Адвент-календарь

– Угомонись. Легко было сказать. Америке казалось, что его тело как превратилось в кровавое месиво, так им и осталось, и каждая смена бинтов теперь приравнивалось к немилосердному сдиранию кожи. Нет, разумеется, раны подживали. Кое-где даже весьма успешно. За это Китай его хвалил – по-настоящему, искренне. Это соответствовало его плану, а за укладывание в сроки он привык поощрять. Он в принципе не видел смысла зверствовать сильнее, чем надлежало в случае провинности. Другой вопрос, что понятие о надлежащем у него было… – Ого, руки всё лучше и лучше. Скоро совсем поправишься. Кроме рук, между прочим, было и всё остальное. Америка не стал огрызаться. В груди опять горело, точно его круглосуточно жарили на медленном огне, и кровавый привкус во рту, от которого раньше мутило, стал уже чем-то приевшимся. Неотъемлемым. Как еженощные кошмарные воспоминания в обрывочных сновидениях. Как ежедневные визиты его персонального врача. – Молодец. Ты сильный мальчик. Ну вот опять. Кажется, Китай и правда говорил это машинально. В его словах не было издёвки, какая сквозила в речи всех остальных. То есть, иногда, конечно, была – ещё какая! Но не сейчас. Не когда он сидел на краю кровати и ловко бинтовал обгоревшие руки своего невольного пациента, уткнувшегося в подушку, чтоб не слишком позорно скулить. Удивительно, что ему не было всё равно. Он вообще был не такой, как прочие. Не такой кровожадный – в жестокости он не уступал. Но насилие для него было не больше, чем методом наказания. Не потребностью, как для России, не развлечением, как для Кубы, не возведённой в абсолют жаждой мести, как для Вьетнама, и не поводом утвердить своё превосходство, как для Кореи. Он и двухминутке ненависти не поддавался, если считал, что Америка не заслужил. Не препятствовал, конечно, но стоял в сторонке равнодушным наблюдателем, а лицом об стол прикладывать и забивать ногами до полусознательности предпочитал за некачественную работу и неуважительный тон. И только. – Лихорадит? – тонкая ладонь смахнула влажные пряди, липшие ко лбу, и несколько мгновений прижималась, измеряя температуру. – А жара нет. И почему опять не ешь ничего? Без этого слабость не пройдёт, – Китай осуждающе покосился на нетронутую тарелку. – Не будешь есть – перестану кормить, чтоб не пропадало. – Больно… – только и смог выдавить Америка, свернувшись в комок, как только его бросили перевязывать. Это было правдой. Боль ела и ела его изнутри и снаружи круглосуточно, не считая тех редких моментов анестетического спокойствия, когда её зубы теряли остроту на несколько часов под действием заглушающих лекарств. Лекарств ли?.. – Ты принимаешь то, что я дал? – не дожидаясь ответа, Китай выдвинул ящик прикроватной тумбочки и со вздохом извлёк три опустошённых блистера. – Это было тебе на месяц, – сказал он с неудовольствием. Америка мог бы объясниться, но тело выразило всё куда красноречивее. Его согнуло пополам, и он затрясся в ознобе, едва справляясь с зубовным стуком. Действие последней дозы кончилось часа два назад, и он честно терпел. Даже слабо надеялся, как это бывало каждый раз, что протянет без таблеток и дольше. Не срослось. – Н-не могу… – простонал он едва слышно. – Не получается… Китай досадливо качнул головой. – Инструкции у тебя были. Я говорил, если будешь расходовать их так, только ухудшишь своё состояние. Новых не дам. Он поднялся, спрятав пачки в карман. Собрался уйти, но вдруг Америка разогнулся и плывущим воспалённым взглядом уставился на него. – Пожалуйста!.. – прохрипел он, комкая простынь, чтобы не царапать раны. – Хотя бы сейчас! – Сколько ты принимал? – спросил тот, не меняясь в лице. – По три за раз? – Не знаю… н-не помню… Пожалуйста! Америка упал лицом вниз и издал протяжный приглушённый звук, на человеческий мало похожий. Китай колебался. – Ты можешь и без этого, – проговорил он. – Все могут. Ты тоже. Вместо очередной просьбы Америка дёрнулся навстречу и вцепился ему в рукав. Потянул к себе, но тут же рухнул обратно, каким-то чудом не выпустив ткань из ослабевших пальцев. – Дай что-нибудь ещё, – простонал он. – Что угодно! Я не могу… Пожалуйста! Ты… только тебе не плевать! Остальные приходят… даже теперь! Я не могу! Н-не заживает! Пожалуйста! Его колотили бесслёзные рыдания, и эта дрожь как по цепи передавалась протянутой к нему руке. Китай нахмурился: ему не нравился ни этот припадок, ни новость, что другие навещали Америку у него за спиной. Вот сами с ним и возились бы в таком случае! – Почему не просишь у них? – спросил он холодно. – Или просишь? Не дают? – Не прошу! – выпалил Америка и перехватил его запястье сильнее. – Только тебя. У тебя есть… должно быть что-нибудь сильнее! Ведь есть же? Правда? Пожалуйста! – Есть, – нехотя произнёс тот. – Только на тебя растрачивать – толку? Ты и без того пользы в таком виде не приносишь. Ещё переводить на тебя… Америка не дослушал, вскинул голову и забормотал быстро и сбивчиво: – Я поправлюсь! Т-ты сам говоришь, скоро поправлюсь и… Буду к-как раньше… Усерднее!.. Всё, что скажешь! И если… если сейчас… т-тоже нужно… Знаешь, я ведь с ними всеми, н-ну… не делаю ничего. Не поддаюсь, не противлюсь. Но если н-нужно… я с тобой могу… сам, что захочешь! Пожалуйста, пожалуйста! Я и-иначе умру! Дай ещё н-немного, только в этот раз, правда, я… всё, что попросишь, сделаю! Всё-всё, что угодно! Хочешь?.. Хочешь?! – Не знаю, – помолчав, отозвался Китай. Но едва заметную улыбку не сдержал. И поясную сумку расстегнул, выудив несколько ампул. Не то чтобы он носил их ради этого. Не то чтобы он ждал. Не то чтобы он был рад. И всё же…