Терновый, ольховый, ивовый

      Артур пресёк любые возражения:       — Теперь мы знаем, как там опасно, и ты точно никуда не едешь. Мерлин отправляет с нами кого-то из своих учеников, мы подготовили много солдат, не о чем беспокоиться. Нужно было уехать ещё ночью, не предупреждая, но я хотел попрощаться перед дорогой.       Я кивнула и потянулась, чтобы обнять его. Едва дотянулась, и жёсткий плащ царапнул по коже рук, не прикрытых рукавами платья. Каждый его довод бил точно в цель, и нечего было возразить, и после болезни я бы не справилась с ещё одним долгим путешествием в приближающуюся зиму, и голова моя сейчас занята слишком многим, и если те баргесты… и волшебный народец… и ночное видение…       — Береги себя, — выдохнула я, чувствуя, что если чуть напрягу голос, точно разревусь совсем не вовремя. — И возвращайся скорее.       — Обязательно, — шепнул Артур. От него пахло таким родным и нежным — персиком и цветами.       Я не нашла в себе сил спуститься во двор и проводить Артура и рыцарей. Его сопровождали всё те же — Гавейн и Ивейн, Галахад и Гарет, Персиваль и Ламорак. Единственные шестеро в Камелоте, кому я могла доверить его жизнь, и за кем смотрела из окна своих покоев, чувствуя, как сердце сжимается.       В дождях и с дурными вестями со всего королевства потянулись пустые дни. Советники даже перестали досаждать королю, только усилили стражу в городе, опасаясь недовольств. В замке никто не скрывал причины, по которой уехал принц, но король даже тут не проявил интереса.       Мои видения и обрывки воспоминаний становились всё более нечёткими и к третьему дню вовсе прекратились. Можно было спросить Мерлина или даже попытаться вытянуть что-то из Утера, но откуда мне знать, что они снова не умолчат всё самое важное, не отмахнутся, как делали всегда. Значит, я должна всё узнать сама.       В книгах о культуре волшебного народца и древних людей, было не только перечисление пугающих бестий. Там же я находила рецепты снадобий, которые никогда не варила сама и уж тем более не пробовала, там же были изображения и названия трав и деревьев, что помогали в обрядах.       Из ольхи друиды мастерили свои посохи, чтобы налаживать связь с миром духов.       Без дубовых листьев не проводился ни один ритуал.       Под сводами тисового дерева собирались прорицатели, чтобы узнать будущее.       Дым от ягод рябины, брошенных в огонь, помогал заглянуть в сокровенное прошлое.       Цветы боярышника связывали мир людей с миром фей.       Лавандовый настой пили для вещих снов.       Выписав и названия, и свойства, я попросила служанку Гвендолин проводить меня в город, на рынок. Читать Гвендолин не умела и не запомнила бы и половины того, что мне было нужно.       В нижний город я не выбиралась так давно, что теперь тот показался особенно осиротевшим и… чужим? Не уверена, как описать это чувство, когда половина лавчонок на торговой площади были закрыты, а окна в некоторых домах заколочены. Гвендолин сказала, что кто-то из горожан перебирается дальше на запад, опасаясь врагов с востока. Даже тут, за высокими стенами Камелота, что столетие не подводили нас, люди не чувствовали себя в безопасности.       В замок мы вернулись к вечеру с корзиной полной нужных цветов и ягод. Ещё несколько растений — багульник, алтея — насоветовали бабки на рынке, и я не стала противиться. Испробую всё. Гвендолин поначалу молча наблюдала, но стоило одной из торговок заикнуться про «силу видений», как служанка оживилась и уставилась на меня с огнём во взгляде.       — Зачем вам это, миледи? Для господина Мерлина? Обычно он посылает…       — Нет, — я шикнула на неё, чтобы не привлекала внимание, — не для господина Мерлина. И будет лучше, если в замке никто об этом не узнает.       Гвендолин усердно закивала.       — Если услышу при дворе слухи, что я скупала волшебные травки, буду точно знать, кто это разболтал. — Я глянула на неё сверху вниз, чуть сощурив глаза, так что Гвендолин побледнела.       — Госпожа, я бы никогда…       В её защиту стоило признать, Гвендолин была самой расторопной из моих служанок и достаточно умной, чтобы помалкивать. Не всегда ей удавалось держать язык за зубами, но в некоторых моментах я могла ей довериться. Как сегодня.       После вечернего умывания Гвендолин принесла мне медную широкую чашу, заваренный лавандовый настой и несколько лучин.       — Вам потребуется ещё помощь, миледи? — спросила Гвендолин уже у двери, всё надеясь, что удастся что-то подглядеть.       — Можешь идти.       Я положила на пол плоскую красную подушку, поставила на ней медную чашу, и стала бросать сушёную лаванду и дубовые листья, зажгла обрывки пергамента, чтобы пламя хорошенько занялось. Конечно, всё бы это мешать, вдыхать, пить, толочь под кронами тиса, но в лес мне теперь дорога заказана, а тот ход, которым Артур вывел нас из замка, одна бы я в жизни не нашла.       Я посмотрела на цветы боярышника, оставшиеся на дне корзинки. Для связи с фэйри. Нет, пока рано. Гвиллион не являлся с тех пор, как велел мне всё вспомнить, и я должна разобраться с этим самостоятельно.       Хрустнули дубовые ветки, легли в огонь, наполнив комнату новым свежим запахом. Я думала, что дым будет плотнее и потребуется раскрывать окна, но будто каким-то сквозняком всё рассеивалось. Это плохо. Мне нужен дым, нужно дышать над этой чашей и ждать новых видений.       Остались ягоды рябины. Торговка сказала, это первые в сезоне. Всё такие же яркие, только чуть сморщившиеся, капнули соком в огонь в чаше, будто кровью из раны.       По-весеннему ярко-розовые цветочки багульника казались тут лишними. Не место им холодной осенью в сухих ветвях и серых листьях. Цветки алтеи были сушёными и сплюснутыми, но такими же розовенькими в центре и белыми по краям. Торговка сказала их нужно добавить в последнюю очередь сразу перед тем, как затушить огонь. Я сжимала цветки в руке, всматриваясь в пламя, сожравшее всё, и ничего не давшее взамен, ждала и ждала, пока рябиновые ягоды не скукожились совсем и не превратились в угольки. Ещё щепотка сухих листьев, багульник и алтея и залить всё водой, чтобы дым заволок комнату.       Лавандовый настой к этому времени уже едва плескался на дне моего кубка, и голова кружилась от нехватки воздуха.       Давай же. Мне это нужно. Мне нужны ответы.       — Ищите! — раздалось из коридора, и я подпрыгнула от неожиданности. Грохотали железные сапоги по каменным плитам, громыхало оружие на поясах, гаркали голоса солдат. Я стала размахивать рукой, прогоняя бестолковый дым, попыталась встать, но затёкшие ноги не слушались. — Ищите герцогиню! Пендрагон велел взять её живой!       Но… Прежде я слышала эти голоса как будто из-под толщи воды, откуда-то издалека, слишком нереальными. Сегодня слова звучали так отчётливо, что я была уверена — открою дверь покоев и столкнусь с солдатами Утера, снующими поздней ночью по коридорам.       Ледяные пальцы, будто железные прутья, сомкнулись на моих запястьях и дёрнули вперёд. Я едва не уронила с подушки медную чашу, и от испуга глотнула ещё больше дыма. Нет же, солдаты Утера в особняке — это слишком поздно, что случилось до?       В секунду пальцы, сжимавшие мои руки ослабли, нет, вовсе исчезли, стих грохот за стеной, и комната потемнела, и… Нет, это уже вовсе была не моя комната. Это был залитый солнечным светом внутренний двор какой-то особняка. Я не узнавала высокую зелёную изгородь и деревянную беседку, стоявшую в тени. Густой сад скрывал перила и скамьи, но голоса звучали ясно, и один из них я узнала.       — Моя госпожа согласна, — сказал Гвиллион низко. Со мной он говорил куда мягче, а сейчас от него сквозило неприязнью. — Мы вернём вашего сына домой.       — И Горлуа тоже? — Говорила женщина, тон её казался смутно знакомым, но ускользающим. Голос дрожал от надежды.       — Да, — ответил Гвиллион. — Взамен вы отдадите нам своё младшее дитя.       Я стояла на коленях, спрятавшись в зарослях и подслушивая, а шипастые ветки кололи пальцы. Ограда казалась такой высокой, будто… Будто я была в сравнении с ней совсем крохой. Сколько мне тут, года три-четыре?       — Сейчас? — спросил женский голос не с испугом, а с готовностью в ту же секунду броситься с места. Это была мама. Моя мама. Она заключила сделку с Гвиллионом!       — Нет, мы заберём Моргану, когда придёт время.       Шипы кольнули сильнее.       — Хорошо. — Скрипнула деревянная скамья, когда леди Вивиан встала, и я увидела из-за зелени её чёрные косы. — А теперь уходи, если Утеру донесут…       Земля под коленями резко размякла, и меня потянуло вниз, будто на зыбком болоте. Вокруг снова потемнело, сжались вокруг стены, ударил по ногам пол. Стало тяжело дышать, такой затхлый воздух здесь был. Кто-то держал меня за правую руку, грубо сжимая запястье, не позволяя вырваться, и я даже не могла обернуться или закричать, только плакала и плакала, боясь, что издам лишний звук, и станет больнее.       — Твой дружок не сдержал обещания, — зазвучал мамин голос справа, и нутро сжалось от страха. Она говорила низко и угрожающе, будто винила меня в том, что натворил Гвиллион.       — Ма-а…       Я не успела закончить, как тыльную сторону ладони обожгло. Нестерпимо сильно, долго, мучительно, как будто проткнули насквозь. Так, что точно останется шрам, уж я-то знаю, смотрю на него каждый день.       Я обернулась, чтобы увидеть, как мама вжимает мне в руку горящую лучину, и свет играет на её красивом лице, перекошенном от злости, на её опухших от слёз глазах, на искусанных губах.       — Леди Вивиан! — рыкнул голос Гвиллиона, и меня вновь выдернуло из воспоминания и швырнуло на мягкий ковёр с запахом жжёных цветов и настоя лаванды.       Я не смогла встать, не смогла… ничего. Только сжалась в комок посреди собственной комнаты и разрыдалась, баюкая всё ещё ноющую от боли руку. Никто не знал, откуда у меня этот шрам, и даже почти двадцать лет спустя он не затянулся до конца.       Всё, чего мне хотелось — чтобы эта ночь сама оказалась лишь сном, надуманным видением, мороком от глупых и бестолковых обрядов. Неправдой, неправдой, неправдой!       Но ладонь, пульсирующая через года, не оставляла сомнений.       Нужно узнать больше. Нужно продолжить.       Дав себе время выплакаться и остыть, я вернулась к подушке и медной чаше. К этому времени дым совсем рассеялся, а за окном, где-то вдалеке занимался рассвет. Сколько времени займёт ещё одно видение? А если утром служанки придут и найдут меня без чувств над чашей с травами?       Пошатываясь, я поднялась, приволокла стул с высокой спинкой к двери и подпёрла им ручки, чтобы никто не смог войти. От шума я, наверняка, проснусь и успею избавиться от всего лишнего.       Снова дубовые листья и ветки, пергамент, лаванда, рябина и розовые цветочки. На дне чаши вспыхнули угольки, пламя подхватило новые дары. Второе видение пришло почти сразу.       — Я вернул вашего сына! — едва не прокричал Гвиллион. — Ваша семья в безопасности здесь!       Я проморгалась, чтобы глаза привыкли к полумраку и различили низко нависшие ветви елей. Стало очень холодно, и я обняла себя за мокрые плечи. Мокрые? Почему мокрые? Где мы? Впереди что-то заблестело, и далеко не сразу я поняла, что это водная гладь под лунным светом.       — Ты лжёшь! — завопила в ответ моя мать с таким остервенением, которого я даже от Утера никогда не слышала. — Пендрагон найдёт нас! Горлуа предал его, и Пендрагон найдёт нас снова! Он убьёт нас всех! Ты обещал защиту! Твоя королева обещала мне защиту в обмен на девчонку!       — Поэтому вы решили, — по слогам, полным омерзения, переспросил Гвиллион, — утопить собственное дитя? Чтобы насолить нам?       — Она ведь нужна вам, так? — Мама всхлипнула. Они говорили где-то позади, а меня так трясло от ужаса и холода, что я не могла повернуться и посмотреть ей в глаза, когда мама признала, что пыталась меня убить. Вот так легко. Вот это годами снилось мне в кошмарах. Вот это я вспомнила, когда над головой смыкалась чёрная вода.       Сколько раз она повторяла это? Сколько раз она топила меня, резала и жгла, лишь бы вызвать гнев Гвиллиона, лишь бы добиться от фэйри того, что ей нужно?       Может, она считала меня фейским подменышем? Ждала, что они всё же вернут её настоящее дитя? И что, это должно оправдать её?       — Она нужна моей госпоже, а вам — семья. Так разумно ли злить мою госпожу?       — Не пугай меня, фоморов сын, — рыкнула Вивиан, и сапоги шаркнули по опавшей листве. Промёрзшая земля вдруг оказалась так близко — я завалилась набок и прижалась щекой к холодной чёрной траве. Впереди только вода. Пугающая, бездонная. Из неё нет спасения. И железные пальцы-прутья давят на плечи, толкая всё глубже, не позволяя вынырнуть, желая убить.       — Можешь так и передать своей королеве. Если что-то случится с моими детьми или мужем, ваша маленькая принцесса…       — Утер не навредит вам, — отсёк Гвиллион, будто топором саданул по дереву.       Я перекатилась на спину, и опора снова исчезла, и я провалилась куда-то, ловя пустоту руками и вот-вот ожидая удара, и снова посветлело вокруг и снова сжались пальцы на моих запястьях, но в этот раз рука только онемела, не было боли или огня. Потому что огонь был повсюду вокруг. Полыхала комната от очага и дальше, к двери, к постели, за которой мы прятались, и чья-то маленькая ладошка зажимала мне рот. Не мамина. Я повернулась и увидела её заплаканное, полное ужаса лицо. Глянула влево — рядом сидела девочка лет семи с такими же тёмными косами и глазами, как у мамы. И полными такого же страха. Моя сестра, Моргауза.       — Ищите их! — раздался голос из коридора.       — Его величество приказал взять герцогиню живой!       Не отворачивайся, не жмурься.       — А дети? — спросил ещё один голос, остановившийся совсем рядом с дверью, так что Моргауза вздрогнула.       — Велели доставить с дочерьми. Мальчишку убить.       Ледяные пальцы затряслись на моих запястьях, сжали сильнее.       — Герцог мёртв, — донёсся крик со двора, и его подхватили радостные возгласы. Но именно этот, первый, крик показался таким знакомым… Я точно знала говорившего…       Мамин вопль разорвал нутро и проник под кожу, выдернул меня из воспоминания и швырнул на колени, распластав по каменному полу, будто во всём этом виновата я, будто я навлекла беду на её дом, я предала герцога Горлуа, я-я-я-я-я.       За окном рассвело, когда я отскребла себя от плит и поднялась на ноги. Тело едва слушалось, ныли колени и локти, веки так опухли от слёз, что было больно моргать. Я швырнула в очаг всё, что оставалось ещё в медной чаше, умылась и опустилась на постель, баюкая обожжённую руку и раненое тело.       Она продала меня фэйри. Она никогда меня не любила и готова была убить. И поэтому она выбросилась из окна мерлиновой башни. Из-за того, что Утер Пендрагон уничтожил её семью. Из-за того, что королева фей уничтожила её семью. Из-за того, что леди Вивиан Горлуа уничтожила свою семью.

* * *

      До середины следующей ночи я просидела перед очагом, вглядываясь в него, сжигая цветы боярышника, зовя Гвиллиона, и прикрывая глаза, но ничего не происходило. Пламя слабо волновалось от нарастающего за окном ветра, искры рассыпались по каменному полу, да и только. Здесь нужно что-то больше… Что-то громче…       Блуждающий по комнате взгляд остановился на ожоге на моей ладони. Вызывая Гвиллиона, мама вредила мне. Он мог это почувствовать? Или всё время приглядывал за нашим домом?       Есть только один способ это проверить.       На столе после ужина, к которому я почти не притронулась, остался нож. Я снова присела перед камином, повернула ладонь так, чтобы лучше видеть каждую прожилку, и резанула ножом посередине, сдержав вскрик.       Огонь зашипел, как если бы кровь закапала прямо на раскалённые поленья, но ведь рука была слишком далеко. Кажется, в шуме и стрёкоте раздалось какое-то слово, но я его не разобрала. Бледные пальцы схватили меня за запястье и отдёрнули в сторону.       — Миледи, какого фомора вы творите? — зашипел Гвиллион. Явился! Действительно! Я смогла!       — Ты пришёл, — выдохнула я с ликованием пополам со злостью.       — Миледи, — отрезвляюще повторил Гвиллион и поморщился. — Зачем вы порезали себя?       — Чтобы ты пришёл. Так ведь тебя вызывала моя мать? Когда резала меня и жгла?       Гвиллион выпрямился, посмотрев теперь совсем иначе. Не как на капризного ребёнка.       — Вы вспомнили.       — Провела один обряд, — ответила я. С прошлой ночи из комнаты так и не выветрились запахи жжёных листьев, цветов и дубовых веток. Зато как прекрасно спалось. Без единого сновидения.       Гвиллион повёл носом, как ищейка, похоже, тоже уловив знакомые ноты, и одобрительно хмыкнул:       — Хорошо придумано. Думаю, у вас есть вопросы.       — О, да. — На его руке, что всё ещё держала моё запястье, защёлкнулись железные кандалы. Гвиллиона всего перекосило от нестерпимой боли, и он уставился на меня во все глаза. — А теперь поговорим.       Книги разнились в некоторых фактах, но все подтверждали одно — нет ничего мучительнее для волшебного народца, чем железо. Поэтому почти все двери в замке были обиты железом, чтобы через них не мог пройти фэйри. Поэтому рукояти дверей все были из железа, чтобы их не мог коснуться фэйри. Раздобыть кандалы, пусть и со сломанной цепью, оказалось несложно.       Я дёрнула за цепь, заставляя Гвиллиона подойти к столу, и усадила его на стул, а сама села во главе.       — Это лишнее, миледи, вы знаете, что…       — Я знаю, что ты не сдержал обещания, данного моей матери, — перебила я и глянула в сторону двери. Сегодня ручки снова поддерживала спинка стула, на случай, если стража что-то услышит или кто-то из служанок заявится так не вовремя.       — Я обещал вернуть её сына — и вернул. Обещал…       — Что Утер Пендрагон не навредит нам. — Я дёрнула цепь на себя, заставляя Гвиллиона тихо зашипеть от боли и податься ближе.       — И Утер Пендрагон и пальцем не коснулся никого из вашей семьи, — понизив голос, ответил Гвиллион. По мигающей в его глазах зелени я понимала, чего ему стоит это спокойствие в голосе. — Всё сделали его люди, а о солдатах и рыцарях Камелота я ничего не говорил.       — Ты солгал ей, — прошипела я, заставляя непрошенные слёзы высохнуть. Достаточно я уже выплакала прошлой ночью. Не теперь, не перед ним.       — Мой народ никогда не лжёт, миледи. Мы можем прикидываться теми, кем не являемся, приходить в тех образах, что милее вашему глазу, но в словах и в мыслях своих мы никогда не лжём. Богиня лишила нас этого чёрного таланта.       Как там сказал Мерлин? Их речи так изворотливы, что под видимыми слоями правды, скроется обман.       — С леди Вивиан… — Он отвёл взгляд, но не стыдливо, как я бы ждала.       — Она угрожала вам, это я тоже видела. Разозлила твою королеву, м? Поэтому Мэдб отомстила?       — Потому что леди Вивиан, — он медленно повернулся и посмотрел на меня снизу вверх, будто это я сидела перед ним в грязных кандалах на допросе, — решила, что может понукать всеми вокруг. Если бы не она, герцог Горлуа смог бы добиться лучшего исхода. Но она вмешалась, потребовала вернуть сына, и…       — Расскажи всё по порядку. Всё, как было. Без увёрток и недосказанностей.       Звякнула железная цепь о стол, когда Гвиллион приподнял руки, показывая, чтобы я его освободила.       — Вот выслушаю и решу, стоит ли отпускать тебя. Или сдать Утеру фэйри, который пробрался ночью в мои покои.       — Сейчас вы особенно похожи на свою мать, — ответил Гвиллион с отвращением. — Как пожелаете. Герцог Горлуа был верным подданным короля, и когда Пендрагон развязал войну с моим народом, ваш отец встал под его знамёна. Хоть и был против. Знаете, как Утер заставил его?       — И как же?       — Утер держал его сына у себя при дворе заложником. Должно быть, принц Артур бы его и не вспомнил, сколько ему тогда было, года два? — Гвиллион склонил голову, прикидывая что-то в уме. — А вот принц Лот точно должен был играть с вашим старшим братом.       Вот о чём говорила мать в первом видении. Вернуть сына.       — Горлуа должен был стать послом доброй воли между нашими народами, должен был заставить Утера сложить оружие, но вмешалась леди Вивиан. Она не собиралась ждать, и обратилась за помощью к нам. Пообещала отдать всё, что мы пожелаем, лишь бы сын и муж поскорее вернулись домой.       — Почему отец вообще должен был вам помогать? И почему просьба моей матери нарушила ваши планы? Подождали бы…       — Потому что, когда я не выполнил её первую же просьбу, она стала вас калечить. — Он кивнул на мою руку со шрамом. — А в герцоге Горлуа текла кровь фэйри, потому он и был на нашей стороне.       — Почему… — В горле вдруг пересохло. — Почему я была вам важнее, чем перемирие с Пендрагоном?       — Потому что моя королева знала, что перемирие будет хрупким и недолгим, позволит лишь перевести дух и собраться с силами, но не подарит нам и года спокойствия. Но этого времени хватило бы для Горлуа, чтобы защитить свою семью. Защитить вас. Помните то, что напророчила вам гадалка на той ярмарке четырнадцать лет назад? Всё это не пустой звук. Моя королева многого от вас ждёт.       — Многого ждёт? — прошипела я ему в лицо, чувствуя такую злобу, какую в жизни, кажется, не испытывала. — Тогда почему натравила на нас баргестов той ночью? Мы чуть не погибли! Я чуть не утонула, Артура чуть не загрызли! Сколько людей мы потеряли!       — Моя королева непричастна к тому нападению. Не все бестии подчиняются её воли. Вы оказались на их территории, и псы защищали своё.       — И ты просто смотрел, как они гнали нас через весь лес. Возвращайся-ка лучше к моей матери. Она попросила вернуть сына, а после?       — После возвращения ваших отца и брата домой, вы сбежали в Логрию. Горлуа думал, что там Пендрагон до вас не доберётся. Однако король воспринял это как предательство и направил следом войско. Леди Вивиан потребовала, чтобы мы защитили её семью от короля. Тогда она и попыталась вас утопить в первый раз. Поймите, миледи, — он горячо подался вперёд, и железная цепь уперлась Гвиллиону в грудь, — я вам не враг, я был рядом и защищал вас, оберегал вас, всякий раз, когда Вивиан… Всё это, — он приподнял руки и отодвинулся, чтобы не касаться металла, — оскорбляет меня. Ваше недоверие оскорбляет меня.       — А твоя ложь оскорбляет меня.       — Вам я не сказал ни слова неправды. Леди Вивиан сама повинна в том, что случилась с её семьёй и с тем, на что пришлось пойти моей королеве.       — Пришлось? — переспросила я со смешком.       — Пришлось, миледи. Вивиан должна была поплатиться за гордыню и за то, что делала с вами.       — А что на счёт моих брата и сестры? За что должны были расплачиваться они? Почему мой отец, как ты говоришь, один из вашего народа, должен был расплачиваться?       — Ваших брата и сестру мы не успели спасти. Я должен был позже выкрасть их из Камелота, королева решила, что Пендрагону хватит чести не навредить детям, но вашего брата убили при взятии особняка, а сестра бросилась защитить вас с мамой и тоже… пострадала.       Я вспомнила слова из последнего видения и спросила:       — Почему Пендрагон вообще отдал приказ доставить Вивиан с дочерьми?       — Потому что он хотел избавиться от собственного проклятия, — ответил Гвиллион с заметным удовольствием. — Предсказания, вернее, но Утер верил, что его прокляли и снова женившись и обзаведясь дочерьми, он сможет всё исправить. Видите ли, миледи, когда Утер Пендрагон ещё только был юным принцем, ему предрекли троих сыновей. Как же там было… — Он вдруг заговорил распевным тягучим тоном, каким пересказывают старинные баллады и мрачные сказки. — Не сидеть твоим сыновьям на троне. Будут они лежать в земле, не видавшие жизни, не знавшие любви, за твои ошибки поплатившиеся. Не носить твоим сыновьям короны. Будут их венцы из тёрна, из ольхи и из ивы.       С каждым словом я чувствовала, как ледышки вонзаются мне под кожу.       Тело Лота нашли под терновым кустом. Он был весь исцарапан и изуродован, залит кровью из множества ран, как от мечей, так и от колючек.       Кай просил леди Гвиневру похоронить его под ольховым деревом на том холме, что был виден из его окна в логрийском замке.       Осталась ива. Остался Артур.