Как я встретил...

Когда все вокруг начинали эти свои подергивания – с многозначительными гляделками, с незаконченными репликами, с тычками и прочими неловкими движениями, Финдекано иногда еще пытался по инерции как-то влиять, полушуткой урезонить, но чаще уже просто отходил в сторону и с мысленным смехом наблюдал. Со смехом в хорошем смысле – это все и правда ведь было очень смешно. Дергались, конечно, не все. Но если деду было простительно, с двоюродными братьями – сложно, то над собственным отцом он иногда не мог удержаться подтрунить. Отец, правда, чаще даже не замечал. Большого повода пуститься в рассуждения – в спор с самим собой – ему искать было не нужно, он пользовался едва ли не любой возможностью. Однажды Финдекано не удержался и предложил ему порассуждать на новую тему: о том, что, пожалуйста, бабушкино внимание теперь тоже поглощено дядей, и в этом нет никакой справедливости. Отец – вот смех-то! – его просто не понял. То, что бабушка как раз была спокойна и уверена, Финдекано в правильности своего отношения только дополнительно убеждало. Ну правда же: все идет, как идет; все хорошо, а дальше, может не сразу, станет только лучше. Зачем тогда дергаться? Еще смешнее было, что и сам дядя не дергался. Вот уж кто точно был спокоен и умиротворен, насколько вообще можно быть умиротворенным в таком возрасте, когда требуется и носиться, и орать, и лазить по деревьям, и страдать от какой-то ужасной несправедливости вселенского масштаба, и от ужасных внутренних противоречий, которые на утро забудутся. А если и нет… Ну значит, придется подождать. Такая вот жизнь. Да, Финдекано называл его дядей. И в лицо тоже. Это и по сути было правильно – действительно, он же так и остался дядей, а разница в возрасте была просто небольшим курьезом, не первым и не последним в их оригинальной семье, – и по существу тоже; в глазах Финдекано никаких противоречий с тем, прошлым дядей не вырисовывалось. Очень даже легко стыковались они друг с другом. Но не все почему-то это видели. – Будешь апельсин? – спросил дядя. Финдекано с отцом стояли, прислонившись к парапету на дворцовой террасе, и отец после очередного, вот только-только случившегося инцидента опять углубился в свои рассуждения, опять в чем-то стал себя убеждать. Финдекано даже не понял, было ли там действительно что-то или это уже отцу кажется. – Мне кажется, – вот опять смешно: даже здесь задвоилось, – тебе надо апельсин, – дядя добавил настойчиво и вытянул руку. Потом посмотрел на Финдекано, на второй апельсин у себя во второй руке и протянул ему тоже: – На. – О, вот спасибо. Но откажусь: ты же себе нес. – А я уступаю, – серьезно сказал дядя, – ты же младше. – Ну, если так, то я не спорю… Отец шумно вздохнул и отлепился от парапета. – Я принесу еще апельсин. И пошел с таким видом, как будто собрался принести не один, а целую корзину этих апельсинов. Обойти весь дворец и собрать все апельсины, какие там попадутся. Дядя проводил его недоуменным взглядом, положил свой апельсин на парапет и полез наверх. Кто-нибудь – двоюродные братья, наверное – бросились бы сейчас помогать, но зачем помогать-то? Как будто не помнят, что ребенок в состоянии подтянуться на высоту своего роста и благополучно усесться там верхом. – Иногда он ужасно глупо важный, – заметил дядя, провожая отца взглядом. – За ним водится. – …или серьезный. А все равно возьмет и не понимает чего-то простого... Когда был маленький, тоже такой был, - дядя задумался, заболтал ногами вдоль парапета. – Тебе это не нравилось? – Наверное… Может и не это. Но что-то точно не нравилось, – он, все еще задумчивый, отвернулся, поковырял пальцем апельсин, потом вдруг поднял голову, – ты не такой был. – А какой? – охотно поинтересовался Финдекано. – Какой… – повторил дядя, – с тобой проще. – О, тут я соглашусь, сложности во мне поискать надо. – …а он отчего-то так посмотрит вдруг, как будто думает, я его укушу. Что за глупость! Я же никогда так… – Ну-у, – протянул Финдекано, – про него не скажу. Но меня точно – никогда. Дядя удовлетворенно кивнул и принялся снова ковырять свой апельсин, но тот, похоже, оказался со слишком крепкой шкуркой. Поэтому снова поднял голову и безмятежно попросил: – Не выходит. Почистишь мне?