Not alone

Бежать пришлось быстро. Изначально Скар не собирался, не хотел, отказывался, потому что внутри все еще клокотало, все еще стучало слишком быстро. Слишком больно. Но, когда из-за дома на них бросились трое зараженных, Сяо рывком выдернул его из астрала. Скар едва успел стянуть со скамейки топор. Пыльный воздух тут же врезался в напряженное горло, зарылся туда, как гроб в свежую могилу. Скарамучча не успел сделать ни одного полноценного вдоха: все они раздробились, рассыпались, рассеялись. И на место пустоты пришел голодный и беспощадный жар. И теперь легкие безжалостно горят, пылают извергающимся вулканом. И Скар ощущает себя несчастными беспечными Помпеи, доживающими свой последний день. — Почему никто не проверил окрестности?! — ярость неровными выдохами слетает с его губ, все еще разгоряченная, все еще не остывшая, все еще кипящая, как вулканическая лава, пожирающая древний город. — Сяо, ты же у нас постоянно такой ответственный! Сяо в ответ рычит тихо, приглушенно, еле слышно. Биту услужливо передает Венти, который бледнее любого полотна, который заново переоткрыл белый цвет. — Разве я должен был за этим следить?! — вопрошает звонко, резко. В Скарамуччу впивается острый, обтесанный по краям янтарь, оставляет глубокие шрамы, но от этого ни горячо ни холодно. Потому что нельзя ранить то, чего нет. Нет у Скара внутри больше сердца. Только пустота, большая и необъятная. — Слушайте, — Венти слепо находит руку Сяо, потому что бежать быстро у него не получается. — А вы уверены, что сейчас лучшее время для того, чтобы продолжить разборки? — раздражение его стелется по земле туманной дымкой. Раздражение Скара распространяется по воздуху оружием массового поражения. Не уляжется все никак, не успокоится. — Разборок бы не было, если бы кто-то не врал всем направо и налево! — слова захлебываются в отсутствии кислорода, поэтому Скарамучча жадно хватает воздух и мельком оборачивается. И с досадой прикусывает губу, когда видит еще тройку выбежавших за ними зомби. — Может, надо остановиться и убить их? — с сомнением задушенно тянет Кадзуха, вопросительно смотря на остальных. — Чем ты собираешься уложить шестерых? — Сяо резко поворачивает налево, заставляя следовать за ним. — Все пистолеты пустые. — Да ты не переживай, он их голыми руками уделает, — шипит Скар подбитым зверем. — Ему же уже все равно. Собственные слова жгутся на языке противно и горько. Скарамучча пытается унять, усмирить то, что плещется, ядовито шипит у него в желудке. И он растворяется, расходится по швам, когда Кадзуха смотрит на него. Потому что нет там ненависти. Нет там злости, ярости. Там гребанная жалость. Там вина, и ее там столько, что ей бы удавиться насмерть, запихать в горло сотнями лезвий, чтобы больше ни слова. — Скар, завязывай, — цедит Сяо скорее из-за длительного бега, чем из-за злости. Потому что в тоне его только прохладная усталость. — Единственное, что я готов завязать, это петлю у себя на шее! — выкрикивает громко, аж у самого уши закладывает, и ноги тормозят его сами. — Скар, — Кадзуха подходит к нему спешно, суматошно. В рубинах красной тревогой мигает предупреждение об опасности. — Сейчас правда не время… — Если ты не успокоишься, — голос Венти сквозит беспокойством, как открытое нараспашку окно. Ветер раздувает легкие болезненно и зябко, остается только закутаться и решить не выходить сегодня на улицу. И вообще больше никогда. — Мы все заразимся! — Поддержим флешмоб, а? — и смех… О, его смех. Нет его больше. Разучился, растерял все, удирая по пыли и потрескавшемуся асфальту. Это больше не смех, давно уже нет. Его словно ампутировали, вытянули из его глотки, и теперь там что-то другое, что-то кривое и каркающее, что-то мерзкое и чужеродное. Это бы выскрести, удалить навсегда. Да только сколько бы раз Скарамучча ни пытался, из него редкими выдохами выходит только это. Когда он останавливается окончательно, внутри ничего не клокочет от страха. Там, в самом нутре, у него совершенно ничего, и становится от этого почему-то опьяняюще легко. — Скар, не тормози, — дребезжаще тянет Венти, оборачиваясь следом. — Да зачем нам бежать, ребят? — он разводит руки в стороны, как демоны расправляют свои кожистые опаленные крылья. Руки его не слушаются, словно закоченели, закаменели. Разводятся, как ржавые ворота, как старинный подвесной мост. — Давайте уже просто все здесь… — Если ты сейчас не заткнешься, я тебя ударю, — шипение Сяо вторит хрипению за их спинами, которые все громче и все ближе. — Давай, попробуй, — Скарамучча щерится, скалится, и весь он — жуткая гримаса, маска демона они, перекошенная безумием. Венти мелкими оторопелыми шажками отступает назад, смотря ему за спину, что предвещает явно не лучший исход. Смотрит на Сяо почти умоляюще. И Сяо действительно к Скару подходит, действительно вроде как замахивается. Но чужие дрожащие пальцы оказываются куда быстрее. — Нет времени, — чеканит Кадзуха, впиваясь в рукав Скарамуччи и потянув его на себя. — Скар, надо… Но рефлексы заставляют сердце сделать кульбит и спешно отойти назад, когда к их ногам с гортанным рычанием падает кряхтящий зараженный. Венти вскрикивает и с силой тянет Сяо за собой. — Быстрее! — вопит он, и все воспринимают это как призыв к действию. Все, кроме Скара, поэтому за его бег отвечает Кадзуха. Скарамучча бросается за ним по инерции, по привычке, на автомате. Этим автоматом бы впору застрелиться, вышибить себе мозги блестящей кашицей по земле. Да только нет ни оружия, ни сил. Ни смелости. Скарамучча смотрит на их сцепленные ладони расфокусировано: ни вереницы платков из кармана, ни голубей с кроликами из шляпы. Только пустые рукава, без единого козыря, без единого трюка. Без единой надежды. И внутри у него могло быть много-много, тесно, как на дорогах в час-пик. Внутри у него могло фейерверками и атомными взрывами. Могло гореть, как в лесном пожаре, трещать ночным костром, съедать все внутренности горячим и опаляющим, жадным и колким. Но Скар смотрит на их сцепленные ладони. И внутри у него ничего. Внутри у него перекати-поле, огромный зияющий войд, вакуум и миллионы световых лет космического пространства. Он слышит за спиной крики зомби, которые кажутся все ближе и ближе, словно они вчетвером стоят на месте, и внутри у него пусто. Так пусто, словно все из него выбросили, вытрясли, вытряхнули подчистую. И вроде бы чисто должно быть, стерильно, как в больнице. А получается только как в психбольнице. Заброшенной. Скарамучча смотрит на их сцепленные ладони, и внутри у него пустынно и зябко, как на полках магазинов. Второй рукой он стискивает топор. Тяжесть металла ощущается на коже, оттягивает вниз мертвым грузом. Таким же мертвым, как и бледная ладонь Кадзухи. Через рукав байки змейками выглядывают полосы черных вен. Почему он не заметил раньше? Почему он не заметил? Почему он? Ну почему? Скарамучча смотрит на их сцепленные ладони. Скарамучча смотрит… И пальцы выскальзывают из чужой хватки одним резким движением. И прежде, чем воздух рассекает испуганное «Скар!», он оборачивается и бросается на зараженных. Вдох выходит резким и сквозь зубы, сквозь все тело разом, расшибает ребра в доминошки. Он замахивается топором с приглушенным шипением, резонирующим где-то внутри. Там, где у него сквозящее ничего. Удар тяжело обрушивается с его плеч, как камень с души. Только его этими камнями придавливает, заваливает жутким оползнем. И даже три нечеловеческие головы, отлетающие на землю, не помогают ему увидеть хотя бы просвет между грудой завала. Дыхание сбивается, у него вместо легких гранитное крошево, гравий и пыль, вдохи срываются не начавшимися выдохами, и топор грузно опадает в его обмякших руках. Но обернуться на остальных он не успевает, когда сверху на него наваливается еще две зараженные твари. И внутри все мгновенно холодеет. Асфальт больно врезается в спину, впечатывает позвоночник в ребра. Рычание заглушает в его голове все, рассеивается белым шумом, жутким эхом. Звуки расслаиваются, дробятся, плавятся в мозгу. Он вскидывает топор перед собой, вытягивает руки, но его опора настолько хлипкая, настолько неустойчивая, что разлагающаяся пасть нависает над ним, распространяя по земле запах смерти. И, когда Скар явственно ощущает ее холодные костлявые объятия, ему становится парализующе, невыносимо страшно. И страх этот отрезвляет его слишком хлестко, слишком жестоко. Острой пощечиной, ударом, метким и точным, прямо в голову. И вслед за ним приходит горькая, терпкая, мерзкая обида. Потому что он идиот. Потому что он идиот. Архонты, какой же он…! — Осторожнее! Скарамучча жмурится поневоле. Как будто она у него когда-то была. Как будто в нем осталось хоть что-то человеческое. Кадзуха налетает на зомби с отчаянной беспечностью. Удар ногой у него выходит тяжелым и мощным, из-за чего зараженные корчатся в уродливой агонии, изгибаются и конвульсией оседают на землю. Он оборачивается на секунду, смотрит куда-то поверх Скарамуччи, смотрит слишком красноречиво, смотрит пугающе, ужасающе решительно. Скар отползает назад оторопело, словно его правда кто-то торопит. Но даже время над ним издевается, замедляясь до максимума, до предела. Асфальтная крошка царапает ладони, может, останутся ссадины. Может, не только на ладонях. — Скар, быстрее! — чьи-то руки подхватывают его под локти, и Скарамучча не сопротивляется. Потому что взгляд намертво прикован, припаян к Кадзухе, который голыми, мать его, руками принялся драться с зараженными. И зрительный контакт промелькнул между ними вспышкой. Яркой рубиновой вспышкой. И улыбка, мимолетная и блеклая, показалась Скару неправдоподобной галлюцинацией. — Но Кадзуха… — Нет времени! — Сяо рявкает как-то раздраженно, но раздражение это какое-то усталое, вымученное. Как извинение. Чужие руки вздергивают Скара вверх и тянут за собой. И сил на сопротивление нет. Никогда не было. И Скарамучча, в последний раз мазнув взглядом по пепельным волосам, бежит вслед за Сяо. Горящий воздух врывается в легкие без приглашения, впивается тонкими лезвиями. Точно, выверено, прямо в горло, прямо в легкие. И в воздухе этом нет кислорода, ни капли. Там только удушливый озон, тошнотворный и водянистый — предвестник бури и грозы. Скар вцепляется в ладонь в перчатке почти как в спасательный круг, потому что чувствует, что задыхается, потому что чувствует, как что-то важное, что-то жизненно необходимое покидает его тело. Скарамучча поджимает губы с силой: плевать, пусть он задохнется. И с резким выдохом ускоряется до критической отметки. Больше он не сможет, больше его не хватит. Все, закончился. Предсмертные конвульсии. Кажется, даже Сяо оказывается позади него. Они бежали минут пять. Может, больше, он не считал. Останавливаются они резко, неожиданно, словно не должны были. Заворачивают за какой-то угол, в какую-то подворотню, где улочки узкие до невозможности, и никто бы тут не обитал даже при желании, даже до вируса. Венти оседает на землю, едва не задыхаясь. Сяо приваливается к стене, так услужливо подставившейся под его плечо. Скар тяжело и часто дышит, упираясь ладонями в колени. Рассеяно прислушивается: тишина. Оторвались. Волна облегчения почти накрывает его с головой. Пока он эту голову не поднимает. Потому что на него тут же переводятся две пары глаз. Две. — Где Кадзуха? — выходит сипло и тихо, почти беззвучно. Но Скар готов поклясться, что они его прекрасно слышали, потому что взгляд Сяо стекленеет, мутным осадком болтается на дне его радужки. Он смотрит тяжело, неподъемно. Слишком многословно для оглушительной тишины. Скар замирает, уставившись на него. Нет. Да ну нет. Не может быть. — Где он? — хочется крикнуть, да только воздуха у него внутри нет. Ничего у него нет. — Сяо, где Кадзуха? — собственный голос холодом стелется по земле, мурашками бежит по позвонкам. Нет. Сяо смотрит на него открыто и бетонно, как стена. Об такую бы наконец расшибиться насмерть. Нет. Сяо делает гулкий вдох. — Скар, послушай… Но Скарамучча не дает ему договорить. Потому что он знает, что услышит в ответ. Поэтому кулак врезается в чужую скулу резко и импульсивно, без раздумий и без осечки. Сяо отшатывается, согнувшись болезненно и уязвлено. — Ублюдок! — пытается крикнуть, но голос хриплый и совсем не слушается, фальшивит и фонит. Сяо хватается за щеку и отходит на пару шагов. — Ты его бросил! — Это было его решение. — Ты не мог его бросить! — крик его похож на скрежет древнего механизма, ржавого и давно не работающего. Скар делает резкий шаг вперед, но Венти подходит сзади, сцепив руки поперек его живота кольцом. — Отпусти меня! — Скар, не надо! — Венти почти всхлипывает, почти дрожит. — Пусти меня! — он дергается снова, смотря на то, как Сяо сгибается, приложив ладони к лицу. — Как вы могли?! — Скарамучча дергается, и что-то в груди рвется с жутким треском. — Как вы, сука, могли, а?! Почему вы позволили ему…?! Почему?! — последняя попытка выбраться выходит жалкой и будто бы неохотной. Скар брыкается в последний раз и застывает. Венти стискивает его лишь сильнее, лбом уткнувшись в спину. — Что вы наделали? — собственный голос срывается на горький полушепот. Скарамучча сжимает зубы и сгибается пополам. Связки внутри дрожат, вот-вот порвутся, а в носу начинает остро щипать. И внутри у него ничего. Внутри у него перекати-поле, огромный зияющий войд, вакуум и миллионы световых лет космического пространства. Он грузно оседает на колени, когда по пустому переулку эхом раздается режущий всхлип.