***
Шалфей — одно из самых распространенных растений на острове, его используют в составе лекарственных сборов, однако Леви применяет его самостоятельно в виде чая. Наблюдая за размеренными движениями капрала над творением успокоительного горячего напитка, Микаса, стихнув, сидела на подоконнике в столовой. — Ваша история понемногу схожа с моей… — прошептала она. Оставив целебные травы «настаиваться» в чайнике, Леви повернул голову и с легким недоумением в голосе спросил: — С чего ты это взяла? Из записей Ханджи: «…кто бы знал, что мальчик, выросший в трущобах без матери и отца, совсем один, станет капитаном отряда Разведкорпуса и сильнейшим бойцом человечества…» — Прочла дневник Ханджи… — Бесстыдница… — покачал головой капрал, коря любопытство Микасы. — Ну, рассказывай. Поморщив нос от щипательного эффекта оставшихся слез, Микаса нерешительно начала рассказ, воссоздавая в голове написанные строки в дневнике: — Когда мне было двенадцать, мою маму зарезали у меня на глазах… а сразу после её трагичной смерти я попала в семью Йегеров. В записях Ханджи я прочла о судьбе вашей мамы и… Кенни… кажется? Из записей Ханджи: «…Кенни — прагматичный человек. Леви рассказывал, что это его дядька, он служил в королевской гвардии и лишь через несколько лет после смерти матери взял нашего чистюлю под опеку…» — Надо же… — хмыкнул капрал. — Ханджи в свободное от экспериментов время расписывала мою биографию в своем дневнике… — Леви поймал на себе уточняющий взгляд Микасы. — Да… Кенни был моим дядей… — ответил капрал, отвернувшись лицом к чайнику, а в голове невольно всплыли картинки высокого человека с бородкой, в бежевом плаще и чёрной шляпе. …— Как зовут? …— Леви… Просто Леви… …— А я Кенни, просто Кенни… Леви таки дождался, пока листики шалфея распустятся в многоградусном кипятке, и подал одобрительный знак рукой, дабы Микаса продолжала свой рассказ, а сам потянулся за стоящими на столе чашками, чтобы наконец налить чай. — После смерти моих родителей моими опекунами стали Карла и Гриша Йегеры, а близкими друзьями — Эрен и Армин. Ханджи писала, что вы пережили жестокую смерть ваших друзей. — Микаса, зная всю соль трагедии, минутно представила похожий исход с Армином или же с Эреном… — Очень жестокую… Из записей Ханджи: «…если бы не шантаж Смита — не знаю, что бы стало с Леви и его сотоварищами-преступниками — Фарланом и Изабель. Но знаю точно — они хотя бы остались в живых...» Крышка от заварочного чайника с неприятным громким звуком слетела и ударилась о стол, и кажется, на торце крышки образовалась трещина. Однако Леви на это не обратил внимание. Микаса продолжила повествовать на память со слов Ханджи в записях о жестокой расправе Фарлана и Изабель, а в груди Леви сердце забилось с такой мощью, что звук биения отдавал в ушах. Леви в одночасье рухнул вместе со всем мужеством и непоколебимостью, поддавшись отнюдь неутешительным воспоминаниям. «Я помню, как упал с лошади лицом в грязь и увидел оторванную голову Изабель… и застывшие слезы на её щеках вперемешку с хлеставшей кровью из затылка… чуть дальше демонический титан жрал тело Фарлана, а когда увидел меня — безразлично отбросил недоеденную плоть в сторону. Я почувствовал, что настал последний день моей жизни, а дальше — сплошное существование оболочки…» Чайник так и завис в руке капрала, а палец, припечатанный к торцу чайника, уже успел нагреться до его температуры. Обжегся, явно подавая сигнал «стоп». — Хватит… Микаса. Капрал так и остался стоять спиной к девушке, пытаясь внутри «залепить» кровоточащую рану чем угодно: пару раз вздохнул, закрыл глаза, налил чай, отпил глоток, молниеносно подошел к Микасе и отдал чашку с чаем, отошел на прежнее место и оперся ладонями на стол. — Для меня вы открылись совершенно с другой стороны… — шептала она. Не получалось. Не выходило. Картинки матери, Изабель, Фарлана, Кенни плыли перед глазами, выстраивались в фотографичную пленку, будто бы Леви перематывал кадры самого страшного фильма ужасов, где он играл главную роль. Леви. Такой непоколебимый Леви с пошлым юмором, который зачастую понимал не каждый и у каждого такая манера общения со стороны капрала вызывала дискомфорт. Сейчас он выглядел совершенно другим. Человеком, который пережил многочисленную горечь утрат. — Это не самые лучшие воспоминания. Не хочу бросать эту гранату под себя. За сказанными словами капрал и не заметил, как Микаса подошла почти впритык. И как только она собиралась дотронуться кончиками пальцев к его спине, Леви потянулся к нижнему ящику. — Здесь нужно что-то покрепче чая…***
Когда люди, будучи трезвыми, общаются между собой, то кроме элементарных, физических, так скажем вещей они и не могут ничего обсудить, нежели в пьяном рассудке. Пьяные разговоры, пьяные люди — они честны, они говорят правду, в большинстве случаев присутствует легкость в общении, и никто не будет выставлять ситуацию в выгодном для него свете. Шел четвертый час утра, на дворе ещё было темно, а в замке — пустующе тихо. И изредка пропускались диалоги через некий «фильтр» без добавлений каких-то эмоций. Конечно, Леви и Микаса толком ничего не осознают под гнетом градуса спиртного и покорно принимают открытость и откровенность разговора, оперевшись, сидя на полу, спиной к кухонной тумбе. Пару раз пропускают шуточки и даже вспоминают забавные истории про бывших сослуживцев, трагично погибших в 851 году. Однако алкоголь имеет конечную кондицию, когда плечи рушатся вниз, когда уже начинает мутить от вида спиртного, когда наступает период «тишины» и когда хочется уложить голову на пышную перьевую подушку. Микаса находит такую подушку в качестве твердого плеча капрала, устраиваясь поудобнее без забвения совести, и прикрыв глаза, решила напоследок пофилософствовать, благо язык её еще не до конца развязался: — Порой закрываешь глаза, а перед тобой реальность, только уже другая — реальность прожитых событий. Только она не распадается и не забывается. Нас создали, отпустили, мы вертимся, носимые ветром, кружимся в обстоятельствах, задуваемых ветром, но все равно неподвластные и непокорные никому. Мы – те, кто может создавать что-то прекрасное. Мы носимся по воле судеб, и очень часто от нас совершенно ничего не зависит… Грудь капрала спокойным веером поднимается и опускается, глаза прикрыты, а голова откинута назад. Скривив правый угол рта, капрал наконец взглянул на Микасу и ответил: — Я и не знал, что, оказывается, в тебе есть чуткость… От этих слов Микаса оторвалась от «подушки» и столкнулась со взглядом капрала, весьма долгим, полным туманности, но сосредоточенным лишь на расширенных зрачках серых глаз девушки — их можно было рассмотреть совсем близко, со всеми подробностями… Глаза Микасы скользят по лицу капрала, отмечая факт присутствия огромной полосы шрама от глаза до подбородка, от чего пальцы растягиваются в удовольствии дотронуться до его лица, но перед этим девушка, как бы зрительно спрашивает на это разрешение, на что капрал лишь кратко моргает, якобы предоставляя Микасе такую возможность. Её пальцы вовлеченно проводят косую линию от виска до подбородка и обратно. Капрал застывает в приятном чувстве, сопровождающемуся мурашками по телу, и пару раз водит головой навстречу кончикам пальцев, явно прося, чтобы Микаса не останавливалась. Потому что приятно. Леви мимолетно прикрывает глаза и раскрывает их — смотрит на кусочек белоснежной кожи, на изгиб нижней губы, обозначает их контур и знает наперед, что хочет попробовать их на вкус снова, только более глубинно, нежели то прикосновение в первый раз, тогда, после битвы в Марли. И он пробует. Чувствует нотки шалфея вперемешку со спиртным. Чувствует ритмичность сердца, идентичную своему. Толкается носом, управляя головокружительным поцелуем. Кусает нижнюю губу, да так, что та припухает. Вскарабкивается пальцами по шее Микасы и задерживает их на макушке волос, несильно сжимая их. А чертенок в голове Леви страстно облизывается языком. Давно желал. Давно хотел. Микаса двигается ближе, буквально прирастает ладонями к каменной груди капитана, мнёт её пальчиками. Да не удается. Мышцы затвердели от такой подачи чувств. Чувствует легкость и уверенность, потому как часто повторяла этот сценарий в своей голове. Запретный и сладкий. Чуткий и желанный. И только с капралом. Леви с осторожностью заводит руку за миниатюрную талию девушки, чуть сдавливая её, проверяя, не во сне ли это происходит. Проводит указательным пальцем по позвоночнику и гладит спину, вырисовывая неопределенный узор, от чего Микаса слегка извивается в страстной чувственной хватке. Оба отстраняются, чтобы набрать воздуха, чтобы посмотреть друг на друга. Но ненадолго. Ведь чувства оказались сильней, а желание горячей.продолжение следует…