"Полагаю, что именно падение в канаву и открыло мне глаза, ибо что другое могло бы их открыть?" Сэмюэль Беккет, "Моллой"
За секунду до лобового столкновения водителям автомобилей удается пережить нечто ужасающее своей абсолютной неизбежностью. Они никогда не помнят удара, никогда не помнят первой волны боли, похожей на вытекающую из жерла вулкана лаву, испепеляющую в ничто все на своем пути, неумолимую и чудовищную. Им даруется нечто большее, бесконечно большее в своем величии и чистоте. Прежде, чем их жизнь роковым образом меняется, они оказываются выброшены из привычного хода временного континуума, и, задыхаясь, как рыбы без воды, они приговорены наблюдать за тем фатальным исходом, что им уготован. Секунды превращаются в тысячелетия, тело прекращает слушаться, каждое движение кажется медленным и плавным, точно полет в невесомости без точки опоры, звуковые волны тянутся бесконечными синусоидами сквозь барабанные перепонки в пульсирующий животным ужасом мозг, который, кажется, работает со скоростью, превосходящей скорость света. Эти мгновения выжигаются на сетчатке каленным железом, они навечно остаются в памяти и кошмарах, от которых прошибает холодный пот. Моменты ужаса, безумия, моменты, которые невозможно забыть.Секунды Божественного прозрения.
Вкусив однажды эту сладкую горечь, люди раз и навсегда меняют свою жизнь, если им удается выжить. Кто-то доживает свой век, скованный непреодолимым тотальным ужасом, за стенами психлечебниц и в блаженной инвалидности разума, провоцируемой фобиями и сильнодействующими транквилизаторами, оставляющими после себя сухость в глотке. Другой же начинает фанатично стремиться почувствовать это вновь и подсаживается, точно на тяжелый наркотик, на чувство страха и опасности, жадно требуя еще и еще. Люди сгорают от желания вновь оказаться вне. И с хохотом ставят на кон собственные жизни, гадая, повезет ли в этот раз. Падая лицом на черный мрамор, Сид затаил дыхание, открывая для себя губительную сладость панической асфиксии. Пока взрыв не случился, предшествующие события нейронными импульсами мелькали перед глазами Гифальди, сияя электрическими молниями и холодным, похожим на лопающиеся мыльные пузыри, заревом сверхновых. Космический кит, выброшенный на кромку Млечного пути, иссыхает в преддверии смерти, окруженный звездной пылью и безразличными всполохами света небесных светил. Во время своего падения, — грехопадения? — Гифальди не смог сосредоточиться и ухнул в небытие. Он потерял страх, стыд и малейшее желание противиться Судьбе, что настигла его во всей своей неумолимой справедливости. Rock’n’roll? Нет. Рок и роль, которой нужно придерживаться до самого финала эпатажной постановки, именуемой жизнью. Все люди есть актеры. И, как известно, каждый актер жаден до оваций. Продрогнув, Сид все же нашел в себе силы добраться до «Florencio» после той короткой беседы с Лайлой Сойер, оставившей неприятный осадок. Рыженькая девчушка каким-то загадочным образом умудрилась какой-то парой фраз окончательно испортить настроение до этого окрыленному однокласснику, оставив после себя множество вопросов, искать ответы на которые не было ни малейшего желания. Сид не хотел знать, почему Сойер была такой понимающей и сострадающей после всего, что случилось между ними. Он не утруждал себя мыслями о том, почему она сразу не выдала ему Хельгу, а Патаки — его самого, когда увидела его сквозь витрину. Кого именно Сойер защитила от лишних тревог — его, Хельгу или же себя саму? Огненная пульсация в висках стала навязчивым напоминанием о том, сколько ночей Сид пренебрегал своей естественной потребностью во сне из-за постоянных мыслей о насущных проблемах и бесцельных попыток что-либо изменить. Он почти забыл об отдыхе, изводя себя нескончаемыми прогулками по собственной гетто-вотчине, где его уже, точно мороженщика в летний день, ждали с помятыми купюрами разнокалиберные наркоманы: от банальных растафари до настоящих торчей, трясущимися руками тянущимися к пакетикам с порошками. Гифальди без проволочек попал внутрь клуба на зависть длинной очереди замерзших, но не утерявших надежду ворваться в мир роскоши и гламура, и, избавившись от верхней одежды, вошел в зал. Лазерные лучи расчертили уставшее лицо Сида сеткой ровных линий, диджей за стойкой качал зал, сам то и дело, приникая к рубильникам, кнопкам и колкам, чтобы добавить неожиданный шум к раздающимся из огромных колонок битам. Он совмещал «Грозу» Вивальди с "Black Skinhead" Канье Веста, хорошенько заправив стонами из какой-то французской порнухи и грохочущим даб-степом на низких частотах. Сид никогда не мог понять этого какофонического помешательства. Он лишь кривил нос, оставаясь верным себе и старым-добрым ветеранам сцены, которые были на гребне волны еще тогда, когда его родители пили на вечеринках у друзей и еще не были мужем и женой. Люди в экстазе танцевали, сливаясь в огромное плотное облако плоти, заполонившее собой все пространство. Вспышки света казались разноцветными шаровыми молниями, сулящими нечто грандиозное, надвигающееся вплотную. Свет озарял изгибы тел — женские пышные фигурки, спаянные с мужскими, в непристойных позах и общей давке, потные и горячие. Обыкновенная для клуба танцевальная оргия только-только началась, но уже была грандиозна в своем размахе. Смерив взглядом помещение, Сид знакомой дорогой без лишних отлагательств пошел в сторону кабинета Лоренцо. Внутри у него от какого-то неприятного волнения и легкого страха все сжалось в спазме. Будь Гифальди не настолько утомлен, он бы возможно посмеялся над собственной трусостью, но самочувствие у него было препоганое, а разговор ему предстоял не из приятных. После стука дверь отворилась, и в проеме показалась бестолковая грубая морда Джо. Он с каменным выражением лица пещерного человека буравил Гифальди взглядом глубоко посаженных глаз, а затем молча впустил его, признав наркоторговца. — Смотрите-ка, кто вернулся! Сидни, какими судьбами? — сладко протянул Лоренцо, растягиваясь в кожаном стеганом кресле и сделав затяжку. Он курил трубку из красного дерева, какой кич, Боже милостивый. Гифальди присел в кресло напротив, аккуратно сцепив руки на коленях в замок. До него донесся сладкий душок травки, чистой, без лишних примесей. Редкий покупатель раскошеливался на такое добро, потому что цена кусалась, а эффект не был многим лучше гидропоники. Но Лоренцо не был бы самим собой, не выделяйся он даже такой мелочью. Он с удовольствием тратил деньги, он делал это с особым шиком, присущим людям, разбогатевшим благодаря собственной хитрости и проворству — не спуская тысячи долларов в агонии беспечного консюмеризма, а оплачивая баснословные счета за товары класса люкс. Сиду в голову пришла шальная мыслишка, что Лоренцо чуть ли не деньгами подтирается, но потом он вспомнил, с какой брезгливостью тот каждый раз поддевал кончиками пальцев пакетики с кокаином. Всегда в кожаных перчатках, невероятный щеголь, — Я уже собирался заскочить к тебе, проведать. Вдруг мой старый друг заболел? Натянуто улыбнувшись, Гифальди поерзал в кресле. — Нет, ты что! Я просто был немного занят, у меня возник небольшой форс-мажор, но как только все решилось, сразу пришел к тебе, — достав из кармана свернутые банкноты, Сидни протянул их Лоренцо и вернулся в исходное положение. Гифальди чувствовал, как его собственный пульс участился от страха. Стук в ушах вместе с головной болью и тишиной убивал его. Сид пытался не шевелиться и не издавать ни звука, но даже собственное дыхание слышалось чудовищным грохотом. Гифальди хотел перестать дышать, только бы Лоренцо отпустил его с миром как можно быстрее. Владелец клуба взял деньги и пересчитал их, ловко отогнув уголки каждой купюры за считанные секунды, точно банковский автомат. Слюна во рту Сида, горячая и вязкая, как клей, прошлась липкой волной по сухой гортани прежде, чем он выдавил из себя севшим голосом: — Все в порядке? На мгновение нахмурившись, Лоренцо расслабленно кивнул и спрятал деньги в верхний ящик стола, заперев его на ключ. — Более чем. Рад, что ты все-таки вернулся. Мне было бы очень грустно посылать к тебе Джо… Хотя, он кажется, был бы рад навестить тебя. Посмотри только, ухмыляется как! — ручной громила растянул губы в премерзкой улыбочке. Вместо верхнего резца зияла черная дыра, а соседний зуб был сколот настолько, что напоминал маленький острый клык гиены. Сида аж передернуло, но он постарался держать себя в руках, — Ну что, значит, все обиды забыты? Не стоит портить такую долгую славную дружбу долгами. Верно, Сидни? Гифальди вынужденно кивнул, обреченно потупив взгляд. Он понимал, что значат эти слова и не хотел понимать их верно. Лоренцо никогда его не отпустит просто так. Кто же станет убивать курицу, несущую золотые яйца? -В этот раз я взял на себя смелость и приготовил тебе небольшой подарочек, — перед Сидом на столе оказалось пятнадцать пакетиков с белым порошком. Посмотрев на цвет, Гифальди уже как профессионал смог сказать, что в этот раз ему доверили иней похуже, чем раньше. Все-таки, былого доверия уже не было, он попался на воровстве. Видимо, ему решили сплавить разбавленный кокаин не первой пробы, чтобы кто-нибудь после этого винта прописал ему в табло. Чтобы было неповадно, — В этот раз даже больше, чем раньше. Реализацией займись побыстрее. Это пробники от нового мастера, если все пройдет как надо, то потом мы с ним договоримся. В последнее время увеличился спрос. Это уж Сиду было известно почище многих. Их старый поставщик загремел за решетку буквально неделю назад, а нового найти было не так просто. Конечно, травки и мета всегда было предостаточно, благо аспиранты Хилвудского университета нуждались в деньгах так же сильно, как черные и латиносы из гетто нуждались в хорошем приходе по разумной цене. Но с кокаином было намного сложнее. Проблема заключалась в том, что кокс приходилось везти чуть ли не из другого штата, преодолевая пограничный контроль. Там нужно было договариваться с одним продажным копом, который получал на лапу достаточно, чтобы закрыть глаза на целый туристический чемодан разнокалиберной наркоты — целую аптеку сумасшедшего города, на колесиках и с удобной ручкой. И только после этого кокаин оказывался у Лоренцо, который дальше раздавал своим людям партию по частям и стриг купоны со сбыта. Существовала целая иерархия барыг, в которой Гифальди был едва ли не высшим существом. В самом низу этой лестницы стояли укурки, которые задолжали Лоренцо и приторговывали травой среди своих друзей, чаще всего это были студенты. Им выдавали немного паршивой шмали и если они отбивали определенную сумму, кредит доверия возрастал. Если же нет — к ним приходил на чай здоровяк Джо с битой, который обладал невероятным талантом абстрагироваться от криков тех, кому он ломал руки и ноги. Далее шла следующая ступень — знакомые. Это были парни, которых знал весь город, и, что важно, за которыми ходила дурная слава. Таким чувакам звонили каждый раз, когда у кого-то дома намечалась вечеринка. Они могли, как подпольные курьеры-фармацевты, притащить на дом лечебную марихуану с рецептом и несколько видов увеселительных таблеток в упаковках от какой-нибудь ерунды вроде тайских пилюль для похудания или кальция. На этом уровне Лоренцо закрывал на воровство глаза и даже бровью не вел, если узнавал, что кто-то заменил часть коаксила на пустышки и продал вместо имеющихся десяти пузырьков пятнадцать, тоже разбавленных. Была и отдельная «каста», бывалые барыги, профессионалы своего дела, именно они работали с закореневшими торчками. Обычно это были взрослые мужики крепкого телосложения, которые заставляли конченных наркоманов расплачиваться за заветную дозу их имуществом. Они все были сконцентрированы в одном-единственном ломбарде в юго-восточном округе Хиллвуда, что было весьма кстати. Формально к ним было не подкопаться — всеми делами заправлял Толстый Педро, неприятной внешности пуэрториканец с сальными волосами до плеч и отменным знанием права Соединенных Штатов Америки. Он сидел в тюрьме за то, что отрезал ухо одному своему должнику, на хорошего адвоката не хватило денег, пришлось согласиться на государственного, оказавшегося той еще гнидой, уговорившей Педро написать чистосердечное признание. Отсидев положенный срок, он вышел на волю, успевший хорошенько поднатореть в юриспруденции — часами напролет в камере он штудировал кодексы, поправки и законодательства. С тех пор его не раз пытались припереть к стенке, но пуэрториканец всегда находил лазейки и выходил сухим из воды. Ломбардные воротилы работали верно, Педро и Лоренцо, как люди с деловой хваткой, договорились обо всех деталях, и пока условия обоюдно соблюдались, союз существовал. Представителями высшего звена в этой цепи являлись те счастливцы, что работали на отдельно взятых точках. Это всегда были злачные места — клубы, казино (существовавшие под прикрытием как самые дорогие бильярдные клубы), лучшие гостиницы города, модельные агентства, публичные дома (тоже работающие подпольно), загородные клубы, рекламные агентства и конечно же телевидение Хиллвуда, где неврастеничка-репортер новостей уже давно и крепко сидела на кодеиле, потому что ее муж изменил ей с их домработницей, а главный ведущий рейтингового ток-шоу частенько снимал шлюх и, обдолбавшись экстази, заваливался в закрытый ночной клуб на кислотный рейв. Одним из таких барыг был с недавних пор и Гифальди, которому была оказана огромная честь работать прямо под крылышком у непосредственного начальства. И, проработав на точке так мало, Сид уже вляпался по-крупному. В лучшем случае, за ним начали бы следить с особой тщательностью. В худшем — избить, забрать все деньги и отправить в ломбард, где конченые наркоманы бы его убили за очередную ампулу героина. Такие перспективы Сиду не нравились, а потому он послушно припрятал кокаин в потайной карман пиджака и уже собирался уходить. Но Лоренцо окликнул его напоследок: — Эй, Сидни! — обернувшись, Гифальди увидел лишь лукавую улыбку, сияющую в сладком дыму марихуаны, — Надеюсь, ты так же ценишь нашу дружбу, как ценю ее я. Получив в ответ кивок, Лоренцо властно махнул рукой, отпуская своего подчиненного на ниву труда. Этот разговор заставил Сида иначе взглянуть на вещи, которые совсем не казались ему раньше опасными. Он застрял в этих зыбучих песках кокаина, и помощи ждать было не от кого. Увяз по пояс в локальном наркотрафике, из которого нельзя так запросто выйти. Это дорогое удовольствие, и при самом худшем раскладе может стоить жизни. А жить Гифальди по-прежнему хотелось, и даже — намного сильнее, чем когда-либо хотелось раньше. Подавленный новым знанием, Сид неспешно подошел к барной стойке и заказал двойную порцию джина, но, выпив залпом, зашелся в хриплом кашле. Он забыл, что не так крут, как ему самому казалось, и не может хлестать такое ядреное пойло литрами. Синее пламя немилостиво лизнуло губы и глотку, опалив ресницы мгновенным всполохом. Гифальди любил джин за то, как быстро и верно он сжимал в колючих тисках его дурную голову, вытесняя собою все. Нескольких стаканчиков хватило бы на то, чтобы попасть в то дивное пограничное состояние, которого ищет каждый, дотянувшийся до бутылки. Когда-то прочитанные строки из «Фактотума» как нельзя лучше описывали это явление. «Когда ты пьян, мир по-прежнему где-то рядом, но он хотя бы не держит за горло» — такое утверждение Генри Чинаски было Сиду по нутру. А потому он обновил заказ, пригубил еще немного и с приятным безразличием отметил про себя, что его повело. В это время узкое запястье коснулось его плеча. Вздрогнув от неожиданности, Гифальди оглянулся. — Ты уже поговорил с Лоренцо? — без лишних церемоний шепнула Ронда, едва не касаясь алыми губами уха. Сид резко отпрянул в сторону от такого беспардонного вторжения в его личное пространство, больно ушибив локоть о барную стойку. На такую реакцию Ллойд лишь снисходительно улыбнулась. Она была обыкновенно роскошна. Местечковая богиня коварства и лукавства, неумолимая в собственной соблазнительной томности. Красное платье-бюстье, напомнившее Сиду о Джессике Рэбит, было усыпано черными камнями. Прекрасная сирена, сладко поющая морякам и утягивающая их корабли ближе к рифам. Ее чарующий голос лучше всего подходит для лукавого отпевания. — Допустим, — уклончиво ответил Сид, потирая место ушиба. Он отстраненно чувствовал, что кожа наливается кровью перед тем, как проявится синяк, — С чего такой интерес? — Мои близкие друзья хотели бы поговорить с тобой, они наслышаны о мистере Гифальди, — Ронда кокетливо повела плечиком, сразив этим жестом наповал бармена, уже протягивающего ей космополитен за счет заведения, — Хотят познакомиться. — А что мне толку с таких знакомств? — стараясь быть аккуратным, Гифальди пытался прощупать почву. Ему казалось по меньшей мере странным то, что Ронда предлагала ему помощь после того, как они время от времени обменивались едкими любезностями на кожаном диванчике. — Это мои друзья из Калифорнии. Инди-рокеры с подружками-моделями, первый день в городе, устали с дороги, хотят расслабиться. Им бы не хотелось лишних глаз и ушей, если ты понимаешь, конечно. Папарацци со своими скандалами у бедняжек уже в печенках сидят. Они попросили меня найти им проверенного человека. Но если тебе не нужны деньги, то я легко найду замену, Сидни, не сомневайся, — алые губы страстно коснулись стекла, оставив отпечаток помады. — И какая тебе в этом выгода? — Связи, детка. И деньги, конечно же. Эти заросшие хипстеры обещали меня познакомить со своим продюсером там, у себя, через месяц. Мне нужно примелькаться на телевидении. Собираюсь для начала устроиться ведущей на его канале, а дальше уже как пойдет. Все звучало убедительно и ладно. У Сида не было причин не верить этой версии, но на задворках сознания угнетенная джином интуиция на секундочку подала голос, советуя отказаться и уйти домой, спать. Но Гифальди списал это на нервы и усталость, а потому кивком дал свое согласие и проследовал в чилл-аут за Веллингтон-Ллойд. Знакомый путь, ступеньки, перила, диванчики — Сид даже не фокусировал на деталях интерьера свой плывущий взгляд. Он бездумно следовал за старой знакомой в сексапильном платье, проваливаясь в тишину собственного отрешения. Шаги, что он не считал, лица, что он не мог запомнить — все мешалось, замедлялось, лилось тягучей патокой ему в уши, консервируя каждый миг пугающим абсурдом. — Ребята, знакомьтесь. Это Сид, он тут местная легенда. Слышали песню «Dirty deeds done dirt cheap»? Этот мистер определенно был идейным вдохновителем братьев Янгов, — бодро начала Ронда, приобняв Гифальди за плечи. Парни рассмеялись и подвинулись, уступив место. Анорексичные рок-н-ролльные нимфы сдержанно улыбнулись, не поняв шутки. — Здорово, парень. Джесси, рад знакомству, — сказал сидящий ближе всех долговязый парнишка с татуировкой на шее, — Что у нас на сегодня? Гифальди не растерялся и уверенно соврал: — Пудра. Лучшая в городе, только что на руки получил. Такой роскоши в нашем захолустье еще не бывало. Модели воодушевились, услышав что-то знакомое. Они смерили взглядом друг дружку и своих бойфрендов. Один из них, крепкий парень-барабанщик, широко развалившись и приобняв за тощий бок смуглую индианочку с невероятной красоты глазами и пышными грудками под тонкой маечкой, активно закивал. — То, что надо. Зажигаем! Хохот и улюлюканье нарастали в ушах Гифальди так же стремительно, как звук из динамиков диджейского пульта. Диджей комбинировал старую песню Джеймса Брауна, вой сирен, бит, бас, бэк-вокал из песни Бейонсе, звук поливающей газон системы и черт еще знает что. Компания нюхала кокаин прямо там, измельчая кристаллы кредиткой девушки, представившейся как Дезире в начале вечера, а нюхали, согласно традиции через чью-то стодолларовую купюру. За знакомство и за компанию Сиду пришлось принять непосредственное участие — парни никак не хотели отпускать его, пока он не снюхал пару дорожек. Кокаин коварен. Одна порция за другой, стирая острыми краями микроскопических кристаллов носовую перегородку, оказывала на Сида странный эффект в смеси с джином, кофеином и усталостью. Ему начало казаться, что он восставший из могилы мертвец, прорывший себе дорогу полуразложившимися пальцами, чтобы оторваться на этом празднике жизни за всех ныне живущих. Когда он чувствовал, что его отпускало, Гифальди догонялся, особо не мелочась. Он даже не заметил, как теплая струйка крови побежала из носа к губам, а там и дальше, очертив кадык и скатившись куда-то на грудь. Не запомнил, когда Ронда покинула их веселую компанию, эффектно цокая шпильками. Но заметил, когда к их диванчикам стремительно приближался знакомый худосочный парень. Узнав его, Сид глубоко вздохнул и, сшибая все на своем пути, побежал в сторону танцпола. Это был тот самый пиздоногий марафонец, мать его. В огромном городе не прошло и месяца, как они встретились вновь — такая Удача была слишком невероятной. Тощий коп незамедлительно ринулся в погоню. Он успел разглядеть, чем был занят Гифальди с компанией тех калифорнийских лентяев с мягким произношением. Время замедляло свой ход с каждым шагом Сида. Возможно, это был побочный эффект разбавленного дерьмового кокаина. Может быть, это был просто эффектный режим замедленной съемки. Вероятно — физическая аномалия, необъяснимое явление, необъяснимое для мировых светил. Казалось, что даже скачущие в диких танцах тела зависали в воздухе, словно в невесомости, паря над полом под четкую дробь и ритм очередного хитового джема от лучшего диск-жокея в городе. До выхода оставались считанные метры, и Гифальди как никогда был близок к тому, чтобы в очередной раз смыться с места преступления безнаказанным, но что-то пошло не так. Давясь адреналиновой тошнотой, Сид ощутил, как тело предательски задрожало. Сердце пропустило удар и сжалось в приступе режущей боли. Ноги заплетались морским узлом, не давая и шанса на счастливое спасение. Гифальди медленно проваливался в черноту неизвестности, в панике бешено вращая зрачками. Голос Джеймса Брауна тянул тягучее «Come on, baby! Don’t you high?», с каждым мигом его голос был все больше похож на рев самолетного двигателя. Пассажиры на борту J6 готовились улететь очень далеко, верно? Страшно осознавать, что даже контроль над собственным телом будет потерян через считанные секунды. Еще страшнее — знать, что последующее пробуждение может и не свершиться. Может быть, именно такой калейдоскоп из животного ужаса и обрывочных параноидальных мыслей и предстает перед глазами умирающих каждый раз, когда они делают свой последний вздох? Может, все они в глубине души рыдают от страха и беспомощности, но им элементарно не хватает тех наносекунд, что им были даны, чтобы выразить это хотя бы тревожным всхлипом? Время стирается, материя исчезает, смысл жизни, за поисками которого люди обычно и умирают, кажется не более чем попсовой ложью индустрии развлечений, тело отключается от сети, как перегоревший прибор. Звуки сходят на нет, лампочки гаснут, сознание утекает как вода сквозь пальцы. Так не больно. Но после драгоценных секунд прозрения — страшно. ________________________________________________________ Я выкраивала свободные минутки посреди бомбежки, чтобы написать это. Не знаю, что получилось, но искренне надеюсь, что все не так плохо, как мне самой это видится. Это подарок читателям в честь моего дня рождения. Теперь до конца сессии ничего можно точно не ждать.