***
Это был праздник весны. Семья Мраксов все утро готовилась к нему. Для восьмилетнего Оминиса это был первый праздник в деревне, на который его взяли родители. Теперь то он сможет увидеть всю красоту обрядов селян, а не только слушать, задержав дыхание, рассказы о них. Мама крепко держала его за руку. Папа с братьями шел сзади и увлеченно обсуждал заклятия, которые дети выучили в школе. Сестры, весело смеясь, убежали вперед, чтобы купить себе что-то на ярмарке. На площади было слишком многолюдно и громко, Оминис не мог выделить хоть чей-то голос, чтобы сосредоточиться на нем и от этого шла кругом голова. У них дома никогда не было столько гостей, даже если посчитать прислугу. Хоть Оминис и чувствовал себя немного неуютно в толпе, не видя куда идет, потому что мама запретила пользоваться палочкой на людях, — это было для него в новинку, а потому безумно интересно, как и для любого другого ребенка его возраста. Лавочница, мимо которой они как раз проходили, приставала ко всем родителям с детьми, предлагая купить леденец на палочке или хотя бы особое весеннее печенье. Мама попыталась вежливо отказаться, но на помощь Оминису пришел папа, и следующее, что помнил мальчик, был вкус печенья, рассыпающегося в руках. Ужасно горького по началу, из-за небольших семян, посыпанных сверху, а потом одновременно сладкое и кислое внутри, хотя, казалось бы, это невозможно совместить. Они пробыли на ярмарке до вечера. И, когда солнце уже начало клониться к закату, к семье присоединились сестры Оминиса с новыми лентами в волосах и полными корзинками странных магловских сладостей. За территорией деревни Оминису уже было дозволено пользоваться палочкой, пряча ее в рукав пальто, и он даже смог рассмотреть некоторых селян. Белые рубашки до колен, иногда расписанные цветами и птицами, символами весны, развивались на девушках, шедших босиком от реки. Парни носили с деревни в сторону примыкающего вплотную леса пледы и покрывала. Кто-то собирал хворост для костра. Самые молодые жители деревни решили продолжить празднование на зеленой полянке вместо рыночной площади. Оминис с удивлением отметил, что и их семья туда идет. Мальчику тогда показалось, что это будет его самый любимый день в году, столько воспоминаний и новых приключений он пережил. Кто-то прошел мимо них, несильно толкнув Оминиса, и он крепче вцепился в мамину руку. — Прошу прощения? — обладательница девичьего голоса резко остановилась и обернулась. — Извини, мальчик, не хотела тебя задеть, — они стояли достаточно близко другу к другу, чтобы Оминис мог увидеть, как она улыбнулась. Ее ямочки на щеках и венок полевых цветов на короткостриженых волосах. Ей было не больше четырнадцати. — Вот, держи. Надеюсь, ты не в обиде, — она вложила ему в руку маленький букетик пролесков и убежала к друзьям. — Какая наглость! — Мам, со мной все хорошо, она меня почти не задела. Что это за цветы? — он протянул к маме свой букетик. — Не знаю. Наверняка какое-то магловское растение. Выкинь ты их. — Не хочу. Мам, а какого они цвета? — Голубые. Оминис, брось цветы и идем уже, у нас есть еще дела на сегодня. — А цветы по цвету как мои глаза. Няня всегда говорит, что они у меня светло-голубые. А какие у нас еще дела, мама? Мы идем на праздник? — Да. Твой папа с братьями и сестрами уже ушли далеко вперед, если поторопимся, то успеем их догнать. И тогда Оминис побежал, чтобы поспевать за быстро шагающей мамой, потому что ему не хотелось пропускать ни капли веселья. А еще ему хотелось еще раз увидеть девочку с венком на голове, она пахла весною под стать праздника, и была очень милой. Крики Оминис услышал еще до того, как они успели подойди к поляне. Голубой букетик выпал из детской ручки. Он знал, что там сейчас происходило, но долго и упорно не хотел признавать. То, как кричали люди. Это не был страх внезапно вышедшего из-под контроля огня или выскочившего из леса волка. Молодые парни и девушки в белых разукрашенных рубашках, они корчились на земле и кричали от боли. — Империо! — все внутри мальчика сжалось, когда он услышал, как счастливо смеется мама, наблюдая за подростками, калечащими друг друга. — Твоя очередь, Оминис, наложи Круциатус. Отец приволок сопротивляющуюся девушку и кинул ее на землю перед Оминисом. В нос ударил аромат полевых цветов. Девочка тихо заплакала, умоляя пощадить ее. В груди у него похолодело, пальцы онемели и обессилили, выпуская палочку. В пять лет он впервые пошел против отца. Усомнился в нем, когда тот решил ради своего развлечения применить Круциатус на невинных подростках. Наказание было достаточно запоминающимся, чтобы больше такой ошибки не повторять. Оминис использовал обычные заклятия во вред другим, потакал воле родителей. Он правда верил, что маглы опасны и заслуживают страданий, свалившихся на их головы. Но эта девочка, она ведь точно не желала ему зла. — Подними свою палочку, Оминис! — в голосе отца были стальные нотки. Мальчик понимал, что если не сделает сейчас того, что от него требуют — последует наказание. Медленно, оттягивая неизбежное, Оминис поднял палочку. Возможно он надеялся, что кто-то придет на помощь девочке в венке. Или она сама магическим образом испариться. Но она все еще была здесь. — Давай, Оминис, не тяни кота за хвост, — братья и сестры тоже подошли к ним. Они стояли все вместе вокруг магловской девочки, будто шайка бандитов, готовящаяся напасть. Кем они, собственно, и были. Оминис направил кончик палочки на плачущую девочку. Но не смог выдавить из себя ни слова. Она не заслуживала этого, она была невинной. Даже смоги сейчас Оминис произнести заклятие, оно бы не подействовало. Чтобы наложить непростительное заклинание, надо действительно хотеть этого. Он не хотел. — Круцио! Боль была невыносимой. Она пришла резкой вспышкой в районе живота и моментально расползлась по телу. Все кости будто плавились, все органы горели. Казалось, кожа слезала слоями, оголяя мышцы, которые кто-то нещадно разрывал. Оминис упал на колени. Он хотел молить о пощаде, но из горла вырывался только крик. Он хотел заплакать, но слезы не текли. Он хотел только умереть, чтобы наконец избавиться от этой боли.***
— И что было потом? — Катарина даже задержала дыхание, слушая его. — Не знаю. Следующее, что помню — тетя, которая говорила мне о том, что пока мои родители не хотят со мной общаться и придется пожить у нее. Она была хорошей. И тоже не любила темную магию. — Не пойми меня неправильно. Но почему твои родители… — Не в Азкабане? Как и многие другие, избежавшие правосудия преступники, они чертовски богаты. Что радует, с каждым годом денег у них из-за этого все меньше. Возможно, Министерство все-таки сможет до них добраться. — Надеюсь, — она отпила со своего бокала, задумавшись. — По крайней мере, теперь я понимаю, почему ты не любишь праздники и всякое веселье. — Считаешь меня ужасным человеком? — Нет, почему? Ты же не использовал Круциатус на той девушке. — Но я все-таки причинял боль другим людям с помощью темной магии. Может непростительных заклятий и не применял, но это меня не оправдывает. — Ты действительно совершал плохие поступки, но в конце концов осознал это и переборол родительское влияние в себе. Это фокус с падением, знаешь? — Так это твоя фраза? Я недавно ее вспоминал. — Одна подруга сказала ее мне очень давно, и я надолго запомнила. Главное в фокусе с падением — подняться. Как бы глубоко ты не пал, насколько бы тяжело не было, если ты смог подняться, значит все сделано правильно, — Оминис кивнул. — Мне нравится эта фраза. Тебе она тоже когда-то помогла встать и двигаться дальше? — Не совсем, — Катарина прочистила горло, — я так и не поднялась, но очень к этому стремлюсь. — Не поднялась после чего?