На расстоянии вытянутой руки.

      Минхо был похож на бродячего кота, которого так часто отовсюду гнали, что он перестал поднимать голову и просить о ласке.       Джисон был похож на галлюцинацию. Прозрачный, размытый и почти бесцветный. Минхо всегда казалось, что Джисон вот-вот растает в воздухе. Испарится и забудется, как мимолетный сон.       Как же так вышло, что они проводят время вместе? Они же из разных миров. Это странно. Это неправильно.       Живой, но мёртвый внутри Минхо и энергичный душой мертвец Джисон. Они будто подходили друг другу. Дополняли друг друга. Делились тем, чего не хватало обоим.       — А у меня дома кот был. Его звали… Не помню, как звали. Но он красивый был. Рыжий, толстый и вечно голодный. Он у меня на животе любил лежать. Мурчал как трактор. — Джисон сидел возле кровати Минхо и без умолку болтал, пока второй лежал с капельницей в руке.       — У меня тоже был кот. Чёрненький, — с улыбкой перебил Минхо. — Я его котенком на улице подобрал. Чернышом назвал. Банально, да? — Он усмехнулся, опуская взгляд на сидящего рядом с кроватью призрака.       — Не удивлюсь, если я своего назвал Рыжиком, — хмыкнул Джисон, прищурив глаза. — А почему «был»? Где сейчас твой котёнок?       Минхо томно вздохнул, потер свободной рукой глаза и уставился в окно, разглядывая летающих за окном птиц.              Ласточки…              В палате было душно, поэтому окно было открыто и шумные птицы мешали думать. Минхо завидовал их шуму. Завидовал их жизни, которую они так громко живут. Джисон же завидовал их свободе. Жизнь — это свобода. Даже если ты думаешь, что попал в безвыходное положение и тебе остается только смиренно терпеть и ждать, когда станет лучше, — это пустяки. Только когда познаёшь настоящее бызвыходное заточение, лишенное жизни, понимаешь, что, имея жизнь, можно свернуть горы, как бы не было тяжело.              — Я… — начал Минхо, — пришел однажды домой, а его нет.       — Как это? — удивлённо поднял брови призрак.       — Мой отец бессердечный человек. Ему не понравилось, что кот бегает за ним и просит кушать, вот он его и выставил за дверь. А тот убежал. Выкинул кто-то из подъезда наверное: подумали, что бродячий кот забежал. Я думаю, он испугался, что снова оказался на улице, поэтому спрятался куда-то… Я его не нашел. Бегал по району до самой темноты, но не нашел.       — Мне жаль, Минхо…       — А мне жаль моего котенка. Жив ли он? Здоров ли? — Минхо положил руку на лоб и поморщился, будто мучался от головной боли. — Я не слаб и не беспомощен, в отличии от животного. Я выздоровлю и горы сверну, чтобы его найти.       Джисон посмотрел на парня тёплым взглядом. Взглядом, полным уважения и доверия. Минхо не казался человеком, бросающим слова «на ветер». Он казался Джисону тем, кому хочется довериться, протянуть свою руку и отдать свою жизнь на сбережение. Но жизни у Джисона не было. Физического тела тоже.       — Я верю в тебя, — сказал призрак, лучисто улыбаясь. Но отчего-то его брови слегка приподнялись, а губы сжались в одну линию. Он отвёл взгляд, будто над чем-то усиленно размышлял, а потом добавил: — Ну, то есть, верю, что у тебя всё получится.       Минхо хмыкнул, улыбаясь, как всегда, одними уголками губ.       — Спасибо.       В палату зашла медсестра, которая вытащила капельницу и начала о чем-то беседовать с Минхо. Джисон поторопился выйти, поэтому услышал лишь отрывки о результатах последних исследований и каких-то методах лечения. Тон Минхо, когда он разговаривал с другими людьми, казался острым и резким. Казалось, что его голос может укусить. Но почему он так себя ведёт с теми, кто не сделал ему ничего плохого? Джисон часто над этим думал в свободное время, например, когда Минхо спал и призраку приходилось всю ночь бродить и летать в своих мыслях. Кажется, у Минхо проблемная семья. Странная мать, которая постоянно приходит и не интересуется самочувствием сына, а жалуется на свои проблемы, давя на жалость. Отец, который как бы есть, но как бы его нет. Он ни разу не приходил, но иногда звонил и говорил с ним в таком тоне, будто сам Минхо заставляет его это делать. Семья Джисона такой не была. Он был любим и сам очень любил маму и папу, по которым сейчас до ужаса скучает. Как они там? Сколько им сейчас лет? Живы ли они еще? А посещают ли его могилу? Как они справились с утратой? Эти мысли мучают его очень часто. Он не помнит лица родителей, почти забыл голоса, но все еще ощущает их тёплые руки: папа гладил его по голове за каждую хорошую отметку, причитая, что это очень важно для его будущего, а мама гладила его по спине перед сном, потому что он был очень активным и успокоить его могла только мама своими волшебными добрыми руками. Как было тепло, когда мама и папа были рядом… Но неужели у Минхо не так? Почему?       Джисон поднялся на крышу, немного поговорил о важном и неважном с Чонином, после чего собрался вернуться в палату к Минхо, но тот сам пришёл. Брел, как подбитый пёс, держась за живот. Будто болело что-то, но он никогда не рассказывал Джисону. Предпочитал игнорировать такие вопросы. И это причина еще одного «почему?» в мыслях Джисона.       — Снова курить? — спросил призрак, на что Минхо утвердительно кивнул головой и положил руки на перила, либо для удобства, либо чтобы не упасть. Он казался сильным характером, но его тело будто бы было каким-то не таким, каким должно было быть. Что это значит, Джисон не знал, но был уверен, что это так.       — Моя мама тоже курила, — невпопад произнес Чонин, встав между Минхо и Джисоном. — Мне всегда казалось, что курят только плохие люди.       — Почему? — не понял Джисон.       Небо стало ярко-оранжевым, а на горизонте и вовсе алым. Солнце опускалось, пряталось за горизонт, плавилось в своих же лучах. Небо будто горело. Минхо смотрел на город, выполняя свою ежедневную рутину. Чонин поспешил ответить:       — Потому что моя мама плохой человек. Она всегда злилась на меня, кричала, а потом садилась на диван и курила. Она выглядела такой страшной! — Чонин приставил воображаемую сигарету к губам и сделал хмурое лицо, пытаясь изобразить свою мать.       — Наверное, — усмехнулся Минхо, потушивший сигарету. Он бросил короткий взгляд на Джисона, любовавшегося им, освещенным заказным солнцем, и тот сразу же отвёл взгляд.       — Он только что подтвердил, что моя мама была страшной?       — Нет, — помахал головой Джисон. — Он какой-то странный сегодня…       — Он всегда странный! — вздохнул Чонин и почти лёг на перила. — Зачем ты вообще с ним общаешься? Общайся лучше со мной.       Джисон фыркнул и пошёл к выходу с крыши вслед за Минхо.       В палате было пусто. Пациенты пошли ужинать. Джисон сел на кровать и помотал ногами, думая, чем бы себя занять. Вдруг взгляд упал на прикроватную тумбу, на которой лежали таблетки. Он подошёл и взял в руки упаковку.       — Если подумать, то он пьет их каждый день, — прошептал вслух он. — Он говорил, что у него шизофрения? Если так, то таблетки ему, кажется, не помогают. Или он вовсе не болен? А может, я просто его больная фантазия? — он усмехнулся своим глупым мыслям и положил все на место.       В комнату зашёл Минхо, на сгибе его руки был бинт.       — Брали кровь?       Минхо, серый и изможденный, прошёл в палату и лёг на кровать. Он закрыл глаза, устало вздохнув. Джисон слышал, что ему снова снились кошмары ночью и он не мог спать.       — Мне уйти? — снова полушёпотом спросил Джисон. И, когда он уже не рассчитывал на ответ и развернулся, чтобы уйти, хриплый голос Минхо остановил его:              — Нет.       Джисон развернулся и заметно повеселел. Ему было приятно, что Минхо перестал его избегать. Если в начале он, по непонятным для Джисона причинам, был холоден и даже груб к нему, то сейчас вёл себя более дружелюбно. Джисон почти вприпрыжку подбежал к кровати и сел у ног Минхо, стараясь не беспокоить его, но быть как можно ближе.       — Минхо, — позвал Джисон немного неуверенно. Он сжал губы, бегая глазами по палате.       — А?       — Спасибо тебе.       — За что? — удивлённо открыл глаза он.       — Я чувствую себя живым рядом с тобой.              Минхо усмехнулся, перекатываясь на спину и улыбаясь и губами, и глазами совсем по-детски. Искренне.       — Я тоже.