Терновый, ольховый, ивовый

      Двадцать с лишним лет назад Утер Пендрагон начал войну с лесными духами. Король Леодегран, мой отец и многие другие молодые правители поддержали Пендрагона и воевали с ним плечом к плечу. Многие погибли в тех битвах, но многие теперь осели на своих землях, выстроили высокие башни и грозные гарнизоны, забыли о том, как страшен их враг. Ведь подданных королевы фей они так и не извели, только разозлили и загнали дальше в леса и глубже в холмы. А теперь волшебный народец возвращается, чтобы взять своё.       Первые два дня в дороге прошли на бесконечном тракте вдоль леса и по пустынным замёрзшим лугам. Будто морозы ударили так резко, что полевые цветы не успели спрятаться — так и повисли поблекшие голубые и жёлтые головы. Ночи стали яснее, туман больше не клубился вслед за нами. Время от времени Артур отправлял кого-то из солдат назад, проверить, нет ли погони. Ничего. По началу это радовало, но после пришла мысль — вдруг Утер так зол на Артура, что не ждёт его возвращения? Вдруг у ворот Камелота нас встретят с оружием наголо?       По Камельярду мы ехали, избегая деревень и городов, только изредка отправляя кого-то из солдат и нескольких слуг запастись провизией или сменить лошадей. Вести от местных жителей приходили мрачные. Чем выше на север мы уходили, тем чаще слышали о нападениях тварей, о пропаже детей, о плохих урожаях. Люди винили волшебный народец в болезнях скота и в ранних морозах. Люди жаловались на короля, солдаты которого твердят, что всё под контролем, что королевство процветает, что бояться нечего. Но королю хорошо рассуждать за высокими стенами, а пусть он посмотрит на поля, выжженные ведьмовскими проклятиями. Пусть взглянет в глаза матерям, потерявшим своих детей в чащобе.       Возвращавшиеся из деревень, слуги смягчали слова местных, но нам хватало ума и фантазии, представить, сколько ещё было утаено. После второй вылазки в поселение Галахад приказал больше не передавать вестей, но Артур его осадил:       — Мы должны знать, чем живут здесь люди. Отец этого не знает, и вот к чему приводит его нежелание кого-то слушать.       — Ваше высочество, — нахмурился Галахад, который каждое недоброе слово в сторону короля воспринимал на себя, — вы всерьёз считаете, что король не знает чего-то из…       — Да, считаю, — едва не рыкнул в ответ Артур, и препирательства прекратились.       На ночных привалах рыцари сменяли друг друга на посту часового. Говорили, что такое важное задание они должны брать на себя. Артур тоже как-то вызвался, но Персиваль посмотрел так строго, будто на собственного младшего брата.       — Вашему высочеству не пристало тратить на это силы. Выспитесь, дорога ещё долгая.       К третьему дню я начала сомневаться, что отряду вообще нужна моя помощь. Ни единая волшебная тварь не явилась к нам за всё это время.       На первый привал мы остановились под утро, и влажные с ночи листья деревьев блестели в рассветных лучах. Стоило голове коснуться одеяла, сложенного на манер подушки, вся моя усталость растворилась, а глаза перестали слипаться. Я слышала, как тихо переговаривались люди в лагере, как хрустели сухими ветками лошади, ища траву помягче. Я не была одинока, но чувствовала себя оставленной на краю леса.       Одна из престарелых нянюшек рассказывала нам с принцами, когда мы были совсем детьми, о таких обычаях. Когда осень выпадает холодной и злой, когда на Самайн костры тухнут от сильного ветра и многодневных дождей, люди в деревне знают выход. Всегда есть кто-то, на кого ляжет нелёгкая ноша спасти остальных. Выбирают младенца, родившегося позднее прочих. В такую пору детишки приходят в наш мир болезненными, с тонкой бледной кожей, а матери их долго отходят от родов. Такого малыша нужно завернуть в шерстяное одеяло, самое тёплое, что есть в доме, отнести на опушку леса и оставить под тисовым деревом. Издревле друиды старой веры вырезали из тиса свои жезлы и посохи. Тис служил проводником между миром живых и миром волшебных. Тис заберёт все невзгоды, только оставь ему дар.       — И что случится с этим оставленным ребёнком? — спросил Лот, прокашлявшись. Мы все вчетвером лежали на широкой постели, укрытые одним одеялом, натянув его до самых носов, а пурга билась в окна. Похоже, в ту осень никто не задобрил тисовые деревья младенцами.       — Его заберут фэйри, — прохрипела старуха-нянька и огладила морщинистой ладонью щёку Лота. — А люди будут вознаграждены за свою жертву спокойной зимой и хорошими посевами на будущий год.       С того разговора, когда Артур назвал меня бесчувственной лгуньей, мы не обменялись ни словом. Все вокруг будто почувствовали, что я впала в немилость принца, и тоже обходили меня стороной. Только Гавейн время от времени справлялся, всё ли хорошо и не нужна ли мне помощь. При дворе я уже привыкла к тому, что никто не хочет меня замечать, так что и сейчас на вопросы кротко отвечала с вежливой улыбкой. Им меня не пронять. Лишь поведение Артура задевало, но первой бы я с ним не заговорила.       Я не влезала, когда он обсуждал с рыцарями дальнейший путь и планы. Молчала, когда слуги у костра пересказывали друг другу небылицы про банши, болотных ведьм. Не подавала голоса, когда тело так затекало от многочасовой езды верхом, что нельзя было и голову повернуть.       Но на третий вечер, на привале у горной реки мне пришлось заговорить. Ночь была тихой и безветренной, луна проглядывала между высокими кронами деревьев, с которых ещё не облетела листва. Журчание воды было едва слышно за байками рыцарей и их смехом над собственными шутками. Чуть морозный свежий воздух, кролики на вертеле над костром, и тепло одеяла, обёрнутого вокруг плеч — всё же в дороге были и свои плюсы.       Артур не сидел у костра вместе с остальными, а проведывал и подкармливал яблоками наших коней. Весь день сегодня он выглядел чем-то встревоженным, больше прежнего.       Не находя тем для разговоров, я сидела на своём жестком лежаке и разглядывала небо совсем чёрное на западе, но на востоке будто сотканное из сотен лоскутов синего оттенка. Завораживающее. Как прекрасен был бы такой плащ. Он бы скрывал меня в ночи и был бы расшит тонкими золотыми нитями, которые блестели бы в свете факелов, как мельчайшие звёзды.       Из сладких грёз меня выдернуло женское пение. Тонкий голос пел где-то вверх по течению, и плеск воды стал громче, словно там кто-то купался. Хотелось шикнуть на рыцарей, чтобы затихли, но я только подалась вперёд, к реке и вслушалась внимательнее.       Похоже, моё беспокойство выразилось так явственно, что Арт приблизился и спросил:       — Что-то случилось?       — Нет-нет, — я замотала головой, боясь привлечь ещё чьё-то внимание, — всё в порядке.       — Кто там поёт? — спросил Артур громче, чем следовало, и теперь рыцари тоже заинтересовались.       Все у костра замолчали, чтобы расслышать тонкий голосок. Не женский даже, совсем девичий, он взял высокую ноту, чистую, как этот горный ручей. Так нежно и трагично, не понятны слова, только удушающая тоска.       — Как ты их называла? — Артур снова обернулся ко мне. Все взгляды, солдат, рыцарей, слуг устремились ко мне. — Ахишки?       Под этим весом я неловко поднялась, чтобы не смотреть снизу вверх.       — Нет. — Вдруг я подавилась своей паникой. С чего бы? Испугало то, как звякнули мечи, вынимаемые из ножен? Или всё же неведомая бестия, чьё пение приближалось и вдруг стихло? — То есть, да, я рассказывала про ахишек, но это не она.       Несколько теней двинулись ближе к воде, я оглянулась к ним, словно оправдываясь со своим лепетом. Галахад, Ивейн, Персиваль, все они уже оголили оружие и обошли нас, закрывая, как живым щитом.       — Откуда вам знать, миледи, если вы не видите эту тварь? — спросил Галахад почти вежливым тоном.       Пришлось сглотнуть ком в горле и спрятать пальцы в длинных рукавах куртки. Нельзя, чтобы они увидели дрожь или услышали её в голосе.       — Ахишка боится бегущей воды, — ответила я, шагая вперёд, — поэтому один из способов спасения от неё — перебраться на другой берег реки. — Покрытые доспехами, плечи рыцарей почти соприкасались, поэтому я мягко коснулась локтя Галахада в кольчужной рубашке. В удивлении он глянул на меня, но вперёд не пропустил. — Тот, кто там поёт, скорее похож на мерроу, а они безвредны.       Понизив голос мне в тон, Ивейн спросил:       — Ваше высочество, нам следует проверить?       — Нет, мы едем дальше, — велел Артур и посмотрел на меня, получив в ответ кивок. С таким соседством никто из наших людей бы не уснул, так что это самое разумное — сменить место для лагеря, оставив мерроу в её землях.       Несмотря на приказ Арта, Ивейн шагнул дальше, в сторону, где пение уже стихло, только плескалась вода, словно кто-то затеял там стирку.       — Ваше высочество, здесь поблизости несколько деревень. Если эта тварь опасна для людей, мы должны позаботиться о ваших подданных.       От каждого его слова морщинка между бровями Артура пролегала всё глубже. Он посмотрел на меня, видимо, ожидая совета. Тонкий голос снова запел, но прервался переливистым смешком.       Да, уговаривая Артура взять меня с собой, я могла что-то приукрасить и напустить мрачности, но ведь не все волшебные твари были опасны для людей. Медведь защищает своё логово, когда туда забредает охотник, но мы же не станем убивать всех медведей в округе? Так и мерроу может быть безобидна для путника, а может лишь позабавиться да обрызгать водой. Но, конечно, она станет защищаться, если мы нападём. Услышь кто-то при дворе такие речи, меня бы обвинили в сговоре с волшебным народцем.       — Как убить… того, кто там поёт? — спросил Артур, потому что я всё ещё не отвечала.       Словно бестия услышала звон стали, стих и смех, и плеск воды. Артур серьёзен. Он отдаст приказ, если я что-то не придумаю.       — Мерроу не опасны для людей. — Сил хватило только на едва слышный выдох, а не на громкие слова. — Они дружелюбны. Да и захоти она напасть, не стала бы сначала привлекать внимание песней.       — Но разве мерроу не речные девицы? — спросил Ивейн, который уже находился так далеко, что даже если бы я бросилась ему наперерез, расталкивая всех на пути, не поспела бы. — Разве они не топят путников ради забавы?       Через плечо он глянул на меня и впрямь, как на предательницу. Чужие взгляды обожгли оголённую кожу. Любопытные взгляды, неодобряющие.       Галахад и Гарет остались стоять подле меня, только мечи перед носом не скрестили.       — Нет, — отсекла я со всей смелостью, что смогла из себя выскрести. — Не знаю, какие легенды, слышали вы, сир Ивейн, или какие рассказы смешались в вашей памяти, — запоздало поняла, что перегнула, — но из-за ошибки я не позволю вам пролить здесь кровь.       От тихого и вкрадчивого голоса Персиваля мурашки побежали по коже:       — Я думал, леди Моргана сопровождает нас, чтобы помогать. — Он словно не обращался ни к кому конкретному, но и я, и рыцари рядом обернулись к Артуру. Даже Ивейн остановился уже так далеко.       — И это её помощь, — ответил Артур не своим, каким-то грудным голосом. — Если леди Моргана говорит, что вы зря тратите время, охотясь на беззащитных, значит, так и есть. — Он показательно убрал свой меч обратно в ножны и развернулся к костру, не удостаивая более спорящих своим вниманием. — А мы едем дальше.       — Среди народа Дану нет беззащитных, — запальчиво бросил Ивейн, возвращаясь. Его доспех громыхал в дрожащей тишине лагеря. Мне показалось, что камни под его ногами рассыплются под весом рыцарского гнева. Гавейн, его младший брат, вдруг оказался рядом с Артуром. — Для каждого из них мы кровные враги, — продолжал Ивейн, обращаясь к спине Артура. — Каждого из вашего рода, милорд, они жаждут видеть мёртвым. И вы оставите эту тварь просто потому что она так сказала? — Сколько же отвращения рыцарь вложил в этот кивок в мою сторону.       Пряча взгляд и борясь с дрожью, я не увидела, только услышала, как шаркнули сапоги Артура по камням, когда он повернулся к рослому рыцарю.       — Я приказываю вам всем сложить оружие, — проговорил он вполголоса, и те, кто до того шептались, стихли. — Потому что мы не на войне. Мы не в бою. — Он говорил так складно, будто готовился к подобному бунту и продумал каждое своё слово. — У нас есть цель, и тратить время, силы и людей сейчас преступно. А если у кого-то возникнут сомнения, — он стал медленно повышать голос, по кругу глядя на своих людей, — сомнения в леди Моргане или во мне самом, мы обсудим их, когда вернёмся в Камелот. Вместе с моим братом. А до той поры, чтобы я не слышал возражений.

* * *

      Через почти час пути мы нашли привал в глубине леса. Никто не смел издать звука громче, чем хруст веток под ногами, никто не смел обратиться к принцу с вопросом. Хоть я и испытывала облегчение, что Артур заступился за меня и поддержал, но почему-то не отпускало дурное предчувствие, что это только аукнется мне.       Пытаясь уснуть на жёстком лежаке, укрывшись колючим одеялом, я вспомнила ночь нашего первого привала. Снова пронизывало это чувство, что вот-вот кто-то с горящими глазами выглянет из-за деревьев. Тем более теперь, когда один из них оказался так близко.       Я не должна их бояться. Я знаю, как их победить, я знаю, как их избегать, я здесь для этого. Но зло коварно и многолико, оно обманывало людей куда умнее и искуснее моего, так есть ли шанс выстоять?       Страх заставлял то жмуриться, то распахивать глаза и таращиться в темень леса, пока слезы не выступали. Снова эта беспомощность. Ох, боги, как же я устала чувствовать себя жалкой и нуждающейся.       Я так отчётливо представила, как Артур коснётся моего плеча, накрывая одеялом, как позовёт по имени, говоря, что нужно спать, а не витать в облаках, что... Что действительно, услышала:       — Моргана.       Опять фантазии.       — Леди Морга-ана.       Я сморгнула усталость и перекатилась на другой бок.       — Леди Моргана, я знаю, что вы не спите.       Этот голос был чужим.       Он говорил слишком громко, не боясь перебудить лагерь, в нём сквозили высокие, почти истеричные нотки, и в моём имени он растягивал букву «р», будто мурчащий кот.       — Леди Моргана, — с укором повторил голос. — Вам меня не обмануть.       Едва слышно, точно не под человеческой ногой, зашуршали листья. Я зажмурилась с такой силой, что под веками замерцали разноцветные пятна.       Я не открою глаза. Ни за что. Даже если меня позовёт Артур, даже если наступит утро, даже если я снова окажусь под надёжными сводами Камелота, я не открою глаза. Я не верю этому чужаку.       — Ну, хватит, — вдруг бросил незнакомец раздражённо, хотя прежде его тон звучал почти учтиво. — Ведёте себя, совсем как мать, но даже леди Вивиан проявила больше радушия к гостю.       Та гадалка давным-давно тоже утверждала, что знала мою мать, и тогда это не кончилось ничем хорошим. Как же хотелось пусть одним глазком подглядеть, понять, кто передо мной. Незнакомец точно стоял где-то поблизости — его голос звучал над моей головой, совсем рядом сапоги тихонько шаркали по земле, словно их владелец нетерпеливо топтался на месте. Я почувствовала странный запах болотной тины и мяты, вереска и… чего-то, от чего свербило в носу, но так хотелось вдыхать это глубже.       — Кто бы ни пришёл в столь поздний час, — свистящим шёпотом сказала я. Слышала, что на соседних лежаках мирно спали рыцари и слуги, а сидящий на стороже Галахад продолжал стругать из деревяшек колья. Кто-то сказал ему, что дубовые колья смогут отогнать спригганов. Но мои советы, что дух разозлённой природы не победить деревом, Галахад пропустил мимо ушей. Его право.       И, похоже, никто в лагере не слышал ни чужака, ни моих слов. Может, это сон? Или... Ледяной пот пробежал по спине. Они точно живы? Ну же! Я должна посмотреть! Должна проверить, что они дышат, ворочаются, храпят.       С ближайшего лежака, который, как я помнила, занимал Арт, послышался шелест потревоженных сухих листьев, и кто-то пихнул сумку, заменявшую подушку. Но мой незнакомец с места не сходил. Может, он пришёл не один? Захрапел Персиваль. Свистяще, задористо. За дни в пути я так привыкла к этому раздражающему звуку, что не знала, как буду засыпать без него. Значит, с ними всё в порядке. Кем бы ни был чужак — сном или явью — вредить нам он, похоже, не собирался.       — Моё имя Гвиллион, леди Моргана, — мягко заговорил пришлый, понизив тон, будто хотел, чтобы эти слова остались только между нами. — Вы не обращаетесь ко мне напрямую, не открываете глаз. Умно. — Снова зашуршала трава, хрустнула ветка под его сапогом, и запах усилился. Моё лицо, наполовину спрятанное одеялом, обдало прохладой, будто ветерок подул. Возможно, это чужак опустился передо мной?       — Но я не из тех примитивных тварей нашей богини, — его голос зазвучал ещё ближе, будто огладил меня по щеке, — о которых вы, должно быть читали. И одну из которых вы сегодня спасли.       Вот уж изъяснялся он точно не как примитивная тварь.       — Не стоит бояться меня, леди Моргана. Взгляните сами, я почти такой же, как вы.       Чего я ожидала? Что окажусь упрямее, а незнакомец сдастся и уйдёт ни с чем? Очень сомневаюсь. Поддавшись своему любопытству и его мягким словам, я всё же села и посмотрела на него. Чужак опустился на уровень моих глаз. Волосы и брови его была седы, хотя все знают, что волшебный народец не стареет. Серые глаза абсолютно пустые, но ясные таращились на меня, будто всё нутро проглядели. Кожа его показалась сухой и потрескавшейся, как старый пергамент, губы — обветренными и искусанными. Он ничуть не походил на те образы нежных и изысканных фей из моих книг. И одежда его не была из тонкого шёлка, расшитого серебром или златом. Простая светлая туника с зелёной каймой на горловине в нескольких местах была порвана. Как если бы он без оглядки бежал через лес, и кустарники цеплялись за его рукава. Поверх Гвиллион не носил куртки или плаща и, похоже, ничуть не мёрз без них. Поясом ему служили несколько свитых вместе веток ивы. Только листики на них были свежими и мягкими, словно ветви не отрывали от дерева.       — Кто вы? — забывшись, что не стоит обращаться к чужаку напрямую, спросила я.       Несколько секунд Гвиллион молчал, не моргая и разглядывая меня.       — Всего лишь один из детей нашей богини. Богини Дану, миледи. Если пожелаете, считайте меня фэйри.       Этого было достаточно, чтобы разбудить весь лагерь криком. Достаточно, чтобы схватить что-то железное и врезать чужаку по надменному лицу. Достаточно, чтобы не продолжать с ним обманчиво-милых бесед.       Не заговаривай с незнакомцами и никогда не отвечай на речи бестий, иначе они тебя уже не отпустят.       — Я не хотел вас пугать, — без тени сочувствия проговорил Гвиллион и склонил голову на бок, как филин, высматривающий добычу в высокой траве. — Лишь заново с вами познакомиться. — Фэйри протянул ко мне руку, но я не пожала её. Онемевшими пальцами я всё пыталась найти хоть что-то железное в своей сумке. Даже упустила это «заново», а стоило задуматься. — Что ж, ваше право. — Гвиллион нахмурился, убрал руку и выпрямился, теперь глядя на меня сверху вниз. Он оказался не так уж высок, как я подумала в начале. — Госпожа предупреждала, что при дворе Пендрагона вас растили в ненависти к нашему народу. Тем больше меня удивило ваше поведение у реки. От имени той бестолковой мерроу, благодарю за вашу помощь. Но… — Он спрятал смешок в кулак. — Вы так удивлённо смотрите. Неужели совсем меня не помните? И как играли в детстве с этим, тоже позабыли?       Его ладонь, белая, сухая и потрескавшаяся с чёрными пластинами коротких ногтей, опустилась передо мной. Отсвет костра заиграл на множестве неровных граней мутно-белых камней. Внутри них зарождались и гасли искорки, Гвиллион покрутил камни в ладони, и сияние усилилось.       Я не помнила ни его, ни этих камней, но вдруг остро ощутила, как они греют ладонь, как покалывает кожу, будто искорки тают на ней, а не за грубыми гранями. Чувство это было таким же явным, как мягкость маминых платьев из моих первых воспоминаний. Получается, эти камни тоже были в моём детстве? Насколько сильна магия фей? Мог ли Гвиллион заставить меня поверить в то, чего никогда не было?       — Миледи, — ласково позвал он, словно за руку вытянув из моих мыслей. — Можете взять их себе. — Гвиллион чуть придвинул ладонь. — Это осколки звёзд, у меня их много. — На мгновение показалось, что опасный чужак под таким предлогом попытается затащить меня в своё логово — посмотри на сияние этих крошечных звёзд, девочка. Но Гвиллион продолжил иначе: — Несколько я подарил вам, когда вы были совсем малышкой. Должно быть, они растерялись, или их утащили пикси. Маленькие проходимцы любят всё блестящее.       Сколько он ни говорил, а я всё не могла отвести взгляд от камней. Осколки звёзд… Такие красивые… Такие волшебные…       — Что это у тебя? — спросил сухой женский голос. Я не знала, чей он, но сжалась от страха и дурного предчувствия.       — Мне подарили, — ответила я, но услышала детский тоненький лепет.       — Кто?       — Господин фэйри, — оправдывался детский испуганный голосок. — Я снова видела его…       — Я велела тебе никогда больше не входить в ту башню! — Раздался шлепок.       — Миледи? — позвал обеспокоенный голос Гвиллиона.       Оказывается, я зажмурилась и закрыла лицо руками.       Я никогда не могла вызвать в памяти мамин голос, её образ всегда был нежным, тёплым и безмолвным. Но поверить, что этот тон, дрожащий от гнева, принадлежал ей…       — Вам лучше уйти. — Я отпрянула от протянутой руки Гвиллиона и высоко подняла голову, чтобы смотреть не на чарующие осколки, а в глаза чужаку.       — Как пожелаете, миледи, — ответил он, не скрывая разочарования, и сжал кулак. Я подумала, что сейчас на траву осыплется лишь блестящий порошок, так крепко Гвиллион сдавил камни.       Он ушёл так же незаметно, как появился, а я не могла уснуть до самого рассвета, когда усталость всё же победила. Разбудил меня шум пробуждающегося лагеря и странное тепло в ладони. Я вынула руку из-под одеяла и увидела, как утренние солнечные лучи играют в гранях трёх звёздных осколков.