Вокруг Заведения, или Девки-девочки

      Паша считала, что ей повезло. По жизни.       Она могла умереть во младенчестве, как её три брата, почившие почти сразу после рождения. Но она выжила, всем и себе, прежде всего, на удивление. Она могла насмерть замёрзнуть той страшной зимой, когда дом их сгорел вместе с пьяными родителями, а она сама пряталась от кулаков отчима в сарае соседки, тётки Натальи, иногда тайком подкармливавшую десятилетнюю Пашу. Но не замёрзла: её подобрала тётка Марфа — прачка. У неё Паша почти три года прожила, помогая стирать да полоскать бельё, таская тяжёлые вёдра с водой.       Потом она «служила», как говаривал хозяин, в трактире на тракте, через который купеческие обозы ходили. Уж посуды и полов намылась на три жизни вперёд. Но было тепло и сытно: у неё была клетушка под лестницей, куда только топчан и помещался, да еда каждый день. И снова ей повезло: вольности постояльцев да проезжающих хозяин пресекал на корню, потому Паша и дожила до пятнадцати годов целая, нетронутая.       Потом Паша пристроилась в соседнем с трактиром городке нянькой в богатый дом. Там её барин «оприходовал»: лишил-таки девства. Но Паша на него была не в обиде. Барин был добрый, ласковый, не обижал, захаживая изредка в её комнатку возле детской так, чтобы жена не видела. А когда та всё-таки прознала и Пашу выгнала, даже денег дал на дорогу. Хорошо, лето на дворе стояло. Паша в купеческом обозе, проходившем через городок, добралась до Затонска, где её на рынке и подобрал Полкан и привёл к маман.       Паше в Заведении понравилось: тепло, сытно, весело. Клиент чистый, щедрый, обхождение знает. Девушки разные, но не завистливые, друг дружке помогают, чем могут… Ни с кем особо Паша близко не сошлась. Ей нравилась Лиза Жолдина. Та много читала, много помнила на память, часто рассказывала в лицах — с ней было интересно, но Лиза уже дружила с Женей Григорьевой, а Паша Графиню побаивалась. Разве что Маня Слёзкина… С ней у Паши были самые «подружкинские» отношения. Так что — повезло опять.       Но больше всего ей повезло прошлой зимой. Повадился к ней ходить клиент, по имени Жорж. Платил щедро, потому маман велела ублажать его, всем прихотям потакать, чтобы приходил и платил по-прежнему. Правда, с тех денег, что Жорж давал маман, Паше доставались одни слёзы, но и тех «слёз» ей, привыкшей жить на копейки, было достаточно. Но Жорж был не простой клиент, ему было в радость поизмываться над девушкой: привязывать к спинке кровати так, чтобы не вырваться, ножами резать, иголками тыкать…       Сколько бы Паша терпела такое, не известно. Но тут повезло снова (прости Господи!): Женю Григорьеву убили. И Штольман, что дело вёл, Пашу от Жоржа спас, да ещё и с Петром Иванычем познакомил.       Пётр Иваныч был клиентом не из простых затонских мещан (его брат был адвокатом); был Пётр Миронов щедрым — платил, не считаясь, часто и Пашу одаривал в обход маман; ещё был весёлым — смешные истории рассказывал, шутил и никогда не обижал. Обещал сделать всё, что Паша ни пожелает. Пока Паше нечего было желать, но она обязательно воспользуется его обещанием, когда что-нибудь «этакого» захочет. А пока её и так всё устраивает.       Сегодняшняя встреча на ярмарке и манин ужас испугали Пашу. Припомнилось, как она лежала в номерах, привязанная Жоржем к кровати, дрожа от холода, а тот, медленно разворачивал на постели свои… инструменты. Они блестели на свету, тихонько позвякивали, и это было так страшно! То же самое она и сейчас чувствовала.       Паша сидела на кровати и, кутаясь в шальку, тряслась в ознобе. Маман таким голосом отослала их с Маней по комнатам, что уж лучше бы отругала. Когда раздался стук в дверь, Паша в ужасе забилась в угол кровати и прикусила шальку, чтобы не закричать.       — Паша, открой. Это я — Маня, — раздалось из-за двери.       — Мань, это точно ты?..       — Я это, я, Паша… Открой, Христа ради…       Маня проскользнула в комнату и прикрыла дверь, прислушиваясь. Но в Заведении было тихо.       — Мань, что случилось-то? Чего ты?.. — зашептала Паша. — Маман увидит — изругает…       — Ч-ш-ш-ш, — приложила палец к губам Маня. — Паш, я тебе что сказать хочу. — и потащила товарку подальше от двери. — Я решилась, Паша… и сделаю…       — Что?.. — холодея от ужаса, спросила та.       — Я убью дядьку, вот что, — выпалила Манька. — Убью и за всё с ним рассчитаюсь. И за свою жизнь загубленную, и за сестру свою — Таню.       — Он что, и сестру твою тоже? — Манька кивнула. — Да как же ты, — горячо зашептала Паша, — решишься на такое? Это же грех! За него тебе — каторга!..       — Пусть каторга! Моя жизнь всё равно загубленная, а погубить ещё какую девку я ему не дам.       — Ой, Мань!.. А сил-то у тебя хватит? Как ты его убьёшь? Чем?..       — Не знаю, Паша, не знаю… Но я придумаю. Сегодня придумаю… — Маня вдруг замерла и боязливо оглянулась. — Паш, тебе не кажется, что здесь кто-то есть?       — Да кто здесь есть-то, Мань? Одни мы.       — Показалось, видать…       — Что показалось, Мань? — так же боязливо огляделась Паша.       — Будто кто за спиной стоит и дышит. Прямо в спину. Аж мурашки побежали… Тебе не кажется?       — Да как ты сказала, Мань, — жалобно произнесла Паша, кутаясь в шальку, — так и мне теперь что-то кажется.       В коридоре хлопнула дверь, и девушки вздрогнули.       — Иди к себе, Маня. Не дай Бог, маман нас застанет!       Манька, подойдя к двери, прислушалась, приоткрыв, выглянула в коридор. Потом кивнула Паше и выскользнула за дверь.       Паша повернула в замке ключ и без сил опустилась на кровать…