Сага о тёмном обаянии

Ваш персонаж — благородный разбойник, пират, демон, вампир? Сама его карьера подразумевает недоброту, но он отличается от своих коллег, он «не такой»? При этом он честно признаёт, что золотой нимб с крылышками ему не идут, злодей он, злодей, добрые дела — не его конек, но, тем не менее, морщась, он делает добрые дела? У него трудное прошлое, он — тяжело травмированное существо, он потерял в своей жизни что-то важное — состояние, возлюбленную, пета, любимые часы, поэтому, когда у него «срывает крышу» и он начинает месить всех в крошево, его надо не ругать, а жалеть и гладить по головке? Он гордится тем, что, сброшенный обстоятельствами в грязь, стал принцем дна, но при этом не рвется наверх, потому что «поздняк метаться» или «там ничем не лучше»? Возможно, все вообще плохо: ваш персонаж ничего, кроме лютого зла, не творит. Но аристократичное пренебрежение к своей судьбе, доходящее до слезного «со мной всё кончено, моя душа погибла», байроническая поза и постоянное превозмогание трудностей — заставляют относиться к нему как-то лучше, ждать от него добра в большей степени и верить, что мир к нему патологически несправедлив? Поздравляю, у вас Сладкий Баламут. Именно этот типаж преобладает в тюремной лирике, потому что он лучше всего действует на присяжных селюков и сердобольных женщин, готовых предоставить свои деньги и квартиру под «хазу». Именно от его лица исходят романтические шансонные стенания «я далеко» (мотаю новый срок, гуляю с бабами), «но я люблю только тебя, мы должны просто пережить трудные дни, верность мне храни». Мамочка Бейкер? Добрые подельницы убийц и маньяков, покрывавшие их, отмывавшие кровь с их одежды и хранившие награбленное?.. кто там ещё… Карамон Маджере? Открывайте, мы пришлиииии! Основная сила Баламута в том, что это ходячий стокгольмский синдром, но стокгольмский синдром, показанный глазами жертвы и воплощающий её сладчайшие ожидания — что зло черной души победится добром и всепрощением, всё срастётся, что вы вместе и навсегда, что со временем хорошая сторона натуры этого негодяя расцветет под нашим влиянием. Попутно — это ещё и средство повышения самоуважения: ведь какой же доброй и чистой надо быть, чтобы любить и понимать изгоя! И приз, доказывающий доброту, тоже выдается: любовь монстра. А уж какой триумф обеспечен, если отношения гласны! Можно упереть руки в боки и заявить соперницам: «вот вы не сумели разглядеть в нём светлое, гнали его, а теперь — мы близкие друзья, знали бы вы, что он мне обещал! Вам он такого не сделает!» Интересно, что в реале это работает, даже если Баламут только балаболит и не делает для подзащитной ничего. Сама его репутация является разменной монетой: «э, у неё друг — вампир, может, лучше в самом деле её лучше уважать и не трогать?» Впрочем, для действительно фанатичных поклонниц профит не является целью отношений с Баламутом. Даже наоборот, жертвенность придаёт этой любви красок. Антигерой может вести себя с возлюбленной по скотски, третировать ее, не давать жизни, и не только не помогать в беде, но и всячески загонять в яму, как Рейстлин — Крисанию. Ведь когда-нибудь эта любовь окупится, будет оценена сумрачным гадом, и он все страдания возместит сторицей — ввиду своего, на самом-то деле, доброго и благородного сердца. «Валить» репутацию Сладкого Баламута трудно. По мнению авторов и фанатов, баламуты лишь носят маску сволочей для острастки, а на самом деле — совестливы и тонки, и точно знают, кому делать плохо, а кому — хорошо. Даже разрушая мир или проводя кровавое жертвоприношение, они невыносимо мучаются виной и несут впоследствии бремя этой памяти через века. Поэтому, если вы не мерзавец и не протухшая душонка, вам бояться нечего. Это перед быдлом и негодяями Баламут появляется, как чёрный вихрь возмездия, с иронической улыбкой отметая их попытки увильнуть от кары: «за что?» — «Ты сам знаешь, подонок!» Вас, добрых, обделённых, незаурядных — Баламут спасёт, убережет, вытащит за волосы из пламени самочинно разожжённого армагеддона. Да-да, именно вас, а не других, которые не заслужили. Возможно, при первой встрече Баламут будет страшен. Он напугает вас, оберёт по мелочи, полапает за интимное, чтобы не выходить за рамки чернушного образа. Но все это — не причиняя реального вреда, промелькнув мимо с шуткой, улыбкой и комплиментом. При повторной встрече, когда у вас будут проблемы с каким-нибудь дрянным ублюдком, проходивший мимо Баламут вспомнит вас и встанет на защиту, по старой памяти — выгодно показав тем самым разницу между собой и стандартным негодяем. В дальнейшем, узнав СБ получше, вы поймёте, что он может быть очень ведикодушным — он способен инкогнито вернуть жертве украденную семейную реликвию, помочь котёнку слезть с дерева, дать нищему ребенку пирожок. Ну, а тем, к кому СБ неровно дышит, вообще — сущий рай. С них он буквально сдувает пылинки, стоит с ними в позе «Титаника» и топит в морях куртуазной романтики. Зная это, уже как-то неудобно спрашивать Баламута о конкретике его тёмной профессии. Чем он занимается вне сюжетной сцены? Куда идёт от возлюбленной, когда за ним закрывается дверь? Почему возвращается с ништяками? Почему на платье, которое он принёс — кровь? «Чего ты докапываешься? Я — что, плохо о тебе забочусь? Не, ты скажи — я, бл*дь, что, плохо о тебе забочусь?!» — это максимум, чего подопечная может добиться, пристав с расспросами. Есть правда, которую лучше не искать. Иначе можно лишиться могучего покровителя и обрести могучего недоброжелателя. Ещё одна этически-сомнительная область, в которую не стоит лезть — это отношения Баламута с его подельниками. Он может играть гуманиста, брезгливо относиться к самым жестоким и непотребным обычаям своего «ордена», называть «опустившимися чудовищами» членов отдельных кланов или банд, но, на самом деле, внутри у него всё переполнено профессиональной этикой. Любая попытка покуситься на собратьев вызовет его непререкаемое «не замай!» Не важно, идёт ли речь о служителях закона или частных охотниках, пытающихся сделать жизнь простых людей легче — все они для Баламута враги, уничтожающие сородичей и стремящееся «лишить мир свободы, убить его разнообразие». Когда простые люди, собравшись, «вламывают» какому-нибудь особенно отличившемуся вурдалаку, Баламут вообще испытывает когнитивный диссонанс. Люди — никто, вурдалак же — элемент аристократического родовой истории, пусть даже не самый лучший. Как «никто» может победить и осудить на смерть «кого-то»? Это даже не акт возмездия, это нелепая случайность, рандомный трагический инцидент. А то, что часть людей при штурме погибла, и ещё больше их погибнет при совокупной всеклановой «ответке», вообще прелестный пустячок. Кто там вам считает жизни быдла с факелами, которое только и умеет, что жечь. Такова жизнь. Мир жесток. И тем не менее, при всём при этом Сладкий Баламут воспринимается как добрый и заслуживающий любви. А как иначе? Он заботливый, у него твёрдые нравственные ориентиры, пусть и специфически понимаемые, адаптированные под «дно». У всякого есть недостатки, и не существует точной мерки, позволяющей сказать, что вот такое-то количество добра — достаточно, а такое-то количество зла — уже непотребно… …Или всё же такая мерка есть? Ну, конечно, есть. Это другие люди. Когда антигерой в эмоциональном поле — один, он сам для себя — эталон добра и зла. Даже если он в конце концов погубит героиню, то всё равно останется равен сам себе. Странный, тёмный, прекрасный, жуткий. Такого мы тоже любим. Другое дело, если рядом возникает тот, кто справляется с проблемами не хуже. Тогда у героини появляется возможность выбирать, и вовсе не факт, что выбор будет в пользу Баламута. Именно поэтому, кстати, баламуты склонны недолюбливать прогрессивное цивилизованное общество, «развращённое, мягкотелое, толпо-центрированное, забывшее о настоящем аристократизме духа». То ли дело раньше! На необитаемом острове, на крайнем севере или в пещере с хищниками слабые приняли бы любого пробивного самца-защитника, даже самого ублюдочного, лишь бы выжить. Хоть тушкой, хоть чучелком. Да и в средневековье с его постоянной борьбой за выживание, баламуты уверены, они быстро выбились бы в аристократию (кто аристократ — тот автоматом благороден, и не перепутайте). Когда же опасности нет, первичной становятся всякая чертова накипь: «толерантность», «уважительность», «феминизм». Сильного же самца, способного по-старомодному дать в рыло, отставляют в сторону. Ну куда это годится?.. Учитывая эти типичные жалобы, самым убийственным будет, если Дама в Беде, задолбавшись ждать и просить Баламута, начнёт справляться с бедами сама. Просто с умом вложит свои скромные ресурсы, а там, где её сил не хватает, наймёт помощника, который, пусть и не самоотверженно, но профессионально отработает свои деньги. Разумеется, Баламут потом будет в ярости — «как, ты могла позвать меня! Я бы, как минимум, заплатил!» Но что же поделать, если он постоянно занят, если выглядит, как живая буря, которую можно просить об услугах, только когда ситуация — край, а иначе она обрушится на тебя — за ложный вызов? Вы сами знаете: Баламут не всегда в доступе, у него масса миропотрясающих дел. Он прилетает, подправляет что-то по своему усмотрению и уносится прочь, не слушая замечаний или даже огрызаясь на них. Более подлый со стороны автора вариант — предложить в качестве альтернативы Баламуту — не-героя, задохлика, который всегда при героине и готов прийти на помощь, приложив свои небольшие силы, может быть, не столь пафосно, но вовремя и по делу. Не нужно делать эту альтернативу идеальной, главное — показать, что «можно и так», заставить героиню колебаться, чья поддержка оказалась спасительнее. Здесь следует заметить, что такие повороты вызовут лютую ревность Баламута и подозрения, что его предали. Сама по себе ревность Баламута устрашающа, но неопасна. Если героиня не станет бросать Баламуту вызовы, как Кармен, высоки шансы, что он предпочтёт морально раздавить «неверную» и с брезгливостью уйти в закат. Куда хуже могут повернуться дела, если Баламута специально науськают на героиню, «раскрыв глаза на её корыстолюбие и подлость» и дав понять, что в данном случае задета баламутова Честь. Предупреждение: это работает не только с негодяями, но даже и с позитивными персонажами (Отелло). Мнение ближнего круга, «тех, кто не обманет», для Баламута вообще значит очень много, поэтому, прописавшись ему в друзья и соблюдая умеренность высказываний, ему можно «надуть в уши» любую клевету. Это игра в одни ворота без риска опознания и возмездия. Поначалу Баламут не станет предавать содержание приватных наветов огласке, сочтя их случайной ошибкой и не желая бессмысленно разносить грязь. Впоследствии, заразившись подозрениями, он также побрезгует прояснять вопрос в личной беседе с обвиняемой, потому что виноватая будет юлить и продолжать громозить обман на обман. Зная своё доброе сердце, Баламут просто побоится, что поддастся красивым словам и снова позволит «змее» усыпить свою бдительность. По итогу, паранойя варится под крышкой и, когда у Баламута всё же дойдут руки до кинжала, его подозрения приобретут самые резкие, гротескные и необратимые формы. Именно с ними придётся иметь дело «изменщице», на которую налезет жаждущий разбирательств Баламут. Скорее всего, она так и до конца и не поймёт, что случилось, отчего лояльность «дорогого друга» сменилась отстранённостью. В лучшем случае Баламут просто посидит на заборе, качая ногой и с иронией отпуская многозначительные намёки об её «всем известных делишках», а потом — скипнёт и исчезнет из её жизни, оставив в панике и недоумении. В худшем раскладе обвинение будет преподнесено на кончике шпаги. Здесь следует ещё раз вспомнить, как Баламут общается с врагами — им просто зачитывается брезгливое резюме, кто они такие и чего заслуживают, на вопросы же «за что» — следует величественный ответ «ты сам знаешь» и роковой удар. Ведь Баламут полон чести и достоинства, он не станет унижаться перед «скользкой тварью», объясняя «очевидные ей вещи». «Но он же должен ощутить разницу между мной и врагом! Чуткое сердце ему подскажет!» — пылко воскликнет фанатка. Что же, давайте вообразим чудесный исход — у «Дездемоны» оказался очень хорошо подвешенный язык и навыки тонкого психолога. Проявляя ангельское терпение, пропуская мимо ушей угрозы смертью и оскорбления, она вынуждает Баламута выслушать и принять очевидные, простые, сокрушительные аргументы своей правоты. Кинжал убран. Экзекуция отменена. Что дальше? Можете ли вы представить, что Баламут поверил полностью, раскаялся, попросил прощения и с позором изгнал Яго? Да, если он хороший человек, он так и сделает. Но это унизит его образ и превратит из борца со злом в судью с подмоченным послужным списком. Никогда больше не сможет он выполнять роль «мстителя в темном плаще» и будет вынужден всю жизнь замаливать вину перед возлюбленной… да и возлюбленной при виде своего «рыцаря» будет вспоминаться блеск клинка у её носика. Поэтому — спойлер — чаще всего реальные Баламуты не признают свои обвинения ложными, а переводят их в разряд «недоказанного». «В этот раз тебе удалось избегнуть поимки с поличным, но мы ещё встретимся». Они продолжают подозревать несправедливо обвиненных ими в том, что те всё-таки неким невообразимым образом «замешаны», или несут в себе какое-то другое зло, оправдывающее грубость той давней «расплаты». Ибо законы Мультиверсума, в котором живёт Баламут, запрещают вагонетке, на которой он едет, давить невинных. Если бы на пути был действительно невинный, вагонетка бы подпрыгнула и раздавила того, кто устроил всё это! А раз она едет прямо — значит, так и надо силам справедливой Судьбы. «Бог вас, шлюхи, пять лет на эти рельсы собирал». Ещё раз повторюсь, этот расклад не является уникальным для негодяев, так ведут себя даже очень хорошие люди, страдающие гордостью, вспыльчивостью и невезением на «лучших друзей». Наша задача — показать, к каким специфическим эффектам может это приводить, когда у персонажа ещё и негодяйская профессия. Например, сделайте так, чтобы героиня пострадала от этой профессии, причем, не по замыслу антигероя, а по его ошибке, и чтобы Баламут возложил вину за случившееся на саму героиню. Добавьте к Баламуту в близкое окружение друзей, взгляды которых антагонистичны взглядам героини и покажите, как Баламут отчаянно лавирует между её и их понятиями о чести, гарантируя одним одно, а другим другое. Не нужно убивать и подводить героиню руками самого Баламута. Достаточно, чтобы он под влиянием друзей притормозил с помощью, поддавшись на уговоры, что она на самом деле в помощи не нуждается. Опишите, как он потом оправдывает себя, обеляется, делается в своих глазах совершенно чистым, пуская, впрочем, сентиментальную слезу — «мы были такими хорошими знакомыми, всё могло пойти совершенно иначе». Пусть он через много лет рассказывает данную историю в своей интерпретации, где героиня превращается в недалёкое подпорченное создание, а он — «быстро раскусил ее», и эти подробности кустятся и кустятся с каждым годом, загораживая реальность. Пусть героиня, в начале ахавшая над историями Баламута: «откуда же ты выкапываешь таких ползучих, неблагодарных мразей?» — в конце концов окажется целью возмущения следующего поколения фанаток — в совершенно фантастическом, гиперболизированным образе — рационализирующем случившееся. Вот такого любители Баламутов от них точно не ожидают. Ещё одна тенденция, с которой можно поиграться. Как уже сказано, Баламут очень сильно зависит от мнения своих друзей. И для того чтобы Баламут проводил изуверскую политику, вовсе не нужно, чтобы в среду этих друзей вкрался злонамеренный одиночка. Достаточно, чтобы большинство друзей искренне исповедовало изуверские суеверия. Тогда и Баламут — порвётся, но постарается доказать, что соответствует понятиям близких о «чести». В приватной-то обстановке он может дружить с кем угодно. Именно для них свойственны гордые заявления: «ну, есть у меня знакомые ЛГБТ / инквизиторы / евреи, пили вместе, общались… в общем-то… люди как люди», что символизирует провокационную непредвзятость Баламута и его отвязанность от любых идеологий. В спокойные времена он может обещать трансухе пройтись с ней по улице под ручку. Однако, когда в кругу друзей зазвучат с пафосной дрожью воззвания «за традиции / за свободу / за расовую чистоту», Баламут не сможет остаться в стороне и воздержаться от совершения героизмов. «Вчера видел двух мужиков целующихся, так едва удержался, чтобы не дать им в рыло!» — и слёзы пафоса на глазах. Так что простейший сценарий «морального разоружения» Баламута: в начале он хороший и героичный, защитник отверженных и гонимых, и у него есть возлюбленная… скажем, кореллианка. Однако в обществе нарастают ситхские тенденции, друзья один за другим одевают повязочку с орлом, и Баламут, очарованный разговорами о высоте и благородстве Темного пути, принимает их сторону. Это неудивительно, поскольку самой надёжной информацией в мире СБ считает именно рассказы друзей — даже если они полностью слизаны с холонета. Потому что Друг — не соврёт. Это Баламут, получив трагическую новость о том, как мучают Наших, начинает немедленно её распространять! А Друзья — они на то и Друзья, чтобы обеспечивать Баламута лишь верными сведениями. «Бро, слышал? Повстанцы уничтожили два фрегата с детьми! Они пойдут на что угодно, чтобы Димок и Рипоблюс не помирились! Ты понимаешь? Дети! Там были ДЕТИ!» — сдавленные рыдания и звуки разрываемого стилсьюта: «Я всегда говорил, что эту мразь надо жечь, вместе с планетами… дайте мне их координаты! Пусть выйдет хоть сто! Хоть тысяча! Я — их всех, из одного турболазера!..» Возлюбленную эта перемена приводит ужас, она не верит, что Баламут способен на такие суждения, без малейшей проверки, без тени здравого смысла. Баламут, в свою очередь, не понимает, как можно отрицать ясную и всем очевидную картину реальности, а страх кореллианки за себя и свой род считает нелепым преувеличением и нежеланием пожертвовать малым ради великой идеи. Постепенно он приходит к выводу, что возлюбленная поддалась пропаганде врага, сама ведёт себя как враг, и со скорбью отстраняется. Разумеется, он не видит никаких нарастающих признаков того, что возлюбленная права. Даже когда она сама становится жертвой, Баламут не верит. В общем-то, он и не стремится присматриваться, что с ней стало — он уже занят другими важными делами. На этом я завершаю статью о данном типе антигероев. И желаю их любителям: берегите себя.