Бог милостив

– Как это «кто»? – прозвучало в ответ от Москвы. Весь этот бессмысленный разговор начал его порядком раздражать. Он понимал, что имел в виду Александр. Тот явно начал сомневаться в том, что перед ним стоит первая личность. Оно и понятно, ведь они слишком разные, здесь не поспоришь. Долгое время, когда вторая личность еще находилась в заточении подсознания их с первой личность тела, он считал, что их противоположные личности – его доказательство его превосходства в силе и влиянии над первой личностью. Да, это действительно было так, но только тогда, когда он находился в подсознании, в реальном же мире – все было по другому. В реальном мире люди, как правило знакомы только с одной личностью, с первой – той, которая появилась раньше второй, и той, которая пребывает снаружи большее количество времени, чем вторая личность. Именно поэтому после выхода на свободу второй личности и заточения первой у людей возникает диссонанс: всю жизнь человек вел себя одним образом и тут вдруг такая смена приоритетов и моральных ценностей. Это странно и пугающе. А что же делают люди с теми, кого не понимают и боятся? Правильно, клевещут больным, но Москва ведь не болен, да и не может быть больным! Вторая личность понимала, что если сказать все, как есть, то добром это не кончится. Легче будет оттолкнуть от себя всех тех, кто был ранее дорог уже заточенной первой личности. Это безопасно, это правильно. Стоящий напротив Александр продолжал молча смотреть на Михаила с неопределенным выражением лица, он будто смотрел не на него, а сквозь него, отчего становилось неприятно самому Московскому, он все еще ждал ответа на свой вопрос, но его собеседник, по всей видимости, совсем не представляет, как сформулировать свое объяснение заданного им же вопроса. – И что же? Не можешь объяснить мне свой вопрос, дорогой Александр? Как жаль! Но я соглашусь с тобой: вопрос был действительно глупым, – второй раз обратился Московский уже не скрывая своего раздражения и явной насмешки над застатым врасплох Романовым. – Когда это я говорил, что мой вопрос глупый? – внезапно очнулся Александр. – Ты позволяешь себе слишком много, Москва. – Секунда и их грудины столкнулись друг с другом. Романова вывести из себя оказалось задачей самой наилегчайшей, но не настолько желанной в данный момент. – Думаю и ты переборщил, не находишь? – Рука Московского протиснулась между их тел и довольно грубо оттолкнула Александра к ближайшей стене. Михаил ожидал этим жестом ясно дать понять собеседнику, что объясняться перед ним не намерен по поводу своего поведения и востояния, но собеседник оказался на редкость доставучим и неугомонным: – К твоему сожалению не нахожу. Я пришел поговорить и получить ответ на вопрос Катерины по поводу твоего поведения. Я… – Хорошо, – остановил его Москва. – Давай я сразу поясню тебе так, чтобы не затягивать наш разговор. – Теперь он оказался вплотную к Романову, прижимая того спиной к стене. Тот был не из пугливых, поэтому взгляд держал строго на глазах Московского, хоть и по телу его прошла естественная волна дрожи. Он понимал, что сбежать у него не получиться в случае угрозы. – Вы все, все забудьте кем я раньше был Хорошим, плохим, каким угодно! Я больше, – он приблизился к уху Александра, – не тот, кем вы меня видели раньше. Забудьте ту Москву. За-будь-те. Та Москва была слаба духом, эта же станет вновь великой. – Алые глаза угрожающе сверкнули в полумраке комнаты. – Как это забыть? – вспыхнул Александр. Такого неуважения не только с себе, но и к семье мебельщиков, которые делали все для него на протяжении многих лет, он стерпеть не может. – Ты совсем рехнулся, Московский?! Сейчас и в дальнейшем ты будешь слабее той Москвы, от которой отказался. Власть и насилие не показатель превосходства. У тебя души нет, зверь. Помни, что звери живут на улице, и ты там когда-нибудь окажешься. – Повтори. – Что? Плохо слышишь? От злости уши заложило? – Повтори, я сказал! Рука в порыве гнева замахнулась над прижатой к стене фигурой. Оставалось жалких пару сантиметров до столкновения руки с лицом Романова, пока не прозвучало будто со всех сторон:

Остановись. Твоя личность не в праве решать судьбу этого человека.

Москва замер. Чей это голос? Неужели первой личности? Нет, такого быть не может, только он был способен такое сделать… Тогда что же это? Непонимание и страх взбудоражили тело, заставив Москву отпрянуть от Саши, секунду назад готового принять удар. Ноги забыли, как ходить, отчего Московский упал, но продолжал смотреть в глаза Александру. Изменилось одно: посыл взгляда. Он больше не был агрессивным, на смену агрессии пришел дикий страх, словно это он был ранее прижат к стене и его хотели ударить. Романов был ошарашен и не знал, куда себя деть. Он мог убежать, позвать на помощь, в конце концов сделать хоть что-нибудь! Но он застыл каменной статуей, продолжая смотреть на Михаила в ответ. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но его тут же заткнули тихим: «Не говори ничего, не говори…» Вся эта ситуация пугала Сашу не на шутку и походила скорее на что-то обыкновенное при ссорах, а на что-то несуразное и… больное. Москва продолжал сидеть на полу. Он не понимал, что только что случилось. Почему он не смог ударить Александра, что ему помешало? Смущали не только внезапно прозвучавшие слова. Во время замаха рука уже дрогнула и самостоятельно замерла, управляемая не им, а чем-то, про что он не знает. Такого раньше не происходило с ним. В тот миг он ощутил себя… марионеткой(?) в чужих руках, которая могла сделать лишь то, что пожелает хозяин. Ведь это совсем не так! Какой хозяин у него?! Это даже звучало неправильно! Он сам себе хозяин, он сам вправе решать, как поступить в реальном мире. Он ведь прав, это точно так. – Мне кажется, что наши с вами отношения в этой квартире затянулись. Я думаю, мне пора возвратиться в Москву – туда, где я должен был находиться изначально. Мне жаль, что все то время, что я находился здесь, было для вас тяжелым грузом. Я сейчас же уйду отсюда, раз я для вас «не такой», каким был раньше. – Слова сами собой вырвались наружу. Как по прописанному сценарию. Москва сам не понимал, что говорит, в его взгляде продолжали читаться неизвестный страх вперемешку с пустотой, что выглядело довольно страшно. – Стойте, Михаил Юрьевич! Постойте! – Ворвалась ни с того ни с сего Катерина. – Куда ж вы собираетесь уходить? – Катя? – в оба голоса произнесли мужчины в комнате. – Я должна вам кое-что сказать. После этого вы уже сами решайте, оставаться или нет...