"Ты можешь позволить себя запугать, а можешь дать сдачи. Ты можешь оседлать ветер... и парить, как орёл в поднебесье, а можешь, сдавшись на его милость, позволить ему унести тебя прочь" Джоанн Харрис, "Леденцовые Туфельки" "Всё лучшее от горя хорошеет, И та любовь, что сожжена дотла, Ещё пышней цветёт и зеленеет. Так после всех бесчисленных утрат Во много раз я более богат" Уильям Шекспир, Сонет 119
Хороший боксер умеет держать удар и продолжать борьбу даже после того, как оппонент лихо зарядил ему в бубен. Ведь это не оправдает его поражения в глазах других. А вот победа после пропущенных точных хуков будет смотреться особенно эффектно. Люди должны твердо стоять на своем и продолжать борьбу, сплевывая кровавые зубы на ринг. Можно сколько угодно рычать, подпрыгивать, чтобы взбодрить себя и отвлечься от подступающей тошноты, верной спутницы сотрясения мозга, можно даже незаметно отрубаться на несколько секунд в брейк-тайм и очнуться от звонких пощечин тренера. Но когда звенит гонг, ты обязан воскреснуть из мертвых, встать с маленькой табуретки, кажущейся уголком Рая посреди атомной бомбежки, и, слушая собственный настойчивый стук крови в ушах, подойти к врагу ближе. Точно в замедленной съемке, как в крутых фильмах, где главные герои не оборачиваются на взрывы и с каменными лицами встречают любую катастрофу. Нет времени рассматривать прелести ринг-герлз, не стоит думать о том, что будет после. Гладиатор, ты ступаешь по полю Колизея с гарпуном и железными сетями, чтобы выжить. Иначе лев плотно тобой пообедает.Раунд первый.
Хельга едва не охрипла от того, что так много говорила. Впервые за долгие годы тишины, нашелся кто-то, кто активно проявлял интерес к ее историям и был способен ответить что-то действительно остроумное. Конечно, раньше обязанность выслушивать Патаки целиком и полностью принадлежала Брейни, но он обычно отмалчивался, в задумчивости рассматривая свою собеседницу из-под стекол очков. Особо пристально он наблюдал за шевелением ее тонких губ, за тем, как на лбу появлялись и разлаживались ранние мимические морщинки, как она размахивала руками, когда была особенно чем-то возмущена или впечатлена. Но теперь за всем этим чутко следил мистер Шотман, оказавшийся на поверку достаточно хорошим собеседником с живым умом и незаурядным чувством юмора. Они обсудили столько много, сколько не обсуждали за все годы знакомства. Нуждаясь в отдушине, Хельга рассказала ему о своей жизни в последние годы — но о многих моментах деликатно умолчала, ей было неловко рассказывать о Гифальди, это был тонкий вешний лед, который мог треснуть под ногами в самый необходимый момент, погрузив в холодный мрак, — читала ему стихи, которые учила наизусть после прочтения или которые написала сама, делилась воспоминаниями о Хильде, неустанно улыбаясь. Арнольд не стеснялся уточнять детали, которые казались ему интересными, он и сам зачастую начинал вспоминать о своей семье, возящейся в Сан-Лоренсо с его маленькой сестрой, или повторять истории случившиеся с ним там. Их беседы протекали естественно и легко. Вечером Хельга уходила на работу, утром же она возвращалась к завтраку, за которым ее ожидал Арнольд. Он регулярно оставлял для нее кружку терпкого черного кофе, добавляя в него совсем капельку соевого молока — строгий веган, он всегда хранил в холодильнике продукты отдельно от постояльцев, покупая их на собственные деньги по завышенным ценам. Спустя неделю Шотман взял на себя труд провожать старую знакомую до работы. Они не торопясь шли пешком пару кварталов, продолжая свои бесконечные разговоры. У них даже появлялись собственные шутки и словечки, что характерно для неумолимого сближения двух людей, которым хорошо проводить время друг с другом. Арнольд недовольно морщился и кряхтел как старый дед, стоило только Патаки прикусить зубами фильтр сигареты и похлопать себя по карманам в поисках зажигалки. Как-то она эту самую зажигалку потеряла, а потому взяла в магазине несколько коробков спичек. Ей нравилось чиркать по полоске на боку, слушать треск загорающейся фосфорной головки, чувствовать, как огонь плавно подбирается к ее пальцам по деревянному мостику. И, конечно же, ей нравилось тушить спички, грациозно махнув кистью. — Почему бы тебе не бросить эту ужасную привычку и не облегчить жизнь? Подумай только, сколько ты тратишь на сигареты. На эти деньги ты можешь смотаться на выходные в другой штат и ни в чем себе тем не отказывать! Это так нерационально. Да и к тому же, курящая юная леди… — Леди? — иронично переспросила Хельга, повысив голос, — Ха! Я не леди, Арнольдо. Я это я. У леди не бывает разрядов по боксу и сбитых костяшек после драки. — Ты же уже второй месяц как завязала со спортом. — Это было вынужденной мерой. Моей воли в этом нет, — деликатно напомнила Патаки, точно назло затягиваясь покрепче. Столбик пепла снесло порывом колючего ветра на мокрый асфальт, но в темноте вечера он несколько секунд мерцал пылающими оранжевыми огоньками, — И к тому же, леди и кавалеры это что-то из другой эпохи. Из которой тебя выбросило каким-то неведомым науке образом. Ты уверен, что нигде не видел синей телефонной будки? — Это было остроумно, но не смешно. И вообще, неужели ты никогда не хотела измениться в лучшую сторону? — Парень, лучшее, что можно было из меня выжать, сейчас разговаривает с тобой. Это и так результат многолетних метаморфоз. К тому же, до тебя никто не жаловался, что от меня тянет дымом на километры вокруг. — Может, раньше вокруг тебя не было никого действительно беспокоящемся об этом, чтобы жаловаться? — задумчиво протянул Шотман, смотря ей прямо в глаза. Хельга чуть не врезалась в стену от такого неожиданного вопроса. Конечно же, не было. Это глупо было отрицать. Но Патаки воспринимала это как должное, по ее мнению, это было самой естественной вещью на земле. Она курила уже достаточно долго, чтобы прикипеть к этой привычке и считать ее собственной неотъемлемой частью. Сначала Хельга тихонько курила сигареты за школой, потому что однажды ей кто-то протянул пачку, а у нее был невероятно тяжелый день. Она узнала, что Шотман собирается учиться дистанционно и львиную долю своего времени будет жить в Сан-Лоренцо с семьей. Она впервые закашлялась, не сдерживая слез, то ли от крепости табака, то ли от отчаянья. Позже она поняла, что ей нравятся минуты уединения с собой за сигареткой-другой. Она стала покупать сигареты, в магазине Джолли-Уолли. Он знал, что ей еще рановато опустошать табачные прилавки, но она сказала, что будет красть блоки, и это вычтут из его зарплаты. Компромисс был найден. Со временем Хельга перестала бояться того, что дома кто-то узнает о ее новом пагубном пристрастии. В этом доме пороков было слишком много, чтобы такая мелочь была замечена. Даже Ольга растеряла свой нюх или же попросту не стала возмущаться на этот счет и сдавать сестру родителям. В конце концов, от Хельги пахло пеплом, а не марихуаной, а значит, звоночек не был достаточно тревожным. Еще несколько месяцев ее, как хищного зверя, в курилке выследил Гифальди — она обычно отпрашивалась прямо посреди урока, например, биологии, — и в результате, он стал ее постоянным спутником по дороге к уголку школьной территории, заваленному бычками. До этого Сид устраивал перекур в мужском туалете — ему не хотелось тащиться на мороз лишний раз, а в окне еще несколько лет назад кто-то услужливо разбил угол окна так, что образовался небольшой зазор, незаметный за умывальниками. Но после того, как он буквально застукал ее с поличным, Гифальди решил, что ему будет полезно иногда выходить, чтобы проветриться. Потом это стало ритуалом на любой случай жизни, будь то волнение, предстоящие экзамены, пришедшие раньше месячные, новая публикация в «Ястребе», победа любимой команды по бейсболу, чудовищная ссора с мисс Бишоп, затянувшийся сеанс с Элисон Янг, пробуждение по утру, бессонница по ночам, сказанное Хильдой «Ты вредная, я тебя люблю», остывшие такос на столе, принесенные Гифальди с грациозным «Будешь столько жрать — распидорасит вширь»... А Шотман наивно полагал, что выкинуть часть собственной истории в окно — это так просто. — Ты бы еще про поцелуи с пепельницей вспомнил! — заметив, что у Арнольда даже уши покраснели от такого ответа, она рассмеялась, вытирая слезы, — Ну ты чего? Я же просто так ляпнула. Боже мой... Ты безнадежно старомоден, репоголовый. Наверное, это воспитание. Но тем не менее, это мило. Если ты еще заявишь, что детей приносят аисты, а Санта каждое Рождество приглашает тебя к себе на коленки и приносит именно то, что ты просил, то я даже по-девичьи вздохну и приложу ладонь к щеке. — Не перегибай палку, — улыбнулся Шотман, взглянув на вывеску «Джонс кафе», перевел взгляд на Патаки. Она была готова поклясться, что неловкая пауза, возникшая между ними, была полна тревожного напряжения. Хельга видела, что от нее ждут чего-то определенного, но не могла понять, чего именно. Взгляд исподлобья и неловкая улыбка, которыми одарил ее Шотман, ясности не вносили. И, тем не менее, сама Патаки не могла пошевелиться, и смотрела на него, точно зачарованная. Ее пальцы стали такими холодными, что, казалось, треснули бы и отвалились кусочками мутного льда, когда она зайдет за кассовый аппарат, чтобы приступить к работе. Ноги примерзли к мокрому асфальту, даром, не сияя инеем. Все нутро обдало азотным холодом, выморозившем все живое. — Мне пора… Извини, Арнольдо. Увидимся утром? — голос звенел. То был перезвон разбивающихся сосулек в груди Хельги. Весь мир рушился, но Патаки пыталась сохранять внешнюю непоколебимость и притворяться, что ничего не происходит, мысленно проклиная мурашки, проступающие под одеждой. — Да-да, конечно, — как-то отстраненно кивнул Шотман, улыбаясь в тысячный раз. Каждая улыбка как маленький удар током — Хельга не привыкла к тому, чтобы кому-то вокруг было хорошо и радостно. Это было ей в диковинку. Чаще она слышала усмешки, а не смех, видела ухмылки, а не улыбки. Аккуратно обняв ее на прощанье, он быстро отступил назад и как-то бодро выпалил, — Удачи на работе! Патаки ничего не ответила. Она махнула на прощание рукой и поспешно поднялась по ступенькам в «Джонс кафе», где ее уже ожидала Лайла, обменявшаяся приветственными кивками через витрину с Арнольдом. Лицо у Лайлы было какое-то особенно бледное и тревожное, но она выдавила из себя вымученную беззлобную улыбку. — Неважно выглядишь, — невзначай бросила Патаки, снимая с крючка большой коричневый фартук баристы. — Мне померещилось, что я видела что-то… Пустяки. — Будь это пустяками, ты бы не отвечала, как мешком пришибленная, — замечание Хельги было резонным, но Сойер не стала убеждать ее в собственной правоте. Лайла провела аккуратной ручкой с длинными женственными пальцами по тусклому сиянию собственных волос, пытаясь хоть как-то привести себя в порядок, но ничего не выходило. Она была сама не своя, но Хельга предпочитала не замечать этого. Альтруизм не был главным достоинством кого-либо из семьи Патаки, да и не до чужих проблем, когда столько своих. Лайла укуталась в теплый шарф так, что ее волосы, длинные и прямые, выглядели, будто она коротко подстриглась. Старое пальто, судя по всему, оставшееся еще от ее матери, было немного велико, кисти почти полностью скрыла шершавая плотная ткань. Тяжелая сумка, набитая под завязку учебниками, давила на покатое плечико Сойер. Лайла никому не признавалась, но ей тяжело давалась учеба. Пчелка-труженица не могла с первого же раза освоить новый материал, репетиторство было непозволительной роскошью, а потому девушка после работы шла домой, садилась за свой старенький рабочий стол, включала настольную лампу и часами корпела над учебниками. Сойер могла даже заснуть прямо там, положив голову на одну из книг, и проснуться только посреди ночи, от тревожной мысли о неготовых заданиях и шума соседей сверху. Именно поэтому Лайла отказалась от идеи получения высшего образования. Материальная сторона вопроса, конечно, тоже была немаловажной, но сама девушка вынуждена была признать, что не создана для науки. Мысли о том, что она хороша в чем-то простом и обыденном не сильно ее воодушевляли, она чувствовала себя дурочкой, неспособной поглощать информацию с той же жадностью и легкостью, как, к примеру, могли Фиби и Арнольд. Вкупе с изнурительной низкооплачиваемой работой, отсутствием близких друзей и до предела натянутых отношений с некоторыми одноклассниками, неспособность к учебе подавляла в Сойер радость, но та изо всех сил притворялась, что все в порядке. Это было так в ее духе. За фасадом мисс Совершенство таилась голубка с израненными крыльями, которая не знала, как обрести покой. — До скорого, Хельга, — за шарфом не было видно, но Лайла подарила своей коллеге улыбку. Затем она с тревогой посмотрела в окно и в ту же секунду отвернулась, стараясь отогнать наваждение. — Угу, пока, — Патаки уже была занята. В ее руках уже был потрепанный томик Гинсберга, вероятно, отданный ей кем-то из семьи Шотман. Хельга провалилась в чтение, увязая в ритме хлестких метафор и слов, но продолжая читать, почти незаметно раскачиваясь из стороны в сторону. В кафе было тихо, все посетители уже получили свои заказы до появления Патаки на работе, а потому, никто не мешал ей. Шевеля губами, девушка хмурилась и улыбалась, удивленно распахивала глаза, временами даже перечитывая некоторые строки по нескольку раз. Неизвестно, сколько она бы провела времени за чтением, если бы не знакомый голос, прервавший поток ее размышлений, не прозвучал так опасно близко: — Сделай-ка мне капучино на обезжиренном молоке, королева красоты.Раунд второй.
Не узнать было невозможно. Черные волосы, коварство в каждом жесте, ощущение собственного непременного превосходства, повелительный тон. За столько лет конфликта, каждая мелочь стала знаковой, отличительной. Хельга едва не выругалась вслух от неожиданности и страха, что сейчас начнется что-то по-настоящему серьезное и страшное. Но, быстро взяв себя в руки, Патаки быстро изменилась в лице, став привычно холодной и острой. Показать свою слабость было бы фатальной ошибкой. — С каких это пор ты предпочитаешь кофейни «Florencio»? Получив в ответ взгляд, полный снисходительности и надменности, Патаки положила книгу на стойку и, перебарывая собственную гордость, включила кофе-машину. Каждая мышца напряглась и закаменела. Это было знакомое ощущение, знакомое еще со спортивных соревнований. — Я как раз туда, если тебе так это интересно. Кто бы мог подумать, что заскочив за чашкой кофе, я встречу тебя. Ты хорошо спряталась, но ты же не веришь в то, что друзья по моей скромной просьбе не смогли бы тебя разыскать? О тебе ходит много слухов, девочка. — Не удивлюсь, если часть из них была придумана тобой, — взяв наполнившийся кофе бумажный стаканчик, Патаки налила в него самое жирное молоко, какое только было. Благо, со стороны это было незаметно. — Даже если так, эти слухи некому опровергнуть. Ты как последняя трусиха сбежала, поджав хвост. Даже не верится. Патаки, такая крутая девчонка, оторва, пацанка, которая держала в страхе полшколы и даже была несколько раз задержана полицией и отпущена под залог, работает баристой на отшибе города. Что, Большой Боб устал от того, как часто тебя приходится отмазывать? Ты тут наказание отбываешь, да? — Захлопнись, Ронда. Ллойд хищно улыбнулась, обнажив свои ровные белые зубы. Конечно же, она не могла отцепиться от Патаки так просто. Она увидела свою добычу уже на исходе сил, она учуяла божественный аромат крови жертвы, и уже была слишком возбуждена, чтобы не довести начатое до конца. — У-у-у, как грубо. Тебе не говорили, что стоит быть помягче с клиентами. И уж тем более, с такими важными, как я. А что, если я позову менеджера и скажу, что ты мне нагрубила, м? Как тебе мысль? — Ронда глумилась над Хельгой, испытывая нечеловеческое удовольствие. Но та держалась, не выражая никаких эмоций на этот счет. Тогда Ллойд решила играть по-крупному и все-таки задеть бывшую одноклассницу за живое, наступить на любимую мозоль острой шпилькой без сожалений и деликатности, — А потом приду домой, сяду за ноутбук, открою свою страничку и напишу, что наша школьная звезда, Хельга Патаки, приглашает всех в «Джонс кафе» и с радостью обслужиткаждого за три бакса. Держу пари, нашему общему другу Гифальди это придется по душе. — Да как ты смеешь! — задохнулась возмущением Хельга, готовая вот-вот сорваться. Появившийся так некстати мистер Джонс стал свидетелем этой неловкой сцены, и, покраснев еще больше от ярости, прокричал: — Патаки! Что ты, черт возьми, себе позволяешь? — мгновенно переключив свое внимание на сексапильную клиентку, он рассыпался в извинениях, точно хозяин нашкодившего пса — Прошу прощения, она не так давно работает. Я могу вычесть у нее из зарплаты стоимость вашего заказа, если хотите. Мне бы хотелось уладить это ужасное недоразумение, — на последних словах Джонс скосился на непокорную подчиненную, хмуро наблюдавшую за этим фарсом со стороны. — Знаете, это самое меньшее, что вы можете сделать. Эта девушка нагрубила мне, не отдает заказ уже битый час и ко всему прочему она мне даже не улыбнулась, хотя у вас в рекламе говорится «приветливый персонал», — хлопая ресницами, Ронда заигрывающе растягивала слова. Не вмешиваясь, Хельга скрестила руки на груди. Ее лицо мрачнело с каждым словом, сорвавшимся с пухлых алых губ Веллингтон-Ллойд. — Я вычту ей из зарплаты половину…Раунд третий.
Хельга рассмеялась, качая головой из стороны в сторону. Она уже побывала однажды в такой ситуации, где все ждали от нее смирения. В этот раз ей не нужно было чужое пальто, чтобы решить проблему и сделать то, что ей хотелось сделать уже очень давно. — Да забирай все, скряга и пьянь. Твой сукачино на обезжиренном, принцесса, — сказав это с любезнейшей из улыбок, Хельга плеснула кофе Ронде на ее светлое платье. Из-за того, что Патаки щедро налила туда жирного молока, он был теплым, а не горячим, но визг Ронды был таким оглушительным, что остальные посетители кафе удивленно обернулись, почти уверенные, что кого-то вживую препарируют, не меньше. — Ах ты дрянь! — перейдя на злое шипение, Ронда, кривя губы на каждом слове, медленно протянула, — Я сделаю так, что тебя в этом городе даже уборщицей работать не возьмут. Я заставлю тебя перебиваться с хлеба на воду, Патаки. Искренне советую бежать из Хиллвуда, потому что даже твои покровители не смогут помогать тебе вечно. — Угрожай, сколько душе угодно, Ллойд. У меня, конечно, не было богатых ебарей, которые бы меня так избаловали. Зато у меня за плечами богатый опыт драк с девчонками посильней и повыше тебя. Так что если ты еще хоть раз приблизишься ко мне, я ничего не постесняюсь и так подправлю твою смазливую мордашку, что все деньги твоего папаши уйдут на пластическую хирургию. Смекаешь? — спросила Хельга, хрустнув для эффекта пальцами.Нокдаун.
Мистер Джонс, до этого молчавший, открыл наконец рот: — Ты здесь больше не работаешь. И не надейся, что я заплачу тебе выходное пособие. Повесив на крючок фартук, Хельга накинула на плечи черное пальто и взяла в руки оставленную на стойке книжку. — Да пошел ты в жопу, Джонс. Выйдя на свежий воздух, Хельга взяла в руки мобильный, и, улыбаясь, сказала в трубку: — Арнольдо, меня выгнали с работы и я на мели. Искренне надеюсь, что у тебя есть дома бутылка чего-нибудь покрепче. Приду, будем праздновать. Ломать — не строить. И если в первый раз Хельге было действительно тяжело решиться уйти, хлопнув дверью, то теперь она чувствовала легкость. Это было ее поражение. И ее же — победа. ________________________________________ Как я и обещала, отзывчивость читателей приветствуется и вознаграждается новыми главами.