Синдром отверженого

Ипполит дышит на замершую ладонь и несколько раз трет ее о другую, но помогает это не особо сильно. Потому, дабы окончательно не превратиться в ледышку, юноша стучит в дверь, до которой наконец дошёл, хоть и потратил на это времени немного больше, чем думал, но главное, что все уже позади. Открывают Ипполиту не сразу — ну то и очевидно. потому как на дворе ночь давно, нормальные люди уже спят и лишь один Ипполит, сам с собой, да с обстоятельствами борясь, не может уснуть. Вернее, спать ему пока негде. — Кого это принесло? — грубо спрашивают из-за полуоткрытой двери, а после в щель высовывается голова Михаила Бестужева-Рюмина — юноша сонно протирает глаза. — Ох ты.Ипполит. В чем дело Поль? — Михаил моментально распахивает дверь и почти затаскивает Ипполита внутрь, от того, что Муравьёв-Апостол весь дрожит и Михаилу видеть это просто до боли неприятно. — Отчего ты не спишь? И как ты оказался у меня? У Бестужева-Рюмина будто сон рукой снимает — юноша подводит дрожащего Ипполита к своей кровати и усаживает на нее, после чего приносит с кухни чашку с еще горячим чаем — около часу назад сам выпить хотел, да в этом более нет необходимости. Пока Муравьёв-Апостол греет руки о чашку, Михаил кладет на кровать из шкафа его одежду — как не странно Ипполит у Михаила часто на ночь оставался, когда по делам Сергей задерживался, а юноше спать было одному страшно, а когда друзья заранее договаривались и всю ночь болтали о разном, а от того у Бестужева-Рюмина одежда Ипполита была. Юноша замечая это улыбается благодарно — все-таки ему повезло, что дом Михаила не так далеко от его собственного. По крайней мере не на столько, насколько далек дом Павла Пестеля. — Итак, ты мне хоть слово скажешь? Михаил наконец успокаивается и садится с Ипполитом рядом, забирая из его рук чашку, от которой юноша успел-таки немного погреться, и глазами указывает ему на одежду, намекая, чтобы Ипполит скорее сырое с себя снял и переоделся в сухое, дабы не заболеть. — Спасибо за вашу заботу, Мишель. — выдавливает из себя Ипполит с кроткой улыбкой и встает с кровати, дабы шинель, которую в спешке снять забыл, повесить в коридор высыхать, а рубашку с лосинами, что немного суше шинели, повесить на вешалки туда же, дабы не запачкать Бестужеву-Рюмину пол каплями воды из растаявшего снега. Муравьёв-Апостол оставляет на коврике свои ботинки и возвращается в комнату обратно и садится на кровать, принимая из рук Михаила чашку с остывающим чаем. — Вашу? Когда ты стал обращаться ко мне на «вы» — немного шокированно осматривает Муравьёва-Апостола Бестужев-Рюмин и кладет ему ладонь на лоб, замечая, что юноша едва дергается в сторону, после все-таки позволяет Михаилу коснутся своей кожи и измученно выдыхает. Лоб у Ипполита не горячий, а вот щеки. Может все-таки заболел? — Простите.прости — мгновенно исправляется Ипполит, с ужасом осознавая, что привычка эта от Михаила Щеппило: слышал ведь пару раз, как тот к нему на «вы» и повторяет сейчас неосознанно. Плохо это, — Я не понимаю почему, мне так трудно говорить. — голос Муравьёва-Апостола срывается на высокие тона и будто натянутая струна дребезжит от волнения. — Ладно, хорошо, пока оставим этот вопрос. Пока просто посиди, отдохни, постарайся выдохнуть: даже, если что-то и произошло, то сейчас уже все позади. — искренне пытается поддержать друга Михаил и мягко обнимает его за плечи, снова отмечая, что юноша от этого вздрагивает. «И что же с тобой такое случилось?» Несколько минут проходит в неловком молчании: Ипполит старается дышать размеренно, прикрывает глаза на пару секунд и отпивает глоток чая, который действует успокаивающе: кажется, он с ромашкой, или с чем-то в таком роде. Бестужев-Рюмин не выдерживает все же: от переживаний себе места не находит, и нарушает висящую тишину: — А все же, почему ты здесь Поль? Не думай, я вовсе не против, мне просто нужно знать. Я очень за тебя волнуюсь. — О нет Мишель, это вовсе не то, чего тебе хочется знать, я уверен, но раз ты так просишь я расскажу. — юноша замолкает и отпивает из чашки еще глоток, после морщится, ставит чай на столик у кровати, и прижимает руки к груди, ладонью гладя тыльную сторону другой — себя так успокаивает. Бестужев-Рюмин сидит совсем рядом, все так же осторожно обнимает Ипполита за плечи и терпеливо ждет, пока тот решится наконец рассказать в чем же дело, а Муравьёв-Апостол, честно сказать, не очень то и хочет говорить об этом. Он наверно все еще не верит, что сейчас дома не у брата, а у Мишеля, которого еще года два назад почти не знал. Уж брат всяко ему должен быть роднее друга, хоть и ближайшего, а тот, выходит, его на другого парня променял. Ипполит тяжело вздыхает и поджимает губы в который раз — руки еще не согрелись до конца, а от того дрожат, как и все тело. — Ну давай скажем так: мой брат выгнал меня из дома. Возвращаться к нему я больше не хочу. Я не знаю, где теперь мне жить, но до тех пор, пока он не выставит одного, очень неприятного мне индивида, за дверь, я не вернусь. Ах да Мишель, ты же любишь Сергея да? А больше можешь не любить — он с другим. — саркастически усмехается Ипполит и взъерошивает рукой свои волосы, бегая взглядом по комнате — он так не хотел говорить этого, оно вырвалось как-то само. Стало легче. — Как раз с тем, кто виноват в том, что я сейчас здесь. Прости меня за это Мишель, хорошо? Бестужев-Рюмин разочарованно опускает голову — догадывался ведь, что Серёже вовсе не такие тихие и тактильные нравятся, однако Ипполита к себе лишь сильнее прижимает и тянет его за собой — опустится на кровать, чему Муравьёв-Апостол подчиняется и почти падает на кровать, закрывая краснеющие от накатывающих слез глаза. Сейчас Серёжа Михаилу важен не больше, чем снежинка, что упала на крыльцо его дома, сейчас Бестужев-Рюмин хочет лишь помочь другу, успокоить его и больше никогда не видеть его слез. А завтра поговорить с Сергеем по-настоящему, не скрывая чувств под улыбкой, и чувств вовсе не любовных, а яростных, праведно-гневных; высказать этому снобу все, что думает о нем и ударить сильно, чтобы на всю жизнь в его голове отпечаталось, что ничто, никогда не может быть важнее брата. — Ты не извиняйся Поль, ты можешь жить со мной, если нужно, я схожу к нему завтра, я правда тебе постараюсь помочь. А сейчас давай мы с тобой попробуем пойти спать? Мне нужно подумать, чем я могу помочь тебе, а пока просто дыши глубже, потому что я с тобой рядом, и пока я рядом, все будет хорошо, я обещаю тебе это. Ипполит грустно усмехается, однако, вопреки дрожи в теле, расслабляется и позволяет Михаилу притянуть себя ближе, крепче обнять и зарыться мягко пальцами в волосы, чтобы просто успокоить. — Мне брат говорил тоже самое, а Щеппило почти в этот же момент домогался. «Так вот кто брата твоего из семьи увел. И почему я не удивлен?» — между делом подмечает Бестужев-Рюмин в голове и злобно скалит зубы: ну да, Щеппило, он не понравился ему сразу с первого собрания, а еще, только сейчас будто Михаил вспоминает на недавнем собрании Серёжины глаза, обычно бывшие пустыми, тусклыми, а в этот раз в них будто сила была какая-то, а взгляд он переводил на Михаила Щеппило то и дело, и улыбался. Можно было и догадаться. — .А Сергей ничего не сделал, ему дела вовсе не было. Он не поверил мне. Я поэтому и ушел, понимаешь? Я просто боюсь быть там. — заканчивает свой печальный монолог Ипполит и тихо всхлипывает. Бестужев-Рюмин закрывает глаза и гладит мягко Муравьёва-Апостола по волосам, добиваясь наконец того, чтобы дыхание юноши выровнилось и слезы перестали катится из его глаз. — Сергей думает видимо, что я на все могу закрыть глаза, и что я лишь пытаюсь привлечь к себе внимание, но он не задумывается о том, что вся эта ситуация меня искренне ранит. Я очень люблю своего брата и ты это знаешь, но он будто из жизни меня вычеркнул, он даже не пошел за мной, стоило мне уйти. Он меня бросил, он даже не знает, что со мной сейчас и самое ужасное: ему плевать. — уже более отрешенно сообщает Муравьёв-Апостол и поднимает глаза наверх, сверля в потолке теперь уже негодующим взглядом глубокую дыру, ровно ту же, что находится сейчас в его сердце. — Я поговорю с ним, обещаю. Спи. — шепчет Михаил и слабо улыбается. С Сергеем он поговорит обязательно, а почему-то сейчас ему уже и не больно от того, что у Муравьёва-Апостола другой парень, чувства Михаила будто испаряются куда-то медленно, потому что: можно ли разве любить такого человека, который брата родного меняет на левого парня? Можно ли разве о нем думать, когда брат его, маленький мальчик лет 19, столько надежд на брата возлагающий, чьей опорой Сергей и должен быть, (какой стеной для Ипполита всегда был Матвей), приходит к тебе и плачет от того, что брату его до него вовсе дела нет? Разве это по-человечески? --- Михаил просыпается рано, но рядом никого не находит: кровать пуста и Бестужев-Рюмин ненароком думает даже, а не приснилось ли ему все, что было вчера? Но стоит юноше потянутся медленно и встать с теплой, столь манящей кровати, чтобы дойти до кухни, где находится вода, выпить которую юноша сейчас был бы не против; Михаил замечает на стуле рядом с кроватью фуражку Ипполита и понимает, что все вчерашнее ему не приснилось и уже сейчас в сердце щемит болью: чувства к Серёже оживают, раздирают все под ребрами и заседают в самом горле комком, от которого Бестужев-Рюмин сбивчиво кашляет. Ладно, чувства к Серёже он сумеет уничтожить, только надобно с ним сегодня поговорить. Обещал ведь. А вдруг даже думать об этом стало так сложно. Ну ничего, сейчас только ярость в крови разгорится и все будет по прежнему. Михаил заходит в кухню и видит Ипполита: юноша сидит рядом с окном, уткнувшись лбом в холодное стекло, и отрешенно смотрит на медленно падающий снег. Сколько Муравьёв-Апостол здесь сидит — неизвестно, но вполне вероятно, что долго. Может юноша даже не спал. — Поль? Мы пойдем к Серёже? — Ипполит не реагирует с первого раза, а потому Михаилу приходится несколько раз переспросить, и тронуть Муравьёва-Апостола за плечо, прежде чем Ипполит резко отнимает голову от окна и разворачивается к Михаилу, немного испуганно осматривая его. — А, к брату. Пойдем. Муравьёв-Апостол встает изо стола и потягивается, закрывая ладонями слезящиеся, толи от недосыпа сегодняшнего, толи от очередных слез, глаза, и проходит в прихожую. — Ты пока поешь, я подожду. Бестужев-Рюмин хмурится и идет за Ипполитом в прихожую, одевая на себя шинель. — Не, есть не хочется, сейчас с братом твоим дела решим, а после, думаю в более позитивной обстановке и расслабимся. — Михаил подбадривающе Ипполиту улыбается; Муравьёв-Апостол удивляется, как он не заметил, что Мишель уже оделся, после чего юноша так же быстро одевает не до конца еще высохнувшую шинель на плечи и грустно вздыхает: кажется Поле почему-то, что ничего толкового из этого разговора не выйдет, что Серёжа волнения его все равно не поймет, а потому есть ли смысл? --- Проходит около 30 минут: почему-то путь до дома оказывается не таким долгим, каким ночью был путь сюда, а потому Муравьёв-Апостол даже особо себя настроить на позитивный лад не успевает: идет и мнет свои пальцы от волнения, потому что, страшно даже сказать, боится брата своего. Ну а вдруг он как Щеппило теперь? И зачем только он предложил к Сергею идти. Ничего не изменится, все усилия явно бесполезны. От таких мыслей Ипполиту хочется дать себе подзатыльник: говорит же себе уже всю дорогу: перестать накручивать себя, иначе так и произойдет. Нужно верить, что Серёжа еще способен осознать, что ошибается, главное, что Сергей все-таки брат его и он всего лишь оступился. Все будет хорошо. Матвей бы ему такого не простил. От воспоминания о втором брате Муравьёв-Апостол усмехается и немного даже приободряется, потому что знает теперь, что даже если вдруг что, у него второй брат есть, который его точно не бросит. Ипполит пинает ногой снег, который немного подлетая над землей распадается на снежинки и оседает на дорогу обратно, отчего юноша улыбается и впервые за долгое время чувствует, что в сердце зарождается уверенность: все-таки, даже сейчас он не один — Ипполит смотрит на Михаила, который так вовремя тоже поворачивается к парню, и едва заметно ему уголками губ улыбается: все точно сегодня будет хорошо. Ребята подходят к дому Сергея и Михаил берет Ипполита за руку, внимательно смотря в его глаза: — Сейчас отойди немного подальше, я поговорю с ним и как только закончу — вернусь. Я просто не хочу, чтобы ты снова слышал о вчерашнем. Взгляд Бестужева-Рюмина полон мольбы, а от того Ипполит кивает и отходит немного в сторону от дома, держа однако Михаила в своем поле зрения: юноша сразу начинает себя чувствовать немного обособленно и уверенность в том, что все пройдет хорошо, быстро начинает угасать. Михаил же подходит к двери и стучит: в груди нарастает буря из чувств: и смущение былое, и радость от того, что Серёжу любимого (все еще) сейчас увидит, и ненависть, и ярость, и вообще все, что только человек испытывать может, а от того Бестужев-Рюмин руки в кулаки сжимает. Стоит Муравьёву-Апостолу-старшему открыть медленно дверь и неспеша выйти на крыльцо с вопросом, чего Михаилу в такую рань понадобилось, Бестужев-Рюмин расцепляет кулаки, и ударяет Сергея по щеке ладонью. Больно. Как и хотел. — Черт! Ты вообще нормальный? — в недоумении и теперь уже ярости спрашивает Сергей и хватает Бестужева-Рюмина в ответ за грудки. притягивая к себе ближе. В ответ на это Михаил усмехается и берет Сергея за плечо, сжимая его сильно, вынуждая юношу себя отпустить и сморщить красивое личико от боли. — Я да, а вот ты? Хотя, можешь даже не отвечать. — Михаил улыбается и тогда Сергей отводит взгляд чуть в сторону, где замечает брата, который стоит так одиноко, теребит край своей шинели и нервно губы кусает. Ипполит благо не замечает взгляда Сергея на себе, но вздрагивает: как-то неожиданно со стороны ребят звучит громкое ругательство. Что же с братом его такое происходит? — Я не выгонял его. — взгляд Сергея суровый и юноша его поднимает на оппонента, без толики эмоций Михаила рассматривая, как всегда умел, обжигая все тело холодным взглядом. Сейчас Михаил готов даже поклясться, что видит перед собой настоящего Сергея — его взгляд подделать не может (да и не сможет никогда) никто. — Он ушел сам. Я не виноват, что в моем выборе его что-то не устроило. Если он хочет, он может вернуться, я вовсе не против, но только он должен быть принять мой выбор. Я ведь не лезу в его жизнь. — на счет брата Сергей говорит очень отстранненно, даже не разу не называя его по имени. Бестужев-Рюмин отходит от Сергея на шаг назад: в его глазах будто что-то потухает, и юноша чувствует, как его все эмоции покидают, и остаются только дурацкие чувства: ну да, в самый ответственный момент он чувствует, что не на каплю не перестал любить Муравьёва-Апостола-старшего. Как-то даже неприятно это осознавать. А все-таки друга своего юноша предать не может, нет. а значит разговор нужно закончить и вбить Сергею в мозги наконец, что он не может так к своему брату относится. — Ипполиту ведь многого не надо, его лишь бы любили и все, мальчик ведь будет счастлив, неужели это так сложно? — в отчаянии спрашивает Михаил и Сергей подходит к нему близко: в этот момент Ипполит будто из мыслей своих выплывает и цепляет фигуры взглядом, с неким интересом смотря, что будет дальше. Жаль, что то, что произойдет, юношу явно не порадует. — А я люблю тебя, знаешь? И Щеппило люблю. Я обоих вас хочу, понимаешь? — Сергей хищно усмехается и притягивает растерявшегося Михаила к себе, вынуждая его к себе навстречу прогнуться и покраснеть. — Ипполит глупый мальчишка, он сам не понимает, чего хочет, не переживай, он бы все равно ко мне вернулся. А ты? Дело теперь только в тебе. Ты хочешь быть со мной? — как умело Сергей с Ипполита на себя все стрелки перевел и играет сейчас на чувствах Михаила, о которых, к несчастью Бестужева-Рюмина, знает. Михаил нервно губу кусает, будто решится никак не может: все-таки сзади него, не так далеко, стоит человек, которому помощь его нужна, а он здесь на шантаж поддаться уже готов. Муравьёв-Апостол-старший чувствует нерешительность Михаила и понимает, что тот готов на его сторону склониться, его бы немного подтолкнуть, что Сергей и делает, наклоняясь к Михаилу и целуя его в губы: совсем не нежно, скорее с напором жестким кусая их до крови, будто злобу свою на Бестужеве-Рюмине вымещает. Сердце Ипполита от увиденного удар пропускает. а стоит только Михаилу сдаться окончательно: начать на поцелуй грубый отвечать, податливо в спине выгибаясь, навстречу давно желанным рукам и губам, как Муравьёв-Апостол-младший понимает, что был прав: может выбрал не того человека в помощники, но увы. в этот раз помочь себе не смог, лишь положение усугубил, ибо куда ему теперь идти? Снова только домой. А там теперь будет еще ужаснее. Ипполит всхлипывает тихо и проходит мимо ребят, которые даже не обращают на юношу особого внимания, в дом, и закрывается в своей комнате. Юноша садится на привычно-скрипящую кровать и утыкает взгляд в дверь — из глаз медленно вытекают первые слезы, капая на простынь и ладони Ипполита. А ведь так и знал, что ничего не выйдет.