***
Впервые слова «верность» и «исполнительность», Хёнджин услышал от отца ещё в детстве. Белиал знал о воинском поприще всё вдоль и поперёк — место военачальника в Аду он заслужил по-настоящему честно. Собственный опыт, полученный на полях боя, и холодный разум делали Белиала идеальным кандидатом на эту роль, и ни у кого из демонов не возникало сомнений, что именно он должен командовать силами Ада. Со своей женой, демоницей Аграт, Белиал познакомился тоже на поле боя. Конечно, он видел её и раньше, но именно тогда впервые увидел её в деле и поразился чистой ярости, с которой та сражалась с ангелами. Сильная, гибкая, как змея, Аграт была прекрасной и одновременно устрашающей. Её чёрные, как смоль, волосы развевались вихрем, пока она выкашивала ангельские ряды парными клинками, а глаза светились обжигающим алым светом. В тот момент Белиал увидел кого-то практически равного себе по мощи и не смог устоять. Аграт не отказала. Она шла с ним рука об руку столетиями и всегда оставалась рядом, поддерживая во всём. Удивительная демоническая черта — быть однолюбами. Когда на свет появился их сын, которого Белиал с гордостью назвал Форасом, они точно знали, что тот пойдёт по их стопам и станет прекрасным воином. У таких родителей могут появиться только такие дети — способные и сильные. Белиал лично обучал сына быть настоящим воином. Как только маленький Форас стал способен держать в руках меч, он начал тренировать его в фехтовании, и показывал, как пользоваться своими способностями. На все предложения о том, чтобы Фораса отдали на обучение искусству войны кому-то другому, Белиал отвечал твёрдым отказом. Это его сын и его ответственность. Кроме практики, было и много теории. Там Форас осваивал стратегию, учился быть верным своему слову и всегда доводить дело до конца. Качества идеального бойца буквально вдалбливались в его голову. Белиал был строгим, но справедливым родителем, а Аграт в их тренировки не лезла, оставаясь просто любящей матерью. Она старалась не избаловать сына, чтобы всё обучение не ушло адскому псу под хвост. И это окупилось: Форас рос и показывал успехи. Но всегда находились и завистники, которые косо поглядывали на молодого демона. Конечно, всё ему будет даваться. Отец практически на верхушке иерархии, высокое положение матери, тренировки, которые обычно проходили отдельно от остальных, — да Форасу всё на блюдечке преподнесено. И плевать, что на самом деле он из кожи вон лез, чтобы занять своё место воина. Форас не хотел быть разочарованием в глазах собственных родителей, которые прославились на весь Ад и о которых на Небесах говорили со страхом в голосе. Так уж просто ему ничего не давалось. Помимо тренировок, Форас занимался и науками. Асмодей, который взялся его обучать, часами сидел с ним в личной библиотеке, обложившись свитками. В своей жажде новых знаний и редкой информации, Асмодей собрал огромную коллекцию книг и манускриптов: тяжёлые стеллажи, уходящие под потолок, были забиты до отказа. С ним Форас узнавал об устройстве мира, происхождении всего живого, изучал ритуалы с заклинаниями, получал общие знания и даже читал литературу земных авторов. В ней тоже было место рассказам о долге и ответственности. Когда Форас попал в корпус к остальным наёмникам, а потом и побывал в сражениях, эти качества укоренились в нём окончательно. Он всегда был верен слову и делу. А теперь всё сыпется к чертям собачьим со страшной силой. Принципы, выработанные столетиями, рушатся к ебеням, и остановить это не получается. И всё дело в единственном человеке. Устало моргнув, Хёнджин тянется к бутылке виски, которую вытащил из мини-бара в своём номере. В ней осталось уже меньше половины, и он в раздражении приподнимает верхнюю губу. Сильное опьянение демонам незнакомо, так, лёгкий алкогольный флёр. Так что пьёт он скорее из-за вкуса и небольшого тумана в голове, который всё-таки появляется. Хёнджин глотает обжигающий напиток и прислоняется затылком к дивану, глядя на ночные огни Каннама за окном. Он уселся прямо на полу, вытянув ноги. Номер освещает только высокий светильник, что стоит за диваном, но тот совсем тусклый, и находится здесь скорее для декора. Но Хёнджину его свет и не нужен. Внутри него клубится непроглядная мгла, тянется своими ледяными щупальцами, опутывает всё крепче и крепче. Нашёптывает, что он никчёмный, слабый. Что он предатель. Поступился собственными принципами и забыл о долге, пропав не просто в человеке, а в Хранителе. Не совладал с собой и пошёл на поводу у желаний. Хёнджин отпивает ещё виски и, бахнув бутылкой об паркет, трясущейся рукой сжимает волосы у корней. Оттягивает их до боли и рычит от бессилия. На стекле напротив отражаются ярко-красные всполохи глаз. Какой же он идиот… Хёнджин хренову кучу раз сталкивался с людьми, почему именно сейчас всё пошло по пизде? Почему вообще он потянулся именно к Феликсу? Ведь несмотря на то, что в Аду его многие недолюбливали, вокруг него всегда увивалось много хорошеньких демонов и демониц. Отчего он не выбрал кого-то из них? Простой ответ на эти вопросы всплывает сам собой из глубин внутренней тьмы. Чёртово сердце потянулось к теплу и уюту, что исходят от Феликса. Никто не мог подарить это Хёнджину, а Феликс смог. Спокойствие, комфорт, забота и красота — буквально его олицетворение, настолько яркое, что смогло приручить даже демона. Приручить? Хёнджин нарочито громко фыркает. Да, блять, да! Он чувствует себя прирученным, а иначе как ещё объяснить эту тягу к Феликсу? Рядом с ним так хорошо: забывается всё, что было до, а тревоги растворяются. Феликс-Феликс-Феликс… Одно единственное имя набатом колотит в воспалённом мозгу. За эту симпатию, любовь, — да что это вообще? — Хёнджин поплатится головой. Он провалил задание, поставил свои чувства превыше долга и наплевал на весь Ад. Такое не прощается, и по закону полагается казнь. Хёнджин стискивает челюсти, подтягивает колени к груди и, обхватив их, покачивается, как безумец. Этот чёртов поцелуй, после которого до сих пор зудят губы в желании повторить, перевернул всё к ебеням. До него Хёнджин мог держаться хоть как-то. С трудом, но мог. А теперь… Внутренние противоречия разрывают на мелкие кусочки. Заставить себя выполнить задание или поддаться собственным чувствам? Первый вариант, безусловно, верный, но второй так манит… Хёнджин вновь тянется к бутылке дрожащей рукой, пытаясь убедить себя, что если он пойдёт на поводу у желаний, то всё будет хорошо. Что он справится и сможет уберечь себя и, главное, Феликса, ведь в этом случае и ему будет грозить куда большая опасность. Из груди вырывается истеричный смешок. Он с усилием трёт ладонью по лицу, и в этот момент перед глазами начинает рябить воздух. Кто-то пытается с ним связаться. Хёнджин шепчет пару слов, и рябь пропадает. Кто бы там ни хотел сейчас говорить, у него нет никаких сил на это. С трудом поднявшись, он подхватывает бутылку, в которой уже почти не осталось виски, и на ватных ногах делает пару шагов. Заметив сбоку шевеление, Хёнджин резко поворачивается в ту сторону. — Фор, какого хера? — Чанбин выходит из тени, сводя брови в недовольстве. — Ты почему не дал связаться с тобой? Хёнджин с кривой улыбкой салютует бутылкой: — Не хотел, чтобы ты перебивал мои позитивные мысли. Дёрнув щекой, Чанбин клацает по одной из кнопок выключателя, и гостиная номера заливается светом. Небольшие лампы для точечного освещения привинчены по периметру всей комнаты, спускаясь вниз на недлинных цепочках. Они светят не так уж и ярко, но Хёнджин всё равно морщится — по глазам резануло знатно. Он прикрывает их ладонью и, шипя себе под нос, оседает на диван. Чанбин, увидев его на свету, хмурится ещё сильнее и настороженно спрашивает: — Ты почему в крови? Удивлённо моргнув, Хёнджин опускает взгляд на свою светлую рубашку. По всей груди и животу краснеют уже засохшие пятна крови, образуя страшную абстракцию. А Хёнджин и забыл уже, что сидел всё это время в окровавленной одежде. — Не моя, не переживай, — мрачно усмехается он. — Мне стоит знать, чья? — Чанбин присаживается рядом и складывает руки на груди, косясь на рубашку. Хёнджин только хмыкает, намекая, что делиться подробностями своих способов отвлечься не хочет, и отхлёбывает виски. Обжигающая жидкость прокатилась по горлу, заставляя громко выдохнуть. То, что явился Чанбин, его не особо напрягает. На самом деле, в какой-то степени даже стало легче — внутренний голос, противно нашёптывающий о никчёмности, заткнулся. А продолжить заливать свои желания алкоголем можно и при Чанбине. Правда, последуют вопросы. Но, возможно, вдвоём разобраться будет легче? Хёнджин ему доверяет и точно знает, что тот никому не сдаст его даже самые страшные секреты. — Я шёл к тебе из-за расследования, но лучше отложим этот разговор на потом. Скажу только, что всё продвигается, и я потихоньку копаю под верхушку, — Чанбин разминает кисть руки, прослеживая взглядом, как Хёнджин вновь глотает из бутылки, окончательно её опустошая. — По какому поводу глушим вискарь? — Великолепному, блять, — не может сдержать саркастической усмешки Хёнджин. Он сильнее сжимает бутылку, ощущая прилив гнева. На ситуацию, на мир, в котором ему было суждено родиться демоном, а Феликсу — человеком, на ебучие обстоятельства и самого себя. Выдохнув, Чанбин крепко сжимает его плечо, показывая, что он всегда поддержит и не отвернётся. Он до сих пор иногда удивляется тому, что им удалось стать друзьями, несмотря на то, что у демонов до дружбы доходило редко. То, каким он сейчас увидел Хёнджина, вызывает беспокойство. Что-то подсказывает Чанбину, что дело здесь совсем не в расследовании. Тот бы вряд ли пытался напиться из-за какого-то, возомнившего из себя невесть что, демона, который приказал воткнуть в него ангельский клинок. А вот Хранитель… Он вполне мог быть причиной. — Это из-за задания? — осторожно интересуется Чанбин, решив начать издалека. Хёнджин неопределённо машет головой. Он сверлит взглядом стену напротив, продолжая сжимать пустую бутылку. — Ясно, значит всё-таки дело в Хранителе, — уже не спрашивает, окончательно убедившись в причине, Чанбин. — Его зовут Феликс, — цедит Хёнджин сухим, словно наждачка, голосом. — Да помню я. Что там с Феликсом? Из горла Хёнджина вырывается странный смех. Истерические нотки с нервозными оттенками разносятся по всей гостиной, вызывая холодные мурашки. Он резко оборачивается к другу, с совершенно безумным видом. — А ничего с Феликсом, блять! Я конченый и никчёмный слабак, Бин! — с каждым словом глаза Хёнджина разгораются всё более ярким цветом, выдавая гнетущее внутреннее напряжение. — Я предал нахуй весь Ад. Умудрился, сука, влюбиться, ты прикинь? В человека! Мне теперь дышать без него тошно, всё, блять, не то, пока рядом с ним не окажусь. Бин, а Бин? Мне пиздец, представляешь? — леденящая душу улыбка расползается на его лице. — Меня ж убьют, как только вниз спущусь. А потом и его заодно. И знаешь что? Меня пугает только его смерть, не моя. Да сука! Не сдержавшись, Хёнджин швыряет бутылку в стену. Та, из-за силы удара, оставляет за собой вмятину, и с грохотом разлетается на мелкие осколки, осыпая ими пол. Вцепившись в волосы, он сильно сжимает челюсти, чтобы не заорать от охвативших эмоций. Чанбин тихо ругается себе под нос, прикрыв глаза. Он не трогает друга, чтобы дать время справиться и перевести дух. В каком же тот дерьме, чёрт подери… Но то, что сейчас переживает Хёнджин, ему знакомо не понаслышке. — Ты не никчёмный и, уж тем более, не слабак, — спустя несколько минут произносит Чанбин. — Просто у каждого в жизни появляется момент, который становится переломным. Кто-то переживает его легко, а кто-то не понимает, какого хера делать дальше. Но потом абсолютно все, когда проходят через это, меняются и уже не остаются прежними, — он выдыхает, вновь кладя ладонь на чужое плечо. А заодно даёт себе время, чтобы морально подготовиться к следующим словам. — Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — поймав недоумённый взгляд Хёнджина, Чанбин как-то грустно усмехается: — Ага, я правда понимаю, не удивляйся. Переломный момент был и у меня. Я когда-то любил человека, хотя, почему когда-то? До сих пор. Поэтому у меня и нет постоянной пары. Это было лет триста назад, меня отправили на Землю и там я встретил девушку. Влюбился и ходил за ней хвостиком, пока была возможность, и она даже ответила мне взаимностью. Мы часто встречались, проводили вместе вечера, занимались сексом, — Чанбин упирается локтями в бёдра, переводя дыхание. — Я тоже боялся, что в Аду накажут, но пронесло. Про это узнали, конечно, но делать ничего не стали, сказали только, что если оступлюсь, будет херово. Это сейчас я понимаю, что мне по сути дали добро на встречи с ней, просто просили быть аккуратным. Но тогда я решил, что Ад превыше всего, и отказался от своей любви. Издалека наблюдал за ней всю её жизнь, до самой смерти в глубокой старости. Пока Хёнджин молча переваривает информацию, Чанбин смотрит в пол. Воспоминания полоснули прямо по сердцу, вспарывая старые шрамы. Тогда он всё проебал, поступив как должен, а не как хочет. Но у Хёнджина ведь ещё не всё потеряно. Да, ситуация у него несколько иная, она гораздо хуже. Только смотреть на страдания друга, в особенности зная, что дальше они станут совсем невыносимыми, если сейчас тот откажется от Феликса, он не может. — Не повторяй моих ошибок, друг, — тихо говорит Чанбин, глядя в чужие глаза. — Я знаю, что это опасно, но мы что-нибудь придумаем, хорошо? Найдём с тобой этот чёртов артефакт, отнесём вниз, и Феликс перестанет быть Хранителем. А насчёт того, чтобы твоей парой стал человек, мы уж как-нибудь договоримся. Только не отказывайся от своих чувств. Хёнджин, впитав каждое слово, не может сдержать ироничного смешка: — Не ты ли меня отговаривал от этого? — Тогда я не думал, что у тебя всё настолько серьёзно. Действую по обстоятельствам, в общем, — хмыкнув, Чанбин добавляет: — Да и нахрен мне не сдалось, чтоб ты крышей уехал и мучался так, как мучался я. Смазанно кивнув, Хёнджин прикрывает глаза и шумно выдыхает. Он так и не встаёт, застыв на месте, пока Чанбин убирает осколки от разбитой бутылки. По комнате разошёлся насыщенный запах виски, как будто они не в номере отеля, а по меньшей мере на заводе по производству напитка. Из-за этого Чанбин постоянно морщит нос и что-то ворчит. Хёнджину же нет никакого дела, что до запаха, что до ворчания. В голове полная неразбериха. Но сейчас появилась… надежда? Она совсем слабая, практически незаметная под слоем черноты, но всё равно даёт о себе знать. В неё хочется вцепиться мёртвой хваткой. Хёнджин даже не заметил, когда ушёл Чанбин. А тот и не стал его трогать. Пусть лучше посидит, всё обдумает и решится хоть на что-то. Надежда внутри разгоралась всё сильнее, вымещая собой мрачные мысли и спутанный клубок из противоречивых чувств. Хёнджин первым делом понял, что ни о какой никчёмности и слабости не может быть и речи. Когда ты на пороге чего-то нового, что изменит тебя и всё вокруг, — нормально быть в сомнениях. Нормально переживать и бояться. И, пусть он демон, всё это так по-человечески. Получается, не такие уж люди и демоны разные. Так может, и быть в паре с человеком — тоже нормально? Нужно только провернуть всё то, что предложил Чанбин, а дальше всё будет хорошо. Так ведь? Хёнджин, неожиданно для самого себя, решил, что да, всё будет хорошо. Но к Феликсу он не пошёл ни через день, ни даже два. Пока окончательно всё внутри не уложит, никакой встречи быть не может. Нельзя приходить к тому, с кем хочешь быть, пока у тебя полный кавардак в голове и ты сам для себя не принял мысль, что точно всё будет так, как нужно. Иначе все сомнения передадутся и самому Феликсу. К чему-то определённому он пришёл только к концу четвёртого дня, после разговора с Чанбином. Собраться с мыслями было тяжело из-за собственного морального раздрая и страха сделать всё ещё хуже. Но, в конце концов, он решил, что нужно обязательно попробовать. Да, возможно будет тяжело, но быть без Феликса, как оказалось, тяжелее. Чанбин ведь предложил отличный план, он может сработать. Так что теперь Хёнджин, чуть нахмурившись, застёгивает рубашку, глядя на своё отражение в большом зеркале. Холодный свет от лампочек, вкрученных над ним, делает лицо Хёнджина мертвенно-бледным, а круги под глазами — темнее. Мда, тот ещё образ. Он несильно бьёт себя по щекам, чтобы собраться в одну кучу, и шумно выдыхает. Волнами накатывает чувство, которое Хёнджин с удивлением определяет как волнение. Хотя, в случае с Феликсом удивляться уже вообще нечему. Ему знакомо волнение перед битвой или перед важным заданием, но перед встречей с человеком — нет. Пусть это и не просто человек, а тот, к которому он тянется всей сущностью. Напоследок пригладив волосы, Хёнджин кивает самому себе, и решает просто переместиться к дому Феликса. Он даже не рассматривает вариант того, чтобы добраться туда обычным способом. Вряд ли, конечно, после двух недель мозговыноса, он передумает с Феликсом разговаривать, но на всякий случай не даёт себе шанса отступить. Хёнджин поджимает пальцы, кроме указательного, и, опустив кулак вниз, ведёт им по кругу. После того, как он шепнул несколько слов, тело окутывает тёмная дымка. В следующее мгновение, Хёнджин видит перед собой хорошо знакомый коридор с искусственным деревом в углу, где когда-то он нашёл лекарство. Зачем-то предварительно оглянувшись на дверь в квартиру Минхо, он поднимает руку, чтобы нажать на кнопку звонка, но рука повисает в воздухе. А что его ждёт вообще? Вдруг Феликсу он теперь противен? Хёнджин замирает на месте, вперив взгляд в пол. Чёрт. Он же не пасовал никогда, даже перед самым страшным противником, а сейчас расклеился, как мелкий бес с самой нижней ступеньки иерархии. Противный мелкий червячок сомнений грызёт где-то изнутри. Заставляет думать о том, что Феликс сейчас пошлёт куда подальше. И вообще, вдруг он не дома? Об этом даже мысли не возникло. Сцепив зубы, Хёнджин жмёт на дверной звонок. Он слышит торопливые шаги с каким-то бурчанием, и на лице невольно появляется лёгкая улыбка. Дверь распахивается: — Хо, я же сказал, нет у меня са… — Феликс обрывается на полуслове, увидев, что перед ним не сосед, который заглядывал чуть раньше, — хара… Ты?! — Я, — кивает Хёнджин, не прекращая улыбаться. Его взгляд сталкивается со взглядом Феликса, который моментально потемнел. — Пустишь? Феликс, хрустнув пальцем, иронично выгибает бровь: — Пустил однажды, и ты слинял. Какого хрена тебе сейчас надо? — Поговорить. Фыркнув, Феликс всё-таки делает шаг назад, пропуская неожиданного гостя в прихожую. Когда дверь захлопывается, образуется напряжённая тишина. Хёнджин оглядывает чужое недовольное лицо, прекрасно понимая это самое недовольство, но радость от того, что Феликс рядом — сильнее. — Ты говорить будешь или помолчать решил? — Феликс складывает руки на груди. Будет. Обязательно будет. Но в голове сейчас столько мыслей, что невозможно ухватиться за какую-то конкретную. Сказать хочется так много, и Хёнджин просто не понимает, с чего начать. В первую очередь нужно извиниться за свой побег, а потом уже говорить о чувствах и о том, что сбежал он не просто так. Но вместо слов, Хёнджин тянется к щеке Феликса. Летящий в лицо кулак он замечает практически сразу, только ничего не делает. Крепкий удар попадает прямо по скуле. Больно. Но не больнее, чем было самому Феликсу в тот вечер. — Заслуженно, — тихо произносит Хёнджин, проведя по месту удара. — Прости меня. В своей жизни он не так уж и часто извинялся перед кем-то. Скорее уж просили прощения именно у него. Сейчас же слова вылетели очень легко и искренне. Жить, зная что Феликс на него обижен, тяжело, и Хёнджину нужно быть уверенным, что он прощён. Иначе сам себя не простит. — Ты две недели где-то шароёбился и только сейчас прискакал с извинениями? — гневно цедит Феликс, сжимая кулаки. — Ты, блять, прикалываешься? Я тут чуть не ёбнулся, пока думал, почему ты сбежал! — Я должен был обо всём подумать. Прости. Он делает шаг навстречу, чтобы просто оказаться немного ближе, но разозлённый Феликс вновь замахивается. Резко перехватив руку за предплечье, Хёнджин притягивает его к себе. Глаза напротив сверкают неприкрытой яростью, шумное и частое дыхание оседает где-то на воротнике рубашки Хёнджина. Внутри что-то щёлкает. Горячая волна прокатывается вниз по телу. Из-за такой близости Феликса и бурлящих чувств, Хёнджину кажется, что его вот-вот поглотит адский огонь. От тёмных глаз взгляд медленно спускается к приоткрытым пухлым губам. Собственные губы начало аж покалывать от воспоминаний о поцелуе. Жгучая смесь из эмоций толкает на необдуманные поступки. И Хёнджин целует. Со всей жадностью и неозвученными желаниями. Феликс сначала замирает от неожиданности, но, очнувшись, тут же сильно кусает его за нижнюю губу: — Ты охерел? — ошарашенно тянет он. В момент, когда Феликс замечает, как Хёнджин медленно проводит языком по укусу, в низу живота сворачивается что-то тяжёлое, тянущее. Не отрывая взгляд от влажных губ, он тихо выдыхает: — Бля-я-ять… Да пошло оно всё нахер. Схватив в кулак чужой воротник, Феликс порывисто дёргает Хёнджина на себя и целует сразу же глубоко, не давая шанса на отступление. В голове зашумело. Из груди вырывается шумный выдох, когда Хёнджин пригвоздил его к стене, сжав ладони на талии. Злость Феликс всё так же ощущает, только теперь у неё появились другие оттенки. Она смешалась с лютым возбуждением, которое прокатилось по телу, концентрируясь в паху. Злость хочется выпустить. Через кусачие поцелуи, через выдранные из рубашки пуговицы, через царапание чужой кожи. Хёнджин вгоняет колено между бедёр Феликса и срывает с него футболку, отшвыривая её непонятно куда. На секунду притормозив, он в тусклом свете оглядывает подтянутый торс и рельефный пресс. Какой же, блять, Феликс красивый. Отрывисто рыкнув, Хёнджин проводит ладонями по его груди и мажет языком шею, прямо по жилке, где бьётся сумасшедший пульс. — В спальню, — хрипит Феликс, прижимая чужую голову ещё ближе. Пробормотав что-то неразборчивое, но явно согласное, Хёнджин подхватывает его, заставляя обхватить талию ногами. Он широкими ладонями поддерживает Феликса под ягодицы, обтянутые домашними шортами. По пути они сшибают пару статуэток с комода: Феликс дёрнулся и громко простонал, когда Хёнджин прикусил кожу на его шее. Как же плевать на эти статуэтки, да хоть всю квартиру сейчас разнести — плевать. Главное, обжигающий и возбуждённый Хёнджин, который прижимает к себе сильнее. Задницей Феликс отлично ощущает крепкий член. В спальне они вместе падают на кровать, не прекращая целовать друг друга со всё растущим голодом. — Ты сверху или снизу? — севшим голосом спрашивает Хёнджин, с нажимом проводя по чужому бедру. — Универсал, — Феликс тянется к ширинке Хёнджиновых брюк и расстёгивает пуговицу. — Но сегодня хочу чувствовать твой член внутри. — Хорошо. Я тоже универсален, — сбито шепчет Хёнджин, прикусывая мочку. — Успеем ещё поменяться, и не раз. Осознание того, что всё это явно повторится, оглушительно долбит по мозгам. Хочется быть ближе, чтобы врасти друг в друга кожей, слиться в чёртовом пожаре. Феликс непослушными пальцами дёргает молнию на брюках вниз, сразу запускает ладонь внутрь и сквозь бельё сжимает член. Из-за прикосновения Хёнджин рвано выдыхает сквозь зубы. Но он ничего не успевает сделать — Феликс резко меняет их местами, опрокидывая Хёнджина на спину и седлая. Намеренно проехавшись задницей по паху, он поднимается по рельефному торсу влажными поцелуями. Специально оставляет яркие метки, прикусывает кожу, рыча: «Только посмей ещё раз проебаться, только посмей сбежать». Злость выходит наружу слепящими вспышками, смешивается с пылающей страстью и диким желанием. Хёнджин широко распахивает глаза, совершенно забыв, что сейчас, из-за всплеска эмоций, они могут светиться красным. Но Феликс не отрывается от своего занятия, прижимая чужие плечи к постели, так что глаз не видит. Он проводит языком по кадыку, прикусывает под подбородком и приникает в глубоком поцелуе. Хёнджину определённо нравится его поведение. Он чуть ли не до синяков сжимает талию, спускает ладони ниже, чтобы стянуть с Феликса шорты вместе с бельём. Проведя пальцем по ложбинке, Хёнджин касается входа. По руке тут же прилетает звучный шлепок: — Подожди, — низко произносит он. — Сегодня это всё твоё, но без смазки даже трогать не дам. Поднявшись с Хёнджина, он бросает на него потемневший взгляд, наслаждаясь картиной. Весь в расцветающих метках, с разметавшимися яркими волосами и… в брюках? — Снимай их, — картинно облизнувшись, добавляет Феликс. Хёнджин выдыхает с полустоном. Во-первых, его глаза явно не светятся, раз Феликс ничего о них не сказал, и пока контролировать алые всполохи удаётся. А, во-вторых, от такого Феликса крышу рвёт ещё сильнее. Тот сказал, что хочет быть снизу этим вечером, но не строит из себя пассивного мальчика. Он именно такой, как есть на самом деле, и совершенно не парится по этому поводу. Как же, блять, прекрасно. Пока Феликс резко выдвигает ящик в столе, чтобы достать оттуда смазку и презервативы, Хёнджин быстро избавляется от брюк. Забрав всё, что необходимо, Феликс возвращается к постели. Он заворожённо скользит взглядом по голому Хёнджину, подмечает ровные длинные ноги, задерживается в районе паха, невольно сглатывая скопившуюся слюну. Поднимается выше, оглядывая чётко очерченный пресс, подтянутую грудь с тёмными твёрдыми сосками. — Откуда ты такой взялся вообще, — выдыхает Феликс. — Ты точно не человек. Хёнджин в иронии выгибает бровь. «Знал бы ты, насколько сейчас прав». Похлопав себя по бедру, он тягучим, словно патока, голосом произносит: — Сядь на место. Когда Феликс вновь седлает крепкие бёдра, Хёнджин тянет его на себя, проводит раскрытой ладонью вдоль позвоночника и шепчет обманчиво ласковое: — Я так понимаю, ты своими метками на мне живого места не оставил. Феликс лишь громко хмыкает и облизывается. О да, весь торс буквально усыпан ими. Своеобразная месть. Он, не теряя ни секунды, со стоном впивается в пухлые и яркие губы, попутно впихивая в чужую руку лубрикант и презерватив. Намёк понят. Хёнджин целует в ответ и, не глядя, достаёт резинку из фольги. Натянув её на палец, он всё же отрывается от поцелуя, чтобы быстро выдавить и разогреть смазку. Целовать Феликса — что-то нереальное. Феликс везде. Его так много, он крепко сжимает длинные пряди Хёнджина, ладонью гуляет по телу, поднимается к горлу, чтобы слегка сжать его. В поцелуй вплетается хриплый стон. А когда Хёнджин начинает растягивать, стон становится громче. Он плавно движет пальцем, чтобы не доставить дискомфорт, а свободной рукой поглаживает член, спускаясь к месту под мошонкой. Мягко массируя, Хёнджин добавляет ещё палец. Феликс крупно вздрагивает, рыча прямо в его губы. Охуенно. Ему кажется, что он сейчас вспыхнет самым настоящим факелом. Хёнджин двигается внутри так правильно и так хорошо. Подаваясь навстречу пальцам, Феликс хрипит: — Сильнее. Хёнджин убирает руку вовсе, чтобы налить ещё смазки, но Феликс, явно не понял в чём дело. Сведя брови, он шипит, прикусывая кожу на шее: — Я сказал сильнее, а не чтоб ты всё убрал. Шлёпнув Феликса по крепкой ягодице, отчего тот рвано выдыхает, Хёнджин с усмешкой снова входит внутрь уже тремя пальцами. Феликс откидывает голову назад с хриплым стоном. Ощущения просто космические. Пальцы Хёнджина длинные, идеальные для того, чтобы растягивать Феликсову задницу. Когда движения становятся свободными, Хёнджин отбрасывает презерватив и достаёт новый, быстро раскатывая его по члену. Льёт ещё смазки и прижимается крупной головкой ко входу. Уже не терпится войти, но он медлит, дразнит Феликса. Тот, зарычав, отпихивает его руки и плавным движением опускается на член. Синхронный стон разносится по душной комнате. Едва привыкнув к чувству заполненности, Феликс упирается руками в грудь Хёнджину и начинает быстро двигаться. Кожа шлёпает о кожу, капли пота стекают по виску. Хёнджин впивается пальцами в его бёдра, помогая, и подмахивает сам, быстро поймав нужный ритм. Внутри туго и влажно. Идеально. Феликс закатывает глаза и, распахнув рот, громко стонет. Хёнджину кажется, что лучше картины он не видел и уже никогда не увидит. — Ты, блять, не представляешь, — хрипит он, вбиваясь глубоко и пронзительно, — насколько ты красивый. Комплимент вызывает новый стон. Феликс обхватывает его горло прямо под челюстью и жадно целует, чуть замедляясь. Хёнджин вплетает пальцы в светлые волосы, стягивая их в кулак. Перехватив инициативу, он резко меняет их местами — теперь Феликс оказывается снизу. Он моментально переворачивается, упирается коленями в кровать и, прогнувшись в спине, чуть виляет бёдрами. Шумно дыша, Хёнджин большим пальцем проводит по ложбинке, давит на колечко мышц. Феликс что-то бурчит в нетерпении, и Хёнджин звонко шлёпает его по заднице, оставляя красный след. Он плавно входит, ведёт раскрытой ладонью по спине, чтобы схватиться за холку. Наращивать темп не спешит. Движется медленно, но глубоко, отчего Феликса буквально размазывает по кровати. Но хочется быстрее, хочется сильнее. Так что спустя немного времени, Феликс ёрзает, намекая, чтобы Хёнджин ускорился. Его не нужно просить дважды. Сжав волосы Феликса в кулак, он меняет ритм. Исступляющие толчки выбивают стоны в унисон. Дышать практически нечем, воздух превратился в обжигающее желе. — О… Господи! — выстанывает Феликс, плавясь от фрикций. «Господи?» Что он несёт? Никаким богом здесь и не пахнет. Хёнджин кривится в саркастической ухмылке: — Можно просто, — выходит почти до конца и резко вгоняет член, — Хёнджин. Впечатав лицо Феликса подушку, сквозь которую прорываются приглушённые стоны, он кусает его плечо. С удовлетворением глядя на след от зубов, Хёнджин еле слышно ядовито шепчет: «Он мой, понял, праведник?» Позволив Феликсу оторваться от подушки, Хёнджин крепко сжимает деревянное изголовье кровати, продолжая ритмично вбиваться. Стонов уже нет, на них просто не хватает сил. Остался только хрип и шумное частое дыхание. Волосы прилипли ко лбу и вискам, по груди текут тонкие дорожки пота. Сквозь хрипение Феликса прорывается какое-то слово. Оно становится разборчивее, и Хёнджина словно по голове ударили. Ведь он слышит собственное имя. Пусть и не родное, которое ему дали в Аду, но это его имя. Осознание того, кто его выстанывает, заставляет окончательно слететь с катушек. Хёнджин начинает двигаться быстрее, сбиваясь с темпа. Рваные толчки, шлепки мокрой кожи, хрипы и собственные стоны — всё это он слышит будто сквозь толщу воды. Изголовье сжимает так сильно, что дерево хрустит под пальцами и идёт трещинами. В стеклянной раме картины, что висит над постелью, Хёнджин замечает свои полыхающие ярко-красным глаза. Феликс, блять, довёл его до такого состояния. Феликс невообразимо прекрасен. Тянущее чувство внизу живота ощущается сильнее, грозит разнести здесь всё к ебеням. С громким гортанным стоном Хёнджин кончает. Под веками пляшут разноцветные искры, а в ушах гудит. Он всё ещё продолжает двигаться, чтобы Феликс тоже дошёл до оргазма. Обхватив его влажный от природной смазки член, Хёнджин подстраивает движения рукой под ритм толчков. А у Феликса крыша едет. Так хорошо ему ещё никогда не было. Этот блядский Хёнджин сводит с ума одним своим существованием. Его так охуенно чувствовать внутри, его рука так идеально движется по члену, всякий раз чуть сжимая головку. Долго Феликс точно не продержится. Пронзительный стон вырывается из груди, и он заканчивает в Хёнджинову ладонь. Дрожащие колени больше не держат. Феликс заваливается на бок, пытаясь выровнять дыхание и прийти в себя после сумасшедшей гонки. Краем глаза он замечает, как Хёнджин лизнул палец, испачканный в сперме, и тут же крепко зажмуривается. Блять. Нет, с него пока хватит. В голове шумит. Хёнджин стягивает презерватив и, завязав его, кидает в мусорку у стола. Тот попал чётко в цель. Он стирает сперму салфеткой и запускает её туда же. Завалившись рядом с Феликсом, тянет его к себе и укладывает на грудь, несмотря на вялые протесты и бурчание о том, что жарко. Это он в Аду не был. И не будет. Хёнджин всё для этого сделает. Немного отдышавшись, Феликс легонько шлёпает его по груди: — Ты… Ты, блин, какого хрена не пришёл раньше, если примирение было бы вот таким? — Говорил же — надо было подумать, — Хёнджин поглаживает его по плечу кончиками пальцев. Феликс хмыкает, зависая взглядом на бордовой метке возле соска. Он проводит по ней и спускается ниже, к шраму, что остался после клинка. Понимает, что все разные: кому-то перемены даются проще, кому-то сложнее. И если он, Феликс, к ним был готов, то Хёнджин, возможно, нет. Но причину знать всё-таки хочется. Он уже точно не в обиде — её просто благополучно вытрахали. Феликс буквально всем телом ощутил, что Хёнджин хочет его до искр перед глазами, что он ему далеко не безразличен. — Расскажешь? — Обязательно расскажу. Прямо сейчас? — Ой, не, — издав смешок, отвечает Феликс. — У меня голова ватой набита. Хочу просто лежать с тобой. Но если вкратце, тогда можно. Остальное лучше завтра. Хёнджин глубоко вдыхает и запускает пальцы в спутанные волосы Феликса, массируя кожу головы. Тот прикрывает глаза в удовольствии. — Это немного сложно. Понимаешь, моя работа тяжёлая, и не всегда будет получаться уделять тебе должное внимание, — он пропускает светлые пряди сквозь пальцы. — А ещё я был не готов и просто испугался. Мои чувства полетели вперёд разума. Поэтому мне пришлось взять тайм-аут и всё уложить в голове. Прости меня. Ты правда мне очень-очень сильно нравишься. Хотя нет. Не так. Я в тебя влюбился. Сердце пропустило удар. Он что, правда влюбился? Феликс резко поднимает голову, едва не попадая Хёнджину по подбородку, и широко распахнутыми глазами смотрит на него, пытаясь найти хоть какие-то признаки лжи. Но ничего. Хёнджин спокоен и явно не кривит не душой. Феликс укладывается обратно. На его лице появляется счастливая улыбка. — Ты знаешь, это взаимно. Очень, — он крепко обнимает Хёнджина. — Только прошу тебя, не пропадай больше и будь рядом. Хёнджин цепляет пальцами его подбородок и прижимается губами в мягком поцелуе. Когда поцелуй из невинного перетекает в глубокий и жаркий, он опрокидывает Феликса на спину, наваливаясь сверху и раздвигая его бёдра коленом. — Что, второй раунд? — оторвавшись от губ, лукаво спрашивает Феликс. Хёнджин только расплывается в хитрой улыбке и вновь жадно целует.***
Пламя свечей в высоких подсвечниках подрагивает от гуляющего сквозняка в тронном зале. На большом столе стоит пара кубков и вино в глиняном сосуде из личных запасов Сатаны. Он получил целый ящик с этим сортом ещё во времена Древнего Рима и теперь изредка смаковал терпкий напиток. В этот раз даже поделился с Белиалом. Он сидит по правую руку, как и полагается военачальнику, вперив стеклянный взгляд в гобелен на противоположной стене. На нём изображена кровопролитная битва между ангелами и демонами. — Где его черти носят, — цедит Сатана. Он упёрся локтями в столешницу и нервно перебирает пальцами. Его длинные чёрные волосы гладкими прядями рассыпались по тёмным одеяниям. Между бровей пролегла морщинка. — Должен вот-вот явиться, — Белиал косится на большие песочные часы. Песчинки в них почти полностью просыпались вниз. Нервно цыкнув, Повелитель подхватывает сосуд и наливает вино в свой кубок. Кроваво-красный напиток блестит в огоньках свечей. Он кивает в сторону кубка Белиала, и тот с удивлением подвигает его ближе. Сатана наполняет и чужой кубок. — Разве не я сейчас должен разливать нам вино? — не скрывая непонимания, спрашивает Белиал. Махнув рукой, Повелитель отставляет сосуд и берётся за кубок: — Мы здесь одни, зачем церемонии? Я в состоянии справиться. Или ты так не считаешь? Белиал склоняет голову в извинении. Часто, когда никого нет рядом, Сатана отбрасывает всякие заморочки этикета. Иногда Белиалу даже кажется, что Повелитель ведёт себя как друг. Но он отлично знает, что это не так. Огромная дверь тронного зала с лязгом распахивается, и звук эхом проносится по всему помещению. Широко шагая, демон приближается к столу. Белиал следит за тем, как тот идёт, глотая вино. Он уже по одному только лицу командира группы разведчиков в состоянии понять, какие новости их ждут. Судя по выражению — ничего хорошего. Демон останавливается на почтительном расстоянии и сгибается в поклоне. Сатана взмахом руки показывает, что тому можно приступать к докладу. — Мы отыскали Фораса и выяснили, почему задание затянулось, — рапортует демон. — Мы считаем что… — немного замявшись, он бросает взгляд на нахмурившегося Белиала, — что он неравнодушен к Хранителю. Лицо Белиала не дрогнуло. Его напряжение выдают только побелевшие костяшки пальцев, которыми он сжимает кубок. — Вот значит как, — удивлённо тянет Сатана. — Не ожидал я от тебя такого, Форас. Не ожидал. — Почему вы так решили? — твёрдо произносит Белиал. Его взгляд вспыхивает алым. Демон выпрямляется и сцепливает руки в замок за спиной. — Пришлось достать информацию из шпионов Дамайдоса. Те врать не станут. Они видели, как Форас и Хранитель гуляли вместе с парочкой ангелов. Поведение Фораса сильно отличалось от обычного. Позволите небольшую вольность? — Сатана кивает в согласии. — Его взгляд изменился. Он обхаживал Хранителя. — А вы не думали, что всё это часть плана? — выгибает бровь Белиал. — Думали, но что-то не сходится, военачальник, — демон прочищает горло. — Он бы уже давно принёс артефакт. А недавно, оказывается, Форас пропал на две недели. Предположительно сидел в одном из убежищ. Но сегодня вновь появился. Мы проследили, куда он пошёл — это был дом Хранителя. Один из моей группы подобрался к квартире незамеченным — там повсюду фонит ангельской энергией, чудо, что он смог уйти оттуда. Он сказал, что из квартиры доносились… эм… стоны. Белиал сжимает челюсти, еле сдерживаясь, чтобы не запустить кубок в стену. Форас, идиот… Какого хера ты творишь?! Он не рискует сейчас взглянуть на Повелителя. Его угрожающая аура и так чувствуется слишком хорошо. Он явно очень сильно недоволен. Дёрнув щекой, Сатана залпом опустошает кубок и с грохотом опускает его на стол. — Собирай отряд, Белиал. Твоего сына нужно возвращать.