Niente è impossibile*

Уэнсдей Аддамс никогда не имела проблем с алкоголем, как минимум потому что была с детства приучена к крепким напиткам. Вино? Вкусно, эстетично, традиционный аперитив перед семейным ужином. Водка? Иммунитет с детства – можно глушить даже без закуси. Текила по домашнему рецепту бабули? Супер, лейте не жалейте! Абсент? Поджигай, бармен! Именно по этой причине большой гордостью для готки было то, что на всех тех немногочисленных вечеринках, посещаемых ею в Неверморе она всегда оставалась в здравом уме и трезвой памяти. Да, она могла быть немного более расслабленной, чем обычно. Но чтоб упиться до беспамятства и совершения немыслимых поступков – ни в жизнь (поцелуй с Ксавье на выпускном считался небольшим исключением из этого правила). Однако сегодняшним вечером система видимо дала сбой – ибо что-то пошло не так. В этот раз очередная посиделка с Энид как-то заметно затянулась и неожиданно шлефонулась большим количеством алкоголя – самым разнообразным. В ход шли, как различные коктейли, так и шоты на любой вкус. При всем желании – Аддамс бы не вспомнила ни одного названия этих странных приторных напитков. И последовательность, в которой они их пили. Разговор как-то сам по себе зашел о совместном проживании с мужчинами и бывшую Синклер в очередной раз понесло на причитания о том, как порой сложно не утонуть в бытовухе и не разругаться с Аяксом вдрызг из-за не помытой посуды или вовремя не вынесенного мусора. Уэнсдей, находясь уже заметно под хмельком, лишь участливо кивала, периодически вставляя комментарии, в которых от рационального уже не осталось практически ничего. Ей, съехавшейся с Торпом всего полгода назад, жаловаться было пока не на что. К тому моменту, как Ксавье, на пару с Аяксом приехали забрать своих нерадивых женщин, Аддамс была уже достаточно расслаблена, чтоб встретить их милой улыбкой и чем-то подозрительно похожим на хихиканье. Ксавье шокировано замер в метре от стола, за которым облокотившись о спинку кресла сидела Энид и полулежала на столешнице девушка подозрительно похожая внешне на Уэнсдей. Ведь не могла же Аддамс и правду так опьянеть то? — Ксавьееее… Ты пришел! — Пропела готка, смешно растягивая его имя и формулируя одну из тех самых очевидных фраз, максимально бесивших ее по жизни. Торп боролся с желанием протереть хорошенько глаза и ущипнуть себя, убедившись, что все это взаправду. А вот Аякса распирал дичайший смех. Он буквально согнулся пополам в истерическом припадке – не скрывая эмоций. Ему понадобилось пару минут, чтоб отдышаться и наконец заговорить. — Аддамс, ты ли это? Я впервые вижу тебя такой пьяной. Что ж вы пили, то? И главное – сколько? — Всего… ик… понемногу! — икая, радостно оповестила мужа Энид, улыбаясь во все 32. Но ответ никого уже не интересовал – Петрополус все еще посмеиваясь, бросился к жене. Ибо волчица в попытках самостоятельно встать из-за стола, чуть было не навернулась. Торп лишь сокрушенно вздохнул, наблюдая, как горгона, кивнув ему на прощание, уводит Энид на улицу – намереваясь посадить в машину и отвезти домой. А затем художник перевел взгляд на свою девушку, которая в этот самый момент максимально сосредоточенно рассматривала свои ладони, загибая пальцы и что-то тихо подсчитывая. Воистину, забавное зрелище – Уэнсдей Аддамс, пытающаяся бороться с математикой и проигрывающая в этой битве титанов. Ксавье хотелось рассмеяться, но он, пусть и с трудом, сдержался. — Уэнс, он уже ушел. В ответе нет нужды. Аддамс подняла на него слегка расфокусированный взгляд и вдруг счастливо улыбнувшись резво поднялась на ноги. Ксавье интуитивно понял, что произойдет дальше, поэтому успел подойти достаточно близко, чтоб потерявшая равновесие Аддамс завалилась прямо в его объятия. Но он не ожидал, что девушка вдруг ухватится за него и повиснет на его шее. В прямом смысле этого слова. — Уииии… — она издает невнятный то ли звук, то ли писк, когда резко сгибает колени, отрывая ноги от земли. — Уэнс? — с трудом прокряхтел Торп, пытаясь удержаться на ногах. Не то, чтоб она была тяжелой – разумеется нет. Но эффект неожиданности явно чуть не сыграл против него. Ибо пришлось поднапрячься, чтоб не потерять равновесие с драгоценной ношей в его руках. И пока счастливая Аддамс висела на нем, у художника в голове билась набатом лишь одна мысль: она его убьет, когда протрезвеет и вспомнит об этих обнимашках на людях. И ей будет плевать, что инициатором подобных нежностей была она сама.

🖤

Расплатившись по счету и знатно прифигев от количества выпитого дамами алкоголя, Ксавье посмеивался над слегка пошатывающейся Уэнсдей, уперто отвергающей его попытки помочь ей добраться до выхода из бара. Парня веселила резкая смена ее настроений – десять минут назад она восторженно висла на нем, а теперь стала вдруг решительно самостоятельной. Видимо не изобрели еще в этом мире алкоголь, способный даже на время сделать противоречивую Уэнсдей Аддамс другим человеком. Стоило им покинуть затхлое, шумное помещение бара и вдохнуть прохладу ночного города, как Уэнсдей вдруг резко остановилась. Да так, что Ксавье едва не налетел на нее. Только годами натренированные многочисленными спаррингами в фехтовании рефлексы, позволили парню вовремя среагировать. Он аккуратно обошел её, пытаясь заглянуть в глаза. — Уэнс, ты чего? Идем. — Куда? Вопрос сбил Торпа с толку, вызывая невольные опасения, что алкоголь как-то негативно отразился на мозговой активности его феноменально умной девушки. Художник максимально мягко и вкрадчиво, словно разговаривая с маленьким ребенком, поясняет: — Отвезу тебя домой. — Но я не хочу домой. — Аддамс смешно морщится и совсем по-детски надувает губки, от чего Торп почему-то плывет в необъяснимом приступе умиления. Пьяная Уэнсдей – такая живая и непосредственная, что в его голове невольно мелькает странная, даже абсурдная мысль: хочется видеть её таковой чаще. Художник игнорирует проходящих мимо прохожих, которые косятся на них, слегка посмеиваясь. Видимо со стороны ситуация выглядит не менее забавной. Ксавье улыбается и максимально терпеливо переспрашивает: — А куда ты хочешь? Аддамс демонстративно прикладывает пальчик к губам, всем своим видом показывая наигранную глубочайшую задумчивость. Тут уж парень с трудом сдерживает смешок. — На Грин-Вуд! Ксавье продолжает улыбаться, но отрицательно качает головой, максимально твердо давая писательнице понять, что сегодня не станет играть по ее правилам. — Уэнс, мы не будем незаконно вламываться на территорию кладбища, когда ты в таком состоянии. Нас точно поймают и посадят минимум на сутки. Писательница вдруг моргает, хмурится и как-то полупечально-полумечтательно вздыхает. — Жаль. Это было бы романтично. — Романтично? — художник едва сдерживает фырканье. — Серьезно? Не ты ли мне говорила, что тяга к излишней романтике в отношениях – это признак слабоумия? Ксавье откровенно забавлялся, специально цитируя то, чем она порой добивала его, провоцируя очередную ссору. Он даже ожидал привычную вспышку гнева – ведь Аддамс терпеть не могла, когда ей в лицо кидались ее же фразы... Но в сотый раз за вечер Уэнсдей удивила его, вдруг внезапно заметно погрустнев. Торп вообще поразился тому, насколько более эмоциональной она была под мухой. Совершенно другой человек. — Просто, мы давно не ходили на свидания. А если верить Энид – это проблема, ведь... — Аддамс прищурилась, стараясь вспомнить и дословно процитировать слова волчицы: — Быт убивает отношения. От абсурдности всей ситуации хочется то ли рассмеяться, то ли приложиться чем-то тяжелым по голове. Торп даже в самых заветных мечтах не мог вообразить, чтоб королева его кошмаров беспокоилась о рутине в их отношениях. Как будто с ней вообще возможно заскучать! Но это все равно подкупает. И трогает какие-то глубинные струны его души. — Уэнс, нам это не грозит... — он подходит ближе, аккуратно приобнимая писательницу за плечи (его и так завтра убьют за излишнюю демонстрацию чувств на улице – одним прикосновением больше, одним меньше – роли не играет) и заглядывает ей в глаза: — Но намек я услышал, и мы обязательно сходим в какое-то стрёмное место в ближайшее время, обещаю. Уголки ее губ дрогнули в улыбке. От чего в груди Торпа очередной волной всколыхнулась нежность. Он все ещё ценил каждую ее улыбку, обращенную к нему, как ценнейшее сокровище. — А сейчас, поехали домой. — Мягко переплетая их пальцы, парень увлекает писательницу за собой.

🖤

Утро приносит с собой головную боль и жутчайшую сухость во рту, будто её организм за ночь полностью обезвожили. Благо черные шторы даруют комнате спасительный полумрак, избавляя глаза от пытки солнечным светом. Уэнсдей плавно садится, неприятно морщась. Каждое движение отдается противной пульсацией в голове, а перед глазами все едва заметно плывет. Странное ощущение. Аддамс пытается припомнить вчерашние события, приведшие её к подобному самочувствию и с безграничным удивлением, осознает, что помнит лишь неоновую вывеску какого-то бара, эмоциональные причитания Энид и странный привкус какой-то алкогольной жижи, распитой с подругой на двоих. Никаких воспоминаний о том, каким чудом она вообще оказалась в своей квартире… Дверь в спальню тихо приоткрывается, Уэнсдей опасливо оборачивается на звук и встречается с теплым взглядом зеленых глаз. Ксавье улыбается, замечая, что она уже не спит. И уверено проходит в комнату, держа в руках огромный стакан с прозрачной, спасительной жидкостью. — Утречко , Уэнс. — Парень заботливо протягивает ей стакан и какие-то таблетки, сразу отвечая на немой вопрос в ее глазах: — После того количества коктейлей, которые вы вчера выпили, антипохмельное лишним не будет. Аддамс на автомате закидывает в себя две продолговатые пилюли и жадно запивает их водой, осушив стакан в считанные секунды. Тишина, повисшая в воздухе, кажется максимально неловкой. — По поводу вчерашнего… — несмело начинает Уэнсдей, пытаясь подобрать слова. Но замирает, замечая, как вдруг хмурится Ксавье. — Слушай, знаю, что ты злишься, но вчера я не мог поступить иначе. — Парень неловко улыбается, мысленно гадая, за что ему прилетит в первую очередь: за объятия в баре или отвергнутый поход на кладбище? — Ты сейчас о чем? — Аддамс сконфужено моргает. Мысли в голове никак не желают складываться в четкую картинку, а слова художника выбивают из колеи. Ксавье внимательно смотрит на нее несколько долгих секунд, постепенно начиная догадываться о причине отсутствия праведного гнева своей девушки. — Я забирал тебя вчера из бара, помнишь? Обсидиановые глаза шокировано округляются, а голос ее звучит как-то затравлено, даже испуганно: — Я… я не помню, — а затем Уэнсдей добавляет еще тише: — Я вообще почти ничего не помню. Стыд – такое редкое для нее чувство, затапливает все сознание, вдруг пугая своей ощутимостью. Непонимание ситуации раздражает, а белый лист вместо воспоминаний заметно злит. Она же Аддамс! Как вообще ей удалось потерять контроль из-за алкоголя, после всех тех усилий отца закалить ее с младенчества? Торп, наблюдающий за смятением на ее лице, снисходительно улыбается. Подсаживается ближе и мягко вовлекает в объятия. Его мрачная королева, любящая во всем порядок и контроль, всегда особенно уязвима, когда сталкивается лицом к лицу со своими слабостями. — Не беспокойся, Уэнс. Такое случается даже с лучшими из нас. Аддамс кривится от мысли, что она своими поступками все больше уподобляется примитивной серой массе людишек, которых презирала с пубертатного возраста. Но в объятиях Ксавье сложно злится, даже на саму себя. Очередная слабость, которую она уже давно принимает, как данность. Однако цепкий ум, постепенно освобождающийся от оков головной боли, быстро анализирует весь диалог, выхватывая самую интересующую ее фразу. И не отстраняясь Уэнсдей мягко интересуется куда-то ему в ключицы: — За что я должна на тебя злиться? Уголки ее губ приподнимаются в триумфальной улыбке, когда Торп болезненно стонет. Они оба знают – теперь у парня нет ни единого шанса избежать этого разговора. Кажется, не смотря на всю неловкость этого утра, день обещает быть занятным.