Вокруг Заведения, или Девки-девочки

      Встреча с дядькой разбередила Мане душу. Они живо вспомнила, как по осени Аким привёз её в город, в красивое здание с фонарём при входе. Встретила их женщина, не старая ещё, но какая-то… помятая или потрёпанная, как показалось Мане поначалу. Оглядела девушку с головы до ног, велела повернуться и улыбнуться. Маня удивлённо оглянулась на дядьку; тот важно кивнул: мол, делай, что говорят.       — Грамотная? — спросила женщина, прищурившись.       — А то как же, Настасья Фоминична, — самодовольно произнёс дядька, — мы своё дело знаем. И писать, и читать, и считать обучена.       — А ещё что может? — допытывалась помятая женщина.       — Шить, прясть и всему, что дóлжно знать девке в доме. Не сумлевайтесь.       — Хорошо. По уговору рассчитаемся, Аким Василич. Только я должна быть уверена.       — Будьте уверены, — нахмурился дядька, — я вас никогда не обманывал.       — И всё-таки. Такие деньги, сами понимаете…       Маню увели в комнаты, повалили на кровать: четыре девицы держали Маню, чтобы не дёргалась и не вырывалась, а Настасья Фоминична щупала между ног… Было больно, стыдно, противно. Когда «осмотр» закончился, Маню оставили одну оправляться и глотать слёзы…       Когда она набралась решимости и вышла из комнаты, дядьки уже не было, девушки как ни в чём не бывало сидели на диванах в «зале», полураздетые, накрашенные, и хихикали над чем-то своим. Настасья Фоминична кинула Мане яркое платье и велела надеть. Девушка отказалась.       — Тогда раздевайся и сиди голая, — усмехнулась «хозяйка» дома.       Маня скрепя сердце переоделась. Платье было коротковато, выше щиколоток, маловато в груди — грудь двумя полушариями сильно выглядывала из большого декольте. Маня прикрылась найденной в комнате косынкой и вышла, алея щеками и держа руками косынку за оба конца.       А потом стали появляться мужчины. Девушки, смеясь, кидались им на шею, целовали прямо в губы и уводили в комнаты. Мане было стыдно, она отворачивалась, порывалась уйти, но Настасья Фоминична строго велела остаться. Наконец появился «хороший» гость и выбрал Маню. Хозяйка получила красненькую, а когда всё закончилось, ещё одну. Мане «гость» дал целых пять рублей…       — Спрячь, — велела Настасья Фоминична. — На первый раз оставляю тебе, но потом будешь половину отдавать на твоё содержание.       И всё бы ничего, Маня скоро привыкла к жизни в весёлом доме, да вот дядька…       Как она в борделе оказалась, дядька стал его завсегдатаем и всегда на правах клиента её брал. Был он ненасытен в постели, а по пьяни признался, что Маню он давно присмотрел, ещё когда забирал сестёр к себе. Да только как в своём доме, при жене и детях?.. А в борделе — можно. И от этих слов и от слюнявого рта дядьки Маню просто тошнило.       Она думала, что, уехав из Нижнего, навсегда рассталась с мамкиным братом, ненавистным Акимом. Ан нет, принесла его нелёгкая в Затонск. Ну почему не в другой город? Хорошо, что Маня Акима раньше заметила и спряталась под прилавок, а то бы…       Маня села на кровать, закуталась в шаль. Дядька… Аким Василич. Во всём óн виноват. Кабы не он, вся жисть пошла бы по-другому. Как — Маня не знала, но твёрдо была убеждена, что по-другому. Мысль о смерти матери и пропаже отца, как первопричине всего, в голову не приходила.       Значит, что? Коли дядька во всём виноват, пусть и держит ответ. Так ведь? Кто-то из клиентов, нагрузившись вином, кричал, что за каждое преступление следует наказание, как писал Фёдор Михайлович. Кто такой Фёдор Михайлович, Маня не знала. Должно быть, какой-нибудь образованный клиент — книжки же пишет. А писать могли только образованные. Вот Маня так писать и не научилась. Только имя-фамилию своё — Слёзкина Манефа. И всё. А читать так и вовсе не могла — не дал Бог умения. Не то что Лизка Жолдина. Та не только читать, но и рассказывать была мастерица. Вот как читала, помнится: «Скажи-ка, дядя ведь недаром…» Чего там «недаром», Маня не помнила, но впечатление осталось на всю жизнь. Она очень любила, когда Лизка «представлялась». Как артистка, право слово…       Да… Про что она думала? Про дядьку… Вон он какой! Сытый, довольный, здоровый и богатый, а сёстры Слёзкины по весёлым домам обретаются, клиентом угождают и никак отсюда вырваться не могут. Отсюда вырваться можно только в тюрьму, как Верка-модистка, или в гроб, как Женя Григорьева, графиня наша. А тот, что нас сюда спроворил, будет жить и радоваться… А вот — нет! Раз у нас жизнь не задалась, так пусть и он… ответит за всё, что с сёстрами Слёзкиными случилось… ответит — жизнью!       Маня аж задохнулась от мысли. Придёт же такое в голову! Говорил ей один клиент: «А ты, Маня, не думай. Просто живи как живётся. И всё. А думать — оно вредно, Маня», — и прав был. Будешь думать — до страшного додумаешься. Однако… чем не мысль?       Маня соскочила с кровати и прошлась от неё к окну, потом — к дверям. Надо с кем-нибудь поделиться. С кем? С Пашей, конечно же, с кем ещё. И Маня поспешно вышла из комнаты…