вырвал каждое ребро, чтобы добраться до сердца и сжать так сильно, что оно лопнуло на кровавые ошмётки, лишь бы не болело так, как сейчас. Скорбная агония сжалась кольцом на шее, выдавливая остатки воздуха в жалобном крике.       – Пожалуйста, вернись… Останься со мной…       В этот миг он осознал, как мучительна может быть вечность без него… без Рэйдена. * * *       У Леона не осталось сил томиться в Кронхилле. Почти неделю он безвылазно сидел в комнате Рэйдена, пытаясь принять неизбежность или же наоборот цеплялся за возможность побыть рядом с ним – Леон не знал. Но в конце концов всё равно улизнул из-под зорких очей друзей и направился в Адэр. Ему требовалось уйти от гнёта реальности туда, где ничего бы не напоминало о Рэйдене, но каждый закоулок так или иначе заставлял вспоминать короткие моменты прошлого.       Смирившись, что сбежать от мыслей не удастся, Леон бесцельно блуждал по площади. Прикупив по пути булку хлеба, он уселся на краю фонтана и, безразлично глядя на стаю голубей, стал швырять им под лапы кусочки. Вид урчащих пернатых вымогателей ничуть не успокаивал, но и не раздражал, что казалось своего рода неплохим знамением для его расшатанной психики.       Леон с трудом узнавал себя в отражении воды. Его кожа носила бледность от рождения, но из-за частой работы в садах пансиона, и тренировок под открытым небом в Кронхилле отдавала лёгким золотистым загаром, но сейчас от него не осталось и следа. Вместо тепла в ней поселилась болезненная серость, что особенно ярко подчёркивала тёмные круги под опухшими глазами. Он исхудал. Не так заметно, чтобы встревожить своим состоянием друзей, но скулы, как ему казалось, определённо выступали сильнее обычного, да и одежда висела свободнее. Леон погладил острый выступ челюсти. Пальцы заколола мелкая щетина. Когда он вообще в последний раз брился? Наверное, неделю назад, но она по-прежнему была едва заметна. Увы, но генетика обделила его возможностью отпустить густую бороду и усы, зато наделила миловидным лицом, что, как ему казалось, нисколько не подходило взрослому мужчине.       Чья-то тяжёлая рука хлопнула его по плечу, и Леон, испугавшись, едва не плюхнулся в воды фонтана, но его удержали за шиворот.       – Что-то ты не весел, друг. Я звал тебя, а ты всё не откликаешься. В мыслях изволил утопиться?       Леон бросил растерянный взгляд на темнокожего верзилу, окинувшего его тенью. Очевидно, что Салум тащился в свой паб, потому как у его ног стояли несколько тяжёлых мешков, вероятно, с продуктами.       – Да так, – неуверенно протянул Леон и потёр шею, – задумался. А ты как-ни-как на работу топаешь?       – Ненадолго отлучился, – подмигнул Салум. – Эти проглоты всю еду с кухни утаскали, чтоб на голодный желудок не заливаться. Вот девочки и попросили меня смотаться по-быстрому. Пришлось оставить командование Соле. Уж она-то их приструнит, коль развяжутся. Моя ведь.       – Твоя? – удивлённо переспросил странник.       – Рэйден не рассказывал? Сола – жена моя, второй капитан этого пьяного судна. – Он гордо расхохотался. – Сильнее меня эти дрянные опоссумы, боятся только её. Страшна жёнушка в гневе, помяни моё слово.       – Поверю на слово. Может, помощь нужна? – Леон поглядел на тяжёлые мешки. Удивительно, как Салум тащил их самостоятельно. Каждый на вид весил не меньше пятидесяти фунтов¹.       – Ты же вроде занят был, не? Местную живность подкармливал, – хохотнул хозяин паба, но не успел Леон ответить, как тут же добавил: – Но коль предлагаешь, отказываться не стану. Сола нагрузила меня таким списком, что спину надорву до «Рогатого короля» тащить. Не молод уже таскать такие тяжести.       Он водрузил два перевязанных канатом мешка себе на плечо, третий взял в свободную руку, а последний пнул носком ботинка, намекая на то, что отдаёт его Леону. Признаться, Леон даже чуточку оскорбился. Неужели Салум его считает совсем уж слабым?       Но видя хмурь в разноцветных глазах, Салум добродушно улыбнулся.       – Тащи один, а то Рэйден мне плешь протрёт, если его анхеле спину потянет.       – Не протрёт, – тоскливо хмыкнул странник и подхватил мешок на руки.       Всю дорогу до паба они провели в разговорах. По большей части говорил Салум, но и Леон старался вставить свои несколько шиллингов, чтобы не показаться совсем уж молчаливым. Хозяин с приятной ностальгией рассказывал об их знакомстве с Солой и забавно прихрюкивал в смехе, когда делился тем, как она вылила на него стакан пива во время неудачной попытки познакомиться. Уже тогда Сола работала официанткой, но то были времена, когда здание паба ещё не принадлежало Салуму, а в его стенах восседали куда более неприятные личности, чем сейчас.       Леон видел его жену лишь раз, когда приходил забирать пьяного Рэйдена из паба, но не мог не отметить её чувственные большие губы и хрупкую фигуру. Рядом с Салумом она смотрелась маленькой девчушкой: даже на каблуках её рост не превышал пяти с половиной футов. Громила так любовно расхваливал её светлые кудри и нежную кожу, что Леон не смог сдержать умилённого смешка. Это была непривычно милая сторона Салума, скрытая за грозной бандитской внешностью.       В пабе на удивление оказалось спокойно. Леон предполагал, что на пороге им встретиться какой-нибудь упитый в хлам бродяга, но все спокойно сидели за столами и бросали кости, обыгрывая друг друга на стаканы с выпивкой. Сола стояла за стойкой и в излюбленной манере мужа натирала стаканы, пронзая клиентов орлиным взглядом. И кажется, Салум не соврал, когда сказал, что её боятся больше, чем его, потому как стоило им переступить порог, так мужики тут же подскочили на ноги с жалостливыми мольбами:       – Салум, дружище, спаси!       – Если я спасу вас, спасаться придётся мне самому, – беззаботно пожал плечами хозяин и, перегнувшись через стойку, нежно поцеловал жену в губы.       Та довольно улыбнулась, бросила полотенце на стойку и, вновь повязав официантский передник, принялась помогать другим девушкам убирать пустые кружки со столов. Пока Салум утаскивал мешки на кухню, Леон устроился за стойкой. Только сейчас он задумался, что зря выразил инициативу отправиться в паб. Даже Кронхилл не напоминал о Рэйдене так сильно, как провонявшее дымом и спиртным заведение.       – Ты выглядишь паршиво, дружочек, – констатировал хозяин паба, вернувшись к основному своему занятию. – Знай, мы – бармены – прекрасно храним секреты, так что если хочешь облегчить душу – дерзай! Опыт какой-никакой имею, может, советом подсоблю.       Леон удручённо хмыкнул. Какой совет мог дать ему Салум? Он скорее всего даже понять не сможет то, о чём ему мог бы поведать Леон.       – Не задавай вопросов. Просто налей выпить.       – Чего изволишь? – Салум с натянутой вежливостью улыбнулся и стал перебирать бутылки, скрытые за высокой стойкой.       – Виски, – быстро принял решение Леон. – Такой, какой пил Рэйден.       – Пил? – Салум резко выпрямился, едва не врезавшись головой в полку. – Неужто бросил?       – В прошлый раз, – исправил оговорку странник, стараясь сделать вид, будто не успел закончить предложение.       Салум облегчённо выдохнул. Очевидно успел испугаться, что потерял своего самого прибыльного клиента, хотя так оно и было, просто Леон не стал говорить, что Рэйден сюда больше не придёт… Не сможет.       Мужчина вытащил из ящика барного стола бутылку виски, бросил недоверчивый взгляд на сгорбившегося странника и подтолкнул к нему наполненный до середины стакан. Леон даже не посмотрел на него. Обхватил пальцами толстое гладкое стекло и залил содержимое в рот. Конечно, это был не тот дорогой виски, что годами хранился в погребе Кассергенов, но Леону было всё равно, чем заливать горе. Он бы и ослиную мочу выпил, не морщась, если бы её подали вместо напитка.       Достав из кошеля пару золотых дэлей, он положил их перед Салумом и молчаливым жестом попросил ещё. Хозяин паба понял, что с юношей определённо творится что-то неладное, но лезть в душу не стремился, пока ему платят за выпивку. Он снова наполнил стакан и оставил бутылку рядом с Леоном, а сам упорхнул в другой конец стойки, чтобы выполнить заказ другого клиента. Леона это даже обрадовало. Не придётся наблюдать тёмные глубоко посаженные глаза, пытающиеся разобраться в причинах его поведения.       С уходящим за окном закатом в пабе стало появляться всё больше народу, многие из которых заявлялись уже порядком подвыпившие. Музыканты заиграли весёлую ненавязчивую музыку, служившую аккомпанементом к громким перекрикам собутыльников. Пару раз за спиной Леона даже начиналась драка, но он не повернулся, чтобы разобраться что к чему, только раздражённо зашипел, когда один из стаканов разбился рядом, и услышал, как Салум разнимает повздоривших пьяниц. Его больше интересовали две новые бутылки, незаметно появившиеся перед ним на стойке. Алкоголь сделал своё дело. На время Леон смог забыть о Рэйдене, о Дардариэль, о Малле и наслаждался опьяняющим глотком свободы в путающихся мыслях. Но забвение оказалось сыпким. Одного упоминания имени хватило, чтобы Леон неторопливо повернул голову, прислушиваясь в приглушённым словам.       – Эх, как-то тоскливо без Рэйдена, – протянул Фоль, развалившись на стуле с раздвинутыми ногами. – Он хотя бы умел остроту забавную сморозить.       – Что-то давно его не видно, – согласился незнакомый Леону мужчина. – Может, опять куда-то утопал? Ну как тогда… с Владыкой Вод.       – Он-то? И без своего анхеле? – Другой, прикрывшись рукой, скрытно ткнул пальцем в сидящего неподалёку Леона. – Рэйдена не знаешь, что ли? Он пацанёнка своего бы не оставил. Так над ним трясётся, словно драгоценность нашёл.       – Рэйден всегда таким был, – отмахнулся Фоль и бросил несколько карт на стол.       Сидящий напросив Фрэнк, который запомнился Леону приставанием к Николь во время их появления в Энрии, тут же сбросил две другие.       – Не скажи. Столько девок красивых поимел, но только этого паренька до анхеле возвёл. Это ж как любить-то надобно? Любой из нас клятву вечности даже шёпотом произнести бы побоялся, а он о ней кричал. Либо совсем с ума сошёл, либо реально влюбился.       – Одно другому не мешает.       – Ну и хер с ним! – Нэш с довольным гнилым оскалом избавился от карт и прибрал к себе поставленные на ставку монеты. – Чего вы всё об этом ушлёпке базар ведёте? Без него я хотя бы в проигрыше не остаюсь, а то вечно себе лучшие карты прибирает, жулик несчастный!       Дальнейших слов Леон уже не слышал. Он так резко сорвался с места, что в ушах зазвенело от испуганных вскриков. Схватив Нэша за шкирку, он выволок его со стула и бросил на пол. Официантки в ужасе прижались к столам, не решаясь встрять в начавшуюся перепалку. Их до тёмных искр в глазах пугало свечение, что стремительно расползлось по телу разъярённого странника.       Не помня себя от ярости, Леон схватил мужика за грудки и резко поднял на носки, рыча в раскрасневшееся пьяное лицо:       – Захлопни свою сточную яму, помойная ты крыса, и не смей произносить его имя с таким пренебрежением!       – А то что? – хохотнул Нэш. – Пожалуешься тому, кто тебя в зад долбит? Или это ты его? Вот уж занимательное дельце!       – Помнится мне, что он предупреждал тебя о том, что я делаю с теми, кто раскидывается подобными словами. Ты, видимо, невероятно туп, раз не внял его совету.       Странник сжал руку мужчины и тот завопил так надрывно, что криком перекрыл все настороженные переговоры в зале. Леон чувствовал, как трескается запястье в крепкой хватке, но не считал нужным остановиться. Он не почувствовал жалости к пьянице, даже когда пламя небесных рун стало выжигать своё очертание на коже Нэша.       – Леон, хватит! – Салум решительно оттолкнул его от Нэша и встал между ними.       Нэш испуганно сжался за его спиной, сжимая запястье в красноватых узорах ожога. Вся его показная бравада вмиг рассыпалась. Оставалось надеяться, что он не намочит портки от ужаса, коего не испытывал даже перед Рэйденом. Но в отличие от даймона, Леон был готов использовать силу странника, если тот ещё раз раскроет свой поганый рот.       Видя, что ярость в глазах юноши ничуть не угасла, Салум шагнул к нему и крепко сжал плечи, подталкивая обратно к стойке. Впрочем, Леон и не сопротивлялся. Он уселся на барный стул и приник губами к открытой бутылке.       – Ты уже достаточно пьян, Леон.       Хозяин паба выхватил бутылку и спрятал за стойку, где Леон бы точно до неё не добрался. Ещё недавно добродушная улыбка теперь сжалась в натянутую нить.       – Сиди здесь, – приказал он. – Я отправлю кого-нибудь за Рэйденом. Он заберёт тебя.       – Не заберёт. – Леон истерично рассмеялся и вжал пальцы в макушку, до боли натягивая волосы. – Он уже никого не заберёт.       Зал замер в оцепенении от его слов. Даже Салум поубавил свой непрошибаемый напор и отступил, растерянно глядя на смеющегося юношу. В мысли закралась пугающая догадка.       – Ч-что ты имеешь в в-виду?       Леон медленно повернул голову, позволяя Салуму увидеть слёзы на своих щеках.       – Он мёртв, Салум! Мёртв! – Впервые Леон осмелился произнести эти слова вслух.       От злости и удушающего отчаяния он швырнул стакан в стену. Стекло вдребезги разлетелось, и напиток стал медленно стекать по деревянной панели. Леон сжал голову и взвыл. Он уже и забыл, как сильно способны слёзы обжигать глаза. Исполосованное болью сердце рвалось на части, и он отчётливо слышал, как натягивались и лопались в нём жилки.       Присутствующие разом поникли и опустили головы. Весть о гибели выбила почву из-под ног. Одна из официанток уронила поднос со стаканами и осела на пол, зажимая ладонью губы, а другая и вовсе заплакала. Они знали Рэйдена долгие годы. Помнили, как тот заваливался в паб ещё юнцом со своими сферами в тайне от отца, и не могли поверить, что и его душу затянуло в багровые поля. Даже старина Нэш, казалось, внутренне корил себя за неосторожно сказанные слова. Может, он и недолюбливал Рэйдена, но никогда не желал тому смерти.       – К-как это произошло? – заикаясь спросил кто-то в общем затишье.       – Закройте все пасти!       Отошедшая от шока Сола быстро метнулась к Леону и, развернув, притянула к себе. Она была хрупкой и маленькой, но дарила большие тёплые объятия, в которых хотелось укрыться от всего мира.       – Тише, душенька, – прошептала она на ухо и погладила русые волосы. – Тише… Ты не должен ничего говорить. Просто знай, что мы рядом, мы услышим и поддержим.       Леон мысленно благодарил её. Он не нашёл бы сил рассказать им правду.       Погружённые в молчание завсегдаи почти синхронно встали и подняли стаканы. Никто не проронил ни звука. Слова соболезнований прозвучали за крепко сжатыми устами, а потом утонули в разом выпитом алкоголе. Больше музыка не играла, не звенели голоса. Гости с опущенными головами поминали потерянного друга.       Леон положил голову на стойку и стал рассматривать сгорбившиеся плечи Салума, растерянно перебирающего бутылки, словно видел все этикетки впервые. В конце концов даже верзила не выдержал: опустился на стул и закрыл лицо руками в тщетной попытке скрыть свои слёзы. Для него Рэйден был не просто клиентом, он был его раздражающим близким другом. Сола укрыла мужа собой, словно спасательный зонтик, боясь оставить без поддержки.       «Какие женщины всё-таки сильные, – подумал Леон. – Там, где мы проливаем слёзы, они умудряются спасать сразу несколько душ».       Невольно вспомнились Джоанна и Николь. Он каждый день видел их в Кронхилле и не разу не заметил, как кто-то из них плакал. Обе хватались за то, что зовётся реальностью, пока он искал спасение в оправдании случившегося. Это заставляло Леона чувствовать вину. Бессфера так старалась сгладить его боль, что принесла утром красивый торт, над которым трудилась всю ночь, а он даже не попробовал. Не смог. Он поглядел в глаза цвета зелени, в которых колыхалась слабая надежда, но выдавил лишь грубое:       – Моё желание не вернёт Рэйдена.       Тогда он не заметил, как рассыпалось небо в её глазах, но сейчас, вспоминая, корил себя. Как же он мог сказать такое той, что рвёт себя, лишь бы спасти его? Чистой воды эгоизм!       Уловив слабый кивок Салума, пересёкший грань с разрешением, Леон перегнулся и схватил с нижней части стойки ту бутылку, которую у него отобрали. Он разлил выпивку по двум стаканам и один протянул Салуму. Тот взял на рефлексе и поглядел в бронзовую жидкость. Бармену не пристало пить, потому он усомнился в правильности своего желания, но Сола погладила по плечу, давая молчаливое согласие. Тихий звон стекла прозвучал непривычно громко.       «За моё восемнадцатилетие», – с угнетённой торжественностью озвучил тост Леон и залпом влил в себя виски. 50 фунтов - 22,6 кг