inteyvat

      — Хэй, я нашёл ещё одну! — донельзя довольная улыбка расцветает в обрамлении рыжеватых прядей.       — Можно так не кричать, фатуи, — складывает руки на груди фея, недовольно косясь на юношу. — У Паймон уши вянут.       Однако, он её либо не слышит, либо не хочет слушать, но тащит добычу к остановившейся путешественнице. Люмин почти видит как вздрагивают в предвкушении похвалы лисьи уши и хвост. Его тут, по-хорошему, вообще быть не должно, но, видимо, фатуи решили, что чем дальше Тарталья будет от города, тем проще будет жить всем. Люмин в этих «всех» не входила и стоически терпела его грызню с Паймон, пока они шли к берегу. Чёртовы ракушки.       — Юная леди, я молодец? — у Люмин едва не дёргается глаз.       — Ты спрашиваешь это в двадцать седьмой раз, фатуи, — Паймон состраивает на лице максимально осуждающее выражение.       Чайльд посылает ей злобную ухмылку и разгорается новый спор, в котором то и дело мелькает «дурак» и «консерва». Странница тяжело вздыхает, закидывает ракушку к остальным и идет дальше, внутренне надеясь, что спутники о её существовании вспомнят не скоро.       В каменном лесу Гуюнь удивительно тихо. Только шум волн мирно разноситься по округе, сопровождаемый тихим скрипом влажного песка под ногами. Девушка останавливается и глубоко вдыхает пропахший солью воздух. Ноги у неё по колено мокрые, низ юбки неприятно липнет к телу, да и климат в Ли Юэ даже вечером довольно жаркий. Люмин вглядывается в безмятежный, подёрнутый лёгкой туманной дымкой, горизонт. Где-то вдали виднеются верхушки величественных пиков Инадзумы. Вода мягко ласкает голые ступни, она поднимает голову вверх, прикрывая лимонные глаза.       Позади раздаётся череда всплесков и звон металлических аксессуаров. Тарталья буквально бежит к ней, спотыкаясь. Отставая от него примерно на полметра, сзади летит Паймон, гневно размахивая ручонками и что-то выкрикивая. Предвестник не успевает дойти два шага и растягивается на земле, лицом в песок. Паймон торжествующе крутиться вокруг своей оси и подлетает ближе, щебеча над головой явно недовольного фатуи.       — Да понял я, малявка, хватит, — бурчит парень, поднимаясь с земли. Костюм безнадёжно испорчен.       — Нечего над Паймон издеваться! — феечка показывает Тарталье язык и разворачивается к путешественнице.       Чайльд зачёсывает мокрые пряди назад, тоже смотря в сторону маленькой фигурки в белом платьице. Он замирает.       Аякс вспоминает Бездну. Бездну безжалостную, наполненную ночными кошмарами и отчаяньем. Где главный закон: «Убей или будь убитым». Каждый день, как последний, без надежды вернуться домой. Люмин ему эту самую Бездну напоминает. Тихая, безмолвная, смертоносная и бесконечно красивая. Первые звёзды появляются на небе слабыми всполохами и Бездна становиться ещё ближе.       Зеркальная гладь отражает бесчисленные искры далёких огней, а она словно стоит в окружении бескрайнего неба. Люмин — Бездна спокойная, невозмутимая, обманчиво добрая. Девушка наклоняется и подбирает с земли затерявшуюся в песке и прибое ракушку. Она сияет под светом пока неокрепшей луны, серебрящей светлые пряди. Странница из далёких миров прикладывает раковину к уху и вслушивается в печальную песню далёких морских гигантов. Они поют о грусти и одиночестве, о недосягаемом небе, о том, что было давно и чего не случиться в будущем. Люмин слушает и верит. Верит каждой ноте и готова под каждой строчкой печальной исповеди кровью расписаться.       Она вполоборота смотрит на застывшего Предвестника из-под светлых ресниц, бросающих на бледные щёки размытые тени. Она улыбается ему мягко, опасно и грустно. Будто вся вселенная прячется под тонким слоем серебряной, не тронутой загаром, кожи. Необъятная, беспощадная и завораживающая. У неё всполохи звёзд на кончиках пальцев и длинные хвосты комет в пшеничных волосах. А в глазах тысячи, нет… миллионы других миров. Совершенно друг на друга не похожих. И он. Мокрый и взъерошенный, словно новорождённый птенец. Маленький и ничтожный в океане её жизненного пути. Лишь небольшая вспышка, которая потухнет так же быстро, как появилась.       — Море заберёт странное, важное, страшное, — глаза её — два окна в небо. — Детские сны, самолёты бумажные. Горы, города, день, ночь, нас. Все мы, однажды, рано или поздно окажемся на дне, среди кораллов и скрытых в раковинах жемчужин.       Она вновь отворачивается к безмятежному морю, крепко сжимая в тонких пальцах ракушку.       Аякс ей верит. Он тоже слышит зов волн. Только его зовут шторма, а Люмин слышит штиль дна. Штиль Бездны, где в самых тёмных уголках прячутся кошмары, слетающиеся на привлекательно горящий огонёк её глаз. Отец всегда говорил, что на морском дне, где текут невероятно холодные воды, живут лишь самые страшные твари. Они зубастые, быстрые и беспощадные.       Аякс, как маленькая и глупая рыбёшка, слепо плывёт на мерцающий в полумраке огонёк холодного звёздного света чужих глаз.