* * *
На рассвете я стояла у дверей кабинета Мерлина, и слабая дрожь от гнева всё ещё сотрясала тело. Наставник обвёл меня удивлённым взглядом, но и сам не выглядел только проснувшимся, только под глазами залегли синяки, глубже, чем я когда-либо видела. — Моргана? Что ты делаешь здесь в такую рань? — спросил Мерлин. — Мне нужны ответы. Должно быть, глаза горели таким огнём, что Мерлин неожиданно стушевался и отступил, освобождая проход в кабинет. Я остановилась посреди комнаты, и стеллаж с древними свитками и иссохшими книгами оказался прямо за моей спиной. Не среди этих ли книг Мерлин искал ту легенду о мече-в-камне? — Когда я была здесь в прошлый раз, ты уже знал, что отправишь Арта за мечом одни фоморы знают, куда? Устало и как-то раздражённо Мерлин глянул на меня, возвращаясь за свой стол. На нём не лежало раскрытых пергаментов или книг, и поначалу показалось, что центр залило чернилами. Но присмотревшись, я поняла, что это место прожжено. Не помню, чтобы такое было в прошлый раз. — Да, я знал о предсказании и искал… Моргана, — он заметил моё внимание и сдвинул несколько томов в кожаных переплётах, чтобы скрыть черноту, — не смотри так гневно, ты была слаба после болезни, я не хотел тебя лишний раз тревожить. — Утаивание правды — не забота, — выдавила я сквозь зубы. — О том, что стало с моими братом и сестрой, ты тоже молчал, чтобы не тревожить? После того пожара? — Ты ведь знаешь, дитя, — заговорил Мерлин с сомнением в голосе. О-о, я знаю слишком много. — Их судьба неизвестна, потому мы решили, что они погибли. — От рук солдат Утера, так? — ответила я, не понижая голоса. — Моргана, — предупреждающе сказал Мерлин. — Утер держал моего брата заложником при дворе. — Больше не стану я выдумывать, как подступиться. — Чтобы отец не смел ему перечить. Все эти годы, ты знал. Но чтобы не тревожить меня лишний раз умолчал о такой мелочи. Мерлин раскрыл рот и, не выдавив и звука, закрыл его, плотно сомкнув губы. Он выглядел даже моложе Утера, и сейчас, в погрустневших глазах, казалось, я могу прочитать сотни лет его жизни. Сотни лет сожаления, что служил не тем, выполнял не те приказы, скрывал не те проступки. — Не знаю, кто наболтал тебе такое, — почти ласково сказал Мерлин. Захотелось пихнуть этот его стеллаж, чтобы пергаменты разлетелись по комнате и книги рассыпались прахом. — Ты ведь знаешь историю, Моргана. Герцог Горлуа был одним из самых преданных людей короля… — Легко быть преданным, когда у горла твоего ребёнка держат нож, — прошипела я. Почему-то весь этот фарс придавал сил, вкладывал нужные слова в уста. Я вздёрнула руку и опустила рукав платья, чтобы показать бледную кожу со следом ожога. — Ты знал? — Он вышел из-за стола и в один шаг оказался передо мной. Всю жизнь Мерлин нависал надо мной исполином, но тут на секунду показалось, что я стою выше него. — Ты знал, что мать меня калечила? Мерлин всерьёз разозлился и схватил меня за запястье, заставляя опустить руку. — Моргана, откуда все эти выдумки? Ты хоть понимаешь, что порочишь её память? Я не стала вырываться, чтобы хватка не окрепла, чтобы он не принял меня за буйную девицу с видениями. Будто он уже не считал так. — Кто рассказал тебе такое? — с угрозой переспросил Мерлин. Я вздёрнула голову и соврала, не дрогнув: — Леодегран рассказал об отце и Утере. В последний вечер он много выпил и разболтался, а потом я начала вспоминать. Знаешь, кошмары в последнее время участились. — Я всматривалась в его лицо, ища узнавание, понимание, но Мерлин лишь хмурился. — Те, в которых я тону. — Кошмаров и пьяной болтовни тебе достаточно, чтобы усомниться в собственной матери? Я не так тебя воспитывал, Моргана. — Я провела один обряд из твоих книг. Тот, что прочищает мысли и открывает глаза на сокрытое прошлое. Узнала много интересного. Скажи, она поэтому прыгнула из окна твоей башни? — Я чуть понизила голос, заглядывая ему в лицо. Я всё знаю. Я вижу твою ложь. Ты так сильно боишься Утера? Или так сильно стыдишься? — Потому что она винила себя в гибели всей семьи? Потому что не желала принадлежать Утеру? — На глазах закипели непрошенные, такие дурацкие злые слёзы. — Пожалуйста, скажи. Наконец, Мерлин разомкнул пальцы и выпрямился, глядя мне в глаза. — Леди Вивиан действительно долго тосковала по мужу и детям. — И когда показалось, что он скажет что-то дельное, Мерлин продолжил разочарованным тоном: — Она находила в тебе единственное утешение, любила тебя всем сердцем. Я почувствовала, что могу рассмеяться и разрыдаться одновременно. — Этого оказалось недостаточно. — Мерлин говорил дальше. — Да, ты права, люди Утера напали тогда на особняк Горлуа. После побега герцога в Логрию и нескольких проигранных боёв Утер заподозрил твоего отца в измене. Они ведь были на войне, ты сама должна понимать. Должна понимать. Уж лучше бы ты лгал, чем произносил подобное. — Не должно было случиться такого горя, но люди Горлуа начали драку с воинами Камелота, и… Вивиан винила во всём себя. Не знаю, почему, но она не раз повторяла это, когда вечерами приходила за успокоительными снадобьями. В тот раз король вызвал меня к себе, и мы с Вивиан разминулись. Никто и предположить не мог, что она сотворит такое. Хотелось верить, что это стыд мелькнул в тенях от свечей на его лице. — Утер мог. И ты мог, — ответила я со всем холодом, на который была способна. — И Леодегран, наверняка, мог, ведь вы все знали, что происходит, и что творит король, и все закрывали глаза.* * *
В тот день у моих покоев приставили стражу, а в городе увеличили число дозорных. Я всё ждала, что Утеру хватит смелости поговорить со мной лично, но, может, Мерлин и его не стал тревожить. А может, король не посчитал необходимым поговорить со мной, посмотреть в глаза. Тем лучше. Если бы я сейчас предстала перед ним, вцепилась бы в ненавистное лицо, и Камелоту потребовался бы новый король куда быстрее. В тот день я впервые нашла в себе силы спуститься в крипту, где хоронили род Пендрагонов и их жён. До могилы Кая я так и не дошла, не хватило сил найти высеченную на камне табличку «Принц Кай Пендрагон». Холод забирался даже не под одежду, а под кожу, в самые кости. Сдавило грудь, сжались против воли пальцы. Я спускалась сюда и прежде к Лоту, к леди Игрейне. Утер не стал хоронить здесь мою мать, её могила находилась в отдалении от города, по пути к морю, и всегда на ней были свежие цветы, а я никогда не спрашивала, кто их приносил. Но почему-то теперь подумала, что об этом, должно быть, заботился Мерлин, снедаемый виной. Пусть хоть это чувство ещё не будет ему чуждо.* * *
Потребовалось ещё два дня, чтобы успокоиться и всё обдумать. Дальше нельзя рубить сгоряча. Мой первый порыв уже наверняка настроил Гвиллиона против меня, а при дворе королевы нужен хоть кто-то, кому я могу доверять. Или делать вид, что доверяю. На третий день я вновь села перед камином с цветками боярышника, с ножом в руке и порезала ладонь. — Миледи, — раздался голос позади, в этот раз Гвиллион стоял достаточно далеко, чтобы я не смогла до него дотянуться, и свет от очага только лизнул его босым ногам. — Отведи меня к твоей королеве, — велела я, не размениваясь на манеры. С секунду Гвиллион сомневался, вглядываясь в моё лицо. Ранее он говорил, что Мэдб сама решит, когда настанет пора нам познакомиться, но теперь у меня не было на это времени. Если ей есть, что сказать, чему меня научить — лучшего момента не найти. Пока Мерлин и Утер не воспринимают меня всерьёз. — Тогда позвольте удостовериться, что при вас нет ничего из железа. Я подняла лёгкие рукава, показывая, что ничего под ними не прячу. — Прости, что, — каждое слово пришлось давить из себя, хоть я и репетировала, — что поступила с тобой так. Злость оказалась сильнее. Теперь я не хочу никому вредить. Гвиллион едва сощурился на меня — не слишком-то поверил. Когда он прикрыл глаза, блеснувшие колдовской зеленью, я ждала, что нас сразу перенесёт куда-то в гущу леса или того хуже, сразу ко двору фейской королевы, но обстановка комнаты не сменилась, только по полу застелился туман. Совсем прозрачный, с каждой секундой он загустевал, поднимался выше, заполнял всё пространство, завиваясь вокруг нас. Гвиллион открыл глаза и повёл рукой в приглашающем жесте, позволяя ещё передумать и отступить. Я шагнула в непроглядное марево тумана следом за Гвиллионом. И как он только находил дорогу? Я озиралась по сторонам, надеясь хоть за что-то зацепиться взглядом, но только белое молоко стояло перед глазами. Осязаемое и такое плотное, что хотелось раздвинуть его руками и смять, как снежок. Так же внезапно, как мы нырнули в туман, он нас и выплюнул. Ступни, до того шагавшие по мягкому ковру, точь-в-точь как в моих покоях, теперь остановились на твёрдой почве. Цвет и свет неспешно возвращались в мир — мягкая зелень, медовый жёлтый, охровый рыжий и чернота. Чёрные стволы деревьев, чёрные тени, чёрная земля. Почему-то я думала, что королевский двор фэйри не будет слишком отличаться от нашего, что здесь так же будут возведены высокие стены замка и уложены каменные дорожки. Но единственная тропа, что лежала перед нами, была вытоптана и устлана пожухлыми листьями. Между деревьями мелькали огоньки, то тут, то там проглядывали яркие ленты и зелёные шатры, но, сколько я ни вглядывалась и как не ускоряла шаг, не могла к ним приблизиться. Прохладными пальцами Гвиллион удержал меня за локоть. Коснулся впервые за всё это время, хотя в прежние дни часто мог поправлять мои волосы и взяться за руку. Только теперь я заметила, что на его правом запястье не зажили красные пятна, как от ожогов. — Миледи, — тихо позвал он, посматривая в ту сторону, откуда теперь слышались голоса, пение и музыка. Не терпелось взглянуть, наконец, на этот праздник и на его гостей. — Как я и сказал при прошлой встрече, я вам не враг. И в доказательство преданности, хочу предупредить. Не заговаривайте ни с кем, пока к вам не обратятся. Не смотрите никому в глаза. Не берите… — Я знаю, съев яств Нечестивого Двора, домой ты никогда не вернёшься. Он кивнул и ещё раз осмотрел меня, словно ища, что может разозлить его госпожу. Прежде чем звать Гвиллиона, я подготовилась. Надела матушкино платье из синего атласа с рукавами, спущенными на плечи. Вот только прихватить накидку я забыла и теперь удивлялась, как не зябну посреди леса. По лифу платья вниз спускались тонкие золотые нити, подчёркивая талию, так чтобы она казалась совсем тонкой. К подолу золотые нити истончались и совсем терялись в тёмной ткани, и там уже проступала мелкая россыпь золотых звёзд. Я так любила это платье, что надевала его раза два, боясь испортить тонкую работу, но частенько смотрела на него и представляла себя на каком-то из важных пиров. На коронации Лота? Кая? Коронации Артура я не стала дожидаться. Сегодня тоже предстоит очень важная ночь. — Подождите, миледи, — сказал Гвиллион. — Не хватает последнего штриха. Волосы с вечера остались распущенны, только две тоненький косы скреплялись на затылке. Слишком просто, совсем не то для принцессы. Встряхнув пальцами, Гвиллион провёл рукой над моей головой один круг, второй, оправил косы, задев кончики, и я почувствовала тепло. Откуда-то из складок туники Гвиллион извлёк небольшое зеркальце с костяной рукоятью и поднял, чтобы я могла себя осмотреть. Осколки звёзд теперь украшали мои волосы, рассыпались по макушке, затерялись в переплетении прядей и сверкали, будто на них падал свет от десятка факелов. — Принцессе положена тиара, — слабо улыбнулся Гвиллион и выглянул из-за зеркальца, словно боялся моего ответа. — Волшебные, — прошептала я и ещё раз и ещё повернула голову, наблюдая за их переливами. Прежде, чем поблагодарить его, пришлось прочистить горло. — Спасибо. — Теперь вы готовы. Над тропинкой нависали пушистые ветви елей, ольхи и каких-то незнакомых мне деревьев. Перед нами пронеслись белоснежные светящиеся мотыльки. Чем ближе, тем острее чувствовался запах свежескошенной травы и весенних полевых цветов. Тем острее было желание зажмуриться, зажать уши, заставить себя поверить, что это лишь очередной сон, а явь не может быть такой яркой и душистой, такой пугающей и громкой. Высокая каменная арка, увитая цветущим плющом, стояла на дорожке посреди деревьев. Ни оград, ни стен. Гвиллион вывел меня вперёд и мягко подтолкнул в спину, чтобы я вошла под сень цветущего Нечестивого Двора. Куда хватало глаз, всюду разливался яркий как дневной свет, между кронами деревьев кто-то растянул красные, зеленые, сиреневые ленты, и те свисали почти до земли, развеваемые слабым ветерком. Среди молодой сочной травы пробивались одуванчики и незабудки. Всего один шаг за арку — и на меня лавиной обрушились звуки, что прежде казались такими далёкими. Пение, музыка, заливистый смех, журчание воды, но не ручья поблизости, как я сперва решила, а вина, разливаемого по кубкам. Столы тянулись во все стороны от входа, ломились от ягод, фруктов, напитков, жареного мяса только с вертела. Я сглотнула слюну, чувствуя, как сводит пустой желудок. Стоило всё же заставить себя проглотить за ужином хоть пару кусочков. Мимо нас пронеслись несколько девушек в развевающихся зелёных платьях. Струящиеся подолы из нескольких слоёв полупрозрачной ткани так и повисли в воздухе, приковывая взгляд. Нас с Гвиллионом будто никто не замечал, все занимались своими делами — музыканты играли, едва касаясь инструментов, за столом резали мясо, разливали вино и мёд, кто-то танцевал, кто-то прислуживал. От всей этой пестроты начинала кружиться голова. Поляна казалась такой огромной, что здесь могло бы поместиться целое поместье, но никаких дорог или троп не виднелось в траве. Вдруг остро захотелось снять жёсткие туфли и ощутить кожей эту прохладу и щекотку от травинок. — Чувствуйте себя здесь как дома, — будто прочитав мои мысли, подсказал Гвиллион и принял кубок от кого-то из девушек. Та была совсем небольшого роста, на голову ниже меня, распущенные тёмные волосы тянулись до поясницы, а ткань платья так переливалась, что я не могла понять его оттенок. От зелени к золоту, персиковому и синему. Ветер колыхнул её волосы, выставляя напоказ заострённые уши. Не такие длинные, какими фэйри изображали художники в книгах, совсем маленькие, но с острыми уголками наверху. Я обернулась на Гвиллиона, ведь прежде не замечала у него подобной детали. И вот они, такие же фейские уши. Скрывал от меня поначалу, боясь спугнуть? Девушка-фэйри улыбнулась, протягивая мне кубок. Вместо того чтобы вскрикнуть от испуга, я выдавила вежливое: «Благодарю, не стоит». У этой фэйри были очень мелкие острые зубки, как у хищной рыбки. Это Гвиллион тоже скрыл? — Будьте нашей гостьей, госпожа, — сказала фэйри с лёгким поклоном головы и вернулась к столу. Зубки не мешали ей говорить, и слова английской речи совсем не коверкались. Я шагнула ближе к Гвиллиону и тихо переспросила: — Без магии ты выглядишь так же, как она? Уши, зубы? — Да, миледи, — ответил он и спустил рукава пониже, скрывая красные следы на запястье. — Решил знакомить вас с нашим миром по чуть-чуть. — Гвиллион мягко взял меня под локоть и направил прочь от входа, мимо музыкантов, к свисающим лентам. — Королева ждёт вас, пойдёмте. Ждёт? Она провидица? Или почувствовала, что в её царство ступила нога чужачки? Нужно было выспросить его обо всём, но когда у нас было время на долгие беседы, я не верила и половине того, что он говорил. А теперь… Придётся выяснять всё на месте. Постепенно музыка становилась тише, стихал смех, перерастая в шепотки и пересуды. Я чувствовала на себе десяток взглядов. Мужчины и женщины, молодые девушки, как та зубастая фэйри, и парни, которые при Камелоте могли бы только на конюшне помогать, такими юными они были — все будто стекались к нам. И там, где прежде был простор и огоньки, теперь мелькали только внимательные глаза, тёмные и рыжие волосы, светлые одежды. Все здесь были босы — штанины брюк заканчивались на середине икр, подолы платьев совсем бесстыдно и того выше. Я не знала, как спрятать от них взгляд, как прикрыть лицо, пунцовеющее с каждым шагом. Все они таращились, все они обсуждали, все они знали, кто я. И вид у них не был слишком-то дружелюбным. Только тепло руки Гвиллиона на моём локте ещё придавало уверенности. Пришлось склониться под нависшей ветвью ольхи — цветки щекотнули по шее, зелёная шёлковая лента оторвалась и осталась на моём плече — а когда я выпрямилась, то встретилась взглядом с самой красивой женщиной, что когда-либо видела. Прежде я думала, что леди Игрейну, почившую королеву, художники изображали сказочно прекрасной. Не могло ни одно живое существо выглядеть так. Иметь такую тонкую талию, длинную изящную шею, огромные голубые глаза, нежные черты лица, нежные руки, нежную улыбку. На всех тех полотнах Игрейна была воплощением материнской любви и королевского хрупкого изящества. Но дама передо мной не была хрупкой или нежной. Она была олицетворением силы и величия. Не осталось сомнений, кто это. Тело действовало прежде, чем соображал разум — склонилась голова, опустился в землю взгляд, согнулись колени. Пока она не позволит, нельзя смотреть в глаза. Пока она не спросит, нельзя раскрывать рта. — Моргана, — сказал голос, должно быть, её. Как ветви зашелестели, подхватив весенний ветер и пение птиц. — Я долго ждала нашей встречи. Подойди, дитя. Я заметила отсутствие тепла на локте — Гвиллион отступил, бросив меня одну. Медленно, борясь с собой и с дрожью, я выпрямилась, но никак не могла поднять взгляд на лицо королевы Мэдб, только изучала её окружение. Трон находился не на постаменте, возвышающем его над остальной поляной, а произрастал прямо из земли. Будто по воле королевы дерево приняло форму идеального кресла, обвитого рыжей листвой. Спинка трона походила на вырезанные оленьи рога, но и тут бы я не удивилась, что ветви сложились в узор сами, а не в руках умелого мастера. В отличие от своих подданных, Мэдб выбрала наряд куда более тёмного цвета. Пока все вокруг пестрели яркостью, платье королевы было насыщенно изумрудным, тёмным и глубоким, навевающим воспоминания о море в грозу. Подол струился от трона по земле; наверняка, если её светлость встанет, ещё фут ткани будет тянуться за ней, как истинно королевский шлейф. Корсет походил на кору дерева, переплетённую на манер лёгкого доспеха. Рукава платья спадали до самых кончиков пальцев, и кожа показалась мне слишком тёмной в сравнении с бледной шеей королевы — единственным открытым участком, кроме лица, в которое я так страшилась посмотреть. Сколько народу столпилось теперь вокруг нас, но вдалеке, не вмешиваясь. Все они стояли кучками по четверо-пятеро низкорослых фэйри, и только один прижался плечом к дереву, оставаясь в тени. Нетвёрдой походкой я приблизилась к трону, и Мэдб поднялась мне навстречу. Не стукнули каблуки, не зашуршала листва, замолкли фэйри, стихло птичье пение и стрёкот насекомых. Весь Нечестивый Двор замер в ожидании своей королевы. Кажется, я тоже задержала дыхание. Мэдб подошла совсем близко, протянула ко мне руку и коснулась подбородка, заставляя поднять лицо и взглянуть, наконец, ей в глаза. В обрамлении волос рыжих, как листва осенних клёнов, её лицо казалось ещё бледнее. Белые губы, белые щёки, белый высокий лоб, на котором возлежала корона из металла, переплетённого с тонкими веточками. Зубы такие же острые, частые, пугающие. Уши заострённые и не спрятанные прядями волос. И глаза… Я думала, что они будут такими же, как у Гвиллиона, светлыми, почти белыми и пустыми. Но, взглянув на Мэдб, я будто окунулась в болото, и с каждой секундой оно утягивало всё глубже. Рука её была прохладна, и Мэдб, касаясь меня только кончиками пальцев, провела по скуле вверх. — Какой ты выросла красавицей, — промурлыкала королева, отступила на шаг, чтобы ещё раз окинуть взглядом. — Я видела тебя всего единожды и издалека. Малышкой совсем, лет в… — Она обернулась к безмолвному Гвиллиону. — Ей было три года, госпожа, — подсказал фэйри. — Верно. — Мэдб кивнула и указала мне на ряды столов и скамей подле них. — Не желаешь чего-нибудь? Неужели никто из моих слуг не догадался угостить тебя питьём и едой? — Нет, ваша светлость. — Слова застряли в горле. Первые мои слова, адресованные королеве фэйри, и те — отказ. Пришлось прокашляться и выжать участливую улыбку. — Благодарю, но мне придётся воздержаться от ваших угощений. — Умница. — Мэдб снова кивнула, но лицо её не выражало ни радости, ни напряжения, ни удовлетворения. Холодная и пустая маска. — Но не зови меня вашими людскими титулами. Достаточно будет «госпожи». Она зашагала мимо трона, столов, своих подданных, музыкантов и украшений. Множество вопросов жгли мне язык, но Гвиллион наущал не заговаривать первой, и я только ждала, когда королева выскажет то, что у неё на уме. Мэдб же не оглядываясь шагала всё дальше между деревьев. Фэйри, оставленные нами позади, уже оживились и снова заговорили, но слов я не могла разобрать. С нами Гвиллион не пошёл. Предатель. Только на другом конце поляны, тихом и пустом, куда доносилось эхо от двора, Мэдб остановилась. Я мельком глянула по сторонам, пытаясь понять, почему для разговора она выбрала именно это место. Ничего примечательного. Несколько тропок вели отсюда в разных направлениях, несколько повалившихся деревьев образовали нечто вроде скамей. Здесь было всё так же светло и душисто, но звуки жизни — птиц, стрекоз, фэйри — проникали будто через толщу воды. От неприятного наваждения я передёрнула плечами. — Так значит, теперь ты всё знаешь? — спросила Мэдб, по-прежнему не оглядываясь. Голос её звучал низко и гулко, хотя прежде показался достаточно звонким. Вновь стало не по себе. — Да. — Гвиллион всё твердил, что ты не поверишь ему на слово. Почему? — Мэдб рывком обернулась, и я неосознанно отступила на шаг. Между нами была пару футов, но казалось, что она без труда преодолеет любое расстояние до меня. Ответом я поперхнулась. Что тут сказать? Что я ни за что не поверила бы в желание родной матери убить меня? Продать меня фэйри? Разве это не очевидно, или королева видит всё в ином свете? — Потому что я люб…ила маму, — прошептала я, но, уверена, Мэдб прекрасно расслышала. — И мне всё рассказывали совсем по-другому. — Почему ты доверилась нам теперь? — спросила она. Руки сложены на подоле, но не в смиренном жесте, а будто в готовности. Я бы не удивилась, выскользни из широких рукавов кинжалы. Впрочем, зачем мне бояться её? Если бы фэйри пожелали, то избавились бы от меня уже десяток раз. Нет, королева задумала что-то куда интереснее. — Потому что увидела всё сама. И потому что сомневаюсь в тех, кому доверяла раньше, — ответила я твёрдо. — Так работает, по-твоему, мир? Если врут одни, значит, честны другие? — спросила Мэдб с какой-то насмешкой в голосе. Надо же, первая эмоция. — Не может существовать две или три лжи? Я стушевалась и не знала, как отвечать. — Все… — В горле пересохло, так нестерпимо хотелось глотнуть хотя бы воды, но я сжала кулаки, заставляя тело не отвлекать голову. — Все могут лгать, но только выслушав каждого, я смогу принять решение. С секунду Мэдб смотрела на меня с новым интересом, а после переспросила: — Для этого ты здесь? Выслушать? — Да, госпожа. — Вся смелость собралась сейчас на кончике языка. — Хочу узнать, для чего вы заключили сделку с моей матерью, почему я была важнее мира с Пендрагоном. — Не уверена, что ты готова. Ты слишком… — Она помахала рукой, указывая на меня. — Слишком прикипела к тем, кого мы не должны были подпускать к тебе. Утер заменил тебе отца. — Утер — самый ненавистный для меня человек во всей Британии, — едва не прорычала я, чувствуя, как дрожь снова возвращается. Мэдб медленно улыбнулась и покивала в ответ. Когда она заговорила вновь, тень улыбки так и осталась в уголках её губ: — Это отрадно слышать. По крайней мере, один общий враг у нас с тобой есть, маленькая леди. А что насчёт его сына? Артура? Я знала, что разговор к этому приведёт, и должна была подготовиться, но всё равно вздрогнула, стоило королеве так хищно произнести имя моего брата. — Артур — самый близкий для меня человек. Только он… — Я тебя услышала, — прервала Мэдб взмахом руки, и слова так и замерли в горле. — Это уже не так отрадно. — Она огляделась по сторонам, будто вспоминала, где мы находимся, и направилась к поваленным деревьям. При ходьбе стало заметно, что Мэдб так же боса, как и те фэйри на поляне, но и тут её кожа казалась куда темнее, чем на лице и шее. Когда мы обогнули деревья, я заметила пруд. Гладкий, неприкосновенный, с такого небольшого расстояния его было не разглядеть, потому что отражение идеально сливалось с берегом. Мэдб села и по-девичьи вытянула ноги, похлопала по коре, приглашая меня, и я опустилась на краешек, чувствуя, как холодеют пальцы рук и ног. — Помнишь то предсказание, что услышала в детстве на ярмарке? Я по-новому всмотрелась в её лицо, ища знакомые черты. Но те глаза, бледно-карие, почти жёлтые, я помнила слишком хорошо, и они ничуть не походили на эту болотистую зелень. Впрочем, что бы помешало королеве волшебного народца обратиться кем-то ещё? Мы можем прикидываться теми, кем не являемся, приходить в тех образах, что милее вашему глазу. Так сказал Гвиллион. — Вижу по твоему испугу, — с удовлетворением сказала Мэдб, — ты всё помнишь. Зовёшь ли ты Артура братом, считаешь ли Камелот своим домом и каждого придворного — своим другом, но всё случится так, как обещано. Я не использовала слова «брат», чтобы королева не зацепилась, но то ли та умела читать мысли, то ли Гвиллион передавал своей госпоже слишком многое. Показал ли он ей ожоги, оставленные железом? — Ты погубишь королевство и короля, Моргана, — говорила Мэдб так же спокойно и почти безразлично, как прежде. — Мы потомки богини, — медленно она выпрямилась и горделиво подняла подбородок, — эти земли принадлежали нам веками, пока не пришёл человек и не потребовал то, на что не имел прав. Хотелось перебить её, но ни одно слово не было достаточно весомым. — Пока он не стал вырубать наши леса, красть, убивать, врать и складывать сказки, в которых мы представали злом во плоти, а он — спасителем. — Артур не… — Все они. Утер был таким. Его отец и дед были такими. — Она перевела на меня потерянный взгляд. — Только Горлуа хотел помочь нам, но тоже доверился врагу. — Гвиллион сказал, в отце текла кровь фэйри, — потерянно вспомнила я. Прежде эти слова прошли мимо, но теперь приобретали смысл. — Его бабка провела при моём дворе несколько лет. Вернулась домой в тот же день, что пропала, но с подарком под сердцем. — Мэдб странно улыбнулась. — В нём текла наша кровь, и теперь она в тебе. Не повтори ошибок отца. Не доверься тем, кто только и умеет, что лгать. — Я не… Артур бы… — Горлуа говорил так же, пока Утер не выкрал его сына и не стал понукать другом, которого когда-то звал братом. — Её верхняя губа напряглась, слова зазвучали как удары плети. Захотелось отодвинуться, закрыться руками. — Почему ты решила, что с тобой будет иначе? Может сейчас Артур и кажется тебе невинным мальчишкой, но он такой же, как любой из его рода. Ты не знаешь его. Ничего не знаешь обо мне. Ты судишь только по поступкам наших предков и считаешь, что заставишь нас плясать по своей прихоти. Конечно, ничего из этого я не смогла сказать вслух. Если Мэдб читает мысли — пусть услышит это. Если нет — я ещё найду в себе силы возразить фейской королеве. — С твоей помощью или нет, — она так понизила голос, что пришлось вслушиваться, — мы растопчем всё, что построили люди. Настал час мести. — Она повернулась ко мне, и лицо медленно разгладилось от гнева: — И в новой свободной от ненависти и боли Британии я хочу видеть тебя королевой на троне. Перехватило дыхание. Она лжёт. Точно лжёт. Заманивает лакомством, считая меня такой глупой и тщеславной, что одного лишь слова хватит. — Но вы меня не знаете. Не знаете, как я воспитана, что у меня на уме, не можете доверять в полную силу. Как можете предлагать подобное? Потому что она считает, что мной, маленькой запуганной девочкой, будет легко управлять. — Только тот, в ком кровь обоих наших народов, людей и детей Дану, достигнет гармонии. Таково твоё предназначение, Моргана. — Мэдб чуть опустила голову, и в глазах блеснула странная желтизна. — Пендрагону было предрешено похоронить сыновей и умереть всеми брошенным. Горлуа было предсказано погибнуть по вине жены. Тебе — погубить короля и занять его место. Предсказания невозможно обмануть, хоть Пендрагон и пытался. — И при вашем дворе никогда не воспитывались другие полукровки? Нет никого, готового для трона куда лучше меня? — У нас есть ты. Словно услышав что-то, она резко обернулась, прервавшись на середине слова, но снова посмотрела на меня, как ни в чём не бывало. — Достичь гармонии… — с сомнением повторила я. Не верю, что она откажется от гнева на тех, чьи дома сейчас призывает жечь. — Так вы оставите простых людей в покое? Тех, кто не выбирал Пендрагона своим правителем, не вредил вам, никогда не… — Все они вредили, — отсекла Мэдб. — Все они жгли нас не огнём, так железом. Все они повинны. Но мы не станем убивать каждого, — тон сменился на благосклонный. Так в королевском совете рассуждали, как бы повысить налоги, чтобы не заморить крестьян голодом. — Люди могут быть полезны. Впрочем, тут уже будешь решать ты. — Она глянула искоса, по-кошачьи. — Если захочешь принять моё предложение. Первая запальчивая мысль отступила. Если я соглашусь, то буду знать все её планы наперёд, смогу предупредить Артура, когда потребуется, смогу смягчить её приказы. Стану щитом между волей фейской королевы и людьми. Или всё это пустые грёзы, и стоит Мэдб заподозрить меня во лжи, она раздавит меня так же, как всю мою семью? — Не хмурься, дитя, — сказала Мэдб так неожиданно ласково и провела большим пальцем по моему лбу, разглаживая морщину между бровей. — Я не требую от тебя немедленного ответа. Ты должна всё хорошенько обдумать, на тебя ведь столько навалилось. — Тёплая ладонь огладила меня по плечу. — Прости мою горячность, — сказала Мэдб совсем неискренне. — Скажи-ка. — Она поднялась и зашагала к воде, но я не торопилась подниматься следом. Не уверена, что ноги бы выдержали вес всего услышанного. — Должно быть, ты скучаешь по Артуру? Переживаешь за брата? Поиски меча-в-камне это… долгое и опасное путешествие. Так остро хотелось крикнуть на неё, что если только попробует навредить Артуру, я спалю каждый лес и осушу каждую реку на острове. Но я только бессильно молчала, сжимая подол платья в кулаках и глядя на спину в зелёном платье. — Хотела бы увидеть его? — спросила Мэдб и оглянулась через плечо.