Фламандская партия

Глава 5. Расстановка сил

— … таковы результаты инспекции крепостей, — подытожил генерал де Ла Валетт. — О состоянии Ле Кротуа и портов отчет должен предоставить адмирал Гитон. Мы виделись с ним в Сен-Валери-сюр-Сом накануне моего отъезда. Он планирует быть в Париже через две недели. — Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул Ришелье. — Он как раз успеет к заседанию военного совета. — Они могут форсировать Сомму? — спросил отец Жозеф, продолжая изучать карту укреплений на северо-востоке королевства. — Не думаю. Река хорошо простреливается с крепостных стен. Вброд ее можно перейти только здесь и… вот здесь, — генерал карандашом отметил две точки рядом с Корби и Абвилем, — но эти области находятся в зоне действия нашей артиллерии. Что касается мостов и переправ, то в случае приближения противника они будут заминированы. Я воспользовался бумагами с вашей подписью, которыми вы меня снабдили, Монсеньор, и отдал соответствующие письменные приказы комендантам крепостей. — Вы все правильно сделали, Луи.  — А если ударят основные силы штатгальтера? — спросил отец Жозеф. — Крепости выдержат умеренный натиск и даже три-четыре месяца осады, но если по ним ударит вся армия... — Вряд ли это произойдет, — отозвался Ришелье, поглаживая дремавшего на руках кота. — Мы воюем не одни. Под боком у Фердинанда — Соединенные провинции и шведская армия. Бросать основные силы на Францию с его стороны было бы неразумно. — И все же мы должны быть готовы даже к такому развитию событий. — На заседании совета я собираюсь предложить королю создать резервные полки. Если под Труа собрать около шести тысяч человек, они в любой момент смогут прийти на помощь основным частям. —  У нас нет шести тысяч человек, — нахмурился отец Жозеф. — Три тысячи солдат и офицеров можно перебросить из Бриансона. Остальные три тысячи наберем из числа наемников. Воевать придется на два фронта. И северо-восточный беспокоит меня куда больше из-за близости к Парижу*. — Монсеньор прав. Если, не приведи Господь, испанская армия начнет продвигаться к столице, гарнизону не помешает подкрепление. — Допустим. А деньги? — На это средства у нас есть. — Да, но казна имеет свойство быстро пустеть. Если кампания затянется или нам придется обороняться, бюджет не выдержит таких расходов. Тем более что мы продолжаем осыпать золотом шведского короля и фактически финансируем его армию. — За последние пять лет удалось собрать резерв, которого должно хватить. Кроме того, я уже обсудил этот вопрос с господином де Бульоном и господином де Бутийе*. В крайнем случае они готовы чеканить больше ливров. — Это приведет к инфляции. — Это даст нам время! — Я тоже читал секретный доклад господина де Бульона и знаю, что по самым скромным расчетам война нам будет стоить около 30 миллионов ливров в год. Даже если господин де Бутийе перевешает всех недобросовестных сборщиков, налоги не покроют расходы! Ришелье бережно положил на письменный стол спящего Люцифера и налил себе вина. — Тогда часть расходов я возьму на себя. — Продать бриллиантовый наперстный крест, как тогда, при осаде Ла Рошели, теперь будет недостаточно. Кардинал с мрачной гордостью посмотрел на отца Жозефа. — В мирное время эти безделицы, — он ногтем постучал по золотой оправе хрустального бокала, который держал в руке, — лишь предметы роскоши, свидетельства иррационального, больного стремления их владельца к бесконечному обогащению. Но во время войны они мгновенно превращаются в плату, за которую наемники готовы идти хоть на край света. Своим состоянием я обязан исключительно милости короля, поэтому, если потребуется, я отдам все, чем владею, все до последнего су, до последней рубашки. И поверьте, этих средств будет достаточно, чтобы минимум год содержать французскую армию*. Глухой, негромкий голос кардинала звучал так твердо, а глаза цвета грозовой шпинели сверкали такой непоколебимой уверенностью, что Ла Валетт, напряженно следивший за дискуссией, ясно ощутил: Ришелье в своей борьбе не остановится ни перед чем и сделает абсолютно все, чтобы она увенчалась победой. — Мы больше не можем откладывать вступление в войну. Европа устала, с обеих сторон все чаще раздаются голоса в поддержку переговоров. Если мы сейчас упустим шанс выступить против испанской гегемонии, в ближайшие 10-20 лет само существовании Франции как суверенной монархии может оказаться под угрозой. — Думаю, Монсеньор, прав, — примирительно произнес генерал, откидываясь в кресле. — Мы никогда не будем совершенно готовы. — Значит я могу рассчитывать на вашу поддержку на совете? — спросил Ришелье, в пику отцу Жозефу делая особый акцент на слове «вашу». — Безусловно, — с готовностью кивнул Ла Валетт и искоса посмотрел на монаха: капуцин хмурился и теребил окладистую бороду, продолжая изучать карту. — Мое присутствие на совете не потребуется, — наконец произнес он. — Король и так вас поддержит, это ясно. Будет лучше если в ближайшее время я отправлюсь в Пуату и Аквитанию. Попробую воспользоваться старыми связями и за разумную плату завербовать подходящих людей для вашего резерва. Ришелье и Ла Валетт одновременно посмотрели на отца Жозефа. В ответ на их взгляды, полные удивления и восхищения, он пожал плечами: — В конце концов, должен же хоть кто-то на этом свете выступить против Габсбургов. — У меня хорошее предчувствие. Фортуна будет нам благоволить, — сказал Ришелье и заходил по комнате, в радостном возбуждении потирая руки. — Мы двадцать лет шли к этому. Столько сил, столько трудов… — В вашем случае уместнее было бы говорить о Господе Боге, а не о Фортуне, — назидательно отозвался монах. — Кто как не он благоволил вашим замыслам и отводил от вас опасность даже в самые темные времена? — К слову об опасности… — оживился Ла Валетт. — Есть ли новости об Итальянце? Ришелье мгновенно помрачнел. — К сожалению, за эти три месяца мы не узнали ничего нового. Вероятно, как я и думал, он решил затаиться после неудавшегося покушения и теперь наверняка планирует новое. — Мадам де Комбале знает? — Нет... Пока нет. Я лишь сказал ей, что была попытка переворота, но заговорщики или сосланы, или казнены. — А как вы объясняете ей целую армию, которая охраняет дворец? — Настойчивыми просьбами короля соблюдать осторожность накануне войны. Поймите, мне бы не хотелось волновать ее раньше времени, — тихо добавил Ришелье. — И это вы называете «раньше времени»? — не выдержал отец Жозеф. — Вас больше полугода преследует убийца, о котором мы до сих пор ничего не знаем! Кроме того, что он хитер и изворотлив, как сам дьявол, умеет проходить сквозь стены, зовет себя Итальянцем и пользуется безграничным доверием королевы-матери! — Может быть и правильно... — задумчиво ответил Ла Валетт к пущему возмущению монаха. — К слову об итальянцах... А где сейчас Мазарини? — В середине января он уехал в Рим, но должен вернуться в первых числах апреля. — Вы доверяете ему? — К чему этот вопрос, Луи? — Я просто хочу понять расстановку сил. — Да, я ему доверяю. — И очень зря. — Отец Жозеф, прошу вас, давайте не будет снова говорить об этом, — устало отозвался кардинал. — У меня достаточно оснований считать, что Мазарини никакого отношения не имеет к заговору. — Ну если вы так считаете...  — голосе отца Жозефа послышались ядовитые нотки. — Значит, у нас по-прежнему нет подозреваемых? — продолжил Ла Валетт. — Я приказал тщательно следить за Рубенсом. Когда выяснилось, что Итальянец действует по поручению Марии Медичи и наверняка вхож в высшие круги, то решил уделить художнику более пристальное внимание. — Да, но какое отношение он имеет к Италии? Он же фламандец. Вместо ответа кардинал подошел к бюро, отпер ключом, который носил на цепочке карманных часов, одно из отделений, достал письмо и молча протянул его Ла Валетту. Генерал погрузился в чтение. — Обыкновенное письмо родственнику... брату... — Да. Но обратите внимание на подпись. — Pietro Pauolo… Черт возьми! Он подписывается на итальянский манер! — Именно. Даже в личной переписке со своей фламандской родней. Рубенс много лет прожил при мантуанском дворе и даже был в числе свиты герцога Винченцо Гонзага на заочном бракосочетании Марии Медичи во Флоренции. Он не раз бывал и в Риме, где, насколько мне известно, близко сошелся с кардиналом Монтальто, племянником Сикста V, и многочисленным семейством Шипиона Боргезе. Вполне возможно, у него там остались тесные связи и свои интересы. Тем более, что он близко знаком с Барберини. — Дьявол! Как мы раньше про него не вспомнили? Он ведь, кажется, и приехал как раз накануне первой встречи заговорщиков! — На него ничто не указывало. Он не встречался ни с кем из заговорщиков, ни с кем не переписывался. Он бывал в Лувре, но все время оставался на виду, работая над портретом короля. — Что он тогда вообще здесь делает? — Официально? Пишет картины. — А неофициально? — Пишет картины. Он снимает дом с мастерской неподалеку от Королевской набережной, изредка посещает светские мероприятия и салоны, выезжает на этюды в Сен-Дени, Версаль и Нантер. Словом, ведет тихую и неприметную жизнь. — Слишком тихую и слишком неприметную. Даже для шпиона, — добавил отец Жозеф. — Чертовщина какая-то... А письма? — Ничего, — ответил кардинал. — Никаких переписок, никаких тайных визитов или посланий. Он не получает даже писем из Нидерландов! А между тем Медичи пользуется щедрым гостеприимством в его амстердамском доме на Аудезейдс. Ла Валетт запустил пальцы в волосы и подпер ладонью лоб. — Получается, Рубенс может быть тем самым Итальянцем? — Возможно, — ответил Ришелье, запирая письмо художника обратно в ящик бюро. — Или же он мог играть второстепенную роль и быть звеном между Итальянцем, Медичи и ее сообщниками в Италии и Испании. Но нам еще только предстоит это выяснить. Поймите, Луи, я не могу предпринимать явные шаги против Рубенса, поскольку он по-прежнему занимает, пусть и формально, дипломатический пост при штатгальтере. Любой неосторожный выпад приведет к скандалу, совершенно лишнему накануне грядущей войны. — Значит, нам остается только наблюдать? — заключил генерал. — Получается, что так. Я был бы признателен за вашу бдительность, Луи, но я очень прошу соблюдать осторожность. Итальянец призрачен, а потому опасен, особенно теперь, когда его план провалился и он наверняка ищет новые, более надежные способы убить меня. — Буду смотреть в оба. Но осторожно, — с улыбкой, добавил Ла Валетт. — Да, но вы, генерал, совершенно бесполезны в этом вопросе, — ответил отец Жозеф. — При дворе знают о вашей дружбе с Монсеньором. Теперь, когда аресты и казни возымели эффект, никто не станет говорить сколько-нибудь открыто в присутствии кардиналиста. — Отец Жозеф прав, — проговорил Ришелье так задумчиво, словно обращался к самому себе. — Придворные слишком осторожны и подозрительны. Нам нужен кто-то, кто вращается в свете, кто вхож в салоны и пользуется абсолютным доверием и симпатией знати... — Если такой человек и существует в природе, то он явно не на вашей стороне, — ответил капуцин, который был настроен сегодня мрачнее обычного. Ла Валетт предположил, что всему виной было нежелание кардинала рассказывать мадам де Комбале об истинной картине происходящего. В душе генерал понимал отца Жозефа, но еще лучше он понимал Ришелье, который не желал тревожить покой племянницы и боялся ее возвращения в монастырь. Ла Валетт и сам этого боялся, а потому старался, насколько это было возможно, гасить искры споров. В дверь кабинета постучали. Полог откинулся и в проеме показалась фигура слуги. Увидев задумчивого кардинала в компании Ла Валетта и отца Жозефа, молодой человек растерялся. — Входите, Эрик, входите. Мы уже закончили. — Монсеньор, прошу прощения... Но господин де Бомон сказал, это срочно. Слуга протянул бумаги: аббат просил отпустить средства оплату счетов за дом на Королевской площади, которым владел кардинал и где жил до переезда во дворец. Ришелье подошел к столу, чтобы поставить подпись. На мгновение его рука, сжимавшая перо, остановилась. Дом номер шесть... Как он раньше об этом не подумал... — Передайте господину де Бомону, что завтра я сам туда съезжу, — ответил кардинал, расписываясь и возвращая документы Эрику. — Хочу лично распорядиться насчет некоторых картин и мебели. — Хорошо, Монсеньор. Ришелье потер худые руки. Его глаза заблестели, а на губах на долю секунды мелькнула довольная улыбка. Не обращая внимания на Ла Валетта и отца Жозефа, которых удивила такая резкая перемена настроения, он сказал: — Что ж, господа. Если мы закончили, то самое время вернуться в гостиную. Мари наверняка нас уже заждалась. Кстати, Луи… Надеюсь, в пятницу вы будете у короля? — Ну разумеется! Не могу же я оставить вас одного в этой банке со змеями! — В прошлый раз вышло не так уж скверно. Довольно скоро все разъехались, и мы остались с Их Величествами почти одни. — Еще хуже, — проворчал генерал. Продолжая живо обсуждать грядущие светские мероприятия, друзья вышли из кабинета и отправились в гостиную, где их встретила счастливая мадам де Комбале.