Акелла и Бернулли

Казалось, этот человек его ещё больше удивить, нет даже изумить не может. Только очередную ошибку Никита ожидал. Что не свойственно ему, но в данный момент он довольно сильно обрадован промахом. Акелла прелестен, когда смущается, когда поворачивается спиной и его узкие плечи красиво и плавно опускаются. И это обтягивающее платье ему так идёт. Оно длинное чёрное, с единственным открытым плечом, по которому струятся каштановые волосы парика. Оно невероятно блестит, а аксессуаром ему служат перчатки до локтей. Выглядит изумительно. И это замечает не только он. Работа под прикрытием, чтоб её. Нахер им сдались эти бумаги на апартаменты Пирогову не сообщили. Он, безусловно, пытался копать, утомил вопросами всех, но тщетно. К нему подплывает Илья с чуть скошенной улыбкой, парик держится крепко, чёлка прячет повреждённый глаз от окружающих. — Несколько шлепков, одиннадцать просьб записать номер телефона. И самое негалантное три попытки утащить меня танцевать. Я подошё... — Мимо прошла тощая дама, держащая в руке бокал с шампанским — ...ла чтобы спросить... Не хочешь ли ТЫ пригласить даму? Никита ради Акеллы и пошёл на этот маскарад, ну и Вадим поспособствовал, конечно. Только самого Писаренко не видно нигде, возможно, его маскировка слишком хороша, но и в это верится с трудом. Сам предложил идею и съебался. В его стиле. Зато Никита нашёл и плюсы. Трогать и сжимать тонкую талию Ильи Игоревича, когда всё это сопровождается его вздохами и смешками. Он думает, что это и есть идиллия. Но отбрасывает доводы, понимая, насколько глупо это звучит. Потому что идиллией утыкан весь мир. А с Ильей что-то другое – неописуемое. « Прощай, тело», — сказал он себе и закрыл глаза, чтобы хоть на секунду забыться. Сегодня такой день, что он влюбляется в чужие удачи на каждом шагу, и поочерёдно то улыбается им, то хмурится от неведения. Он слышит, как в другом зале парень решается на предложение руки и сердца и девушка восторженно отвечает заветное «Да!». И Никита молчит в ответ на насмешки Вадима, который так невовремя появляется в центре огромной комнаты и решительно подходит к ним, чтобы завалить появившимися на уме шуточками, и совсем чуть-чуть ругается про себя. А что ещё от него можно ожидать. Никита смотрит на Акеллу в упор и не в силах отвести глаз. Лицо и тело Челышева затмевают его сознание , поглощают его . У Никиты почти кружится голова от зрелища. Кажется, что он попал под власть колдуна.    — Ну?  — Даже не смотря Писаренко в глаза, интересуется Илья.   — Всё у меня.   — Был уверен в тебе. Ладно, Бернулли, теперь мне нужен твой кабриолет и трезвая голова. Едем ко мне. Завтра разберёмся с документами. Вадим,  — он делает излюбленный жест, подводя два разведённых пальца к закрытой волосами повязке и легко взмахивает запястьем,  — держи всё под контролем,  — и поворачивается обратно к Пирогову пальчики свои уже на локоть положив так по-хозяйски. Второй рукой он легко щёлкает у лица поплывшего Бернулли, в котором переизбыток эмоций вызвал как-будто бурю. Ни то ,что внятно говорить – невозможно внятно соображать. — Я з-здесь. Всё в порядке. Пошли, — признаёт одновременно своё поражение, видя широкую улыбку Писаренко, словно понявшего, чем были заняты мысли Никиты. — Контролируй себя, парень. Ему понравится. А дальше действуй сам. В этом я тебе, как понимаешь, не советчик. — С-спасибо сам бы не понял, — цокая, смотрит в след элегантно шатающемуся Акелле.

***

В салоне машины они молчат недолго. Сначала они обсуждают детали, обсуждают неловкие ситуации, рассуждают о будущем, а потом они попадают в пробку. Замолкают. Илью буквально разрывает от новых ощущений. От этих томных Никитиных взглядов. От лёгких прикосновений. Нежности слов. Твёрдости в ногах, когда он вёл в танце. У Акеллы прямо дух захватывало. Ну и низ живота пару раз скручивало, но это же ничего не значит. Ведь так? Он сжимает платье за местечко рядом с коленями, создавая лёгкую гармошку, которая в скором времени разгладится. — Сними перчатки, Ник. Я что-то, фуух, плывёёт что-то всё. Никита нажимает на какую-то кнопку и крыша кабриолета отъезжает. — Лучше? Может сам снимешь, а то как-то. — Чёрт, заставь их слезть с моих рук, Бернулли, я сказал. Просто поражающе, Никите как-то даже неловко держать его за запястья пока он снимает их, словно происходит какое-то серьёзное нарушение этикета. Пока он избавляется от этого предмета гардероба он вглядывается в его лицо. Будто не видел его ни разу. Будто не запомнил каждых изменений из-за резких смен эмоций. Не запомнил этого изгиба губ. Точённого носа и чудесного глаза, в котором как в ясном небе видно всё. Теперь загипнотизирован навеки. Или на какую-то долю секунды. Больше у него не получается ничего. Он чувствует только взгляд Акеллы, пронизывающий его насквозь, понимающий всё без слов. С ним невозможно бороться. — Бернулли, не висни, дальше чуть машину заставь двинуться, ох, ну ты понял. — Илья, а вот, знаешь. Мы могли бы поцеловаться с тобой сегодня. — Да? — Аккуратно снимая парик и растягивая такое короткое слово, поддерживает диалог Акелла, — считал весь вечер? — Нет, рассчитывал на ночь. Т-так ты бы разрешил? — Вероятно... да. Илья оглянулся на дорогу. Увидел,что движения нет. Трасса мертва. Они точно проторчат тут часа два. И Никита уже почти ощутил прикосновение поцелуя на щеке. И тут же на него обрушилась волна блаженства. Ничего подобного он ещё не испытывал. Одновременно тело Никиты стало покрываться гусиной кожей. Его ладони вспотели, а коленки подогнулись бы, но он сидел, поэтому произошедшее маловероятно. Стоило ему сомкнуть веки, как перед его взором поплыли летающие пески, полярные сияния, стаи морских котиков и оранжевые индийские слоны. А потом возникло лицо Акеллы. В его глазу сиял далёкий северный ветер, которого нельзя было видеть – его можно было только почувствовать. А когда ветер стих, стали слышны слова Акеллы. Слова были нежными и немного хриплыми, но они были для Никитиных ушей тем самым северным ветром, который долетел до него от далёкого арктического края : «Я покажу тебе рай…» Никита и сам бы не смог сказать, откуда взялось у Акеллы это странное выражение – но это было важнее всего остального. Акелла продолжал целовать. Его скулы, подбородок, лоб. Эти ласковые прикосновения что-то пробуждали в Никите и тут уже он мог бы разъяснить что же происходит. О, как ему нравилось данное времяпрепровождение. Эти короткие диалоги между "настоящими" поцелуями. Илья не торопился. Он уже поставил рамки на "это", что заикаясь произнёс Пирогов, будет, но только не в машине. — Железное терпение, похвально, Бернулли. Но сам Илья едва ли не стонет, когда ладонь Никиты по бедру медленно проезжает, отодвигая мешающую ткань и задерживаясь на внутренней стороне, чуть сжимая стройную ножку. Но Никита, заметив дрожь нарастающую, сменил тактику и пальцами легко коленку сжал, круговыми движениями поглаживая. — Всего ч-час, Илья, и эта выдержка смешна. — Что за самокритика, ох, что же делается... Тебя хоть возбуждает это? Выгляжу как извращенец. — Что за резкая с-смена настроения? — его рука всё же меняет местоположение, оказываясь на подголовнике кожаного кресла. Илья, немного отодвигается назад, закидывая ногу на ногу. Никите становится видно, насколько красноречиво эти ноги красны от бритья. Впрочем, это может быть и простая усталость от умственного труда. Никита щурится – хорошо, если это просто усталость. Никита решил сменить тему – пусть этот разговор иссякнет сам по себе. А то ему, скорее всего, станет плохо. Или неловко – придётся сделать вид, что он давно вынашивал план, иначе с чего это Никиту вдруг так пробило на интимные беседы. Нужно быть вежливым. Тем более что деликатные темы его действительно заводят. И даже очень. — Илья, если ставить все точки над i, то да – ты являешься объектом моих сексуальных фантазий, устроит? — Никита в мельчайшие изменения в лице и руках всматривается. Видно, ищет подтверждение. — Тебя возбуждают эти сексуальные фантазии? В смысле, те, которые я посещаю во время секса? Ты с удовольствием займёшься сексом с другими мужчинами, если в это время ты будешь фантазировать обо мне? — Никита усмехается на эти вопросы, подразумевающие утверждение, но сам он не поддастся на провокацию. Никита будет ждать правдивой реакции, а не этой наигранно-злой. Эта не обидит. Он даже уважает её. Есть грань, где можно позволить себе проявить жестокость. Настоящую. Без вранья. Иначе откуда ему знать, что можно, и что нельзя. — Илья, Илюха, Илюша. Куда ты гонишь? Что за туманы в голове? — Ник, ну прощай же ты меня, когда я пьяный перед тобой распластан. «Я пью шампанское только в двух случаях: когда я играю за обедом и когда я не играю» Уинстон Черчилль. К чему я это вообще вспомнил? — Да так, в памяти «Щелкунчик» заиграл…наверное , все из-за этого… — сказал Никита как-то неуверенно. Так, словно сам не верил, шутит он или нет. Или нет, просто захотелось вдруг придуриваться, произносить нараспев короткие бессмысленные реплики, похожие на афоризмы. Пробка потихоньку рассасывалась. Вокруг сигналили машины. И к дому Ильи доехали без происшествий.В квартире было слегка прохладно – вход на террасу был открыт. Пахло внутри приятно. Корицей и ванилью. Будто ароматическими палочками и свечами заставили всё пространство. На нём повис Илья бесконтрольно жалующийся на туфли на каблуке-шпильке. Пирогов снова крепко сжимал талию Челышева, дабы тот окончательно не свалился. Они прошли к огромному креслу. Никита помог Илье переобуться в тапочки, налил в бокал шампанского и передал его с шутливой торжественностью. Тот выпил одним глотком и тут же навалился на подушки, чтобы отдышаться. Никита опустился рядом. Шоу было окончено. Лица у них были такие, как будто они протанцевали несколько часов кряду. Но разве могут впечатления на окружающих оказать большее влияние, чем один такой странный вечер с не самым худшим из бойфрендов? Никита, уже переодевшийся в махровый халат, видимо, понял это. Он тихо засмеялся. Челышев повернул к нему голову. Его глаза блестели, дыхание было неглубоким, но регулярным. Всё же Никита, не получив удовольствия от сидения на мягком кресле, опустился на корточки перед ногами Ильи,начиная их гладить и массировать. Уже через пару минут Челышев застонал. Сначала Никита нежно сжимал и целовал их, а потом принялся за дело. Прикоснулся к краю трусов и поднялся выше, снова задирая платье, но в этот раз подняв его чуть ли не до груди. Он не прикасался к члену Ильи, любуясь его прекрасным телом. Довольно стройным и атлетичным. Зацеловывал живот, доставляя Акелле истинное наслаждение. И очень скоро Челышев превратился в сплошной комок удовольствия и удовольствия большого. — Сейчас хорошо? — Сможешь поднять меня? — Прошептал Челышев, обнимая Никитин затылок, — я хочу увидеть, что ты умеешь делать. Сделай мне приятно… — его голос задрожал от желания, — пожалуйста. У тебя, должно быть, хорошо получается, Никита. — Я постараюсь, — ответил тот и поставил ладони на его поясницу. — Просто лежи тихо. Я… — Никита стал подниматься вверх, чувствуя, как внутри его члена нарастает новая волна наслаждения. Очень знакомая волна. Настойчивая, сильная, невероятно приятная, волнующая. Илья сжал руками сильные плечи Никиты и ногами обвил его талию. Никита вздохнул, на секунду закрыл глаза, и его пальцы погрузились в шелковистую копну волос. Это было… Нереально. Казалось, два огромных горячих факела зажглись в его теле. Но это было правдой. Кроме огненных головешек внутри, Никите казалось, в нем появилось что-то еще. Он осознал это ощущение только сейчас – но теперь оно было огромным и всепоглощающим, подобно тому, как бывает перед грозой. И еще – как будто от его любви к Челышеву рождались бабочки, взрывающиеся внутри каждой клетки, или ящеры, поднимающиеся из глубины крови. И эти бабочки и ящеры сияли вокруг такого множества маленьких солнц, что Никита и Илья превратились в один сияющий огонь, разделившийся надвое, причем Никита сделался частью этого огня. Так же, наверное, появились на свет сверхновые и черные дыры. — Никит, Ник неси нас живее в спальню, пока настроение не улетучилось, ага, — но сам Акелла, хоть и говорил бред потихоньку оживлялся, будто трезвел. Облизывал шею Пирогова, кусая, а после оставлял ласково-возбуждённые поцелуи. Отчего Никита видел в зеркале свой оскал и ощущал одновременно удивление, возбуждение, мучительный восторг и уважение к партнёру – пусть даже в этом разбуженном ими огне их было только двое. Вес Ильи практически не ощущался. Зато Никита может сказать, как чертовски сильно захотелось трахнуть Илью на полу, что прямо у спальни, когда его ручки решились на одну шалость. Эти нежные прикосновения к паху должны запретить законом. Никита сам не знает, как выдержал и не кончил мгновенно, когда его член накрыла мягкая умелая ладонь. Перевозбуждённые добрались до нужной комнаты. Оба тяжело дышащие опустились на кровать. Ну как. Никита опустился, а Илья остался сидеть на его коленях. И Илья первый поцеловал в губы. Начал облизывать чужие. Поочерёдно прикусывать каждую и языком в чужой рот залез. Огладил им кромку ровных зубов. И получил отдачу. Несколько раз языки встречали друг друга и оглаживали. Прервались. Они отстранились друг от друга, чтобы снять одежду с партнёра . Акелле было легче. Он ловко стянул поясок с махрового халата и немного поигрался с ним. Аккуратно сложил на прикроватную тумбу. Конечно же слезая с колен Никиты, что огорчённо выдохнул. — Повернись, Илюш, — Никита во все глаза смотрел на ровную спину и озадаченно на молнию платья. Руки чертовски сильно дрожали. Но он справился, и платье,такое и вправду ненужное, красиво опускается с плеча и струится по стройному телу недолго. Илья его аккуратно складывает, смешно, но оно взято в аренду, и кладёт рядом с поясом. Никита быстро вытряхивается из халата, вешая, ничего себе, на вешалку и убирая в шкаф, возвращается обратно к постели. Илья кидает ему в руки лубрикант и усмехается, но не задиристо. — Ну или подождёшь, пока я... — Н-нет! Никуда. Не двигаться. Сейчас. С-собираюсь с мыслями. — Ну, что ты, Бернулли. У тебя функции не пересеклись или что? Давай, я быстренько в душ ии... Его прерывают, перехватывая за ноги и прижимая к кровати. — Нет, Илья, я увидеть хочу. К-как краснеешь увидеть хочу. Как дрожишь так же, как недавно в танце. Как дышишь загнанно, п-прерываясь на стоны. Он оглаживает ноги снова. Вверх перебираясь, сжимая упругие ягодицы. Илья подаётся к нему навстречу, сгибая коленный сустав правой ноги. Другую же Никита к себе за щиколотку подтягивает, опять приближая. Ступня упирается в загорелое плечо. Тюбик со смазкой открывается медленно и густая жидкость тягуче капает на пальцы. Никита быстро растирает её между ними. — Подумай о завышенном доходе, ну допустим, в десять раз. — Ты мог сказать что-то типа "расслабься" или "не двигайся", ох, — он чувствует тёплые пальцы у входа, — но мне нравится, что ты сегодня такой напористый. Он слышит смех, заглушённый резким вздохом, когда указательный палец входит в мягкое сжимающее отверстие. Никите кажется, что он деградирует неумолимо быстро. Слюна после очередного поцелуя стекает по подбородку, в глазах лишь фигура Ильи раскрепощённого впечатана. И Никита быстро решает, что если деградация приходит именно с этими бонусами, то он явно не против. Член дёргается и живот сводит судорогой, когда Акелла вскрикивает на новое движение. Наконец, обе ноги разведены и он между этими стройными бёдрами пристраивается. — Готов? — Как пионер. Ха-ах! — Выгибается снова. — Что творишь-то, Челышев. — Да брось ты эту офи-мм-ци-аа-льщину, чёрт, — на внезапное движение внутри затыкается, рот открывая в беззвучном стоне. — И-хмф-лья. Он двигается медленно, желая наполнить. Чтобы Акелла привык. Свести боль к минимуму, наверное, пытается. Он видит, как Акелла кусает палец указательный, тише стараясь звучать. Смаргивает влагу. И так доверчиво-ласково смотрит опять. Опять двигает бёдрами, член уже полностью внутри. Отсчитывает секунды. — Поговори, Илья. Говори. Говори. — Ник, какой ты горячий сейча-ас. Не двигайся подожди. — Илья сжимает простынь и сам приближается. — Но позу поменяем. Член выскальзывает из его задницы, но тот старается не показывать недовольства. Он перекатывается на бок и Никита видит его прекрасную ровную белую спину с незначительными родинками, маленькими и похожими на солнца лучи, что впились в кожу с нежностью. Заводит руку за спину и ягодицы вновь раздвигает. Никита соображает быстрее. Неудивительно, что Илья вновь смеётся на эти резкие, быстрые движения. Никита даже чувствует, как тот говорит с улыбкой, преувеличенно серьёзно: — Про гандон не забудь, м.. — Про одного точно помнить буду. Грудь Никиты прижимается к спине Ильи и тот чувствует приятную наполненность вновь. Никита целует в шею, носом путаясь в волосах и им же с ними играясь. Руку кладёт на бедро Ильи. Вверх вниз ведёт медленно, перебираясь на внутреннюю сторону. Толкается размеренно, изредка, но метко попадая по простате, доставляя удовольствие, от которого после Илья умоляет: — Ещё, ещё, морячок мой, ещё! И Никита понимает эти ещё. Продолжает вбиваться в такое мягкое податливое нутро. Целовать глубоко или не слишком. Кусаться, зализывая непременно, даже не пустив крови, лишь прихоть исполняя. Делает лишнее движение, чтобы успокоить или же успокоить по своему. Никита уже перестаёт регулировать себя. Не фильтрует речь, проще говоря. Сыпятся с уст ласкательные эпитеты, похвала, поддержка и негромкие охи и ахи. Никита сжимает челюсть, кончая. Илья скулит, когда к его члену прикасается Никитина рука. Аккуратно и плавно спускаясь вниз, чтобы после совсем неожиданно резко провести вверх и легонько сжать у основания, чтобы Илья после пары манипуляций оргазмировал. Кончил, орошая простынь белëсыми прозрачными каплями. Экстаз и эйфория этого вечера превысили норму. Кто против?