How do you think selfishly?

Люди покидают зал суда, и Ван Хаосюань не может и не желает убирать победное выражение со своего лица. За годы работы адвокатом он поднаторел, закалился и стал воспринимать заседания не как нечто важное сродни экзамену, а как игру. А играть он любил и обожал принимать вызовы, первые шесть лет жизни проведя в детском доме. О да, это было до омерзения весёлое время. Отлично закаляет характер, даёт два пути на выбор: забитый или наглый, слабый и добивающийся желаемого. Кто бы что ни говорил, но амбициозным открыто гораздо больше путей. И хорошо, что родственники по отцовской линии всё-таки забрали бедного сироту на воспитание и относились к нему так, как родители относятся к детям, когда те не первые и не самые младшие в семье. Заботливо-равнодушно — идеальный баланс. Ван Хаосюань разминает шею и не спешит идти прочь. С (кому-то могло так показаться) похабной улыбкой дожидается самого драгоценного работника суда, с которым привык встречаться довольно часто, и едва ли не обводит языком клычки. Сун Цзияна он бы сравнил с бамбуком. Высокий, изящный и такой тонкий, что вот-вот через тонкую бледную кожу покажутся синие вены. А его высокие скулы и выразительные глаза можно было бы использовать на очной ставке — запутаешься в показаниях, чтобы по итогу выложить всё как на духу и умереть. Настолько красивых людей Ван Хаосюань не встречал в своей жизни ни разу, а красоту он любил. Безупречная осанка, бледно-розовые аккуратные губы поджаты. Он сжимает папку в ладонях и плавно подходит ближе, с каким-то смирением чуть-чуть склонив голову. Вкус победы похож на карамель, а льющийся рекой нежный голос лишь добавляет сладости: — Поздравляю. Ван Хаосюань кивает. Этот мужчина старше на пару лет, выше, но воспринимается иначе. В нём впору видеть трофей, как спрятанные в сейфе банка миллиарды долларов или бриллианты. — Было легко, — беспечно заявляет Хаосюань, внимательно следя за реакцией, — даже очень. Интересно, почему на подобные выпады Сун Цзиян отвечает снисходительной улыбкой? В глубине души жажда увидеть в его глазах презрение, отвращение или любое другое не лояльно-приветливое велика. Ван Хаосюаню сперва было интересно, как вроде бы невинный человек оказался тут и не разочаровался, не стал бездушной марионеткой. Потом любопытство сменило желание сорвать маску фальшивой преданности закону, явить миру чужие тёмные пятна на душе. Всякий раз, когда удавалось смягчить приговор или позволить реальному преступнику отделаться жалким штрафом, выйти на свободу припеваючи, он убеждался в несовершенстве судебной системы, людей. Судьям по большей части было насрать, кто виноват и кого следует пожалеть — их работа напоминала видимость, где изредка всплывали те самые камни или «трупы». — Всё равно, — настаивает Сун Цзиян, — ты отлично потрудился. — Тебе понравилось, как я заткнул прокурора? Уголки его губ приподнимаются. Ван Хаосюань ожидает их встречи с особым нетерпением, подолгу подбирает костюм и репетирует самоуверенную реплику в стиле сердцееда. Один нюанс: Сун Цзиян чересчур невинный, чтобы использовать на нём свои «грязные» приёмы. А ещё совесть так неудачно напоминает: «Прежде чем начать флиртовать, тысячу раз оцени, каким образом твои поступки повлияют на человека». Это не знакомство в баре или клубе на одну ночь, не флирт с бариста при покупке кофе ранним утром. Стало бы запредельно эгоистично и самонадеянно пытаться завести интрижку с ним, а не что-то серьёзное. Сун Цзиян заслуживает надёжного мужчину подле себя, который непременно будет носить в кармане глазные капли (Ван Хаосюань наблюдательный — смог приметить проблемы со зрением, однажды увидеть, как во время перерыва старший капает в глаза). В некотором смысле позиция лучшего друга — Сяо Чжаня — восхищала. Он не пользовался внешностью и престижной работой ради того, чтобы подцепить кого-либо, а затем и вовсе притащил в клуб брата Ван Синь, считавшегося теперь не просто среднестатистическим парнем с симпатичной мордашкой, и всю ночь держал его за руку под столом. Как будто все великие слепые и не замечают как минимум их взглядов, что наполнены чем-то… особенным. Ван Ибо — упёртый братец-трудоголик Ван Синь, коего можно было увидеть по телевизору и в рекламе, — встречался с хирургом старше себя на шесть лет. Даже не суть в том, что оба мужчины, а в абсурдности ситуации. Сяо Чжань не близок к миру музыки, актёрского мастерства, танцев или моды. Если его разговорить, возникало ощущение, словно открыл медицинскую книгу или включил соответствующий фильм. Они действительно пара, чёрт побери. — Поужинаем? Отпразднуем мою маленькую победу… Это резко и с ухмылкой нахально, но ничего поделать. Однако Сун Цзиян смотрит на часы, сжимающие тонкое запястье, и отвечает: — Сейчас без четверти пять. Я работаю до шести. — Подожду?.. — звучит, скорее, не как вопрос. Зрительный контакт. Ван Хаосюаня засасывает в воронку из восхищения и первобытного желания спрятать сокровище, присвоить и закрыть его дома. Не из-за неуверенности или каких-либо комплексов (Боги, откуда?) — потому что Сун Цзиян чистый. Мир, где преступники ходят на свободе, люди обижают людей — в особенности таких светлых, — способен ему навредить. Бред. Ван Хаосюань смаргивает ревностные мысли и обнажает клыки, побуждая согласиться. Если бы он не произнёс это сегодня, то, вероятно, долго бы продолжал молча пожирать Сун Цзияна взглядом. — Если тебя не затруднит, пожалуйста.

***

wang yibo: «доброе утро, гэгэ.» Определённо, утро может быть добрым. Пусть на завтра запланирована интересная операция (средняя степень сложности — нравится), сегодня приём до двух часов, а голова немного болит из-за недосыпа, оно является добрым. Сяо Чжаню приятно было получать сообщения от человека, с которым он провел ночь. Они ни разу не обсуждали прошлое. На следующий день (то есть утром) позавтракали, немного подурачились — красные отметины на телах выглядели как большие аллергические пятна — и покинули гостиницу с огромным интервалом. Сяо Чжаня потряхивало по пробуждении, он испытывал чувство вины из-за степени риска. И счастье. Хотел ли он встречаться с Ван Ибо? Ответ очевиден: «Конечно». Понимал ли он, на что обрекал младшего и как вынуждал рисковать? Ответ идентичный. Но Сяо Чжаню нравилось есть острую еду и разговаривать с ним ни о чём, одеваться и, как блядские агенты под прикрытием, скрываться из номера и теряться в числе прохожих. Нравилось, что Ван Ибо помнил об его любви к сычуаньскому перцу, — это грело душу, складываясь из небольших наблюдений в откровенную заботу. Взаправду было сложно вспомнить, а был ли кто-то настолько ласков с ним, терпелив в плане «слушаю и слышу всё, что ты говоришь»? И самое потрясающее, что Ибо бесконечный поток слов и флирта ничуть не смущал. Ну, совсем капельку — розоватые кончики ушей выдавали его, как и плохо скрываемые довольные улыбки. xiao zhan: «доброе утро. ты что-то рано. разве не выходной?» wang yibo: «выходной, но мне плохо спится.» xiao zhan: «кошмары? знаешь, я умею забалтывать людей до усталости. к тому же, если причина всё-таки бессонница, я могу попросить юй биня принести мешочек с травами. ничего противозаконного или подозрительного!!! клянусь, обыкновенный сбор душистых трав из деревни, где живёт бабушка юй биня.» wang yibo: «мгм…» Ван Ибо — образец для подражания миллионов, безумно талантливый и воспитанный человек. Поведение с назойливыми, бесцеремонными журналистами и прочими личностями не считается, потому как ничего другого они не заслуживают и в помине. Но Сяо Чжань не в состоянии утверждать с точностью, что у него нет тёмных сторон, как у всех живущих на Земле. Во-первых, Ван Ибо ревнивый. Во-вторых, всегда добивается поставленных целей, и вкупе с ревностью это рискует перерасти в нечто малоприятное. Потому что дразнить человека, который не станет вечно молчать и скрывать свои собственнические порывы, крайне самонадеянно. Но в оправдание Сяо Чжань скажет, что всё не столь плохо. Он подпирает кулаком щёку и мечтательно смотрит на заветное «Ван Ибо», думая, что вполне мог бы переименовать его на что-то более приемлемое для парочек и менее явное. Юй Бинь молчал, однако от его робких и одновременно с тем вопросительных взглядов было неуютно. Не было сомнений, что ассистент хранил тайну о том, что его коллега целовался с мужчиной в медицинском кабинете после окончания рабочего дня. Разговор должен был состояться со всеми по отдельности — с ним; с Ван Ибо по поводу последующих действий и прочего. xiao zhan: «ты же не пьёшь прямо сейчас уксус?» Сяо Чжань оборачивается через плечо и понимает, что коллега опять откровенно скучает, но остаётся переполненным любопытством. Наконец, выдохнув, он поворачивается лицом к Юй Биню и с неохотой признает: сам считается причиной то ли испуганного, то ли смущённого вида товарища. Так дела не делаются. — Ты в порядке? — Я? — он вздрагивает и поражённо показывает на себя пальцем. — Д-да… Да, господин Сяо Чжань, я в полном порядке. Старший хмурится. — Какой я тебе господин? Выскажись уже — станет легче. Такой Юй Бинь очаровательный и трогательный, как наивный маленький ребёнок, тем более с этими большими доверчивыми глазами. Вряд ли бы кто-то поверил, не зная о нём ничего, что он был ассистентом хирурга. С внешностью никак не вяжется, зато с профессионализмом не поспоришь. — Мне показалось или тот пациент был?.. Он очень похож на одного артиста, хоть я и не уверен… Нет, я ошибаюсь, — спешно промаргивается. — Но я готов поклясться, что видел, как вы и он… — Ну что, Юй Бинь? Говори прямо. — Целовались. Сяо Чжань встаёт с кушетки и садится напротив Хвостика. Демонстративно достаёт мобильный, находит в галерее ранее присланную Ван Синь фотографию с её дня рождения и показывает товарищу. Снимок полусмазанный, но атмосферный до жути. На фотографии Сяо Чжань подходит к подруге с подарком, пока угрюмый брат именинницы буравит взглядом стол. Его напряжённость, жажда посмотреть на родственницу и старшего прослеживались явно. Сяо Чжань не в состоянии сдержать хитрую улыбку: — Он брат моей лучшей подруги. Синь и я дружим со школы, так что… Мы знакомы давно. Раньше разница в возрасте казалась огромной, и я не видел в нём того, кого начал видеть, — слова льются сами. Сяо Чжань не испытывает дискомфорт или что-то ещё, кроме облегчения и доверия к коллеге. — Подруге исполнилось тридцать, поэтому я и мой парень встретились вновь спустя годы. «Фото смазанное, — напоминает он себе мысленно, — я не солгал, отвечая, что это не тот самый Ван Ибо, и не выдал чужую тайну. Мало ли». — Вы встречаетесь? Правда? — Юй Бинь взбудоражен. — Мгм. Неужели он принимает привычки Ибо? Односложные ответы, если поразмышлять, ужасны. — Я не знал, что вам нравятся мужчины. — Сохраним в секрете? Не хочу, чтобы Лю Сяоцин навязывала мне чьих-нибудь племянниц или дочерей в жёны, но и слухов не хочу. Уголки губ ассистента дрогают. — Конечно, я никому ничего не расскажу, — заверяет Юй Бинь. — Можете быть уверены. Одной проблемой (подвешенной ситуацией) меньше — успех. Сяо Чжань не планирует встречаться сегодня с Ван Ибо, но понимает, что надо. Ни о каких совместных ночёвках и речи быть не могло, ведь они рисковали закончиться в постели, а после близости тянуло в сон. С ним — точно. — И не обращайся ко мне официально. «Ван Ибо вообще называет меня малышом и легко переключается к гэгэ!» — Но… — Никаких «но». — Хорошо, — и кивает часто-часто. — А можно задать личный вопрос? Сяо Чжань беспечно бросает, отмахиваясь: — Пожалуйста! — Ваш партнёр рассержен на меня, да? Передайте ему, прошу, что я сожалею о случившемся. Мне не стоило врываться в кабинет и смущать вас. Некоторые вещи не меняются с течением времени. Меньше минуты назад просил не обращаться чересчур официально хотя бы наедине, но Юй Биню нипочём. Смириться? — да. Коллега ошибается. Сяо Чжаню знаком стыд и смущение, но он вполне может быть безрассудным. Достаточно безрассудным, чтобы целоваться с Ибо в мужском туалете клуба или — теоретически — трогать его колено под столом в каком-нибудь кафе на встрече друзей. Может, даже начнёт бесстыдно флиртовать на грядущей свадьбе Ван Синь и, когда гости захмелеют, затащит его куда-нибудь ради жарких поцелуев. Чтобы не навредить карьере Ибо, без всяких сомнений, и репутации среди знакомых. Пока что. — Не рассержен, — озвучивает, а внутренний голос гаденько потирает невидимые ладони: «Ван Ибо лишь напился уксуса». xiao zhan: «не злись на гэгэ. ван ибо, а, ван ибо?.. знаешь, что я собираюсь давно тебе рассказать? не знаешь, но я всё равно открою тебе секрет. мне чертовски нравится брат ван синь! вот он такой замечательный, что сердце радуется при виде него. вот с ним бы я… эх! с ним бы я с радостью провёл бы следующие выходные.»

***

— Слушай, огромное тебе спасибо… — прижимая ладонь к сердцу, говорит Ван Синь, пока Сяо Чжань переступает порог дома. — Это лекарство и по заказу приходится ждать полгода. — Не благодари. Девушка фыркает. — То же мне, «не благодари»… Совсем рехнулся. Если возникнут проблемы с зубами, обращайся. — Непременно. — И кстати, Ибо приехал буквально час назад. Представляешь? — она светится. Редко когда получается собраться семьёй. — Новость, что ты воспользовался служебным положением, — точка офигенного дня. Сяо Чжань кивает и, невзирая на то, что знает об его приезде давно, опускает взгляд на полку для обуви. Не то чтобы Сяо Чжань являлся экспертом, но только Ван Ибо может носить белые кроссовки и не позволять им стать серыми, грязного коричневатого оттенка с кучей заломов. Меж рёбрами разливается приятное тепло. Но. Он не собирался напрашиваться в гости. Предупредил его, что привезёт лекарства для матери будущего мужа лучшей подруги, а получил короткое: «Ок». Ван Ибо был занят, насколько знал Сяо Чжань из воспоминаний о чужом расписании, однако выудил время, чтобы посетить семью. (и увидеться с Сяо Чжанем.) — Да ничего особенного, — сбивчиво бормочет и поглядывает в арочный проход, ведущий в гостиную. — Мы сейчас будем ужинать. Ты голоден? — вопрос, скорее, просто потому что. Ван Синь забирает пакет с лекарствами и свободной рукой тянет за ткань плаща. — Проходи, ты как раз вовремя. И уходит, не воспринимая отказы. Аккуратно снимая ботинки, Сяо Чжань отвлекается буквально на пару секунд, а когда слышит тихие шаги и поднимает голову, чтобы поздороваться с одним из членов семьи подруги, замирает. Полуулыбка на губах младшего тёплая, пропитанная искренностью. Сказать бы, что первым для поцелуя потянулся именно Ван Ибо (господи, разве не очевидно, что у Сяо Чжаня априори больше выдержки?), но это стало бы наичистейшей ложью. Сяо Чжань слизывает с чужих губ сладость либо попкорна, либо какого-то сладкого батончика. Лукаво улыбаясь, выглядывает из-за плеча Ибо и говорит: — У тебя нет совести. — Пускай. Сяо Чжань шутливо шлёпает его в грудь, но ничуть не противится, когда ощущает ладони на своей талии. В домашнем спортивном костюме, без косметики и с немного спутанными волосами он красивый. Такой красивый, что тень усталости на лице — нечто более привлекательное. Если Сяо Чжань и вправду хорош собой, а в генетической лотерее вытянул счастливый билет в виде недурной внешности и наличия ума, позволяющего быть хирургом на высоком уровне, то… Наверное, он заслуживает Ван ибо процентов на пять-десять? В конце концов, его ремесло не приносит бешеные деньги, как у актёра или певца, зато спасает жизни. Ну а что ценнее? — Ты хотя бы по мне скучал? — с наигранным недоверием спрашивает Сяо Чжань. — Знаешь, Ван Ибо, переживать надо мне. Вокруг тебя постоянно крутится много красивых людей, столько соблазнов… Да и к кому меня ревновать?.. В пациентах я вижу пациентов, в несчастных медиках — братьев и сестёр по ношению этого тяжкого бремени. Несправедливо, — цокает языком. Ибо наклоняется к уху: — Я могу показать, как скучал. Ох. От его шёпота мурашки распространяются по телу, во рту мгновенно становится сухо. Сяо Чжань был рад этим шести годам, потому как иначе его участь оказалась бы незавидна. Ван Ибо и так опасен для нормальной работы сердца. Сяо Чжань закусывает губу, представив, каким брат девы Ван Синь рискует стать в тридцать. Он — совершенство, помноженное на вот этот тёмный взгляд, вызывающий благоговейный трепет. Ибо откровенно распускает руки и: — Не-а, — вынужденно отпихивает Сяо Чжань бесстыдника, сжимающего уже бедро. — Я не хочу, чтобы твоя замечательная родственница свалилась с сердечным приступом или запомнила навсегда, почему у тебя и меня нет девушек. Пощади нервы и здоровье бабули. Ван Синь вновь зовёт к столу — голос доносится откуда-то из глубин огромного дома. Сяо Чжань боится почувствовать горечь потери. Расставаться «ребёнком» не хочется ни капли.