Громовой барьер

      «Почему он всё ещё жив?»       Незаменимых людей нет — даже гениев. Всё, что отрастает сверх нужной формы, требуется срезать и сжечь. Любая чрезмерная дерзость заслуживает казни в обход трибунала. Всё это предельно ясно и без слов — с одного взгляда на герб Инадзумы.       Так почему же?..       В этом вопросе, как ни странно, было немало иронии; но от этого он не становился менее серьëзным. Расстреливать манекены-мишени под бледным солнцем диковатой Каннадзуки, под узкими фиолетовыми знамёнами — лучшее средство забыть о подобных вещах; только не сейчас. Доверять такое Священной сакуре — проще сразу провалиться глубоко-глубоко, к её могучим корням. Приходится справляться самой: сидя за письменным столом в ночи, далеко уже после отбоя.       Отчего после дурацкого инцидента всё осталось как есть? Похоже, между нею и Хэйдзо сложилась негласная договорённость: он хранит молчание тщательнее покойника, а Сара… Сара милует его за то, что он не имел нечистых намерений. Вот и всё.       Она уткнулась лицом в ладони, пряча в них глубокий утомлённый выдох, почти стон.       Вообще-то генерал Кудзё многим обязана Сиканоину, несмотря на всё его вольнолюбие; и это стоит признать. Обязана не только как компетентному и преданному сотруднику комиссии Тэнрё, но и…             …тому, кто сохранил драгоценное молчание, обнаружив её — уязвимой.             …тому, кто, увидев её без доспеха, не побоялся обнаружить себя.       В своё время он застал её врасплох здесь, в лагере; но сейчас ей хотелось всего лишь понять Хэйдзо. Объяснить хотя бы себе: что же значили его дерзкие и вместе с тем простодушнейшие объятия? Да, он и вправду хотел защитить её от чего-то… но разве он вовсе не знает, как много значит порядок? Как важно стремление к совершенству? Сколь многого стоит его достичь?..       …и почему, чем больше стараешься, тем меньше получается к нему приблизиться.       — Ещё чего не хватало, — Сара едва не стукнула кулаком по столу, когда к горлу подступили позабытые нелепые рыдания, а под грудью её будто снова обхватили крепкие маленькие руки.       «Мой генерал… совершенство… мой долг — защищать…» — бессвязно всплывали в памяти его горячие и, при всей своей мягкости, непреклонные слова.       — Вконец обнаглел этот досин, — прошипела она, стараясь избавиться от непрошеных воспоминаний; и всё же два горьких долгих ручья слëз без единого звука пролились из её глаз.