Twisted mess

      Чон Чонгук выглянул в окно и тяжело вздохнул. Солнце медленно, но верно окрашивало верхушки деревьев в парке рассветными лучами. Всё погрузилось в какую-то туманную дымку, как и в его мозгу после алкоголя. Наверное, ему не стоило пить во время трансляции. Или уже после, когда не было перед кем смущаться. Лишнее, разумеется, но он ничего не мог с собой поделать.       Улица манила сильнее, чем пустые стены унылого дома, который он с трудом называл своим. Ему было лучше, когда все они жили вместе, как одна большая, шумная семья. Каждый мембер с персональными идиотскими привычками и дебильными приколами стал для него, как близкий родственник. Было легче засыпать под чей-то храп или тихое бормотание, уютнее, когда знаешь, что ты не один и утром кто-то обязательно дёрнет за босую пятку, торчащую из-под одеяла, с криками, что все из-за тебя опаздывают на тренировку.       У него не было детства, как у других подростков. Старшие классы, время которых все почему-то называли самым счастливым периодом жизни, пролетели, как миг, и он даже не запомнил ребят, с которыми учился. Его детство проходило в другой, хоть и не менее счастливой, суматошной атмосфере, которую теперь отчаянно хотелось вернуть. Но он молчал о том, насколько ему плохо и грустно. Не мог пожаловаться, что испытывает страх от того, что ждало впереди. Пути семьи неизбежно расходились, пусть каждый и верил, что это лишь временно.       Больше всего не хватало человека, с которым он и поговорить-то нормально не мог из-за собственной глупости.       Пак Чимин только что выпустил свой первый, несомненно блестящий альбом и произвёл фурор своим визитом в США. Что и следовало ожидать… Вот только золотой макне Чон Чонгук в его жизнь теперь никак не вписывался и от этого было очень больно.       Во многом всё это случилось из-за собственного Чонгуковского идиотизма, само собой, из-за вспыльчивости, предвзятости, из-за попыток стать лучше, соответствуя чужим ожиданиям и при этом сметая всё на своём пути. В этом они были разные, ведь Чонгук достигал, завоевывал, не умел слушать и чувствовать так, как это делал Чимин, и это бесило.       Иногда он думал, что BTS вырастили из него монстра, у которого нет сердца. Куклу, способную петь и танцевать, кривляясь на публику так, как нужно. Как от него хотели. Конечно, каждый играл роль, написанную и обмусоленную сотни, миллионы раз на общих собраниях, но Чонгук настолько слился со своими многочисленными образами, что, оставшись один, вдруг испугался давящей тишины и отсутствия хоть какого-нибудь подобия внутреннего голоса.       Одиночество, оказывается, пугало сильнее смерти.       А ведь Пак Чимин говорил ему об этом. И о многом другом, что вспоминалось отголосками лишь сейчас, в этой пустой, никому ненужной квартире. Пак Чимин улавливал малейшие перемены в его настроении, умел рассмешить, и был рядом, когда этого сильно хотелось. Однако Чонгук воспринимал его как нечто само собой разумеющееся, часть образа, имидж, который нужно поддерживать.       Он брал, наслаждаясь вниманием, впитывал в себя эмоции толпы, других мемберов, но никогда не давал ничего взамен от себя лично.       Кто он такой?       Чон Чонгук замер посреди ванной комнаты, уставившись в зеркало на свои непомерно отросшие пряди. Раньше личный стилист сказал бы, как именно их нужно подстричь для очередного камбека, но теперь этого не требовалось. После того, как Джина проводили в армию, Чонгук устроил себе мини-отпуск, который перерос в своеобразный запой. Не алкогольный, но какой-то жуткий, затягивающий, словно в болото.       Среди холодного мрамора стен из огромного, во всю стену зеркала на него смотрел совершенно незнакомый, одинокий и поникший человек, которого Чонгук боялся. Решив как можно скорее вернуться на светлую кухню, он быстро принял душ и почистил зубы.       Во всей квартире в принципе не было много мебели. Чисто и пусто, как того требовал минимализм и Чонгуковская привычка к аккуратности. Он не ожидал, что в конечном итоге именно эта привычка начнёт его пугать.       Свежий воздух из открытого окна создавал лёгкий сквозняк и только бутылки, вместе с остатками еды в пластиковых коробочках напоминали, что здесь всё же кто-то жил.       Чонгук уселся на высокий барный стул и одним движением открутил пробку на пластиковой бутылке с минералкой. Сделав несколько шумных глотков, он достал из кармана телефон и принялся пролистывать ленту твиттера.       Фанаты уже заметили его имя в альбоме Чимина и начали мучиться вопросами. Чонгук и сам хотел задать Чимину некоторые из них, вот только не знал как. Он никогда не спрашивал, что тот думает об их отношениях?       Да и были ли эти отношения вообще?       Каково было Пак Чимину всё время с тех пор, как между ними случилась та близость? Это глупое, собственническое желание присвоить себе человека целиком и полностью довело Чонгука до безрассудства. Когда это заметили другие мемберы стало уже слишком поздно, и в группе произошёл грандиозный скандал, заставивший Чонгука пересмотреть кое-какие из своих приоритетов. Говоря проще, он испугался.       А ещё проще — зассал.       И с тех пор всё покатилось по наклонной. Пак Чимин, разумеется, не был идиотом, который продолжит следовать за Чонгуком, словно какая-то молоденькая фанатка, и тоже взял паузу.       Они никогда не обсуждали их связь, но когда той не стало, на свет всплыло всё, что парень старался не замечать.       Его испорченность, избалованность, надменность по отношению к окружающим. Всё, что копилось в Чонгуке, как в кастрюле, с плохо прикрытой крышкой. А, закипев, вылилось через край, обжигая других. И больше всего — Пак Чимина.       В пандемию стало чуть проще, ведь их график больше не был таким насыщенным. Они провели значительное время порознь, и остальные мемберы свыклись с мыслью, что их отношения отныне построятся несколько иначе.       Пак Чимин улыбался ему по-прежнему для всех, но особенно по-другому для него лично. Во взгляде больше не было того самого тепла, восхищения и обожания, в котором он так остро нуждался теперь, осознав всю паутину лжи, которой оказался обмотан.       И вдруг эта песня, письмо… И реальный email, в котором в официальном тоне было озвучено предложение спеть и подыграть. Пак Чимин больше не писал ему лично, используя их общих знакомых в продюсерской среде, даже не других мемберов. И от этого было особенно горько, ведь те, кого Чонгук называл семьёй, вдруг перестали существовать.       Без Чимина всё будто исчезло.       Когда Чонгук впервые прочитал лирику, ему захотелось выпить. После второй, третьей и всех последующих попыток вникнуть в текст песни, он плакал, вжавшись в диван и осознавая всю пропасть, образовавшуюся между ними за пару лет. На следующее утро, собравшись с мыслями он напечатал дрожащими пальцами «да» в ответном письме. И эта песня, жуткая, пробирающая до самых костей, родилась, как будто всегда существовала где-то в инфополе. Словно вселенная наблюдала других Чимина и Чонгука, между которыми что-то происходило. У которых было будущее.       Для нынешней версии Чонгука будущее виделось весьма расплывчато, как туман, застилающий парк возле его дома, в котором частенько хотелось раствориться и исчезнуть.       Он так и не написал, что думает по поводу этой песни, а Чимин не спрашивал, видимо, догадываясь, что Чонгук всё равно не смог бы подобрать слов.       Тех самых слов, которые всегда умел найти Пак Чимин.       Алкогольный дурман выветривался, оставляя после себя противную, ноющую головную боль. Чонгук вспомнил, как Чимин приносил ему таблетки и мокрое полотенце на лоб, когда было особенно плохо. Как заботился о его состоянии, болтая обо всём и не о чём, сидя в изголовье его кровати.       Неужели Чонгук и правда был так эгоистично холоден? Всё эти годы между ними медленно, но верно разгорался пожар, который в конечном итоге спалил обоих дотла, но Чимин нашёл что-то в пепле, использовав лирику песни. Нашёл и возродил их самые тёплые и добрые воспоминания, от которых хотелось плакать. И Чонгук плакал, пока никто не видит. В пустой квартире, в которой слышалось эхо собственных всхлипываний, в пустой ванной, в которой не было ничего, кроме воды и бесконечного тёмного мрамора, давящего на мозги. Но никто не знал об этом.       Разумеется, ему писали другие мемберы, в общем чате частенько возникали жаркие споры и предложения собраться, но всё обламывалось из-за графика, ведь часть ребят всерьёз взялась за сольную карьеру или была занята в других не менее интересных проектах.       Чонгук прокрутил ленту в социальной сети до последних сообщений, которые ему писал Чимин. В публичном пространстве он делал это со смайликами, в игривой манере, как раньше. Недавно он сообщил, что приедет к нему поесть рамён.       Чонгук улыбнулся, припоминая, как они любили заварить пару пакетов лапши на кухне ранним утром, проснувшись от бурления в животах. Это казалось таким далёким! Словно происходило в ином мире, не с ним, а с его лучшей версией.       — Я бы очень хотел, чтобы ты приехал… — прошептал он, рассматривая их совместные фото в папке на телефоне, которая была защищена паролем.       Это были кривляния четырех-пятилетней давности, ещё в период их одержимости друг другом. Чонгук всегда знал, что Чимин следит за ним, когда они были на сцене. И он сам, разумеется, наблюдал тоже, в этом заключалась часть их игры на публику, но без надзора камер всё было иначе.       Пак Чимин выходил из образа красавчика и пай-мальчика, мог витиевато ругаться матом, когда у него что-то не получалось и загонял себя до обмороков, в попытке достичь совершенства. Чонгук знал эту его сторону, скрытую от остальных. Знал интересы и привычки, то, как Чимин изводил себя и как сильно боялся буквально перед каждым выступлением, коих было великое множество. Чонгук относился к жизни легче, как ему казалось, и всегда был убеждён, что сможет. Чимин же напротив, убеждён не был, но доказывал это остальным и в первую очередь самому себе.       Чонгук восхищался упорством и добротой, которую Чимин излучал даже когда сам был слаб. Казалось, от него исходили незримый свет и тепло, рядом с которыми становишься чуточку лучше. В какой-то момент это захотелось присвоить, как и многое другое, ведь Чонгук привык покорять.       Чимин поддался, вступая в опасную игру и, кажется, заведомо зная, что проиграет. Он открылся перед Чонгуком. Признался в симпатии, был умилительно неловок и выглядел при этом столь виноватым, что его немедленно захотелось утешить. Комплименты и признания польстили, и Чонгук ответил неосознанно, также, как отвечал фанатам, стараясь угодить и совершенно не думая о чувствах, которые… оказывается, были.       Чимин никогда не говорил, что любит его, но это ощущалось в каждом неосторожном жесте или случайно брошенном взгляде. Чонгук будто подпитывался от этого, сияя ярче, чем когда-либо. Их совместная поездка в Токио многое расставила по местам, ведь именно тогда Чонгук задумался, что вообще-то был не против находиться рядом с Чимином и дальше. В отеле, где они провели пару ночей, между ними случилась настоящая близость, о которой теперь можно было вспомнить, как о самом лучшем времени в их общей жизни. Времени, когда он открылся сам, ответив взаимностью.       Что же в итоге привело их к трагедии?       Почему всё так вышло?       Чонгук не мог найти ответов на эти вопросы и мучился, изводя себя воспоминаниями. Лирика песни Чимина довела его до первых в жизни слёз из-за кого-то. Он никогда не сожалел и был убеждён, что всё делает правильно, до последнего момента.       — Ты мне нужен, — пробормотал он, разглядывая их последнюю фотографию, сделанную когда-то во время репетиций.       Да, эта тихая просьба опять звучала как эгоистичное требование, и Чонгуку делалось от себя тошно. Он хотел убежать, вот только бежать было некуда. От себя? От всего, что происходило между ними, от жизни, которой он толком и не знал?       Как-то раз Чимин сказал, что ему нравится гулять ранним утром, слушая музыку. Что это помогает расслабиться. Чонгук не задумывался над этими словами до нынешнего момента, но теперь ему захотелось поступить также. За окном уже вовсю светило утреннее тёплое солнце, прогноз погоды в телефоне сообщал, что температура поднимется аж до двадцати одного градуса, а значит, можно выйти из дома в лёгкой куртке.       Он собрался за несколько минут.       Улица встретила непривычной тишиной, разумеется, в такое время в частном квартирном комплексе все ещё спали. Здесь всегда было по-особенному спокойно. В частном парке, который тянулся вдоль реки Хан соседи встречались редко: Чонгук решил воспользоваться возможностью, чтобы побыть в одиночестве, заткнул уши плеером и побежал.       Он вихрем пронёсся по набережной, а затем углубился в парк, на какое-то время забыв все тревоги и печали. Чимин был прав — утро и музыка работали, как детокс. Ему даже стало чуточку легче дышать.       Но потом позвонила мама.       — Чонгук-а, ты хорошо кушаешь? — помимо рассказа о новостях из дома, она задала один из стандартных вопросов, которые адресовала ему едва ли не каждый день. На которые он неизменно отвечал, что всё прекрасно. — Я хотела, чтобы ты приехал на выходные, это возможно?       — Я… постараюсь, — ответил он с некоторым запозданием.       — Бам-и очень соскучился! Я тебе пришлю несколько фото! Мы хорошо о нём заботимся, не волнуйся.       — Спасибо, большое спасибо, мам, — искренне ответил Чонгук.       — Ты грустный? Что-то случилось? — она была донельзя проницательна.       — Всё в порядке, правда. Я в норме.       Это было сложно, но он, кажется, справился с убеждением, в том числе и себя самого, и тепло распрощался с мамой. Пока они разговаривали, Чонгук шёл по направлению к дому и размышлял, чем бы заняться. Самой хорошей идеей пока что было отправиться в тренажёрный зал и выместить скопившееся напряжение на тренировке, однако у судьбы на его счёт, кажется, имелись другие планы.       Возле подъезда стоял автомобиль: огромный чёрный джип с тонированными стеклами, но Чонгук и без них сразу понял, кому тот принадлежит, и замер в нерешительности.       Дверца пассажирского сиденья открылась, на асфальт ступила одна нога в белом кроссовке, следом за ней показалась другая. Чонгук наблюдал за появлением человека, как в замедленной съемке, отмечая все мельчайшие детали. Чуть помятый спортивный костюм, взлохмаченные пряди, торчащие из-под кепки, наверняка усталый взгляд, скрытый за стёклами солнечных очков.       Чонгук подошёл ближе, тревожась за собственное ментальное здоровье и всё ещё сомневаясь, не почудилось ли ему?       Но Пак Чимин и правда стоял на крыльце подъезда с пакетом из сетевого супермаркета в руках. И внутри даже без подсказки отчёлтиво угадывались очертания того самого рамёна… который он обещал.       — Будь я проклят, — прошептал Чонгук, ускоряясь.       Чимин услышал шаги и обернулся, снимая очки. Его взгляд и вправду говорил о бессонной ночи, но брови поползли вверх в удивлении.       — Привет, — выпалил Чонгук, попутно припоминая, когда они в последний раз были наедине друг с другом не под софитами, без объективов камер, нацеленных фиксировать каждый шаг.       — Здравствуй, — доля секунды, и выразительные губы Чимина дрогнули в робкой улыбке.       — Ты давно вернулся? — в груди у Чонгука что-то ухнуло вниз, он замер, не рассчитав быстрого шага и едва пошатнулся вперёд.       — Ночью, только закинул домой вещи… Я писал ребятам.       — Я не видел…       — В общий чат. Ты вёл прямой эфир.       — О-о…       Чонгук покосился на пакет, и Чимин поднял тот в воздух, помахав перед носом, будто трофеем.       — Как ты любишь, — он улыбнулся чуть шире, когда Чонгук перехватил сумку и устремился ко входу, словно в страхе, что Пак сейчас передумает и уедет.       Они не разговаривали, пока ехали в лифте, и после, когда топтались при входе в квартиру. Чимин очень быстро скинул кроссовки и прошёл в сторону кухни. Вскоре там раздалось шуршание и звук вскрываемой упаковки.       — Где у тебя кастрюля? — крикнул он, пока Чонгук путался в шнурках кроссовок.       — Нижняя полка, слева от раковины. Бери любую! — ответил он, замирая. У него бешено кружилась голова и стучало сердце.       Поверить, что человек, которого он так ждал, сейчас взаправду хозяйничает на кухне, было по-прежнему сложно, но когда он вошёл и увидел спину Чимина в белой майке, реальность взяла верх и ударила с новой силой.       Пак скинул черную толстовку на диван, и Чонгук сначала подошёл к ней, чтобы сложить, а затем проделал привычный маршрут до барной стойки на ватных ногах. Похмелье будто вернулось. Слегка кружилась голова.       — А ты знал, что у Джимми есть собака? — вдруг ни с того, ни с сего начал Чимин. — Он сказал, что третьего февраля у этой породы был праздник, представляешь?       — Что? Какая собака? — невпопад переспросил Чонгук, схватившись за голову.       — Золотистый ретривер, девочка по кличке Гэри. Он показывал мне фотографии.       — Третьего февраля… — было стыдно, что информация так плохо усваивается в голове, но Чонгук ничего не мог с собой поделать.       — Всемирный день золотистого ретривера, — пояснил Чимин, — айщ, закипело! — с этими словами он ловко выложил в кастрюльку специи, а следом закинул спрессованную лапшу.       Чонгук был рад, что парень не обернулся сразу же после. У него появилась драгоценная минута, чтобы совладать с собой и слегка встряхнуться.       — Пить хочешь? Я взял виноградной содовой, — Чимин подвинул к нему банку.       — Да… было бы неплохо, — он схватился за банку, как за спасательный круг. Прохладная жестяная поверхность подействовала на кожу отрезвляюще, отвлекая от бешеного круговорота мыслей.       — Я жуть как устал! — вдруг честно признался Чимин, потягиваясь.       Чонгук поймал в поле зрения оголившуюся полоску кожи на животе между майкой и поясом спортивных штанов.       — Американцы чересчур общительные, — Пак слегка смутился, затем подцепил ногой высокий барный стул и уселся напротив Чонгука.       Нет, разумеется, они могли общаться, как друзья, и парень сейчас судорожно пытался привести в чувство весь свой словарный запас, чтобы продолжить диалог. Чимин попросту застал его врасплох.       — Мне понравилась песня, — выпалил он, обращая внимание, как сузились глаза Пака в ответ.       Он мгновенно понял, какую именно песню Чонгук имел в виду. Предательски запекло кончики ушей.       — Рад, что ты оценил, — Чимин ответил осторожно.       — Весь альбом в целом… крут, — Чонгук продолжил, потянув за колечко на банке с газировкой. Послышался шипящий звук.       — Там не особенно много песен… — Пак, как обычно, принижал свои заслуги.       Чонгук мониторил его активность с самого начала, ещё с момента создания альбома, наблюдая, как Чимин советуется с другими мемберами и сгорая от стыдной зависти и ревности, потому что тот обращался не к нему…       Он читал, что говорили в СМИ, просматривал заявления фанатов и анализ песен с клипами. Знал лирику почти наизусть, но признаваться в этом перед Чимином не хотел, словно это было чем-то стыдным.       — Я задолжал тебе отзыв, — Чонгук попытался звучать как можно расслабленней. — Все остальные мемберы уже высказались, кто где мог…       — Да брось, — Чимин отвлёкся, чтобы помешать лапшу палочками. — Ты помог с песней.       — Альбом правда о твоих мыслях во время пандемии? — вдруг уточнил Чонгук.       — Да, правда, — Пак стоял к нему спиной, и выражения его лица было не разглядеть.       — А face off?       — Что с ней? — Чимин выключил конфорку. Его плечи напряглись.       — Посмотрите, как я сейчас выгляжу. Живу как идиот. Доверять людям — начало ужасного кошмара, — Чонгук процитировал строку.       — Это о друзьях.       — О тех, с которыми ты больше не общаешься?       — С некоторыми да.       — Это хуевые друзья.       — У тебя нет второй тарелки? — Чимин развернулся с кастрюлей в руках.       — Поедим так? — Чонгук поднялся со стула, отмечая резкую смену темы, однако, решил подыграть.       Он достал палочки и поставил разделочную доску, чтобы Чимин опустил наконец на неё эту треклятую кастрюлю.       Какое-то время они ели молча, наклоняясь каждый за своей порцией и фыркая, когда было слишком горячо. Чонгук почувствовал себя легче, когда долгожданная еда упала в пустой со вчерашнего дня желудок. Сладкая содовая и вовсе вернула к жизни, хотя он задумался ещё и о чашке кофе.       — Это очень смело, — признался он, когда они закончили есть.       — Что именно? — Чимин убрал кастрюлю в раковину, предварительно залив её водой, и Чонгук остановил себя от машинальной привычки помыть посуду сразу.       — Твои танцы, лирика, атмосфера клипов. Детали… всё, — вместо этого он постарался закончить мысль.       — А как твои дела? — Чимин посмотрел за его спину, туда, где располагался большой диван.       От его взгляда, разумеется, не укрылись бутылки. Мусор Чонгук всё же выкинул, а вот алкоголь прятать не собирался вовсе. Он же не запойный, в конце концов. Так, пригубил слегка.       — Дела… — он вздохнул. — Не знаю.       — Чем занимался в последние пару месяцев?       — Прошёл пару игр на приставке, — Чонгук принялся загибать пальцы, — потусовался с братом и навестил родителей в Пусане. Потом вернулся в Сеул, ходил в зал, бегал.       — Бегал? — Чимин открыл банку с содовой и сделал несколько глотков.       — Ага. По парку, тут недалеко. С музыкой. Помню, ты говорил, что это помогает прочистить голову…       — Вот как…       Чимин замолчал в странной задумчивости. Их встреча и диалог в принципе выглядели какими-то неестественными деталями пазла — ничего не сходилось и не складывалось так, как того хотелось. Чонгук начинал злиться. Ему хотелось спросить, зачем Чимин вообще припёрся? Чтобы посмотреть на его жалкое существование? Упрекнуть лирикой, которую Чонгук и без того знал наизусть? Слова ранили не хуже ножа, резали прямиком по нервам, натянутым до предела. В груди перемешалась тоска, чувство вины, стыд за себя и много чего ещё, Чонгук не был силён в словах, чтобы описать калейдоскоп эмоций.       — Мне хуёво, — это вырвалось неожиданно.       Чимин поднял голову и встретился с ним взглядом. Таким же понимающим, как и всегда, вот только без слов. Пак будто ждал чего-то, и Чонгук был благодарен, что тот не вытаскивает из него эмоции клещами. Хотя даже от одной честной, эмоционально окрашенной фразы ему стало чуточку легче. Поэтому он решился продолжить.       — Плохо без ребят. Без привычной рутины. У нас никогда не было таких долгих отпусков, в которых каждый предоставлен сам себе. Слишком долгих, — он принялся теребить рукав кофты. — Вы все работаете, я это вижу… Мне тоже пришло предложение сняться в рекламе…       — Это же здорово, — отреагировал Чимин.       — Я соглашусь, разумеется, — Чонгук снова посмотрел ему в глаза.       — Намджун просил к тебе заехать, — выдал Чимин, — он волнуется за тебя.       Кошки на душе Чонгука заскребли с новой силой. Тысяча несформировавшихся вопросов взорвались в голове подобно атомной бомбе. Значит, он приехал не по своей воле? Как обычно, слишком добрый к жалким людям?       — Мог бы не утруждаться, — процедил он, стискивая банку, которая опасно захрустела под пальцами.       — Эй, — Чимин резко протянул руку, останавливая его от возможности пораниться. — Я не хочу с тобой ругаться, ты чего?       — Я в порядке, — упрямо затвердил Чонгук. — Что вы заладили? Я просто отдыхаю! Вы все творите, а я отдыхаю и набираюсь вдохновения!       — Никто же не просит тебя что-то творить… — Чимин осторожно забрал банку у парня из рук и отодвинул в сторону. — Можно ведь просто поговорить, рассказать, что тревожит. Так ведь легче. Мы все видим, что ты… замыкаешься.       — Я просто не умею как ты! — в сердцах выпалил Чонгук, вставая из-за барной стойки.       Ему стало остро не хватать свежего воздуха, поэтому он отошёл к окну.       — Что именно не умеешь? — осторожно и тихо уточнил Пак.       — Выражать эмоции словами.       — Ты всегда делаешь, а не говоришь — это ведь тоже неплохо! — Чимин неслышно поднялся.       Чонгук сглотнул, глядя на парк за окнами. Он догадывался, что к нему подойдут и молился, чтобы Паку не пришло в голову его трогать. Это было совсем ни к чему, совсем лишнее. Он прекрасно справился бы и без этих разговоров! Сходил бы в зал, поколотил грушу, выплеснув всё, что накопилось.       — Иногда мне кажется, что мы стали совсем другими, — Чимин поравнялся с ним, едва заметно коснувшись плечом. — В этому году будет десять лет, как мы существуем вместе. Официально. И я всё чаще погружаюсь в воспоминания… рефлексирую всё, что происходило. Хорошее и плохое.       — И чего больше? — задумчиво уточнил Чонгук.       — Хорошего, — Чимин улыбнулся. — Я часто смеюсь, вспоминая кое-какие мелочи.       — Например?       — Почему-то одна чушь лезет в голову…       — Помнишь, как мы смотрели на звёзды на Гавайях?       Это всплыло в голове яркой вспышкой, Чонгук сглотнул, покосившись на ладонь Пак Чимина. Он тогда взял его за руку, осторожно, хоть и казалось, что весьма смело. Они ждали падающую звезду.       — Что ты загадывал? — Чимин словно продолжил его мысли.       — Какую-то чушь, — Чонгук закусил губу. — Про то, чтобы всё было хорошо… Не помню. Я всегда такое загадываю. Как будто пытаюсь охватить необъятное.       — Я загадал, чтобы мы были вместе.       Чимин произнёс это буднично, но вместе с тем так отчётливо, что у Чонгука зазвенело в ушах. Фраза отдалась звонким эхом, и застыла где-то на подкорке, сияя, как неоновая вывеска.       — Я написал эту песню для тебя, — продолжил Пак. — Хотел, чтобы всё самое светлое застыло в вечности. Потому что я правда считаю, что это лучшее время в моей жизни и думаю, оно того стоило, несмотря ни на что.       — Прекрати, — Чонгук прислонился лбом к стеклу.       — М-м? — Пак удивлённо замолчал.       — Ты видел, какой я, — Чонгук цедил слова сквозь зубы. — Видел, на что я способен, как я себя вёл… Я такого не заслуживаю.       — Сначала ты был вредным ребёнком, — Чимин тепло рассмеялся. — Потом вырос и превратился в красивого юношу.       — Говоришь, будто тебе сто лет, — Чонгук слабо улыбнулся.       — Я же всё-таки старше.       — Изрекаешь перлы мудрости, значит?       — Гукки, — Чимин погладил его предплечье. — Ты хандришь.       — Потому что я не знаю, что мне делать дальше, — тепло чужой ладони показалось обжигающим, но руку убирать совершенно не хотелось.       — Никто не требует делать что-то немедленно. Ты имеешь право отдохнуть, — Чимин снова провёл ладонью по его предплечью вверх-вниз, и Чонгкуку захотелось, чтобы он его обнял.       — Вы все большие молодцы, стараетесь… Ты стараешься. Это правда круто, — искренне заметил он, медленно поворачиваясь.       Ему хотелось смотреть Паку в глаза. Он ждал намёка, хотя бы едва уловимого жеста. Разрешения. Чимин должен был показать, что хочет этого сам.       — Рад, что тебе нравится, — парень слегка отвёл взгляд и опустил руку.       — Всегда нравилось, — Чонгук сделал шаг вперёд. — То, что ты делаешь. Как ты двигаешься. Как смотришь…       Пак закусил губу, поднимая на него нерешительный взгляд. Он тоже ждал: им обоим надо было набраться смелости, чтобы продолжить.       — Я косячил больше других, но вы всегда меня покрывали, — Чонгук прекратил напирать на Чимина, застыв в считанных сантиметрах. — Есть многое, о чём я сожалею.       — Если задуматься, у меня тоже найдётся сполна таких вещей, — Чимин коснулся волос привычным жестом, зачёсывая их ладонью.       — Я очень сожалею, что повёл себя так.       У Чонгука поплыло перед глазами. От признания, и от понимания, что Пак прекрасно знает, о чём речь. А ещё от страха быть отвергнутым окончательно и бесповоротно. Ведь Чимин мог это сделать прямо сейчас и с лёгкостью. Его смелость, которую многие недооценивали, расцветала пышным цветом.       — Это было… ожидаемо тогда, — он вздохнул. — И ты находился в своём праве, как и остальные, твердившие нам, что мы заигрались.       — Я… не играл, — у Чонгука запекло в глазах. — Тогда сам не понял, но понимаю теперь. Просто никто толком не знает, какие мы на самом деле, даже мы сами, да?       — До некоторого времени… да, ты прав, — согласился Чимин.       — Я скучал по тебе, — в глазах скапливалась влага, и Чонгук посмотрел наверх, так, чтобы ненароком не сморгнуть предательские слёзы. — Блядь, я всё время по тебе скучал.       — Я тоже, Гукки, — тёплая ладонь Пака дотронулась до его пальцев, и тот не выдержал, притягивая его в объятия.       Слёзы оказались на чужом плече.       — Эй-эй, — Чимин уткнулся ему в шею, прижимаясь так крепко, что у Чонгука перехватило в горле. Или это происходило по другой причине?       — Мне с тобой хорошо, — прошептал он. — Безумно хорошо и всегда было, ты знаешь это?       — Теперь знаю, — Чимин шмыгнул носом, и Чонгук рассмеялся.       Прозвучало, как начало совместной истерики, но ему было уже плевать.       — У тебя глаза на мокром месте, — он отстранился и осторожно взял чужое лицо в свои ладони.       — Сам не лучше, — Пак улыбнулся и потянулся вперёд.       Поцелуй вышел робким и осторожным. Почти невесомым. Чонгук дрожал, касаясь чужих пухлых губ, вспоминая заново, как неистово терзал их, пока никто не видит. Тело ничего не забыло. Каждое прикосновение возвращалось в реальность, словно из давно забытого сна. Спина Чимина, его плечи, крепкая шея, гладкие, пушистые волосы. Запах, тихое, тёплое дыхание, взгляд, который разжигал такое неистовое желание, что Чонгук временами за себя боялся.       Они то целовались, то обнимали друг-друга, едва слышно посмеиваясь и толкаясь. Затем Чимин потянул его за руку в сторону дивана.       — Ложись, — позвал он, падая на мягкие подушки.       Чонгук устроился сверху, промеж чужих разведённых ног и прислонился щекой к груди Пака. В этой позе, прикрыв глаза, он прислушался к биению чужого сердца и блаженно заулыбался. Чимин принялся гладить его по голове, забираясь пальцами в непослушные пряди.       Собственное сердце стучало глухо, постепенно успокаиваясь. Чонгук приходил в норму, словно насыщаясь от присутствия человека рядом. Близкого. Самого родного и нужного.       — Я жутко скучал, — пробормотал он, зарываясь носом в белую майку.       — Эй, я тоже, — Чимин обнял его за голову.       — Ты написал такой хороший текст, что я плакал.       — Серьёзно?! Я не хотел тебя расстроить, — голос Пака погрустнел.       — Ты не расстроил. Ты напомнил мне кое-что важное, — Чонгук усмехнулся.       — Например?       — Всегда помнить тех, кто был рядом в самые тяжёлые периоды жизни. Быть искренним с близкими, чего я пока не умею… но учусь.       — Ты очень способный ученик, — Пак рассмеялся, когда Чонгук ущипнул его за бок. — Айщ, ты учишься лучше с каждым днём, Чонгук-а!       — Засранец, я люблю тебя, — вырвалось вдруг у него, и Чимин прекратил дышать.       Они оба замолчали и застыли, не шевелясь.       — Я тебя тоже люблю, — наконец, ответил Чимин, и Чонгук приподнялся на локтях, не скрывая широкую, счастливую улыбку.       Пак улыбнулся в ответ, а затем притянул его за шею, целуя куда более требовательно. Их языки столкнулись, и перед закрытыми глазами парня засияли звёзды. Те самые яркие звёзды над бескрайним океаном: они падали и закручивались в водоворот, из которого не хотелось выплывать. Он был готов утонуть.       Движения стали увереннее, ладони вспоминали как нужно. Одежда быстро оказалась на полу.       Чонгук осмелел, покрывая поцелуями чужое податливое тело, Чимин отвечал, слегка изгибаясь и подаваясь вперёд, когда ему было особенно приятно. Это больше не льстило, и парень не думал о собственных прихотях. Он сгорал от скопившейся в глубине души нежности, которая внезапно вырвалась наружу, и которую он дарил человеку рядом. Как можно мягче, но сильнее, осторожнее, но крепче. Больше не хотелось присвоить, напротив. Хотелось отдать всё, лишь бы продолжать слышать учащённое дыхание, переходящее в тягучие стоны, сводящие Чонгука с ума.       Чимин под ним, разгорячённый, готовый ко всему, с помутневшим взглядом и распухшими, искусанными губами, приводил в экстаз.       — Я отнесу тебя в спальню, — прошептал Чонгук ему на ухо, подхватывая под бёдрами.       Чимин рассмеялся, цепляясь за его шею и пожаловался, что им будет холодно. Они были абсолютно голые, и парень поторопился в тепло.       В комнате стояла лишь одна большая кровать и пара тумбочек. Окна выходили на солнечную сторону: мягкий тёплый свет заливал светлые стены, придавая обстановке атмосферу, показавшуюся Чонгуку раем.       Именно с Чимином всё предметы вокруг обретали краски и оживали. Именно его тело и голос помогали дышать, и парень вдруг почувствовал давно забытое желание творить. Музыка зазвучала в голове сладкими нотами, и он отдался их переливам, забыв обо всём.       — Не волнуйся, — прошептал вдруг Чимин, — не бойся, мне не больно.       Чонгук и вправду замешкался, боясь сделать не так, причинить вред.       — Я хочу тебя, всё хорошо, Гукки, — Пак улыбнулся, облизывая губы и притягивая парня к себе.       Это было совсем по-другому, не так, как много лет назад в отеле в Токио. Ощущалось также ярко, но теперь ещё и с горьким послевкусием из воспоминаний, перемежаемых сожалением о допущенных ошибках, о боли, которую они причиняли друг другу всё это время. С каждым осторожным движением Чонгук покрывал лицо Чимина поцелуями и шептал слова нежности, которые наконец-то выходили правильными и больше не звучали неестественно.       Он удивлялся, что не делал этого раньше и мысленно обещал, что будет впредь, как можно чаще.       — Люблю тебя, — он коснулся мочки уха Чимина, затем перешёл на шею, цепляя гладкую кожу зубами.       — Что ты со мной делаешь? — Пак подался вперёд, учащённо дыша.       — Люблю, — повторил Чонгук, чувствуя, что находится на пределе.       Оргазм хотелось подарить Чимину первым, и он сделал над собой усилие, лаская его и дожидаясь заветных стонов наслаждения, чтобы потом кончить самому.       Холодно не было, и даже прохладный ветерок из открытого окна не мог остудить их разгорячённых тел, которые едва-едва насытились друг другом. Чонгук осторожно вытер живот Чимина и очистил себя сам, максимально быстро ныряя под одеяло. Хотелось спрятаться вдвоём от всего мира.       — Когда ты болел, я приносил тебе мокрое полотенце на голову, — вдруг заметил Пак, трогая его лоб. — Такой горячий… это не температура?       — Что угодно, но не температура, — рассмеялся Чонгук, сгребая Чимина в охапку.       Они полежали молча, обнимая друг друга и остывая от произошедшей близости. Было страшно начинать разговор о насущных делах, потому что Чонгук не хотел, чтобы Чимин куда-то уезжал.       — У меня завтра съемки с Юнги. Будем обсуждать мой альбом, — Пак начал сам.       — А сегодня? — Чонгук подавил растущее недовольство.       — Хочу провести этот день с тобой, — Чимин улыбнулся и коснулся кончика его носа пальцем. — Буп, — сказал он и рассмеялся.       — Я буду смотреть на вас завтра, проведу прямой эфир, — Чонгук поморщился и попытался укусить Пака за палец.       — Ты ведь можешь приехать, если хочется.       — Хочется. Но я обещал маме съездить в Пусан, надо подготовиться и забрать Бама. Они и так слишком долго с ним сидели.       — Мы можем съездить вместе? — осторожно предложил Чимин.       — Ты хочешь? — Чонгук сглотнул, заглядывая ему в глаза. — Я бы… представил тебя родителям.       — В каком смысле? — опешил Пак.       — Ну… я бы рассказал им про нас, — сердце забилось быстрее. Внезапное желание, такое острое и яркое, пронзило грудную клетку.       — Ты… точно уверен в этом?       — Я бы хотел, чтобы близкие знали, что я в порядке... с тобой, — у Чонгука дрожал голос.       — Может, стоит начать с брата? И моих… родителей, — неуверенно ответил Чимин.       — Если ты не хочешь, мы ничего не скажем.       — Я… не думал об этом, но… — в голосе Пака прозвучало сомнение.       — Ты прав, я слишком резко это начал, прости, — Чонгук резко смутился.       — Это хорошая идея. Я тоже хотел бы сказать родителям, что счастлив, — Чимин тепло улыбнулся и у парня отлегло от сердца. — Мы можем сделать это в любое время. Вчера… ребята предлагали собраться в кемпинг. Если позволит график и у Сокджина появится выходной.       — Все вместе? — Чонгук широко улыбнулся. — Это было бы круто!       — Мы всё организуем, — Пак погладил его по щеке.       — Я тороплюсь, — он рассмеялся, — я так тороплюсь…       — Всё хорошо, — Чимин подался к нему навстречу и поцеловал. — Всё ещё впереди.       Чонгук прикрыл глаза и вздохнул, находя ладонь Пака. Они переплели пальцы и замолчали, каждый думая о чём-то своём.       Вспоминалось слишком многое, очень ярко и, как говорил Чимин, действительно больше хорошего, чем плохого.       Всё хорошее ждало их впереди.