What a miracle

      — Какая-то это все ерунда, — вдруг говорит Стас, смотря в светящийся теплым экран мобильника.       Они сидят в офисе вдвоем с Горохом, доделывают, дозванивают, добивают, сплошные «до»; они — последние, Максим сидел с ними до победного почти, убежал пять минут назад, взбешённый, сердитый, «Горох блять, планировали сто часов назад посидеть и обговорить это там твое…».       Сережа поднимает уставшие воспаленные глаза от своего монитора: «Что?»       — Какая-то эт все ерунда, говорю, — повторяет Стас растерянно, смотрит беспомощно даже; Горох встает из-за стола, идет к дивану, прикидывает, что там, разгон мыслей от срыва тура до высера какой-то очередной недозвезды в их отношении.       На экране светит фотка Антона с Арсением с какого-то концерта, качество так себе, пиксели рябят, но Горох ловит всё смаху, и ухмылку Арса, его, фирменную, эти уголки губ насмешливые, и Антона, стоящего за ним, склонившего голову к его шее, рука сзади висит неопределенно, но, скорее всего, пальцы задевают тому спину. Фотка как фотка, таких миллиарды и миллионы, где напряжение между этими двумя так звенит, что телефон немного фонить начинает.       — Ну «Куклы», концерт. Что тебя так разъебало? — Горох играет до конца, ступать на всю эту давно известную гомофобную территорию нет никакого настроения, да и сил тоже нет.       — Я не понимаю, — в третий раз устало повторяет Шеминов.       — Не понимаешь что?       — Они, что ли, правда… Ну не, бля, нет, — брови его сжаты аж в какой-то пугающей манере, будто ему позвонили с того света его покойники третьего колена.       Горох молчит, снова щелкает по клавишам спокойными мерными щелчками, в голове «Почему именно это фото, Господи, он что, вчера родился, разъёба-то тут ноль, ну стоят, ну резонируют, ну плывут».        — Серег, ты что, тоже, что ли, думаешь, как эти все? — Стас делает неопределенное движение рукой, — Ну эти.       — С галлюцинациями которые? — спокойно подсказывает Горох, допечатывая наконец абзац и закрывая ноут.       — Поиронизируй еще мне тут, давай, самое время, — Сереге Шеминова даже немного жаль, возможно, стоит чуть убавить настройки тона разговора, что он как с недоразвитым, ей Богу.       — Стас, — он набирает в грудь побольше воздуха и считает про себя до трех, — я хер знает, какой ты ответ ждешь. Тебя почему это всё так волнует? Чё тебе не похер-то?       — То есть ты сейчас на полном серьезе говоришь мне, что это все не придумки пятнадцатилеток? — Стас вскакивает, коленом задевая стол, грязная кружка Шаста жалобно звякает и съезжает вбок, к открытой бутылке, которую бросил Арсений. Три часа назад они скакали тут, Арс поливал его водой, вставая на носочки, Матвиенко орал: «Вам пять лет обоим, епта!»       Горох сдерживает смешок, «неразлучники» — думает, поднимается на ноги тоже, начинает собираться, показывая, что финала разговора не предвидится.       — Земля может и круглая, Стас, — говорит он от дверей, хватается пальцами за ручку и оборачивается, — Но любовь — она такая сука, все равно всегда побеждает, ты ж знаешь.       Стас смотрит ему вслед и впервые в жизни наверно не знает, что ответить.