"На дне терпения оседает золото." Имам Шамиль
Терпение всегда окупается. Иногда, конечно же, не так, как мы рассчитываем. Наши ожидания могут идти вразрез с результатами, рождая в груди крик праведного гнева. «Я рассчитывал не на это! Я хотел совсем другого!» — в отчаянье воем мы, закусывая губы до красноты и раскачиваясь из стороны в сторону, точно малые дети, обидевшиеся на мать, которая не купила нам заветной игрушки. Но если присмотреться внимательно, то можно увидеть, какие неожиданные возможности открываются с непрогнозируемым результатом. И если у человека есть хоть немного авантюризма и дальновидности, то он без оглядки идет вперед, к новым шансам, к новым целям, к новой жизни. Хельга не знала, на что идет, собрав свои вещи и покинув отчий дом. Догадывалась, конечно, представляла себе все в красках, грезила ночами, засыпая под крики Большого Боба, подбадривающего свою любимую команду во время Суперкубка. Реальность оглушила Патаки, точно вор в темном переулке, хорошенько приложив головой о грязную кирпичную кладку. — Здравствуйте, добро пожаловать в «Джонс кафе». Чем я могу вам помочь? — улыбалась Лайла, занеся руку над кассовым аппаратом в абсолютной готовности. Идеальный персонал для подобного рода забегаловки – приветливая рыжая кассир-официантка-бариста. Маленький оклад размером как раз под стать ее амбициям. Чертова Сойер похожа на Губку Боба за прилавком. Не хватает разве что заячьих передних зубов, нелепо выбивающихся из верхнего ряда. — Ой, Хельга, какая неожиданная встреча! Я думала, что ты переехала в другой город. Кто-то в школе мне сказал, что тебя направили в школу для проблемных подростков в Денвере. Еще говорили, что это из-за наркотиков, но я не поверила. Рада, что ты осталась в Хиллвуде, — пухлые губы шевелились, а Хельга, глядя на них, что есть сил пыталась представить, что вместо голоса Сойер слышит крик чаек и морской прибой. Но иногда слова все равно проскальзывали в сознание и оставались там маркими кляксами.«Денвер», «для проблемных», «наркотики», «рада».
— Ты зашла перекусить? — на этом вопросе шум волн в ушах сошел на нет и перестал спасать Патаки от накатывающего раздражения. Боже, дай терпения. — Я, вообще-то, хотела устроиться на работу. У вас, вроде бы, была вакансия. Лицо Сойер просияло, она активно закивала головой. Сара, девушка, с которой Лайла работала раньше, окончательно довела мистера Джонса, и он выгнал ее вон. В одну из смен он все же застукал ее верхом на смуглом блондине с раскосыми глазами в подсобке. Как Лайла не покрывала Сару, рано или поздно это бы обязательно случилось — слишком уж часто эту злосчастную подсобку закрывали изнутри. Скандал был жуткий. Мистер Джонс кричал очень громко, распугивая посетителей и краснея от собственного крика точно вареный рак. В конечном итоге, Сара была уволена. Она осталась верна себе и вытерла ноги об собственный фартук, и так испачканный разного цвета, размера и природы пятнами. Сойер брезгливо отнесла его в стирку, предварительно надев перчатки и помыв руки средством для мытья посуды после. Кто его знает, что вытирали в подсобке этим самым фартуком. На звуки голосов из своего кабинета вышел мистер Джонс, широко улыбаясь. Мужчина за пятьдесят, розовое лицо человека, с нежным трепетом хранящего бутылку дешевого скотча в первом ящике стола, одутловатые губы с синеватыми прожилками — верный признак проблем с сердцем, поседевшая и поредевшая шевелюра, когда-то с рыжиной, а сейчас больше похожая на клоки шерсти старой бродячей собаки. Он быстро окинул взглядом выцветших водянистых глаз посетительницу и обратился к Лайле, уже без улыбки. — Я плачу тебе не за то, что ты чешешь языком со своими подружками, Сойер. Ты же знаешь, что бывает, когда ты отвлекаешься от работы на личные дела. Глубоко вздохнув, Лайла слабо кивнула. Конечно же, она знала. Ей вычитали из крошечной зарплаты, стоило только этому шотландскому пропойце пронюхать, что она с поздоровалась с кем-то из знакомых. Испытав к Лайле жалость, Хельга решила принять удар на себя. Для самой Патаки это было большой неожиданностью, ведь сама она бесилась от одной только мысли о существовании Сойер на земном шаре. Но даже такую жалкую душонку не должен годами терроризировать стареющий алкоголик и скряга. К алкоголизму и жадности отвращение Хельги было намного сильнее, чем к пухлым щечкам местечковой принцессы Диснея. — Это я ее отвлекла. Страсть как хочу у вас работать, — выдавила из себя Патаки. Ее желание работать под началом такого засранца было таким же сильным, как любовь к Лайле, но, учитывая обстоятельства, в которые Хельга попала, ей предстояло проглотить собственную гордость и молить о ставке. Недоверчиво нахмурившись, мистер Джонс сказал: — Ты не подходишь. Мне нужна буфетчица на ночь и утро. День и вечер уже за ней, — кивнул хозяин кафе в сторону Лайлы. — Мне такой график подходит. Она учится, а мне никуда не надо, — с вызовом ответила Хельга. Она понимала, что этот пройдоха будет отпираться до последнего, если она не настоит на своем. — Ты уже работала в кафе? — Да, — Патаки врала напропалую, и Лайла это прекрасно знала. Но Сойер молчала из благодарности за заступничество. К тому же, ей действительно нужна была смена, потому что работая в одиночестве уже вторую неделю, рыжая скромница понимала, что не справляется. — Судимостей не было? — Что? Нет! — Парень есть? — Это бестактный вопрос и я не понимаю, как он относится к делу, но нет, — Хельга нахально опиралась на стойку, буравя глазами своего потенциального начальника. Он ответил тяжелым взглядом глаза в глаза, продумывая все плюсы и минусы несколько мучительно долгих минут. Лайла испуганно прижала ладонь к щеке, оставаясь невольным наблюдателем неловкой сцены. — Черт с тобой. Даже тупая мартышка справится с этой работой, предыдущая девчонка же как-то справлялась. Сойер, введи ее в курс дела и выдай форму. На этом мистер Джонс, натянув на голову шапку, покинул кафе. Дорога его лежала в прокуренную пивнушку его старого однокашника на Четвертой авеню. Обеденный перерыв для кого-то только начинался. Проводив начальство затравленным взглядом, Лайла дождалась, пока дверь закроется, и только после этого удивленно спросила: — Ты уверена, что оно тебе нужно? Хельга не менее удивленно вскинула брови и скривила губы в пародии на улыбку. — Крошка, будь моя воля, ноги бы моей здесь не ступало. Но, к сожалению, мне, правда, нужна работа. Услышав такое фривольное обращение, Лайла невольно вздрогнула. Слишком уж это звучало похоже на то, что она привыкла слышать от кого-то другого. Сходство было очевидное: в жестах, в мимике, в интонациях и даже в выборе слов чувствовался отпечаток чужого характера, с которым Сойер имела несчастье столкнуться и мечтала об этом столкновении раз и навсегда забыть. Обе девушки обреченно переглянулись. Так началось их сотрудничество, полное разномастных трудностей и неприятных мелочей. Первый день Лайла проводила инструктаж и учила Хельгу рисовать на пенке латте сердечко. Вместо сердечка у Хельги всегда получалось что-то очень похожее на задницу, а потому они коллективно решили оставить эти дурацкие попытки и просто сыпать сверху порошок какао. Потом была воспитательная беседа касательно курения. Хельге разрешили выходить покурить за кафе, чтобы не отпугивать посетителей. С ними, кстати, у Патаки тоже были проблемы. Она грубила, забывала улыбаться и благодарить за то, что кто-то из клиентов рассчитывался без сдачи. Ее услуги оставляли желать лучшего – она была неряшлива в уборке, угрюма с виду и глуха к бесконечным просьбам посетителей, вроде просьбы сделать латте на молоке с минимальным процентом жирности или греть сандвич не более минуты. Единственным плюсом Хельги было то, что в ночное время, когда в «Джонс кафе» почти никого не было, она всегда сидела за прилавком, а не уходила в самоволку, как раньше это любила делать Сара. Иногда Патаки, безусловно, уходила на перекур, но не задерживалась и успевала вернуться как раз к тому времени, как нерешительный покупатель определится с выбором и закажет что-нибудь веганское. Поскольку ночи она коротала за кассой, день Хельги оставался абсолютно свободным. Она сначала честно училась и разбиралась с материалами, которые она должна была проходить в школе, но потом, когда выяснилось, что в учебниках сплошь повторение материала, изученного на протяжении прошлых лет, девушка задвинула практикумы в ящик под кровать и больше к ним не прикасалась. Хельга была ребенком, способным к учебе, но не нашедшем мотивацию для того, чтобы добиваться лучших отметок. Кроме физики и химии, которые ей откровенно не давались, настоящих проблем с пониманием материала у нее не было. Лишь несобранность и отсутствие интереса. Будучи постоянно занятой на тренировках по боксу и стихосложением, Хельга не утруждала себя выполнением домашних заданий. На занятиях она тоже появлялась нечасто, каждый визит в школу заканчивался театральным заламыванием преподавательских рук в кабинете директора и визгливыми жалобами на отсутствие дисциплины. Патаки наказывали, оставляли после уроков, отстраняли от занятий, заставляли посещать сеансы со школьным психологом, но ничего не менялось. Со временем Хельгу ненавидел весь педагогический состав, намеренно занижая ее оценки и сваливая вину за общую неуспеваемость на то, что им мешает проводить занятия никто иная как мисс Патаки. Всем было удобно иметь в классе такую проблемную ученицу. Школьникам нравилось о ней сплетничать, перемывая косточки на переменах, учителя, некомпетентные педагоги, прикрывали ее поведением собственную бездарность и неумение усмирять подростков, мисс Янг писала научную работу о ней и ее психическом расстройстве, директор Ларри пожинал плоды ее спортивных успехов, которые, судя по наработкам психолога, были сублимацией агрессии и беспомощности. Когда все эти лишние знаменатели исчезли, Хельга открыла учебник, пролистала несколько страниц и поняла, что ничего сложного на них нет. Что ее знаний будет достаточно, чтобы сдать на минимальный балл экзамены. Что для подготовки к ним ей хватит пары недель. Что чтение в тесной комнатушке без единой души сводит ее с ума. Выходить днем из комнаты и гулять по «Сансет Армс» Патаки боялась. Слишком велик был шанс натолкнуться на Арнольда и услышать те вопросы, которые, конечно же, у него были. Она не брала трубку, когда он звонил ей на следующий день после конкурса. Хельге было чудовищно стыдно, она боялась представить, что он о ней подумал и мечтала никогда с ним больше не видеться. Кому нужна безрассудная агрессивная неудачница, за плечами которой такая репутация, с которой с каждым божьим днем появляется все больше абсурдных в своей жестокости слухов? Хельга старалась не обращать внимания, но это было невозможно не заметить. Редкие школьники в захудалом кафе, прогуливающие уроки, узнавали Патаки в лицо, перешептывались и внимательно провожали ее взглядами. Хельга то и дело слышала обрывки чужих фраз, брошенных ей в спину: «сделала аборт», «подсела на кокаин», «содержанка у взрослого мужчины», «фетиш-модель», «участвует в подпольных кулачных боях», «спит с кем-то из мэрии, наряжаясь в мальчишку», «бездомная», «лесбиянка», «напала с ножом на собственную сестру»… Когда спустя неделю ее в «Джонс кафе» нашел Брейни, она была, как никогда утомлена и подавлена. В застиранной футболке-униформе, которая на ней висела, в фартуке, из которого торчала пачка сигарет, в дурном расположении духа. Увидев Брейни, Хельга вспыхнула стыдливым румянцем и спряталась под стойку. Слишком поздно – она обнаружена. Лайла уже ушла домой, ее смена закончена. Подмены не будет. Кроме них в кафе сидела лишь пара-тройка посетителей: у окна, смеясь и болтая без умолку, сидели две студентки, вероятно, заскочившие вечером кофейню перед пьянкой в общежитии. В кресле дремал рыжий тщедушный парнишка с какой-то здоровой книгой, на обложке которой можно было разглядеть непонятное французское название. — Если мы играем в прятки, то теперь водишь ты, — Брейни улыбнулся, нависая над прилавком и глядя на сидящую на корточках Хельгу. Она обреченно поднялась, стряхнув невидимую пыль, и пыталась не смотреть старому знакомому в глаза. — Я о тебе беспокоился, — без намека на укоризну сказал Брейни, но Хельга тотчас же почувствовала себя провинившимся ребенком, который убежал без спроса родителей, — Даже не знал, каким слухам верить. А потом мне сказали, что ты работаешь тут. — Кто сказал? — взволнованно спросила Хельга. Она боялась, что если в школе, которую она оставила, все прознают, где она работает, то о покое можно будет забыть. Все будут приходить в «Джонс кафе», чтобы поглазеть и посмеяться. — Друг, не волнуйся. Он никому не расскажет. Нервно усмехнувшись, Патаки провела по лбу рукой, пытаясь разгладить морщинку между бровей. — Я уже ни в чем не могу быть уверена. Со временем сюда обязательно придут. Боже, это безумие… Впервые в жизни позволив себе такую фамильярность, Брейни взял руку Хельги и успокаивающе сжал в своих. — Обещаю, я никому тебя не сдам. Я понимаю, от чего ты уходишь. Я всегда буду на твоей стороне. От этих слов дыхание Хельги сперло. Она и надеяться не смела, что сможет получить такую поддержку со стороны Брейни, и уж тем более, что ее примут такой, какая она есть, со всеми совершенными ошибками. Его вера и понимание были ответным подарком для Патаки, которая в свое время не отвернулась от него. Брейни был благодарен ей за то, что она не насмехалась над его ориентацией, когда все это вскрылось, и просто не мог бросить свою венгерскую валькирию в беде, когда она больше всего нуждалась в помощи. — Спасибо, — Хельга выдохнула это слово с такой легкостью, что у нее закружилась голова. Она не одернула руку, зажатую между двумя длинными темными ладонями. — Пожалуйста, сделай мне маленький американо и расскажи, как ты. Кивнув, Патаки начала хлопотать над заказом и попутно говорила: — Я съехала. Теперь живу самостоятельно. Зарабатываю себе на жизнь, снимаю комнату, по выходным захожу в редакцию «Ястреба» и сдаю стихи. Главред уехал на Мальорку и последний месяц там всем заправляет Кловер, чтоб ее, суку эдакую. Она заставляет меня переписывать все по десять раз и к тому же вечно пытается унизить. Она же работает в постоянном штате, ее колонка публикуется в каждом выпуске, в отличие от моей, бла-бла. И у нее в распоряжении вся четвертая страница, в то время как у меня – только двенадцатая в воскресном приложении. Ходит в своих кожаных нарядах как доминантная блядь! Вот, держи, — девушка протянула другу его заказ, опираясь на прилавок, — Сахар нужен? — Нет, спасибо. — Никому не говори, но я тебе сделала ирландский американо. Тихо рассмеявшись, Брейни сделал пару глотков и покачал головой, смакуя горечь кофе и примешавшегося к нему виски. Хельга улыбнулась в ответ, немного вымучено, но от этого не менее добро. Она редко была так приветлива с кем бы то ни было, а потому дни, когда Патаки была в хорошем расположении духа, можно было смело отмечать в календаре красным. — Знаешь, ты хоть и замученная, но выглядишь намного счастливей, чем обычно. — Ты, как ни странно, тоже, — светлая голова девушки склонилась на бок, обнажая светлую шею с синими венами, — Что-то случилось? Задумавшись, Брейни провел рукой по волосам и посмотрел куда-то в сторону зала для посетителей. Он хмурился, но делал это как-то ненатурально, словно пытаясь прикрыться недовольством. Посмотрев туда же, куда и Брейни, Хельга обвела взглядом весь зал и понимающе кивнула. — Мне казалось, что тебе нужен кто-то более… Презентабельный. Рыжий парень, словно почувствовав сквозь дремоту, что речь идет о нем, отвернул голову в сторону с недовольным мычанием. Книга с груди соскользнула на колени, но даже это его не пробудило. Ворот его рубашки с лазурным отливом немного помялся, бабочка съехала в сторону, теплый свитер был немного велик, а кисти рук, совсем как у девицы, тонкие и длинные, по-прежнему держали книгу с французским названием. Рыжие кудри тускло блестели под приглушенным освещением, веснушки, больше похожие на мириады маленьких пятнышек краски, обсыпали все детское лицо. Тощий, невысокого роста, с еврейской горбинкой на носу и нелепой стрижкой из пятидесятых. — Мне самому так казалось. Но меня активно в этом разуверяют. Жизнь полна сюрпризов, — протянул Брейни, поправив очки, — Не пропадай больше. Как только понадобится помощь, ты знаешь, кому позвонить. Хельга кивнула и помахала ему на прощание рукой. Она внимательно наблюдала за каждым шагом друга, молча, подмечая каждую мелочь. Вот Брейни подошел к спящему и немного потряс его за плечо. Рыжий сначала испуганно вздрогнул, но увидев Брейни расплылся в сладкой улыбке. Такого щенячьего восторга Хельга не видела уже довольно давно, а потому происходящее казалось ей какой-то чудной сценой из мелодрамы. Брейни с раздражением прихлебывал кофе, пока рыжий бестолково суетился, складывая книгу в дипломат и доставая оттуда огромный вязаный шарф. Обмотавшись по самый нос чернильно-синей крупной вязкой, парнишка в спешке натянул пальто. За всем этим Брейни наблюдал внимательно, но украдкой. Он всячески пытался не подавать виду, но Хельга видела, что он злится лишь напоказ. Она сама научила его этому. Рыжий парень, приведя себя в порядок, затараторил: — Прости, я тут немного задремал. Ты давно ждешь? Господи, так неудобно, трачу твое время… — Хватит оправдываться уже. Ты меня бесишь. Брейни, с безразличным выражением лица, вышел из «Джонс кафе», время от времени прикладываясь губами к стаканчику с кофе. Тщедушный парнишка тут же последовал за ним следом, смешно переставляя ноги. Он еще не до конца отошел ото сна, но понимал, что его не будут покорно ждать. — Стой, подожди же! — протянул он, чуть не упав прямо на пороге. Хельга лишь ухмыльнулась. Неуклюжая бестолочь. Она бы прихлопнула такого точно муху, если бы это требовалась. Но в этом не было нужды — он таскался за Брейни точно собачка, а потому не выдаст ее секретов и останется лояльным своему хозяину. У Патаки в голове звенела фраза «Меня активно разубеждают», сорвавшаяся с его губ. Похоже, рыжий тщедушный парнишка как никто знает, что тем, кто проявляет терпение, всегда воздается по заслугам. Протирая пропахшей жженым кофе тряпкой столешницу, Хельга посмотрела на календарь, который повесила Лайла еще до того, как Патаки устроилась на эту работу. Лист объявлял миру дату, двадцать первое февраля, и темнел буквами библейской цитаты:«От скорби происходит терпение, от терпения – опытность, от опытности – надежда».