***
Китнисс Еще одна сила, с которой нужно считаться. Еще один серьезный игрок, решивший использовать меня пешкой в своей игре несмотря на то, что до сих пор это ни разу не приводило к желаемому результату. Президент Сноу пытается погасить мною пламя восстания, но каждый мой шаг распаляет огонь сильнее. Повстанцы вытаскивают меня металлическими щипцами с арены, чтобы я стала их Сойкой, и с удивлением понимают, что я вовсе не желаю отращивать крылья. И вот теперь Койн со своим драгоценным ядерным арсеналом и послушным Тринадцатым дистриктом, действующим как хорошо отлаженный механизм. Ей тоже довелось узнать, что поймать Сойку гораздо легче, нежели выдрессировать. Однако Койн быстрее других поняла, что я действую сама по себе, а потому представляю опасность. Поняла — и объявила об этом во всеуслышание. Бити возвращается с длинной черной коробкой, неуклюже зажатой между подножкой кресла и его плечом. Остановившись, он наклоняет коробку в мою сторону. — Вот. Это тебе. Я кладу коробку на пол и открываю защелки. Крышка бесшумно откидывается. Внутри, на бордовом жатом бархате, лежит черный лук. — О! — вырывается у меня. Осторожно вытаскиваю лук из футляра. Он великолепен. Прекрасная балансировка, изящная форма, плечи, изгибом напоминающие распростертые в полете крылья... И что-то еще. Или показалось? Я замираю. Нет, он действительно оживает в моих руках. Прижимаю его к щеке и чувствую легкую вибрацию. — Что это? — спрашиваю я. — Он здоровается, — широко улыбается Бити. — Услышал твой голос. — Он узнает меня по голосу? — Только тебя. Видишь ли, меня попросили сделать лук, который бы подходил к твоему костюму. Главное — внешний вид, остальное неважно. Я подумал-подумал и решил, что так не годится. Вдруг он тебе когда-нибудь действительно понадобится. Не как модный аксессуар, а как оружие. В итоге я сделал его поскромнее снаружи, зато в том, что касается начинки, дал волю фантазии. Но тебе лучше самой все увидеть. Хотите пострелять? Еще бы мы не хотели! Стрельбище для нас уже готово. Стрелы Бити не менее удивительные, чем сам лук. Я попадаю ими точно в цель с расстояния сто ярдов. Различные их виды — стрелы-бритвы, зажигательные, подрывные — превращают лук в универсальное оружие. Разновидность стрелы легко определить по цвету древка. Есть даже возможность деактивировать стрелу голосовой командой, хотя не представляю, для чего это может понадобиться. Чтобы отключить специальные функции лука, достаточно произнести «Спокойной ночи». После этого лук переходит в режим сна до тех пор, пока мой голос снова его не разбудит. Попрощавшись с Бити и Гейлом, я в бодром настроении возвращаюсь к команде подготовки. Терпеливо переношу оставшиеся процедуры, надеваю костюм, который теперь дополнен окровавленной повязкой на шрам — будто бы я только вернулась с поля боя. Вения прикрепляет мне против сердца брошку с сойкой-пересмешницей. Под конец я беру лук и колчан с обычными стрелами — кто мне даст разгуливать со специальными, — и мы все идем в съемочный павильон, где я стою столбом еще, наверное, несколько часов, пока остальные поправляют мне макияж, регулируют свет и степень задымления. Постепенно указания через интерком от невидимых людей в таинственной стеклянной кабинке поступают все реже и реже, а Фульвия и Плутарх все больше просто ходят вокруг и все меньше что-то меняют. Наконец на площадке становится тихо. Минут пять меня молча разглядывают, затем Плутарх говорит: — Ну вот. То, что надо. Меня подводят к контрольному монитору и показывают последние несколько минут записи. Женщина на экране кажется выше и внушительнее меня. Лицо перепачкано, но выглядит сексуально. Черные брови решительно изогнуты. От одежды поднимаются струйки дыма — то ли ее только что потушили, то ли она вот-вот загорится. Эту женщину я не знаю. Финник, который уже нескольких часов бродит вокруг декораций, подходит ко мне сзади и говорит с долей прежнего юмора: — Зрители захотят либо тебя убить, либо поцеловать, либо быть тобой. На площадке царит радостное возбуждение — работа сделана на славу. Время идет к ужину, но никто не хочет прерываться. Речами и интервью, в которых я буду делать вид, будто участвую в боях бок о бок с повстанцами, мы займемся завтра. Сегодня нужно записать только один лозунг, одну фразу для короткого агитролика, который покажут Койн. «Народ Панема, мы сражаемся, мы хотим утолить жажду правосудия!» — вот и все. Фразу сообщают мне с таким видом, будто работали над нею не один месяц, а то и год, и теперь жутко ею гордятся. А по-моему, язык сломаешь. И звучит неестественно. Не представляю, чтобы я сказала такое в реальной жизни — разве что для смеха, с капитолийским акцентом. Вроде того, как мы с Гейлом изображаем Эффи Бряк: «И пусть удача всегда будет с нами!» Фульвия становится передо мной и, глядя мне в глаза, описывает битву, в которой я только что участвовала. Поле боя усеяно мертвыми телами моих товарищей, и я, чтобы сплотить выживших, кричу этот призыв. Прямо в камеру. Меня быстро тащат обратно к декорациям, дымовая машина начинает работать. Кто-то кричит: «Внимание!», слышится гудение камер, потом команда: «Мотор!». Я поднимаю над головой лук и со всей яростью, на какую способна, кричу: — Народ Панема, мы сражаемся, мы хотим утолить жажду правосудия!! На съемочной площадке наступает гробовая тишина. Она длится и длится. Внезапно из динамиков раздается треск, и студию заполняет едкий смех Хеймитча. Когда ему наконец удается совладать с собой, он произносит: — Вот так, друзья, умирает революция.***
— Ну вот, — произносит Хеймитч, когда видео заканчивается. — Кто-нибудь из вас считает, что этот ролик поможет нам выиграть войну? Ответа нет. — Отлично. Значит, сэкономим время. Тогда давайте все минутку помолчим, и каждый постарается вспомнить один случай, когда Китнисс Эвердин действительно задела вас за живое. Не потому, что вы позавидовали ее прическе, поразились горящему платью или она сносно выстрелила из лука. И не потому, что Питу удалось выставить ее в привлекательном свете. Меня интересуют те случаи, когда она сама пробудила в вас какое-нибудь настоящее чувство. Наступает долгая тишина, мне уже кажется, что она никогда не закончится, и тут я слышу голос Ливи: — На Жатве. Когда она вызвалась участвовать в Играх вместо Прим. Она понимала, что идет на верную смерть. — Хорошо. Отличный пример, — говорит Хеймитч. Берет фиолетовый фломастер и делает помету в блокноте: Вызвалась добровольцем на Жатве. Потом оглядывает присутствующих. — Кто следующий? К моему удивлению, следующим оказывается Боггс, которого я всегда считала перекачанным роботом, бездумно исполняющим приказы Койн. — Когда она пела песню. Над умирающей девочкой. У меня в голове всплывает воспоминание — Боггс с маленьким мальчиком на коленях. Кажется, в столовой. Может статься, Боггс все-таки человек. — Покажите мне того, кто не захлебнулся слезами в тот момент! — говорит Хеймитч, занося в блокнот и этот пункт. — Я плакала, когда она подмешала снотворное Питу, чтобы добыть ему лекарство, и потом пошла на верную смерть! А ещё когда Катон нёс её раненую в пещеру! — выпаливает Октавия. И прикрывает рот рукой, будто боясь, что ляпнула глупость. Хеймитч только одобрительно кивает. — Вот! Да, да. Усыпила Пита, чтобы спасти ему жизнь. Очень хорошо. Но Катон! Все дистрикты видели, что было между ними на играх, и никто до сих пор не знает где выжившие трибуты. Если мы их всех покажем людям, покажем, что они объединены против общего врага! Все молчали, обдумывая на сколько прогрессивна эта идея. Хеймитч поднимает руку с блокнотом вверх. — А теперь вопрос. Что объединяет все эти случаи? — Китнисс была в них сама собой, — тихо произносит Гейл. — Никто не указывал ей, что делать или говорить. — Точно! — восклицает Бити. — Она действовала не по сценарию! — Он похлопывает меня по руке. — Выходит, нам нужно просто тебе не мешать? Все смеются. Даже я не удерживаюсь от улыбки. — Все это очень занятно, но не слишком полезно, — ворчит Фульвия. — К сожалению, здесь, в Тринадцатом, у нее нет таких возможностей проявить себя. Так что если ты не предлагаешь бросить ее в гущу сражения... — Как раз это я и предлагаю, — прерывает ее Хеймитч. — Высадить ее и остальных трибутов на поле боя и включить камеры. — Пока они выполняет указания и произносит заученные реплики, результат в лучшем случае будет сносный. Все должно исходить от нее самой. Тогда это берет за душу. — Даже если мы будем предельно осторожны, мы не сможем обеспечить ей полную безопасность, — возражает Боггс. — Она будет желанной мишенью для каждого... — Я хочу сражаться, — вмешиваюсь я. — Здесь от меня никакого прока. — А если тебя убьют? — спрашивает Койн. — Вы снимите это на пленку и сделаете агитролик, но также вы должны спросить и у ребят хотят они этого или нет— отвечаю я. — Ладно, — соглашается Койн. — Но не будем торопиться. Вначале определим наименее опасную ситуацию, подходящую для наших целей. — Койн подходит к светящимся картам, где отображаются передвижения войск в различных дистриктах. — Бокс. Приведи остальных трибутов ко мне. – кивнув на её слова, мужчина покинул кабинет - Сегодня после обеда доставьте ее в Восьмой. Утром там была интенсивная бомбардировка, но сейчас, кажется, уже закончилась. Выдайте ей оружие и телохранителей. Съемочная группа — на земле, ты, Хеймитч, на планолете в постоянном радиоконтакте с Китнисс. Посмотрим, что из этого выйдет. Будут еще предложения? — Умойте ее, — говорит Далток. Все поворачиваются к нему. — Она молодая девушка, а вы сделали из нее тридцатипятилетнюю женщину. К чему нам эта капитолийская мода?***
Звучит предупреждение о взлете; я сажусь рядом с Катоном, напротив Хеймитча и Плутарха, и пристегиваю ремень безопасности. Я не была удивлена, увидев остальных трибутов в планолёте. Пит и Лина о чём-то переговаривались сидя возле друг друга держась за руки, Цеп сидел отдельно от всех пребывая в своих мыслях. И почему-то я только сейчас осознала, что за время, проведённое в тринадцатом дистрикте, я толком с ними не общалась, даже с Питом, который был моим союзником на играх. С Цепом, которому поддержка нужна как никогда. А Лину я так и не успела узнать за время, проведенное вместе. - Они все согласились сами, их не заставляли. – горячее дыхание обожгло моё ухо, а рука Катона переплела пальцы с моими. - А ты? – я чуть наклонилась в бок чтобы ощущать его дыхание на своём лице, одновременно смотря на ребят, не наблюдает ли кто-нибудь за нами. - Куда ты, туда и я. – он оставил еле ощутимый поцелуй за ухом от чего мурашки прошлись по всему телу. Я инстинктивно придвинулась ещё ближе слыша, как он усмехнулся. Он уже не раз говорил мне что готов пойти со мной до конца, защитить меня. Но почему- то именно сейчас это дало реакцию на меня. Я так хотела ощутить его губы на моих губах, прижать его разгорячённое тело к моему. Готова признать на все сто, Катон в этой военной форме чертовски сексуален. И, кажется, Катон что-то увидел в моих глазах, или как-то почувствовал желание, его глаза потемнели, рука чуть сильнее сжала мою. - Мне всё равно, что подумают обо мне… - Катона наклонился ещё ближе, от чего между нашими лицами осталось несчастных пару сантиметров. – Но не думаю, что ты одобришь если я возьму тебя прямо здесь. Поэтому я прошу тебя, перестань так на меня смотреть. Я сглотнула, отворачиваясь от парня. Кожа от его дыхания горела, или от желания… Восстановив сердцебиение я смогла успокоиться, но руку от Катона не убирала. Так спокойней… Планолет скользит по лабиринту туннелей, которые выходят на платформу. Какой-то механизм медленно поднимает ее вверх через все уровни, и внезапно мы оказываемся под открытым небом на огромном поле, окруженном лесом. Планолет отрывается от платформы и уплывает за облака. Теперь, когда волна возбуждения схлынула, я осознаю, что понятия не имею, что меня ждет в Восьмом дистрикте. Мало того, я почти ничего не знаю о ходе войны. Во что нам станет победа. И что будет, если мы победим. Плутарх пытается меня немного просветить. Во-первых, на данный момент в состоянии войны с Капитолием находятся все дистрикты, кроме Второго, который, несмотря на свое участие в Голодных играх, всегда был в привилегированном положении. Там больше продовольствия и лучше жилищные условия. После Темных Времен и мнимого уничтожения Тринадцатого, Второй дистрикт стал новой военной базой Капитолия, хотя официально фигурировал в качестве поставщика строительного камня так же, как Тринадцатый в свое время считался производителем графита. Помимо производства оружия, Второй дистрикт занимается подготовкой и даже набором миротворцев. — То есть... некоторые миротворцы родом из Второго дистрикта? — спрашиваю я у Плутарха. Но на самом деле смотрю на Катона и жду от него ответа. — Я думала, они все из Капитолия. Плутарх кивает. Но за него говорит Катон, обращаясь ко всем остальным: — Так вы и должны были думать. Часть их действительно из Капитолия, однако его население просто не в состоянии предоставить такого количества рекрутов. При том, что граждане Капитолия не особо горят желанием обрекать себя на суровую жизнь в дистриктах. Контракт заключается на двадцать лет, семью заводить нельзя. Одни идут на это ради престижа, другие — в качестве альтернативы наказанию. К примеру, вступившим в миротворцы списываются долги. В Капитолии полно людей, которые по уши в долгах, только не все из них годятся для военной службы. Поэтому недостающих рекрутов набирают во Втором дистрикте. Для них это шанс выбраться из нищеты и каменоломен. В детях там с малых лет воспитывают воинский дух. Ну, да ты и сама видела, как мы стремимся стать трибутами. Катон и Мирта. Брут и Энорабия. Я видела их рвение и жажду крови. — Но все остальные дистрикты на нашей стороне? — Да. Наша цель — занять один за другим все дистрикты, оставив Второй напоследок, и тем самым лишить Капитолий поставок. Затем, когда он достаточно ослабеет, мы двинемся на него, — объясняет Плутарх. — Это будет задача совсем другого уровня. Однако не будем забегать вперед. — Если мы победим, кто будет управлять государством? — спрашивает Пит. — Все, — отвечает Плутарх. — Мы образуем республику. Жители каждого дистрикта, и Капитолия в том числе, будут выбирать представителей, которые смогут защищать их интересы в централизованном правительстве. Не смотрите так недоверчиво — когда-то эта система работала. — В книгах, — бурчит Хеймитч. — В книгах по истории, — уточняет Плутарх. — Если получалось у наших предков, почему не получится у нас? - По правде говоря, наши предки столько дров наломали, что дальше некуда. Посмотрите только, с чем они нас оставили — войны, разоренная планета. Похоже, им было наплевать, как будут жить люди после них. Однако в любом случае республика лучше того, что у нас сейчас. – говорит Цеп — А если мы проиграем? — спрашивает Лина. — Если проиграем? — Плутарх иронично улыбается, глядя на облака за иллюминатором. — Ну, тогда Голодные игры в следующем году станут незабываемыми. Да, кстати. — Он достает из бронежилета пузырек, вытряхивает на ладонь несколько фиолетовых капсул и протягивает нам. — Мы назвали их «морник». Нельзя допустить, чтобы кого-то из нас захватили в плен. Обещаю, это совершенно безболезненно. Я беру капсулу, но не соображу, куда ее деть. Плутарх дотрагивается пальцем до моего левого рукава. Я присматриваюсь и вижу на нем крошечный кармашек как раз по размеру капсулы. Даже если у меня будут связаны руки, я смогу наклонить голову и откусить ее. Цинна продумал все до мелочей.***
Планолет опускается на широкую дорогу на окраине Восьмого дистрикта. Тут же открывается люк и выдвигается лестница. Едва последний пассажир спрыгивает на асфальт, судно взмывает в воздух и исчезает. Мы с ребятами остаёмся на попечении охраны в лице Гейла, Боггса и двух других солдат. Съемочная группа состоит из двух десятков капитолийских операторов с тяжелыми переносными камерами, напоминающими панцири диковинных насекомых, режиссера — женщины по имени Крессида с бритой головой по вескам, украшенной татуировками в виде виноградных лоз, и ее помощника Мессаллы — стройного молодого человека со множеством серег в ушах. Присмотревшись, замечаю еще одну серьгу с большим серебристым шариком у него в языке. Боггс уводит нас всех с дороги, ближе к складам, и на площадку садится второй планолет. Он привез ящики с медикаментами и команду из шести врачей в белых халатах. Мы все следуем за Боггсом в проход между двумя мрачными серыми складами. Кое-где на поцарапанных металлических стенах укреплены пожарные лестницы, ведущие на крышу. Миновав склады, мы выходим на широкую улицу и будто оказываемся в другом мире. Отовсюду несут и везут раненых. На самодельных носилках, на тачках и тележках, перекинув через плечо и просто крепко обхватив руками. Окровавленных, с оторванными конечностями, без сознания. Их сносят в один из складов, над входом в который грубо намалеван красный крест. Мне вспоминается кухня в нашем старом доме, где мама ухаживала за умирающими, только здесь их в десятки, в сотни раз больше. Я ожидала увидеть разрушенные бомбежками здания, а вместо этого оказалась среди искалеченных человеческих тел. Меня хотят снимать здесь? Я поворачиваюсь к Боггсу. — Ничего не выйдет, — говорю я. — Здесь у меня ничего не получится. Должно быть, он замечает панику в моих глазах, потому что останавливается и кладет руки мне на плечи. — Получится. Пусть они просто тебя увидят. Ты подействуешь на них лучше всякого лекарства. Прохожусь взглядом по остальным трибутам и понимаю, что они испытывают тоже самое что и я. На лице Катона играют желваки от того, что он с силой сжимает челюсти, в глазах читается злость, сочувствие, обречённость… Пит, вцепившись в своё оружие старается оглядеть каждого раненого, по нему видно, что ещё немного и он ринется помогать всем чем может. Лина, стоящая неподалёку от Пита, была бледная, её глаза опущены вниз, казалось, что вот -вот и она рухнет на этот же пол. Цеп, от которого редко, когда можно увидеть хоть какие ни будь эмоции сейчас стоял в полнейшем шоке, в глазах был лишь один страх. Тут женщина, принимающая пациентов, видит нас, присматривается и, убедившись, что зрение ее не подводит, широкими шагами направляется в нашу сторону. От нее пахнет металлом и потом, усталые темно-карие глаза опухли, повязку на шее следовало сменить еще дня три назад. Женщина дергает плечом, поправляя автомат на спине, чтобы ремень не врезался в шею. Большим пальцем показывает медикам на склад. Те идут внутрь, не задавая лишних вопросов. — Командующая Восьмым Пэйлор. — говорит Боггс. — Капитан, это солдаты Цеп Кронин – Дистрикт -11. Лина Локхертс - Дистрикт-5, Катон Граф -Дистрикт-2, Пит Мелларк и Китнисс Эвердин - Дистрикт-12. Выжившие трибуты. Для капитана она выглядит довольно-таки молодо. Тридцать с хвостиком. Но когда она начинает говорить, голос звучит настолько властно, что не возникает сомнений в ее авторитете. Рядом с ней, в моей начищенной и сияющей новехонькой форме, я чувствую себя неопытным птенцом, только начавшим разбираться в жизни. — Да, я их узнала, — говорит Пэйлор. — Значит, вы живы. Мы сомневались. Мне кажется, или в ее голосе проскальзывают обвинительные нотки? — Долгий реабилитационный период. Но они настояли на приезде, хотят лично увидеть раненых. — Да, раненых у нас предостаточно. — Вы размещаете их всех в одном месте? — спрашивает Пит, хмуро глядя на госпиталь. — Я думаю, это не очень разумно. Мне тоже так кажется. Любая заразная болезнь распространится здесь как пожар в сухом лесу. — Думаю, это лучше, чем бросить их умирать одних, — говорит Пэйлор. — Я не это имел в виду. — Пока у меня нет других вариантов. Если вы придумаете что-то еще и сумеете убедить Койн, буду только рада. — Пэйлор машет рукой в сторону двери. — Заходи, Сойка. И бери с собой своих друзей. Я оглядываюсь на диковинную компанию у меня за спиной, набираюсь решимости и следую за Пэйлор. Передняя часть склада отделена тяжелыми брезентовыми шторами. Вповалку лежат трупы. Края штор трутся об их головы, лица закрыты белыми простынями. — Мы начали рыть общую могилу в нескольких кварталах к западу отсюда, но у меня нет свободных рук, чтобы отнести их туда, — говорит Пэйлор. Находит щель между шторами и раздвигает их шире. Я хватаюсь за запястье Катона и шепчу: — Не отходи от меня. — Я рядом, — спокойно отвечает он. Делаю шаг внутрь и получаю мощный удар по обонянию. В первый миг мне хочется зажать нос от ужасающей вони грязного постельного белья, гниющей плоти и рвоты. Люки в металлической крыше открыты, однако свежий воздух не в состоянии пробиться сквозь густую пелену жаркого зловония. Постепенно мои глаза привыкают к тусклому свету, доходящему от узких люков, и я различаю многочисленные ряды раненых. Они лежат на койках, тюфяках и просто на полу. Места слишком мало для всех. Гудение черных мух, стоны страдающих людей, плач их родных сливаются в один адский хор. В дистриктах нет настоящих больниц. Мы умираем дома, но уж лучше на своей постели, чем здесь. Потом я вспоминаю: почти все, кого я вижу, потеряли дома во время бомбежек. Пот градом катится по спине, собирается в ладонях. Спасаясь от вони, дышу ртом. Перед глазами мельтешат черные точки, кажется, я сейчас упаду в обморок, но тут ловлю на себе цепкий взгляд Пэйлор — она хочет знать, из какого я теста, не зря ли они на меня рассчитывали. Бросаю руку Катона и заставляю себя пройти в глубь склада, протискиваясь в узкий проход между двумя рядами коек. — Китнисс? — раздается хриплый голос откуда-то слева. — Китнисс? Чья-то рука тянется ко мне из сумрака. Я цепляюсь за нее как за спасительную соломинку. Рука принадлежит молодой женщине с замотанной ногой. Сквозь толстые повязки сочится кровь, на ней кишат мухи. Лицо выражает боль и что-то еще, что-то совсем несовместимое с ее состоянием. — Это правда ты? — Да, это я. Радость. Вот что написано на ее лице. Оно светлеет при звуке моего голоса, и на миг с него исчезает страдание. — Ты жива! Ты правда жива! Люди говорили, но мы боялись поверить! — взволнованно произносит она. — Мне крепко досталось. Но сейчас уже лучше. Вы тоже поправитесь. — Надо сказать брату! — Женщина пытается сесть и кричит кому-то через несколько кроватей. — Эдди! Эдди! Она здесь! Китнисс Эвердин! Они все здесь! Трибуты живы! Мальчик лет двенадцати поворачивается в нашу сторону. Половину лица скрывает повязка. Край рта открывается в немом восклицании. Я иду к нему и откидываю влажные каштановые пряди с его лба. Ласково бормочу: «Привет». Мальчик не может говорить, но так внимательно смотрит на меня здоровым глазом, будто старается запомнить каждую черточку моего лица. Мое имя волнами прокатывается по жаркой атмосфере госпиталя. — Китнисс! Китнисс Эвердин! Звуки боли и горя сменяются словами надежды. Меня окликают со всех сторон. Замечаю, что остальные трибуты так же как и я подходят к каждому раненному и о чем то с ними разговаривают, только Катон следует за мной. Я иду дальше, пожимая протянутые ко мне руки, касаюсь тех, кто не может двигаться. Здороваюсь, знакомлюсь, спрашиваю, как дела. Ничего особенного, никаких складных речей и призывов. Но это неважно. Боггс прав. Один лишь взгляд на нас, живых, уже вдохновляет их. Пальцы жадно хватают меня, желая ощутить мое тело. Один раненый обхватывает ладонями мое лицо, и я мысленно благодарю Далтона за то, что он посоветовал смыть макияж. Как нелепо я бы выглядела среди этих людей в разрисованной капитолийской маске. Шрамы, изъяны, следы усталости — вот что роднит меня с ними. Многие спрашивают о Катоне несмотря на то, что он стоит сзади нас. Хотят знать правду о том, что, между нами. И правда ли то, что трибут из враждующего с нами дистрикта встал на нашу сторону. Но его об этом не спрашивали, боялись. Он так и остался для них Профи. Тем, кто убивал людей. Тем, кто одной рукой может свернуть шею своему врагу. - Правда. – раздался голос Катона, когда мы стояли посреди комнаты, я заметила, как съемочная команда сразу переключила своё внимание на него, – Капитолий с самого моего детства учил нас убивать. Быть верными для них солдатами, и выполнять всё, что они скажут. И я, как и многие в нашем Дистрикте считал, что политика Капитолия верна, и те законы, что были прописаны справедливы. Если кто-то до этого не обращал на нас внимание, то теперь каждый в этой комнате смотрел на Катона и слушая каждое его слово. - Но всё изменилось, когда я попал на игры, по началу для меня была важна лишь только победа, я убивал… У меня не было ни к кому жалости, я считал, что это правильно! Но осознал свою ошибку, когда встретил Руту. Я не хотел её убивать, я видел, что она ребёнок, который не заслуживает того, чтобы находиться на этих играх. И она ничего не сделала плохого, как и никто из нас. А Капитолий отправил детей на эти чёртовы игры! Они хотели от нас избавиться, сбросив бомбы на арену. Они уничтожают дистрикты, дабы показать своё превосходство и мощь. А сами отсиживаются в безопасности наблюдая над тем, как невинные люди умирают. Я не один из солдат Капитолия. Если мой Дистрикт выбрал их сторону, то скоро они поймут свою ошибку. Но я уже её осознал, и поэтому стою здесь, перед вами. И я готов бороться вместе с вами! - Мы все! – Подойдя ко мне, Пит взял за руку меня и Катона, а он Лину и Цепа. И перед людьми выстоялась цепочка трибутов, которые готовы пожертвовать собой ради счастливого будущего нового государства. Теперь я начинаю понимать, зачем повстанцы потратили столько сил на мое спасение. Что я для них значу. В войне с Капитолием, которая часто казалась мне единоборством, я была не одна. На моей стороне стояли тысячи, десятки тысяч людей из разных дистриктов. Я стала их Сойкой-пересмешницей задолго до того, как сознательно взяла на себя эту роль. Новое, незнакомое чувство зарождается в моей душе, после слов Катона, но полностью я осознаю его, лишь когда, машу рукой на прощание людям, хрипло скандирующим наши имена. Власть. Я обладаю властью, о которой даже и не подозревала. Сноу знал о ней с тех пор, как я бросила вызов Капитолию. И Плутарх, когда спасал меня с арены, тоже знал. Теперь знает Койн. Настолько хорошо, что вынуждена публично напоминать о своих полномочиях. Когда мы выходим на улицу, я прислоняюсь к стене склада, чтобы отдышаться. Боггс подает мне фляжку с водой. — Ты отлично справилась. Ну да, меня не вырвало, я не упала в обморок и не убежала с криками. По правде говоря, выплыла на волне эмоций, охвативших людей. — Получился неплохой материал, — говорит Крессида, обращаясь к Катону. Я будто впервые вижу жуков-операторов, обливающихся потом под своими камерами-панцирями. Мессаллу, делающего какие-то пометки в блокноте. Я даже забыла, что нас снимают. — Да я ничего такого не сделал, — говорит Катон. — Ты недооцениваешь свои прошлые заслуги, — возражает Боггс обращаясь к нему . — Это еще как посмотреть. — Что ж, до идеала тебе, конечно, далеко, но по нынешним временам сгодишься. Пит садится рядом на корточки. — Поверить не могу, что ты позволяла всем этим людям себя трогать, — качает он головой, — Все ждал, когда же ты бросишься к выходу. — Заткнись, — смеюсь я. — Твоя мама будет тобой гордиться, когда увидит репортаж. — За всеми ужасами, которые здесь творятся, она меня даже не заметит. — Я поворачиваюсь к Боггсу. — И так во всех дистриктах? — Почти. Мы изо всех сил стараемся помочь, но не всегда это возможно. — На минуту он замолкает, прислушиваясь к словам в наушнике. Я вспоминаю, что до сих пор не слышала голос Хеймитча, и начинаю копаться в своем, проверяя, не сломался ли. — Мы возвращаемся. Срочно, — говорит Боггс, одной рукой помогая мне встать. — Возникли проблемы. — Какие проблемы? — спрашивает Катон. — Бомбардировщики на подходе. — Боггс натягивает мне на голову шлем Цинны. — Живо! Не понимая, что происходит, бегу вдоль стены склада к посадочной площадке. Я не чувствую опасности. Голубое небо все такое же чистое, люди по-прежнему несут раненых к госпиталю. Никакой тревоги. И тут начинает выть сирена. Считанные секунды спустя над нами возникает клин капитолийских планолетов и начинают сыпаться бомбы. Меня отбрасывает на стену склада. Правую ногу сзади чуть повыше колена обжигает боль. В спину тоже что-то ударило, но бронежилет меня защитил. Боггс прикрывает меня своим телом. Земля под ногами сотрясается от разрывов. Стоять прижатой к стене, когда вокруг сыплются бомбы, — ощущение не из приятных. Как там отец говорил про легкую добычу? Глушить рыбу в бочке. Мы и есть та самая рыба. А улица — бочка. — Китнисс! — Я вздрагиваю от голоса Хеймитча в ухе. — Что? Да. Что? Я здесь! — кричу я. — Слушай меня. Пока они бомбят, мы приземлиться не можем. Главное, чтобы они не заметили тебя. — А они еще не знают, что я тут? Удивительно. Обычно причиной всех бед бываю я. — Разведка считает — нет. Атака была спланирована заранее. Следом подключается Плутарх, его голос звучит спокойно, но властно , привыкшего командовать в любых обстоятельствах. — Через три здания от вас синий склад. Внутри, с северной стороны, убежище. Сможете туда добраться? — Постараемся, — говорит Боггс. Плутарха, должно быть, слышали все, потому что телохранители и съемочная группа и трибуты сразу поднимаются с земли. Я машинально ищу глазами Катона. Он тоже на ногах. Кажется, его не задело. — У вас около сорока пяти секунд до следующей атаки, — предупреждает Плутарх. У меня вырывается стон, когда переношу вес на правую ногу, но я не останавливаюсь. Нет времени осматривать рану. Может быть, даже лучше, что я ее не вижу. К счастью, обувь на мне тоже Циннина. Подошвы рифленые и хорошо пружинят. В тех разношенных ботинках, что мне выдали в Тринадцатом, я бы далеко не убежала. Боггс идет впереди, я следом. Никто не думает меня обгонять, наоборот, все прикрывают меня со спины и по бокам. Секунды утекают как вода, и я заставляю себя перейти на бег. Второй серый склад позади, мы бежим вдоль грязно-коричневой стены третьего. Впереди уже виднеется выцветший синий фасад. Там убежище. Вот и угол, осталось только перебежать проход между зданиями, но тут начинается новая атака. Инстинктивно бросаюсь на землю в проход и откатываюсь к синей стене. Теперь своим телом меня прикрывает Катон. На этот раз бомбежка длится дольше, зато взрывы гремят не так близко к нам. Я поворачиваюсь на бок и встречаюсь глазами с Катоном. На мгновение весь мир отступает на второй план, я вижу только разгоряченное лицо Катона с пульсирующей на виске жилкой и приоткрытым ртом, которым он жадно втягивает воздух. — Жива? — спрашивает он. Его слова почти тонут в грохоте. — Да. Кажется, меня не заметили. За нами не охотятся. — Нет, у них другая цель. — Но тут ведь больше ничего... И тут мы понимаем. — Госпиталь! — кричит Катон, вскакивая. — Их цель — госпиталь! — Это не ваше дело, — жестко отрезает Плутарх. — Бегом в убежище! — Но там же раненые! — говорю я. — Китнисс! — В голосе Хеймитча звучит угроза, я уже знаю, что будет дальше. — Даже не думай... Я выдергиваю наушник, оставляя его болтаться на проводе. Теперь, когда меня ничто не отвлекает, я слышу другой звук. На крыше коричневого склада строчит пулемет. Кто-то отстреливается. Прежде чем меня успевают остановить, бегу к лестнице и карабкаюсь вверх. Если я что и умею делать как следует, так это лазать. — Не останавливайся! — слышу снизу голос Катона. Затем удар ботинком в чье-то лицо. Если это лицо Боггса, Катону не поздоровится. Я уже у края крыши и перебираюсь с лестницы на смоляное покрытие. Разворачиваюсь, чтобы помочь Катону, мы оба бежим к пулеметным гнездам на противоположной стороне. Каждый пулемет обслуживают несколько повстанцев. Мы бросаемся в гнездо с двумя солдатами и пригибаемся к барьеру. — Боггс знает, что вы здесь? — За пулеметом справа от нас стоит Пэйлор. — Конечно, — отвечаю я чистую правду. Пэйлор смеется. — Ну да, еще бы он не знал. Умеете стрелять из таких? — Она хлопает по стволу оружия. — Я — да. Научился в Тринадцатом, на тренировках — говорит Катон. — Но предпочитаю свое оружие. – он указывает на арбалет за своей спиной, который выдал ему Битти. — У нас есть луки. — Я поднимаю свой, и тут понимаю, насколько несерьезно он выглядит. — Это он только с виду такой безобидный. — Надеюсь, что так. Ладно. Ожидается еще три волны. Им приходится отключать маскировку перед тем, как сбросить бомбы. Это наш шанс. Только не высовывайтесь из-за барьера. Я готовлюсь стрелять с колена. — Начнем с зажигательных, — предлагает Катон. Я киваю и достаю стрелу из правого колчана. Если мы не попадем в цель, стрелы куда-нибудь да упадут, и скорее всего на склады через дорогу. Лучше уж пожар, чем взрыв. Внезапно я их вижу. Семь небольших бомбардировщиков летят клином кварталах в двух от нас. - Я беру на себя дальнее ответвление, Ты — ближнее, а в передний стреляем по очереди. – кричу я Катону, кратко объясняя план. Сейчас времени на обсуждение нет. Оцениваю скорость и делаю выстрел. Попадаю в крыло одного из планолетов, ближе к фюзеляжу, и его охватывает огнем. Катон промахивается. Огонь вспыхивает на крыше пустого склада напротив. Катон тихо чертыхается. Планолет, который я подстрелила, выбивается из строя, но продолжает сбрасывать бомбы. По крайней мере, он не исчезает из виду — так же, как и другой, в который попали из пулемета. Должно быть, повреждены маскировочные щиты. — Отличный выстрел, — говорит Катон. — Я не в него целилась, — бормочу я. Планолет, который я держала на прицеле, успел улететь вперед. — Они быстрее, чем кажется. — Приготовиться! — кричит Пэйлор. Следующая группа планолетов уже на подходе. — Зажигательные не годятся, — говорит Катон. Я киваю, и мы оба берем стрелы со взрывающимися наконечниками. Склады, кажется, все равно заброшенные. Пока планолеты подлетают, принимаю еще одно решение. — Я встаю! — кричу я Катону и поднимаюсь на ноги. В таком положении у меня максимальная точность. Целюсь в точку впереди планолета и с первого выстрела пробиваю днище переднего. Катон попадает в хвост следующего. Тот переворачивается в воздухе и с серией взрывов падает посреди улицы. Неожиданно маскировку снимает третья группа. На сей раз Катон точно поражает передний планолет, я подбиваю крыло второго, и тот, закружившись, врезается в летящий за ним. Оба падают на крышу склада через дорогу от госпиталя. Четвертый планолет прошивает пулеметная очередь. .— Вот так-то, — говорит Пэйлор. Языки пламени и черный дым, поднимающийся от обломков, закрывают обзор. — Они попали в госпиталь? — Скорее всего, — отвечает она мрачно. По пути к лестнице на другом конце крыши с удивлением вижу, как из-за вентиляционного короба показываются Мессалла и один из «жуков»-операторов. Я думала, они остались внизу. — Кажется, они начинают мне нравиться, — говорит Катон. Внизу стоят Пит, Гейл, Крессида и второй «жук». Я ожидаю головомойки, но Крессида только указывает мне рукой в сторону госпиталя и кричит: — Мне плевать, Плутарх! Просто дай нам еще пять минут! Не спрашивая ни у кого разрешения, я выбегаю из прохода на улицу. — О нет, — шепчу я, едва вижу госпиталь. Вернее — то, что от него осталось. Я двигаюсь мимо раненых, мимо горящих остовов планолетов, не сводя глаз с того ужаса, который впереди. Люди кричат, дико мечутся не в силах помочь. Бомбы обрушились на крышу госпиталя и подожгли его, заперев раненых в ловушке. Группа спасателей пытается расчистить вход. Однако я знаю, что они там увидят. Если обломки и огонь кого-то пощадили, то дым сделал свое дело. Сзади подходит Гейл который успел за нами. То, что он не кидается на помощь, только подтверждает мои подозрения. Шахтеры не опускают руки, пока есть хоть какая-то надежда. — Пойдем, Китнисс. Хеймитч сказал, сейчас за нами пришлют планолет. Я не могу пошевелиться. — Зачем они это сделали? Зачем нападать на людей, которые и так умирают? — Чтобы запугать остальных, — говорит Гейл. — Им не нужны раненые. Во всяком случае, не нужны Сноу. Это лишняя обуза. Если Капитолий победит, что они будут делать с толпами покалеченных рабов? Сколько раз в лесу Гейл заводил свои тирады против Капитолия, а я их почти не слушала. Удивлялась, зачем разбираться в мотивах — какая разница, почему наши враги поступают так, а не иначе. Теперь понятно, что задуматься стоило. Когда Пит спрашивал, стоит ли собирать всех раненых в одно место, он думал не об эпидемиях, а об этом. Потому что он знает, с кем мы имеем дело. Я медленно поворачиваюсь спиной к госпиталю и вижу в двух шагах от себя Крессиду с «жуками» по бокам. Ни следа волнения на лице. Вот у кого железная выдержка! — Китнисс, — говорит она, —по приказу президента Сноу бомбежка транслировалась в прямом эфире. Затем он заявил, что это его предупреждение мятежникам. Что ты об этом думаешь? Может быть, ты тоже скажешь что-нибудь повстанцам? — Да, — шепчу я. На одной из камер мигает красный огонек. Меня снимают. — Да, — повторяю я увереннее. Все — Катон, Гейл, Крессида, «жуки» — отступают дальше, предоставляя «сцену» мне одной. Мой взгляд фокусируется на красной лампочке. — Я хочу сказать восставшим, что я жива. Что я здесь, в Восьмом дистрикте, где Капитолий только что разбомбил госпиталь, полный безоружных мужчин, женщин и детей. Все они погибли. — Потрясение, испытанное мной, перерастает в гнев. — Люди! Если вы хотя бы на мгновение поверили, что Капитолий будет относиться к нам по-человечески, если вы надеетесь на прекращение войны, вы обманываете самих себя. Потому что вы знаете, кто они, вы видите их дела. — Я машинально развожу руки в стороны, словно показывая весь ужас, творящийся вокруг меня. — Вот как они поступают! Они должны за это заплатить! Движимая яростью, я приближаюсь к камере. — Президент Сноу предупреждает нас? Я тоже хочу его предупредить. Вы можете убивать нас, бомбить, сжигать наши дистрикты, но посмотрите на это. — Одна из камер следует за моим жестом, указывающим на горящие планолеты на крыше склада. Сквозь языки пламени четко просматривается капитолийский герб. — Огонь разгорается! — Я перехожу на крик, чтобы Сноу точно не пропустил ни слова. — Если сгорим мы, то вместе с вами! Мои последние слова повисают в воздухе. Мне кажется, будто время остановилось, и я парю над землей в облаке жара, исходящего не от пылающих вокруг обломков, а от меня самой. — Снято! — голос Крессиды возвращает меня к реальности, остужая мой пыл. Она кивает в знак одобрения. — То, что надо!