«Бог милостив ко всем: и к тем, кто бога вздумал превзойти, идя по головам, и к тем, кто мнит себя никем, попутно хая всех, и даже к тем, кто с вами участь разделил потерянного люда. Дороги разные бывают, но каждая из них ведёт туда, где будет та, что к истине ведёт».
«И где искать, как отыскать?» – всё думал Миша. Порой ответ находятся так близко, что мы его игнорируем точно так же, как и собственный нос. Миша не был исключением. Он долго пытался понять, что имел в виду батюшка и в один момент в голове мелькнула мысль: «Неужто я и впрямь иду по верному пути?». Это стало заключительным этапом размышлений, поскольку более правдоподобного ответа назвать он не мог или не хотел.1916 год
Петроград
– Господи, Саша, ты посмотри, что происходит с властью! Ты действительно думаешь, что Николай со всем разберётся? Очнись, идиот! С тех пор, как Николай принял на себя звание Верховного главнокомандующего, он как можно дальше дистанцировался от управления государством, оставив это дело жене и Александру. Идеальный момент для Москвы, чтобы попробовать мягко объяснить Саше на словах, чем же так хороша идея равенства для всех классов общества. Где-то в глубине души он надеялся на понимание столицы. Что по волшебному щелчку Петербург вдруг осознает, что всё время своего существования он распылялся совсем не на те вещи, которые действительно помогут не только богатеям, получившим милость императора, но и всем остальным. Москва правда пытался объяснить Саше мягко всю концепцию, шаг за шагом переманить того на другую сторону, но спустя год этих игр Миша понял, что эти разговоры как об стенку горох. Тот по-прежнему защищал Николая, что сбрасывал на него все бумажки, и не признавал очевидного конца империи. И всё же Саша был ещё совсем ребенком, несмотря на богатый опыт в роли столицы. Петербургу так и не удалось застать время, когда те же Рюриковичи прекратили своё существование, уступив дорогу его семье. Сейчас Миша не скупился на явную агрессию по отношению к Саше, потому как смысла в сокрытии вполне очевидного возмущения, не только своего, но уже и высшей аристократии, не видел. Это просто глупо! – Дорогой мой Михаил, знаешь ли ты, что сейчас ты стоишь здесь только потому, что твоё многократное повешение в качестве казни никак не исправит ситуацию? Но, знаешь ли… – глаза Александра сверкнули алыми искорками, будто в воды Невы, что отражали свинцовые тучи Петербурга, смешали с кровью, кровью предателей, совершивших преступления и тех, кто только допустил мысль об этом. – Я могу устроить тебе пытку, здесь и сейчас, если ты не заткнешься и не смиришься с тем, что на ситуацию не влияешь. Ох, как прискорбно всё же сообщить заносчивой столице, что она сейчас может в своём положении лишь сидеть сложа руки, ведь время неумолимо требует перемен, соответственно и новых фамилий. Последнее слова Саши былы в некотором роде насмешкой, но Мише они показалась очень детскими, требующими вызова. – Очень смешно, Питер, но, в отличие от тебя, я сейчас очень даже в выгодном положении, неужели ты не хочешь быть на той стороне, где пра… – чужая рука мертвой хваткой вцепилась в челюсть, не давая закончить предложение, но этого и не требовалось, ведь мысль уже была ясна разъяренному собеседнику. – Запомни, Миша, все те, кого ты сейчас считаешь «товарищами», или как вы там друг друга зовёте, все, слышишь?! Все бросят тебя, как только появится уютное местечко у власти или сгинут, так и не узнав, для чего жили. Сомневаюсь, что разговоры с мертвецами как-то тебе помогут. Не лучше ли остаться мне другом и перестать маяться этими бесполезными играми? – Ах, так это всё для тебя игра? – до этого момента Миша никак не реагировал руку, схватившую его за челюсть, но сейчас нет. «Прости, Саш, но сейчас ты перешёл черту моего спокойствия», – Мишина рука молниеносно вцепилась в Сашино запястье, пытаясь отодрать от лица, параллельно с этим Москва продолжал говорить: – Я правильно понимаю? Игра?! Ну, раз так, то, думаю, ты несильно расстроишься, когда увидишь мёртвое тело дорогого тебе человека у своих ног. В конце концов это всего лишь игра, не так ли, Сашенька?Тогда алыми красками заиграли не только Сашины свинцовые омуты, но и некогда чистые глаза Миши, напоминавшие теплое лето. В этих отношениях наступила обжигающе холодная зима.
2 марта 1917 год
Петроград
Александр сидел в своём кабинете, по обычаю заполняя документы, семьи его в Зимнем дворце не было, потому как время неспокойное, лучше переждать бурю, чем идти на рожон. Саша лично успокоил Николая и Александру, сказав, что остаться в городе его святая обязанность, ведь он его олицетворение, тем более кому, как ни ему эти бумажки императорские заполнять, если никого не будет. Да только бумажки эти императорскими более не являлись, Саша об этом не знал до того, пока в его кабинет без стука и предупреждения ворвались неизвестные ему люди, по виду неухоженные от слова совсем, что заставляло сморщить нос в отвращении, было их не меньше пяти. – По какому праву вы считаете, что можете здесь находится? – Надо же! Как же люди обнаглели в последнее время. – А ну выметайтесь немедленно! И помыться не забудьте! – Люди напротив Александра даже и не думали уходить, они начали обступать по-прежнему сидящую на своём месте столицу, их лица изуродовала насмешливая улыбка. – Да что вы себе позволяете? – Тело Романова сковали чужие руки, не позволяя даже дернуться. Да что ж это такое? – Я неясно выразился, сказав выметаться отсюда?! – Я вам говорил не трогать его, – Миша! Слава богу, хоть кто-то пришёл его спасти, да только Саша и не заметил, каким тоном произнес его спаситель заветные слова. Хватка на Сашином теле ослабла, рабочие отошли, ожидая приказа. Когда Миша взглядом указал на дверь подле себя, рабочие сразу же смекнули, что к чему, и быстро ретировались из кабинета. Уже после этого Романов поспешил поинтересоваться: что, черт возьми, происходит, кто те люди и почему слушали они только Мишу?! – Я жду объяснений, Москва, – возмущённо требуя ответа, Саша поднялся с места, поправляя потрепанную одежду. Вместо ответа Саша получил: – Ну, у тебя опять же есть выбор: либо сейчас ты по-своему желанию останешься в Петербурге, переходя на мою сторону, либо я насильно оставляю тебя здесь и сделать с этим ты ничего не сможешь. – О чем ты говоришь? Зачем мне это? Что происходит? Жаль, император в отъезде, так бы и разобрался с этим недоразумением в сию же секунду! – Миша на эти слова лишь наигранно сочувствующе сжал губы и сказал как бы невзначай себе под нос: – Да только императора с понятием «императорская семья» больше нет и империи никакой больше нет, занимательное зрелище, тебе так не кажется? – Как нет?.. – заторможено спросил Саша и в секунду, вспыхивая в порыве гнева, подлетел к Мише, хватая того за ворот и спрашивая на повышенных тонах: – Ты что с ними сотворил, ублюдок? Я тебя на месте убью, говори, что ты сделал с моей семьёй?! Говори, тварь!!! – Москва аккуратно снял Сашины руки с себя и всё-таки решил развеять его страхи: – Нет, никто не умер, пока не умер, но это в миг может измениться, если ты не будешь меня слушаться, – Миша не собирался убивать Романовых, но шантаж никто не запрещал, тем более он не ради себя всё это делал. – Я не скажу тебе, где они сейчас, но скажу лишь, что Николай отрекся от престола, империи больше нет и впринципе сейчас ты ничем не лучше бездомных на улицах Петербурга, так как имущество Романовых будет конфисковано в пользу государства и перейдёт в пользование Временного правительства, такие дела, Сашенька. Могу лишь помочь с приобретением квартиры. – Да не нужна мне твоя гребная квартира, предатель чертов! – Александр с силой оттолкнул от себя Московского, направляясь в сторону выхода, как вдруг за спиной послышался щелчок предохранителя, этот звук Романов спутать ни с чем не мог. Пришлось замереть на месте, ведь испытать боль от пули в теле совсем не хотелось. – Сашенька, ну куда же ты спешишь, я же ясно сказал, что семью ты свою не увидишь, если будешь своевольничать. Ещё раз даю тебе выбор: подчиниться или совершить глупость, идя на поводу у своей гордости? – Ты не посмеешь выстрелить в меня, если я не выберу подчинение. – Так уж и не посмею? Напряженное молчание витало в воздухе.Прозвучал оглушительный выстрел.
– Я же говорил.