Волшебный мир: зазеркалье

Итак, мои радушные страусы. На улице зима, за окном радужная ферма, на коленках Ипполит, а значит, я могу поведать вам новую историю. Словом, когда я собрал манатки, сжёг к чертям лебеду и ушёл из дому... Хотелось бы сказать, что маман долго умоляла меня остаться, но нет. Она даже не обратила внимания, лишь Сэмми и Валентин забросали меня тухлыми яйцами. Я не жалею, что свалил из этого сумасшедшего дома. Ведь в моем задрипанном рюкзачке сладко спал Ипполит, завернувшись в мою туалетную бумагу, а значит, я был не так уж и одинок. Словом, улица встретила меня не очень радужно. Было жутко холодно, розовый снег валил из неба так, что мой чепчик напоминал пьяного Санту. Запасы кошерного корма быстро кончились, но я упорно пытался не впадать в отчаянье. Сперва я просто бродил по улочкам Пивного Королевства, плача в платочек и рассматривая прилавки с кукурузкой, а потом, словно небесная фея, ко мне пришло просветление, и я понял, что нужно действовать. Однако мой живот издавал такие звуки, которые издают карликовые двуногие лягушки во время брачных игр. Я вздохнул, оторвал кусочек туалетной бумаги и начал подавленно его жевать. Зайдя в какой-то магазин бытовых товаров, чтобы отогреть примерзшие усы, я присел у банкомата и начал думать обо всех печалях в этом бренном мире и о том, что мне еще предстоит пережить. Вспоминается случай, после которого на мой голове появилось ещё пять миллионов седых волос. В общем, я думаю, не нужно быть Ритой Скитер, чтобы понять, что мои дела шли очень плохо. Я был грязный, как червяк, голодный, как соплежуй... Словом, я был так одинок и несчастен, что мне хотелось выпрыгнуть в окошко. Но окошка у меня с собой не было, поэтому мне оставалось лишь одно: бродить в одиночестве по людным улицам Пивного Королевства, дожидаясь, когда ко мне придёт молочная фея и подарит мне новые бакенбарды. В один из таких дней я зашёл в местный супермаркет с твёрдым намерением раздобыть себе и Ипполиту по пачке кошерного корма. Или, в крайнем случае, хотя бы баночку желтой мути да засушенной лебеды. Так или иначе, я пригладил свои волосы слюной и отправился вдоль полок с товарами, стараясь вести себя как можно непринужденнее. Однако некоторые прохожие всё-таки оглядывались на меня, и я спешил скрыться от их глаз. Проходя мимо отдела со всякой домашней туфтой, я ненароком глянул в зеркало и захлебнулся слюной, мысленно матерясь. Я стоял и смотрел в зеркало, где был изображен какой-то малолетний бомж, весь в говне, как Сэмми, обмазанный пометом. Не веря, что это я, я обернулся, надеясь увидеть того бомжа у себя за спиной. Но никого не обнаружил. Тогда я снова поседел и бросился бежать к жратве, сломя голову, думая лишь о том, как поскорее достать хавчик и свалить незамеченным, что было довольно трудно в этом людном супермаркете. Я не мог сообразить, почему тут столько народу, ведь такое количество людей могло быть только в одном месте... Я в ужасе остановился. Такое количество людей могло быть только в супермаркете «Единорожья моча». Я почувствовал, как мои штаны наполняются мочой, но не единорожьей, а моей. Натянув на глаза шапку, я согнулся чуть ли не вдвое, и побежал к полкам с кукурузой и лебедой, молясь всем святым Ежам, чтобы не встретить на пути отца. «Пресвятые калитки, какой индюк придумал запихнуть лебеду в самый дальний угол магазина?!» — думал я, ловко запихивая банки с желтой мутью в рюкзак, стараясь не раздавить спящего Ипполита. Сердце во мне билось в эпилептическом припадке, а Ипполит начал судорожно метаться по рюкзачку. Тогда мой мозг активировал режим «Альпийского бегуна», и я, как можно незаметнее, стал пихать себе в трусы пачки с лебедой и кошерным кормом. Когда еще Сэмми ходил в ползунках, а я зарождался у маман в животике, она часто давала мне слушать фильмы про шпионов или каких-то там магазинных воров, которые незаметно воровали еду из магазинов. «Настало моё время», — думал я, приближаясь к кассе. Мне стало жутко неловко, не знаю почему, но я был похож на бабку Матильду в тот момент. Кассирша странно посмотрела на меня, но я гордо прошёл мимо кассы, показав пустые руки. Лебеда в трусах начала жутко жечь, посочувствовав неладное. В этот самый момент зелёная лампочка надо мною зажглась красным, противная сирена начала злостно пищать, а мне на плечи легли чьи-то руки. И в эту самую секунду я понял, что радуга во мне начала вытекать наружу. Я мысленно составил завещание, переписав всё своё добро на Ипполита, я начал молится, как никогда ещё никому не молился. Честно, мне было настолько страшно, что я даже забыл двадцатый сезон «Губки Боба». Словом, когда лужа под моими кедами достигла размеров океана, я сложил все силы в целлофановый пакетик и активировал режим «Бегунец+». Я стал бежать, как раненный мамонт, спасаясь от чьих-то рук... И тогда я имел неосторожность обернуться, что стоило мне испорченных трусов. За мной гнался отец. Этот жирный тюлень гнался за мной, давясь слюной. Его глаза выпадали из орбит, а он всё равно гнался за мной. Тогда мне стало ещё страшнее; я икнул и ускорил бег. Выбежав из магазина, моё тело охватил морозный воздух. Я понял, что влага на мне стала превращаться в лёд. Поскользнувшись на банановой кожуре, я упал на рюкзачок с Ипполитом. Я скользил по асфальту, задыхаясь от холода. Ипполит подо мною жалобно стонал. Я орал, звал на помощь, пел мантры — без толку. Завернув за угол, я, кажется, оторвался от преследователя. Но не тут-то было... Когда моя безысходность достигла кульминации, я в голос заматерился, лежа в луже говна у стены какой-то долгостройки. Вытащив Ипполита, у которого изо рта пошла пена, я взял из баночки немного желтой мути и стал кормить своего динозаврика. Когда дыхание Ипполитушки выровнялось, я перестал запихивать в него кукурузу и, закутав Ипполита в туалетную бумагу, положил его в рюкзак. Доев оставшуюся желтую муть, я тяжело вздохнул и, облокотившись о холодную стену, приготовился вздремнуть, как вдруг... ̶ Э, слышь, ты кто по жизни? ̶ до моих ушей донесся голос, от которого у меня в животе забулькала просроченная кукуруза и носороги стали танцевать канкан. — Я... Вася... Петров... сын мясника... — пролепетал я, поднимая глаза. Ипполит заурчал в рюкзаке. — Хтфу, мудила! — передо мной стоял какой-то гомодрил в спортивном костюме "адидас". — Хэй! Безухий, Васек! Го сюда! Из темноты появились еще двое мудаков в таких же "адидасовский" тряпках. Внезапно меня захлестнула волна ярости. Почему я должен ссать перед этими мудаками?! Я схватил рюкзак (Ипполит жалобно рыгнул) и посмотрел прямо в наглые рожи гопарей: — Тот, кто носит "адидас" — настоящий пидорас! — и, выдав сию убийственную тираду, я бросился наутек, виляя между темных переулков. А за мной по пятам гнались трое обозленных парней, адски матерясь и оскальзываясь на сопливом снегу. Я сворачивал влево и вправо, не разбирая дороги. Ипполит в моем рюкзаке подавленно пел серенады, в то время как я уткнулся в тупик. — Ну, чё такой борзый? Я оглянулся, сотрясаясь всем телом. Теперь эти трое мудаков выглядели еще более обозленными. Один из них упал на льду и у него носом шла кровь. Я мысленно позлорадствовал и хотел бы сказать еще что-нибудь более язвительное, но мой язык примерз к нёбу. Я обливался потом, дрожа как натянутая резинка трусов, словно у меня была коровья лихорадка. Мои нервы полетели к чертям, когда один из чуваков начал медленно приближаться ко мне. Я снова начал составлять завещание, как вдруг... Едкий дым стремительно вырвался из моей задницы и, забравшись в волосатые носы гопников, мгновенно отправил их насмерть.. Я зарыдал в голос, благодаря просроченную кукурузу за этот момент. Ипполит снова запел серенады, уже более радостно. Я прошелся по обмякшим телам трех мудаков, выскреб у них из карманов несколько синиц и поспешил скрыться. Словом, всё это не внушало особого доверия. Я сидел один на какой-то заброшенной помойке, весь в говне и кукурузе. В рюкзачке мирно спал Ипполит, а я не находил себя от безумства. Я стал думать о смысле жизни, жуя лебеду, которая примёрзла к моим трусам. Думал о братьях, о тайнике с бриллиантовым помётом, который я оставил дома. Больше всего было жалко именно его, ибо за этот помёт можно было сорвать целое состояние и выиграть билет на премьеру «Губки Боба». В общем, в тот момент я ненавидел всё: от старой Матильды, с которой мне предстояло расправиться, до своих ногтей, которые жалобно смотрели на меня. Я уже начал готовить себе верёвку и мыло, чтобы распрощаться со всеми проблемами, как мой мозг издал гениальную идею. Маркус! Точно, мой старый добрый крот Маркус, который не раз выручал меня из говна. Я собрал все пожитки и направился к него норе, которая находилась недалеко от морковных холмов. Я пел песенку про манного мангуста, а прохожие бросали меня странные взгляды. Вся моя одежда стала твёрдой, как наждак, а тело покрылось кусками льда. Я шёл и думал о том, как снова увижу Маркуса и заберу у него шарфик... И вот, зайдя в подъезд, я постучал в дверь квартиры номер 3242, и мне открыл мальчишка с полосатым шарфиком на ноге. Ничего не говоря, Маркус затащил меня в квартиру. Далее мы сели в теплые уютные кресла, а Ипполит устроился на шерстяном коврике. Пока мы пили чай с мармеладными соплями и сахарной лебедой, я поведал Маркусу о своих похождениях. Мой кротовий друг предложил мне пожить у него, пока все не устаканится. Я горячо поблагодарил его и, от избытка чувств, пролил чай на Ипполита, который заверещал не своим голосом. Далее я отправился в душ (в котором предварительно отмывал Ипполита от примерзших соплей) и после этого с упоением улегся на мягкую перину в комнате, которую Маркус выделил для меня. И так, день за днем проходила моя жизнь у Маркуса... Но пора заканчивать эту главу, ибо мой язык уже отваливается от потока слов. Об остальных своих приключениях я расскажу в другой раз...