***
Китнисс Моя команда подготовки. Дезинфекции в воздухе столько, что хоть топор вешай, но и он не в силах отбить вонь немытых тел, застарелой мочи и гниющих язв. Едва ли я бы узнала своих старых знакомых, если бы не их капитолийские выверты — золотые татуировки на лице Вении, закрученные штопором оранжевые локоны Флавия и вечнозеленый цвет кожи у Октавии. Кожа выглядит дряблой, как сдувшийся шарик. При виде меня Флавий и Октавия вжимаются в кафельную стену, будто ожидая удара, хотя я им никогда ничего плохого не делала. Злилась — бывало, да и то про себя. Почему же они от меня шарахаются? Охранник приказывает мне выйти, потом слышится возня. Катон как-то сумел его задержать. В поисках ответов я подхожу к Вении — она всегда была самой сильной из них. Приседаю на корточки и беру ее холодные, как лед руки. Они сжимают мои ладони, словно тиски. — Что случилось, Вения? — спрашивает Пит. — Что вы тут делаете? — Они увезли нас. Из Капитолия, — хрипло произносит она. Сзади подходит Плутарх. — Что здесь происходит? — Кто вас увез? — допытываюсь я. — Они, — расплывчато отвечает она. — Ночью, когда игры перестали показывать. — Мы подумали, что тебе будет приятнее работать с привычной командой, — говорит Плутарх позади меня. — И Цинна так хотел. — Цинна хотел этого? — рычу я. Потому что одно знаю точно — Цинна любил свою команду и никогда бы не одобрил такого. — Почему с ними обращаются, как с преступниками? — Честно — не знаю. Что-то в голосе Плутарха заставляет меня поверить в его искренность, да и бледное лицо Фульвии выглядит убедительно. Плутарх поворачивается к охраннику, который вместе с Катоном, как раз появился в дверях. — Мне только сказали, что их держат под стражей. За что они наказаны? — За кражу еды. Схватили и не хотели отдавать. Пришлось принять меры, — бурчит охранник. Вения хмурит брови, будто пытается что-то понять. — Нам ничего не объяснили. Мы очень хотели есть. Взяли всего один ломтик. Октавия плачет, уткнувшись в свою оборванную тунику, чтобы заглушить всхлипы. Помню, когда я первый раз вернулась живой с арены, Октавия сунула мне под столом булочку. Видела, что я осталась голодной. Я осторожно приближаюсь к ее трясущейся от рыданий фигурке. — Октавия. Она вздрагивает от моего прикосновения. — Все будет хорошо, Октавия. Я тебя отсюда вытащу. Обещаю. — Ну, знаете, это уж слишком, — возмущается Пит. — И все из-за какого-то куска хлеба? — спрашивает Катон. — Это уже не первое нарушение, Их предупреждали. А они все равно украли хлеб. — Охранник на мгновение замолкает, словно поражаясь их тупости. — Сказано же — нельзя брать хлеб! Октавия все еще не решается открыть лицо, только слегка приподнимает голову. Кандалы на ее запястьях сдвигаются на несколько дюймов, обнаруживая кровоточащие раны. — Я отведу их к моей матери, — говорю я охраннику. — Снимите цепи. Мужчина качает головой. — У меня нет на это полномочий. — Снимите цепи! Немедленно! — кричу я. Это выводит охранника из равновесия. Обычные граждане не разговаривают с ним в таком тоне. — Я не получал приказа об освобождении. У вас нет права... — У меня есть, — прерывает его Плутарх. — Мы в любом случае собирались их забрать. Они нужны отделу спецбезопасности. Всю ответственность беру на себя. Охранник уходит, чтобы кому-то позвонить. Возвращается со связкой ключей. Арестанты, так долго находились в одном положении, что с трудом могут идти. Нам приходится им помогать. Нога Флавия проваливается в металлическую решетку над круглым отверстием в полу. У меня холодеет в животе, когда понимаю, для чего в комнате понадобился сток, — так проще смывать с белых плиток следы человеческих страданий. Струей из шланга. В больнице я нахожу маму — единственного человека, кому могу доверить пленников. Она с трудом их узнает — в таком они состоянии, и на ее лице отражается страх. Я ее понимаю. Одно дело каждый день видеть, как измываются над людьми в Двенадцатом, другое — осознать, что и здесь происходит, то же самое. Маму с радостью приняли на работу в больницу, правда, она тут скорее медсестра, чем врач, несмотря на то, что всю жизнь лечила людей. Однако ей никто не мешает провести меня, Гейла, Пита и Катона в смотровую, чтобы самой обследовать. Я жду в коридоре на скамейке. Если их пытали, мама увидит. Рядом садится Катон и обнимает меня за плечи. По телу проходят мурашки от его прикосновения. Только сейчас я осознала, что очень по нему соскучилась. Все дни, которые я его не видела, я откладывала мысли о нём на второй план. Так как у меня были дела по важнее. А сейчас одно его присутствие и прикосновение дало мне понять, чего мне на самом деле не хватало… — Ничего, твоя мама их быстро подлатает. – пытается подержать меня Пит Плутарх и Фульвия садятся на скамейку напротив. Молчат. Если они ничего не знали о наказании, им должно быть неприятно, что президент Койн с ними, даже не посоветовалась. Я решаю их подтолкнуть. — Думаю, это предупреждение всем нам, — говорю я. — Что? Нет... Что ты имеешь в виду? — спрашивает Фульвия. — Их наказали, чтобы продемонстрировать свою власть. Не только мне. Вам тоже. Чтобы знали, кто тут хозяин и что будет, если ослушаться. Если у вас были какие-то иллюзии, лучше избавиться от них прямо сейчас. Капитолийское происхождение тут никого не защитит. Скорее наоборот. — Как можно сравнивать Плутарха, организатора спасения повстанцев, с этими тремя... стилистами! — ледяным тоном возражает Фульвия. Я пожимаю плечами. — Как знаешь, Фульвия. Но что будет, если вы окажетесь в стане врагов Койн? Мою подготовительную команду похитили, но у них есть, хотя бы надежда когда-нибудь вернуться в Капитолий. – я почувствовала, как рука Катона сжала моё плечо, но посмотреть ему в глаза я побоялась. Я сказала правду, не уверена, что Катон готов оставить свою семью и уйти со мной. А ставить его перед выбором я не собираюсь, а бы сама выбрала семью. — Надеюсь, от нас все-таки больше пользы, чем тебе кажется, — спокойно замечает Пит. — Я понимаю. Трибуты тоже очень полезны для Игр. И с ними даже неплохо обращаются до поры до времени. Только, чем все это заканчивается, ты знаешь не хуже меня, Пит. Больше мы ничего не говорим. Сидим молча, пока не приходит моя мама. Всё это время Катон молчал, и выглядел отстраненным. — С ними все будет хорошо, — сообщает она. — Тяжелых телесных повреждений нет. — Вот и отлично, — говорит Плутарх. — Когда они смогут приступить к работе? — Возможно, уже завтра. Однако, не исключена некоторая эмоциональная неустойчивость. После того, что они пережили. Им особенно тяжело, они ведь из Капитолия. — Как и все мы, — говорит Плутарх. То ли потому, что моя подготовительная команда выведена из строя, то ли я и сама выгляжу немногим лучше, Плутарх до конца дня освобождает меня от обязанностей Сойки-пересмешницы. Мы с Гейлом и Катоном отправляемся в столовую. На обед тушеная фасоль с луком, толстый ломоть хлеба и стакан воды. После рассказа Вении хлеб не лезет мне в горло, я перекладываю оставшийся кусок на поднос Гейла. За весь обед, мы с Катоном не перекинулись и парой слов. Когда наши тарелки опустели, Катон закатывает рукав, чтобы свериться с расписанием. — У меня сейчас тренировка. Ещё увидимся. – встав из-за стола и взяв свой протвень он направился к выходу из столовой. Я молча смотрела ему вслед, не понимая, что именно я сделала не так. Меня отвлек звук браслета на руке, напоминание о том что по расписанию у меня тренировка. Я показываю Гейлу свою руку и вспоминаю, что вместо тренировки у нас теперь охота. Мне так не терпится убежать в лес, пусть даже всего на пару часов, что все заботы уходят на второй план. Может быть, под солнцем, среди зеленой листвы я скорее разберусь в своих мыслях. Едва миновав центральные коридоры, мы с Гейлом, будто школьники, бегом несемся к арсеналу. Я тяжело дышу, и у меня кружится голова. Все-таки я еще не совсем оправилась от болезни. Охранники выдают нам наше старое оружие, а также ножи и тряпичный мешок вместо охотничьей сумки. Терпеливо жду, пока мне прикрепляют на щиколотку маячок и рассказывают, как пользоваться рацией. Даже делаю вид, будто слушаю. Единственное, что улавливаю — на ней есть часы, и мы должны вернуться в Тринадцатый в указанное время, иначе нас лишат права на охоту. Это условие я постараюсь выполнить. Мы поднимаемся наверх, на большой огороженный полигон у кромки леса. Забор, что надо, просто так не перелезешь. Футов тридцати в высоту, поверху витки стальной ленты, острой как бритва, и непрерывно гудит — видно, пущен ток. Охрана без слов открывает хорошо смазанные ворота. Мы углубляемся в лес до тех пор, пока забор не исчезает из виду. На небольшой полянке останавливаемся и запрокидываем головы, подставляя лица лучам солнца. Я раскидываю руки в стороны и вращаюсь на одном месте — медленно, чтобы не закружилась голова. Как и в Двенадцатом, здесь давно не было дождя; многие растения увяли, под ногами хрустит ковер из засохших листьев. Мы разуваемся. Все равно это не обувь, а одно мучение. Из бережливости мне выдали старые ботинки, которые стали малы прежнему хозяину. Не знаю, у кого из нас неправильная походка — у меня или у него, но разношены они как-то не так. Мы охотимся, как в старые добрые времена — молча. Нам не нужны слова, потому что в лесу мы — одно целое. Мы предугадываем движения друг друга, прикрываем друг другу спину. Сколько же прошло с тех пор, как мы ощущали себя такими свободными? Восемь месяцев? Девять? Конечно, сейчас все немного по-другому. Столько всего произошло... на ногах у нас маячки, и мне приходится часто останавливаться, чтобы отдохнуть. И я все равно счастлива — насколько можно быть счастливой в подобных обстоятельствах. Зверье и птицы тут совсем непуганые. То мгновение, пока они пытаются понять, кто мы, приносит им смерть. Через полтора часа у нас целая дюжина тушек — кролики, белки, индейки, — так что мы бросаем охоту и решаем провести оставшееся время на берегу пруда. Вода в нем холодная и чистая — должно быть, из подземных источников. Гейл говорит, что сам выпотрошит дичь, я не возражаю. Кладу на язык пару листиков мяты и с закрытыми глазами прислоняюсь к камню, впитывая звуки леса, позволяя горячему послеполуденному солнцу жарить мою кожу. Я наслаждаюсь покоем, пока его не нарушает голос Гейла. — Китнисс, а почему ты так беспокоишься о своей подготовительной команде? Я открываю глаза, старясь понять, не шутит ли он, но Гейл сосредоточенно потрошит зайца. — А что здесь такого? — Ну, не знаю. Они только и делали, что раскрашивали тебя перед убийством, разве нет? — Не все так просто. Я знаю их. Они не злые и не жестокие. Даже не шибко умные. Обидеть их — все равно, что обидеть ребенка. Они не понимают... не знают... — Я путаюсь в собственных словах. — Чего не знают, Китнисс? Что трибутов — вот они как раз дети, в отличие от этой троицы уродов, — заставляют убивать друг друга? Что ты идешь умирать на потеху публике? Это такая большая тайна в Капитолии? — Нет, конечно. Просто они смотрят на это не так, как мы. Они выросли среди этого и... — Не могу поверить, ты их действительно защищаешь? — Одним быстрым движением Гейл сдирает шкуру с зайца. Я чувствую себя уязвленной, потому что на самом деле их защищаю, и понимаю, как нелепо это выглядит. — Я стала бы защищать любого, с кем так обходятся из-за куска хлеба, — говорю я в попытке найти, хоть какое-то логическое объяснение. — Возможно, потому, что слишком хорошо помню, что сделали с тобой из-за индейки! Вообще-то, Гейл прав. И правда странно, что я так переживаю за свою подготовительную команду. Ненавидеть и желать, чтобы их вздернули на виселице, было бы куда естественней. Но они такие наивные, к тому же помогали Цинне, а он ведь был на моей стороне, верно? — Спорить не буду, — говорит Гейл, — но, по-моему, Койн ничего не собиралась тебе демонстрировать. Наказала их за нарушение правил, вот и все. Скорее уж, думала сделать тебе приятное. — Гейл засовывает кролика в мешок. — Пора двигать обратно, а то опоздаем. Я игнорирую его протянутую руку и неуверенно поднимаюсь на ноги. — Пошли. Всю дорогу по лесу мы молчим, но у ворот мне приходит в голову новая мысль. — Перед бойней Октавия и Флавий так ревели, что даже работать не могли. А Вения едва выговорила «прощай». — Постараюсь не забыть об этом, когда они будут... работать над тобой. — Постарайся. Мы отдаем мясо на кухню Сальной Сэй. Ей нравится в Тринадцатом, хотя, по ее мнению, здешним поварам не достает воображения. Сама-то она даже из мяса дикой собаки с ревенем рагу состряпает, причем вполне съедобное. Тут так не разгуляешься. После бессонной ночи и охоты я буквально валюсь с ног от усталости. Иду в свой отсек и — оказываюсь среди голых стен. Только тут вспоминаю, что нас переселили из-за Лютика. Поднимаюсь на верхний этаж и нахожу отсек Е. Он точно такой же, как и триста седьмой, только по центру стены в нем небольшое оконце — два фута в ширину и восемь дюймов в высоту. Окно закрывается толстой металлической пластиной. Сейчас пластина поднята, и кота, конечно, нигде не видно. Я растягиваюсь на кровати, и на моем лице играет луч солнца. В следующую секунду — по крайней мере, мне так кажется, — меня будит сестра. Пора ужинать.***
Катон. «Гейл и я сможем жить в лесу. А вы? Куда денетесь вы все?» Её слова пластинкой повторялись у меня в голове. Этот чёртов Гейл! Кто он такой, что она хочет с ним сбежать? Она что-то чувствует к нему? Про меня она даже и не подумала! А что будет со мной, когда она уйдет? Что я буду делать? После нашей встречи я никак не мог усмирить свой гнев и обиду на Китнисс. И как бы мне не было тяжело это признавать, но и ревность не отпускала меня. Ведь этот Гейл везде с ней, и даже после обеда они счасливые куда-то бежали смеясь. И как мне удалось узнать у одного из тренеров в зале. Им двоим позволено за место тренировок выходить на охоту и приносить добычу на кухню. Они всё это время находятся вдвоём в лесу без наблюдения и совсем наедине. Я и сам не понял, когда точка гнева достигла своего пика, стоило мне только открыть дверь своего временного дома я начал крушить всё, что мне попадалось под руку. Умудрился разбить костяшки об стены комнаты, оставляя кровавые следы на серой поверхности. Эрик пытался меня успокоить, но я совсем ничего не соображая, врезал ему в челюсть. Энди сильно перепугался, видя меня таким, он спрятался за Джинной. Которая пыталась успокоить плачущую Анджелу, уйдя в другую комнату. В оконцовке Эрик врезал мне пару раз по морде, и пелена гнева спала. Облокотившись спиной на стену и сжав волосы в кулак я пытался восстановить дыхание, руки тряслись от напряжение, сердце колотилось, как бешенное. А картинки моей фантазии, где Китнисс и Гейл целуются, там в гуще леса, как мы с ней когда-то, потихоньку рассеивались. И до меня дошла одна мысль, ведь никто не знает, что Китнисс моя. Мы с ней никогда не показывали на публике, что мы вместе. А вместе ли мы? Точно, да. Китнисс не из тех девушек, которая позволит себя трогать так, как трогаю я, и делать могу это только я, целовать её манящие губы, трогать её мягкие волосы, её глаза должны смотреть только на меня с желанием. - Потому что она моя. – я сам не понял, как произнёс это в слух, но мне было абсолютно плевать. Потому что то, что я испытываю к Китнисс ещё никогда и не к кому из других девушек не испытывал. Я посмотрел на брата, который с лёгкой полуулыбкой сидел на диване, будто понял о чём я сейчас думал. Он молча встал и направился к своей жене и брату, оставляя меня одного в полной разрухе. Оттолкнувшись от стены я направился в душ, нужно привести себя в порядок перед встречей с Китнисс.***
Китнисс Глубоко вздохнув, я зашла в столовую, Прим шла рядом и болтала о том, как она рада, что подружилась с Энди, то что ей позволили помогать маме в больнице, я внимательно её слушала, так как провести время с сестрой мне не всегда удаётся, а теперь когда я стала Сойкой будет практически невозможно . Увидев парня с широкой мускулистой спиной, я замерла, но когда тот повернулся, вздохнула с облегчением. Это был всего лишь Эрик. Парень отошел в сторону, и у меня пробежал мороз по коже. Катон сидел на корточках возле Джинны и играл с Анжелой. Он посмотрел вверх на брата и повернулся ко мне. Он медленно поднялся и улыбнулся. Девушка развернулась и поспешила к Прим. - Прим? – мой голос звучал неестественно высоко. - М-м? - Как бы ты отнеслась к тому... если бы у меня... как бы... в моей жизни появился человек? - спросила я, проклиная свое заикание. Я и вовсе не могу понять почему я завела этот разговор… Прим с улыбкой посмотрела на меня. - Ты имеешь в виду парень? Я кивнула, тяжело дыша. - Я была бы очень счастлива за тебя, - пожала плечами сестра. Я улыбнулась. Мы подошли к столикам, где сидел Пит и Лина о чём-то бурно беседуя и смеясь. - Катон тоже решил к нам присоединиться. – смотря мне за спину сказала Прим. Я обернулась и увидела Катона, направляющегося к нам. В его глазах горело желание… Парень лишь ухмыльнулся. Я, спотыкаясь, отошла на несколько шагов назад; моё сердце бешено колотилось. Когда он был в нескольких футах, у меня появилось внезапное желание убежать, но было слишком поздно. Он заключил меня в свои объятия, его губы прижались к моим губам, и я забыла обо всем. Я забыла, где мы находились, потому что, когда его губы двигались в такт с моими, все было замечательно. Наконец, обратив внимание на свист и бормотание окружающих, мы отстранились друг от друга. Открыв глаза, я удивленно посмотрела на Катона. Тот лишь удовлетворенно мне улыбнулся. - Я думаю, теперь знают все, - прошептал он. - Зачем? – я чувствовала, как взгляды всех находившихся в этой столовой были прикованы к нам. Он специально сделал это на публике, тем самым показав, что я принадлежу ему, как какая-то награда или игрушка. Прим в полном восторге уставилась на меня. Семья Катона мило улыбалась ей. Катон потащил меня к столу, где сидела его семья. Я чувствовала себя неловко, в то время как мой «молодой человек» выглядел совершенно счастливым. Мне казалось, что каждый человек, находящийся в столовой, смотрит на меня, но в действительности никто не обращал уже никакого внимания. Катон успокаивающе взял меня за руку, и я немного расслабилась. Взглянув на стол семьи Гейла в компании Мадж, я поняла, что вечером меня ждет серьезный разговор, который мне не понравится. Выйдя из столовой, держась за руки, мы направились в мою квартиру, чтобы обсудить все, что произошло. Я то уж точно хочу услышать объяснения! И я снова занервничала. Почему? Я понятия не имела. Добравшись до квартиры, я сразу же направилась в ванную комнату, но, увидев на подушке белый конверт, остановилась. На нем изящным почерком было выведено моё имя. Открыв его и прочитав записку, я замерла.Уважаемая Мисс Эвердин, Я уже слышала о Вашей демонстрации чувств в столовой. Должна сказать, что немного удивлена. Вы и г-н Граф должны быть осторожны. Будет обидно, если кто-нибудь воспримет Ваши отношения, как угрозу и что-нибудь предпримет, чтобы положить этому конец. Не все в восторге от ваших отношений. Помните наш уговор, Китнисс. Я не потерплю обмана ни с Вашей стороны, ни со стороны Вашего молодого человека. Ваша преданность за его жизнь. Может быть тогда, преимущество будет в вашу пользу. А.К.
Я чувствовала дрожь во всем теле. Это письмо сказало о двух вещах. Во-первых, президент Коин не шутила, когда угрожала Катону. Во-вторых, она могла попасть в мою квартиру в любое время. Бросив записку на пол и пошла в ванную комнату, чтобы успокоиться. Люди, находившиеся со мной рядом, были в опасности. Катон, Прим, моя мать и Гейл. Семья Катона. Все, кто окружал меня. Я представляла опасность для всех, словно передавая какую-то болезнь одним прикосновением. Я содрогнулась и попыталась успокоиться. Если я сделаю так, как просит Коин, если она поддержит восстание, все будут в безопасности. Она обещала выполнить договор. Обещала! А я сделаю всё для того, чтобы не нарушить его со своей стороны. Уняв дрожь в теле и убедившись в правильности своего решения, я вышла из ванной. Катон стоял рядом с кроватью с листом в руке. Он дрожал, но я прекрасно знала, что не от страха. Нет, Катон был чертовски рассержен. Он зло посмотрел на меня. - Катон, подожди... - сказала я, подняв руки вверх. - Что это, черт возьми, Китнисс? - спросил он. - Я могу объяснить... Он не должен был знать об этом. Он никогда не должен был узнать. - Тогда объясняй, - стиснув зубы, ответил парень. - Я... Она... Я... - я запнулась, не зная, что сказать. - Почему ты не сказала мне, что она тебе угрожала? Почему ты солгала мне, когда я спросил? Почему ты не сказала, что она манипулирует тобой? - Потому что я знала, как ты отреагируешь. Я знала, что ты захочешь убить ее, и я боялась, что ты наделаешь глупостей и этим причинишь себе боль. Я хотела защитить тебя, - прошептала я, боясь его реакции. - Ну, спасибо, Китнисс. Я так ценю, что ты защищаешь меня, - саркастически сказал Катон. Это вывело меня из ступора, и я сердито посмотрела на него. - Значит, тебе можно защищать меня, а мне тебя нет? Ты такой особенный, Катон? - выпалила я. - Я никогда не лгал тебе. Никогда! - покачал головой парень. - Ты прямо-таки святой, - ледяным голосом ответила я, закатив глаза и отворачиваясь от него. Я не ожидала от него такой реакции. Да, я солгала ему. Но это был особый случай. - Серьезно? Ты просто отворачиваешься от меня? Ты думаешь, что мы закончим на этом? - невесело смеясь, сказал он. Я развернулась и уставилась на него. Я ненавидела, когда кто-нибудь смеялся, в то время как я злилась. Подошла к нему и дала звонкую пощечину. - Да пошел ты, Катон, - проворчала я, повернувшись к двери. Катон развернул меня и прижал к стене. Он зло смотрел на меня сверху вниз. Красный отпечаток моей ладони красовался у него на щеке. - Отпусти! - потребовала я. - А ты заставь меня, - усмехнулся он, прижимаясь ко мне ближе. - Клянусь, что буду кричать так громко, как только смогу, - пригрозила я и, положив руку ему на грудь, попыталась оттолкнуть его. Это была жалкая попытка. Катон лишь ухмыльнулся, глядя на меня. Мне не терпелось дать ему еще одну пощечину, но на этот раз я подавила это желание. - Я не хочу сейчас с тобой разговаривать. Дай мне уйти. - Почему ты солгала мне? - Чтобы защитить тебя! Я же сказала! - крикнула я, борясь с его мертвой хваткой. - Кто дал тебе право защищать меня? - взревел он, внезапно разозлившись. Катон болезненно схватил меня за запястья. Я испуганно уставилась на него, заметив намек на "старого Катона". На того, для которого охота на детей и их убийство были чем-то вроде вида спорта. На того, который был воспитан Капитолием. Это пугало меня еще больше, чем президент Коин. - Пожалуйста, отпусти меня, - прошептала я, проклиная себя за то, что так открыто показывала свой страх. От лица Автора Его глаза расширились, когда он понял, что только что сделал. Катон резко убрал от нее руки, и Китнисс отшатнулась от парня. Она понимала, что это смешно, но инстинкт самосохранения заставил ее сделать именно это. Китнисс чувствовал, как все ее тело дрожит от страха, а внутренний голос просто вопит ей о том, чтобы она убиралась подальше. Она посмотрела на дверь и перевела взгляд обратно на парня. - Китнисс, я... - он замолчал, когда она, спотыкаясь, отошла подальше от него и прижалась к стене. Она оглядела комнату в поисках любого предмета, который сгодился бы в качестве оружия. Что ей делать, если он вновь разозлится? Что ей делать, если он нападет на нее? Почему она так боится его сейчас, когда несколько минут назад они держались за руки и все было идеально? Катон шагнул к ней, и она сдалась. В тот момент она поняла, что скорее умрет, чем причинит ему боль. Катон был в панике. Он не знал, что делать. Китнисс сидела на кровати, глядя себе под ноги, и по ее щекам текли слезы. Она просто сидела и о чем-то думала, тихо всхлипывая. Он шокировано посмотрел на нее и медленно сел рядом. Она обняла его и, зарыдав еще сильнее, пыталась что-то сказать. Он понимал только отдельные слова. - Я... Извини... Солгала... Защитить тебя... семью... Энди... Анжела... Коин... Сойка... Бунт... Пришлось... Не злись... На меня. Он прервал ее, чувствуя, как весь гнев уходит. Что бы сделал он на ее месте? Он бы стал защищать Китнисс и ее семью не задумываясь? Он знал ответ. Тем временем, все жители 13- Дистрикта собрались в главном зале, слушая речь президента о том, как важна наша сплочённость, вера и преданность делу. И последние слова президента заставили Катона сжать Китнисс в страхе. — Выдвигая это беспрецедентное требование, солдат Эвердин со своей стороны обязуется целиком посвятить себя делу революции. Таким образом, всякое отступление от возложенной на нее миссии — словом или делом — будет рассматриваться, как нарушение сделки. В этом случае амнистия будет отменена, и участь четырех победителей определит суд согласно законам Тринадцатого дистрикта. Равно как и судьбу самой Китнисс Эвердин. Спасибо. - Другими словами — один неправильный шаг, и все мы умрем. – неживым голосом сказала Китнисс. - Я не позволю. – прижимая ближе к себе прошептал Катон.