Акелла и Бернулли

На трезвую голову легче понимать действительность. На пьяную же её воспринимать. К счастью, трезвый ум часто принимает мир под свой уже привычный угол зрения, а пьяный – нет. Если бы трезвые умы изучали то о чем думает пьяный, они бы сильно удивлялись. Ибо пьяному безразлично, что его окружает. Никита, набравшийся в хлам и смотревший на закате в скромное, но несменно эстетичное окно бара выдавал свои философские мысли лишь взглядом. А когда пьяный не контролирует то о чём думает, мир принимает вид какого-то космического корабля. Можно даже сказать космического мусора. Пирогову очень, ладно другое слово, невыносимо плохо. В трясущейся руке кружка дорогого пива, в другой же тлеющая сигарета. Илья в думы проникает незаметно. Окрашивая их нежными цветами, меняя настроение. Если человек пьян, он плывёт, — подумалось Никите, когда он буквально ощутил прикосновение пальцев в кожаных перчатках, проходящими от основания шеи до ушей. — Сколько? — Пирогов знает, что говорить больше не нужно, он мог бы даже просто посмотреть на Челышева и тот бы всё понял. — Два часа, Ник, удивительно. Я тебя не узнаю. Илья садится на соседний барный стул. Кладёт руку на бедро Никиты, сжимая его. — Расскажи мне, что вновь произошло. — Только не смейся. И не матерись, ну, чтобы прям так сразу. Просто у меня уже неделю в голове одна мысль. Будто какой-то код. Но я же знаю, что это не код. Это просто слова крикуна из соседнего бара, но они так вбились в черепную коробку. — Никит, не нервничай. Что за слова? — Сейчас, постараюсь поточнее. Человек – это звездолёт, попавший в окрестности источника радиации. И все радиолучи летят в него, достраивая в сознании покалеченную вспышкой картину мира. Но если человек пьян, он плывёт. Куда и как именно, неизвестно. Ни назад, ни в какую сторону. Наверно, прямо по тому месту, где был. И перед самой смертью его тело еще заметней дрейфует в пространстве. Там без труда опознают. Но на трезвом уме, само собой, ясно только одно – мир действительно поплыл. Серьёзно, мне кажется, если это вбить в кавычки и написать любое древнегреческое имя из этого склеится что-то дельное. Объясните мне, Илья Игоревич, ну что со мной не так, почему о таких глупостях я задумался так не вовремя. Акелла подрывается с несуразно высокого барного стула, намекая Никите на такой же поступок. — Бернулли, эта задумчивость. Эта философия. Эти поиски смысла жизни. Всё успеется. Пойдём прогуляемся, и может быть, если постараешься, я одним поцелуем заставлю забыть тебя обо всём негативе.