***
Скар, если честно, вообще забыл, что произошло вчера. Он, если уж совсем честно, часто пытается что-то забыть. У него, если честно, редко это получается. Хотя очень, очень хочется каждый раз от своих воспоминаний избавиться, вырвать с мясом, без ножа, без ножниц. Удалить, избавиться от заразы, как от укушенной конечности. Но она его настигает, неизбежно и с размаху, когда он неосторожно переводит взгляд на Венти. И нет, с ним все решительно в порядке, он шагает бодро и вроде бы даже уверено, если так можно назвать въевшуюся в подкорку привычку постоянно напряженно оборачиваться. Но Скарамучча не смотрит на его ногу. Намеренно игнорирует ошметки ткани, обмотанные вокруг его лодыжки. Потому что перед глазами тут же бордовое пятно, блестящее в языках пламени. Сразу туманный аквамариновый взгляд и руки в перчатках, судорожно поливающие на рану воду. От этого хочется сразу вывернуться наизнанку, выпотрошить себя без особой брезгливости. И нет, не то чтобы Скар боялся крови. Не то чтобы его пугал ее вид после вида разможженых по плитке торгового центра разлагающихся конечностей. Просто Венти раздражал. Так раздражал, что органы в узел сворачивались, что сердце начинало стучать так же бешено, как после судорожного бега. Так раздражал, что весь следующий день они провели в непрекращающихся поисках аптек. Так раздражал, что ни разу с прошлого вечера он не посмотрел ему в глаза. Чтобы этот взгляд ненароком не стал прощальным. Так раздражал, что Скарамучча явно перепутал слова. Может, раздражение — это что-то другое. А может, в воздухе теперь витает что-то другое. Сладко гнилое, напряженное, статическое и безысходное. И Скар готов был сдохнуть от удушья, только бы этим не дышать. — Здесь ничего нет, — звонким эхом звук огибает пустые стеллажи. Ну, аптеку они нашли. Но они ничего не нашли в самой аптеке. Конечно, где-то по углам удалось наскрести парочку бинтов, они даже отыскали завалявшиеся бутылки воды. Но все полки просто издевались и словно хвалились своей безграничной пустотой. Не хватало только паутины для полной аутентичности. — Тут тоже пусто, — Сяо показывается из-за кассы. Вернее, не показывается. Просто появляется в поле зрения. Просто маячит где-то там, где когда-то была его более живая версия. Люди вообще могут быть настолько бледными? — Может, обойдем еще квартал? — Венти беззаботно стучит костяшками по побитым стеклам шкафчиков. Нет, Скар не хочет думать о том, что он на эту дверцу опирается. — Ты уверен, что можешь идти? — Сяо смотрит на него с тенью сомнения. С тенью, потому что любая его эмоция теперь — тень. Любой жест, любое действие, любое сказанное слово — тень. Тень, залегшая в мешках под глазами и в горчичном отблеске его глаз. — Конечно, — Венти отлипает от дверцы, как ошпаренный. Бегло поправляет рюкзак на плече и заинтересовано переводит взгляд на пустые полки. — Еще как могу. Ну Сяо, что ты, в самом деле? — он оборачивается через плечо, и то, как сужаются его зрачки, заставляет раздражение медленно поползти по позвоночнику. — Мне же ногу не отрубило. — Просто если на полпути ты свалишься, потому что не сможешь идти, это создаст определенные проблемы, — цедит Скар, усиленно сверля пустые полки, словно там что-то появится, если очень захотеть. Если очень отчаянно, очень болезненно, очень раздраженно захотеть. Венти переводит взгляд на него, и там осколки. Осколки побитой дверцы шкафчика, которые мелко дрожат. После такого обычно землетрясение в двенадцать баллов и смерть всего живого. И Скарамучча раздраженно надеется, что в аквамариновых глазах все живое еще не сдохло. — Я в состоянии пройти еще, — говорит он вроде бы тем же самым тоном. Но его голос безвозвратно индевеет, покрывается какой-то тонкой ледяной корочкой. — Может, мы поищем больницы? Вдруг там что-то есть? — и смотрит больше не на Скара. Теперь, кажется, намеренно. — В больницах может быть «людно», — пальцы в перчатках оттеняют в воздухе кавычки. — Это довольно опасно, учитывая, что в первое время всех зараженных держали в больницах. — Ладно, согласен. К тому же, атмосфера там такая… бр-р-р-р, — Венти дергает плечами и отвечает Сяо на его языке — тенью улыбки, блеклой и тусклой, как перегоревшая лампочка. — Ну, значит, еще поищем аптеки? — после протяжного выдоха он бодро шагает к выходу. Останавливается через два шага. Бодрость кончилась. Скар не верит, что он так их ждет. — Ты… уверен, что можешь идти? — Сяо идет к нему осторожно, словно это теперь кто-то другой, кто-то чужой. Не кто-то, кого он защищал от незнакомцев точным ударом битой. Не кто-то, кому до конца света он купил дурацкий брелок в виде дракона. — Абсолютно, — Венти кивает болванчиком. Самым что ни на есть идиотом. — Я хоть всю Инадзуму пройду, погнали!***
Ну, планы он строил прямо-таки наполеоновские. И явно немного просчитался. В общей сложности они сделали пять остановок, пока Венти менял бинты. Ну, вернее, их менял Сяо. После того, как они чуть не поссорились, Венти все же пришлось капитулировать и отдать сетчатую ткань и бутылку с водой. Скар смотрел за этим молча и так же молча отобрал у Венти рюкзак в припасами. Потому что внутри все клокотало, скреблось, никак не унималось это тупое раздражение. Такое, что все аорты ссухофрукчиваются, все желудочки сжирают себя в кислом соке. Он не смотрел на рану, потому что с каждым разом выглядела она все хуже и хуже. Он больше не смотрел на Венти, потому что внутри с каждым разом становилось все хуже и хуже. — Порядок, — говорил Венти, когда грузно поднимался с какой-то скамейки после очередного привала. Улыбку свою дурацкую натягивал словно специально. Словно назло. Скар и Сяо на это только поджимали губы. Потому что порядок — это когда все по полочкам, все по своим местам, всегда знаешь, что где лежит. А здесь порядком даже не пахнет. Пахнет только гнилью и напряжением, озоновым таким, удушающим. Тут такой срач, что и черт ногу сломит. Раздробит кости в фарш и выползет отсюда только по частям. Но Венти говорил «Порядок», и слова эти с каждым разом становились все мутнее и туманнее.***
Они шли почти четыре дня. Три из которых Венти говорил «Порядок». На четвертый он свалился с лихорадкой. Возможно, что-то было не так с теми обезболивающими, что они откопали в одной из аптек. Возможно, дело было в погоде, которая в последнее время начала ухудшаться. Возможно, этот гребанный мир решил, что никак не хочет становиться дивным и новым. Но Венти не просыпался уже почти сутки, мириться с этим фактом не хотелось. Хотелось драться и кусаться, кидаться кирпичами, или что там еще в таких ситуациях делают? Пришлось остановиться в каком-то забытом архонтами супермаркете, хотя хорошо было бы в магазине мебели. Потому что лихорадить на холодном кафельном полу — явно такая себе идея. Сяо убежал рубить ближайшие деревья для костра, пока Скар изучал запаутиненные полки в поисках чего-то полезного. Костер они соорудили наспех, а на уродливую конструкцию их палок они водрузили найденную в чертогах стеллажей кастрюлю. Сяо предложил сварить чай — пакетики они нашли все там же. Венти под голову подложили один из рюкзаков, в котором было меньше вещей. Он сморщился и дернул плечом, отчего его идиотский раздражающий дракон издал истеричное бряканье. Одну из футболок использовали, как компресс, потому что одного прикосновения ко лбу этого придурка хватало, чтобы получить ожог третьей степени. Скар, поддаваясь паническому порыву, задрал ему рукава. Полностью осмотрел чужое тело, борясь с нарастающим страхом увидеть паутину черных вен. Боясь понять, что уже поздно. Но Венти был раздражающе чист. Если бы он был заражен, сворачивающуюся кровь в его венах можно было бы увидеть невооруженным глазом, потому что люди не могут быть настолько бледными. Потому что люди не могут говорить «Порядок», а потом падать с лихорадкой. Потому что люди не могут быть такими раздражающими. Рука Скара остановилась около повязки на ноге. В горлу подкатил тугой ком, который стоял костью поперек горла. И ее бы проглотить, чтобы она уже распорола пищевод, разорвала его на части. Чтобы не было этого удушающего чувства беспомощности. — Сяо, — собственный голос кажется слишком жалким, слишком выжатым, выпотрошенным. Скарамучча неуверенно переводит на него взгляд. В янтаре — болотистая муть, которую не спасают даже блики самодельного костра. — Ты можешь… ну… Вместо ответа Сяо тяжело вздыхает и переползает поближе, заставляя Скара освободить ему место. Чужие пальцы возятся с повязкой слишком остолбенело, скованно, одеревенело. Ткань поддается неохотно, словно намеренно оттягивает этот момент ожидания. Только обычно такие моменты томные и интимные, со сладким послевкусием несдержанности. Но нет ничего томного и интимного в напряженном разматывании раны на чужой ноге. Вообще ни капли. Когда повязку удается отодрать, Сяо застывает на выдохе, и Скар успевает отвернуться ровно за секунду до того, чтобы пожалеть. Потому что он не хочет. Не хочет смотреть на смесь желтого гноя и запекшейся крови. На то, как отвратительно оборваны края раны, как застывшая пленка мерзко блестит в языках пламени. Скарамучча замирает, уставившись в пол, чтобы не видеть Венти. Чтобы не видеть его бледное лихорадящее лицо и тихий ужас, скрывавшийся под его повязкой. Молчание опускается на них гнилыми осенними листьями, тонущими в лужах промозглого октября. Скар прикрывает глаза, словно это поможет ему успокоиться. Словно теперь это можно развидеть, раздробить это в своей голове, развеять по ветру прахом сожженных стихов. Вместо этого он переводит взгляд на кастрюлю, опасно нависшую над костром. Втянув носом воздух, он молча подползает ближе, подбирая пачку чая и вытаскивая из второго рюкзака найденную давным-давно кружку. Стучит по ней пальцами совсем не нервно, нет. Стучит раздраженно. Сердце в груди тоже стучит раздраженно. И так же раздраженно пропускает удар. Он с сомнением оборачивается на Сяо. — Как думаешь, — он осторожно переводит взгляд на лежащего Венти. Осторожно, словно от одного взгляда он может умереть. — Как скоро он- — Он не умрет, — отрезает Сяо почти рычанием. Зубы скалит по-хищному, по-убийственному отчаянно. Словно сейчас отгрызет себе ногу, угодившую в капкан. Грязный охристый блик размазывается по его радужке. Скар втягивает голову в плечи и сдавленно кивает. Конечно, он не умрет. Полный порядок.