***
Москва, декабрь 2000 года. Зима выдалась непривычно теплой, но с высокой влажностью — последние недели дождь шел практически ежедневно, что мешало планам многих жителей столицы, но граждане, привыкшие к трудностям и постоянным переменам, быстро сориентировались. Федерация и сам не знал, что забыл в канун Нового года на всеми забытом небольшом кладбище на самом севере города. Вернее, понимал, но признавать, что осмелился вернуться сюда спустя десятилетия, было сложно. — Ну, здравствуй, отец, — тихо произносит парень, вставая рядом с одинокой могильной плитой. Это была почти годовщина. Прошло столько лет с его смерти. Он умер слишком быстро и в то же время мучительно медленно. Прямо на его глазах в один момент. Россия не успел ничего осознать. На плечо Руслана опустилась чужая ладонь. Запах знакомого пряного одеколона ударил в нос, ему не надо было поворачиваться, чтобы узнать, кто стоит позади него. Китай, очевидно, бывший соратник отца и близкий друг, с которым они поссорились накануне восьмидесятых, ничего не сказал. Романов знал, что азиат до сих пор чувствует вину перед СССР. Несколько лет назад Федерация рассказал о том, где поставил памятник Союзу — не как стране и её воплощению, а как своему родителю, отдельной личности. И похоже, Китай уже посещал это место — иначе как объяснить, что пусть и трава вокруг них заросла, но сама плита выглядела ухоженной. Они так и стояли молча, смотря на дребезжащий вдалеке кроваво-красный закат. — Как так только получилось…? — спустя время вымолвил Федерация. Он нервно скрестил руки на груди, будто бы обнимая себя. Слегка прикусил нижнюю губу и не сразу понял, что в глазах скопилась влага. Китай тяжело вздохнул и аккуратно приобнял беловолосого, что тут же уткнулся ему в плечо. Азиат был одним из немногих, чьё присутствие успокаивало русского. — Получается, всё было зря? Неужели нельзя было поступить иначе? — Что толку теперь думать о том, чего нельзя изменить, — старший запустил одну из ладоней в чужие волосы, прикрывая глаза. — Он был величайшим из тех, кого мне приходилось знать. СССР не мог уйти по-другому, кроме как громко, так больно и разрушительно, что мы по сегодняшний день разгребаем последствия наших ошибок. Твой отец не был хорошим, но и плохим его назвать нельзя. Под конец он считал, что только дав своим детям самостоятельности, сможет огородить вас от излишних опасностей, жалел, что не смог оставаться рядом таким же сильным, опытным. Надеялся, что от вас отстанут сразу после его ухода. — Идиотское мнение, — всхлипнул Руслан. — Лучше от этого не стало, только хуже. Нас всех используют. Почему это вижу только я? Почему им позволено ни о чем не волноваться, а мне нет? Меня это раздражает и злит, — его глаза сильно щипали, поэтому, скорее всего, жутко покраснели, и Россия не хотел больше, чем убраться отсюда подальше домой. — Весь бывший советский блок это прекрасно понимает, — разочаровывает беловолосого Китай, — однако их всё устраивает. Им нравится такая жизнь, — Руслан отстраняется, неверяще оглядывая лицо напротив. — А тебе? — задаёт финальный вопрос китаец. Федерация коротко шмыгает носом, вытирая рукавами любые следы влажных дорожек на щеках. Если задуматься, кризис сказался, в основном, только на нём, в отличие от тех же братьев и сестер, которые наслаждалась всё это время открывшимися рынками, деньгами, одолженными у Америки и Европы, в то время как все долги и обязанности отца легли на плечи старшего. Был ли он обижен? Наверное, нет. Разочарован? Немного. У него смутно складывалось ощущение, будто бы так всё и должно было быть. Словно по-другому Россия существовать не умела, да и не могла. Как бы это не было неправильно, сейчас надежды черпались лишь от прошлого опыта, понимания, что после каждых трудностей его страна всегда становилась лишь сильнее. А значит, не всё потеряно, если он продолжит стараться. Кризис рано или поздно отступит, долг будет выплачен, экономика постепенно начнет расти, как и его самостоятельность. — Чего ты хочешь? — серьезно спрашивает у Китая Руслан. — Ты же не так просто стоишь тут, успокаивая меня. — Ты прав, — азиат выставляет ладони вперед, символично признавая определенные умыслы. — Я думал, мне придется долго и нудно убеждать тебя, что Алекс тебя обманывает, а оказалось, ты и сам это понимал, — он подходит ближе, так, что расстояние между ними сократилось до одного шага. — Тогда перейду сразу к делу: мы должны держаться вместе, чтобы выжить в изменившемся мире. Россия задумчиво смотрит на протянутую руку. А почему бы и нет? Америка не хотел его слушать раньше, не помогал, так что сейчас придется смириться с тем, что Руслан сам возьмет дело в свои руки. Без него. — И что дальше? — он уверенно пожимает чужую ладонь. От сегодняшних переживаний разболелась голова. Китай какое-то время молчал, смотря куда-то вдаль. А потом, загадочно улыбнувшись, изрек: — Вернешься домой, поужинаешь, примешь ванну и ляжешь спать. — Нет, я про вообще, про через месяц или через пять лет? — беловолосый хмурится. С ним общаются, будто с ребенком. — Жизнь, Руслан, жизнь, — Китай пожимает плечами, в последний раз подходя к плите Союза, уважительно кланяясь, согласно своим традициям. — Болеть будет долго, — в конце концов, ты потерял отца, семейные и дружественные связи, экономику и половину населения, — но ты не можешь позволить горю победить. Сосредоточься на деле. Самое сложное ещё впереди.***
Руслан настораживается, стоит увидеть по возвращению домой включенный свет на кухне. До носа доносятся запахи приготовленной еды, и это чуть менее пугает: будь там кто-то чужой, нацеленный причинить вред, то явно не стал бы так рьяно показывать своё присутствие перебиранием посуды, включенным телевизором и уж точно не стал бы готовить что-то на ужин. Запасные ключи были лишь у его сестры и… у Алекса. — Вспомни солнце, а вот и лучик, — недовольно бурчит себе по нос парень, захлопывая за собой дверь, разуваясь, вешая куртку на крючок. Внешние звуки явно привлекли внимание незваного гостя и блондинистая макушка тут же показалась в зоне видимости. — Ты наконец вернулся, — радостно подмечает американец, выглядывая в коридор. — Я уже начал волноваться — дозвониться до тебя не смог, тебя не было дома, а потом увидел, что даже холодильник пуст, так что… — Тебя здесь быть не должно, — жестче обычного произносит Романов, прерывая болтовню Штатов. Уголки губ блондина на мгновение дергаются, опускаясь, но он удерживает на лице улыбку. Лишь руки немного нервно сжимают в руках кухонное полотенце, которым лишь пару секунд назад старший вытирал руки. Россия поджимает губы — его раздражает присутствие США в своем доме. Америка будто бы не знал о существовании личного пространства. Неприятно от того, как усердно блондин сейчас пытается строить обеспокоенный вид: неловко топчется на месте, невинно улыбается, подходит ближе, протягивая руки для приветственных объятий. Однако Федерация одним только выражением лица и сжатой позой ясно даёт понять, что не настроен сегодня на какой-либо контакт. — Знаю, знаю, — мягко говорит Штаты, отходя на несколько шагов после неудавшихся объятий. — Прости, я должен был предупредить тебя о своём приезде. Думал, сделать тебе сюрприз, — он недолго молчит, видимо, пытаясь сформулировать точные фразы. — Понимаю, как сложно ежегодно для тебя даются предновогодние дни. В общем, я хотел хоть как-то тебя поддержать. Взгляд Федерации не становится легче и Америка немного неловко поправляет на себе воротник футболки, впрочем, расстраиваться всё равно не спешит и предпринимает ещё одну попытку хоть как-то свести напряжение. — Я тебе ужин приготовил, — гордо заявляет американец, беря младшего за руку, отводя в сторону кухни, где жареная курица с вареным картофелем уже были разложены по тарелкам. Руслан понимает, что начинает перегибать своим излишне агрессивным настроем и хмурым видом, так что, беря себя в руки, пытается вести себя как можно естественнее. Они вскоре усаживаются за стол; Штаты разливает по бокалам полусладкое красное вино, привезенное из Франции, параллельно ставя рядом стаканы с водой. И им даже удалось побеседовать, как они любили: долго, подробно разбирая позиции друг друга, рассказывая о ситуациях и событиях с разных сторон, не перебивая. Успели пообщаться на отвлеченные темы, посмеяться с какой-то комедии по телевизору, вспомнить последние яркие события. Можно было сказать, что у них всё было даже отлично, пока Америка, будто бы вскользь, не уточнил: — Где ты сегодня был? Тон американца внешне хоть и практически не изменился, но что-то подсказывало русскому, что от его ответа сейчас многое зависит. Нельзя говорить ни слова о встрече, но и ложь американец раскусит быстро. Перед глазами пронеслись кладбище, закат, Китай, их договор. Зря Романов расплакался перед азиатом, стыдно то теперь как. Излишнее проявление слабости, не более. — Я был на могиле отца, — притворяться, будто бы ему тяжело об этом говорить, даже не пришлось, — позволь хотя бы о том месте тебе не рассказывать. Обычное старое кладбище на окраине города. Алекс ничего не ответил, задерживаясь на его лице взглядом. Их глаза встретились, и оба ненадолго застыли в надежде прочесть эмоции друг друга. — Хорошо, — легко ответил Штаты, пожимая плечами, накалывая на вилку ещё один кусочек курицы, — я, кстати, заметил, что у тебя ничего не украшено к праздникам. Напряжение в теле постепенно исчезает. Значит, Америка всё же решил не допытываться, сочтя полученную информацию достаточной. — А смысл украшать дом, если мне не с кем отмечать праздники? — Федерация фыркает от вытянувшегося лица блондина. — Да и по понятным причинам я не очень его люблю. — Как это? Но ведь это же один из лучших периодов! — возмущенно парирует Америка с набитым ртом. — Да и в этом году ты не один. Ты да я. А ещё несколько дней в запасе. Я думаю, мы управимся. А ещё мы могли бы сходить на каток или новогодний фестиваль. — Звучит как предложение сходить на свидание. — А я не скрываю, что так оно и есть. Россия окончательно расслабляется, понимая, что стрессовых ситуаций на ближайшие дни быть больше не должно. Какую бы внеплановую проверку на его территориях не решил бы устроить США, в конечном счёте он остался довольным. Если так подумать, американцы не праздновали Новый год, делая упор на Рождество двадцать пятого числа. Он посмотрел на календарь, сегодня и правда было двадцать шестое. А так как Штаты прибыл в Москву сегодня, значит свой главный праздник провел в полете. И для чего? Ради него? Стало даже как-то совестно отказывать. Вообще, если отбросить весь негатив, то возможность развеяться ему не помешает, пусть и под пристальным надзором Алекса. — Тогда я просто не могу отказаться.***
Подготовка к Новому году представляла собой интересный процесс, который занимал достаточно много времени. Романов был удивлен, когда Алекс заявил, что взял себе длительный отпуск, скинув основную работу на столицу, лишь по утрам или вечерам созваниваясь для консультаций. За короткий промежуток им было необходимо подобрать какие-то подарки, упаковать их, выбрать елку и заняться другими приятными и не очень хлопотами. Разумеется, главной виновницей зимнего торжества являлась ёлка, в их случае сосна. Обычно компании предлагали огромный выбор аксессуаров, которые позволили бы подчеркнуть индивидуальность и вкус владельца, однако в стране ещё ощущались последствия девяностых, а потому выбор и так был невелик, а уж к самому концу декабря пришлось мириться с теми не слишком уж разнообразными вариантами. Оба сошлись на сверкающих шарах, некоторых фигурках сказочных персонажей и, конечно, гирляндах, которые использовали и для украшения интерьера, ведь они достаточно универсальны в своем применении и могут лежать практически к любой поверхности. — А я говорю тебе, что эта мишура на входе будет мешаться, — Федерация скрещивает руки на груди, не давая доступ Алексу к проходу. — Зато будет красиво, — упирается блондин, пытаясь его обойти и нацепить декор вдоль дверного проема, — потерпишь немного. — Нет, — категорически выступает против русский. — Я посмотрю, как ты вещи носить будешь, не зацепив эту фигню. Штаты, прищурившись, отходит в другую комнату. Через час Россия фыркает, замечая мишуру на этом же дверном проëме. Ну и черт с ним.***
— Мы правда смотрим детский семейный фильм, — смирившись, произносит русский, когда Алекс затаскивает его за просмотр второй части «Один дома». — Это бессмертная классика. И неважно, сколько раз придется это пересматривать, — парирует старший, следя за происходящем на экране. — К тому же, помогает расслабиться. Федерация пожимает плечами в чём-то соглашаясь. Фильм и правда был очень теплым, и ему, как ребенку из многодетной семьи, во многом знакомым. Да и с классикой было сложно поспорить: сам же крутил ежегодно по телевидению Иронию судьбы. — Ты бы захотел извиниться на месте Кевина? — задумчиво спрашивает беловолосый, когда мальчик на экране грубит семье, а после убегает в свою комнату. — Знаешь, я могу его понять, ведь старший брат действительно поступил отвратительно, испортив сольное выступление мальчика. Заставить зал смеяться над младшим — жестоко. — Не знаю, по мне так смешно, — Штаты пожимает плечами, весело поглядывая на русского. — Не воспринимай происходящее близко к сердцу, всё происходящее лишь вымысел и очередной повод, чтобы мальчик с радостью воспринял новость, что останется один в городе. Россия хмурится, но диалог не продолжает. Почему-то фильм вовсе не воспринимался комедией, пусть и местами сцены вызывали искренние смешки. Он коротко грустно выдыхает, что краем уха замечает Америка и, не позволяя лениво сползти вдоль спинки дивана, приобнимает Федерацию, подсаживаясь ближе. Руслан подавляет в себе желание отстраниться и отсесть, вместо этого показательно расслабляясь. Накалять ситуацию не хотелось. — Разве тебе не нравится показанная атмосферность Нью-Йорка? — США заинтересованно склоняется к нему так, что беловолосый чувствует дыхание на своей щеке. Федерация сосредотачивается на экране и согласно кивает. Праздничная атмосфера...предрождественский Нью-Йорк был изумителен, признал мысленно парень без иронии. Ёлки, подарки, песни, надежды, веселье — всё это в наличии и прекрасно работает. Особенно картинку красило музыкальное сопровождение, разбавлявшее фильм знаменитыми рождественскими хитами, без которых этот праздник очень трудно представить. — На днях нам надо будет вылететь туда, — предупреждает американец, ненадолго отвлекаясь от фильма. — Без проблем. Я попрошу забронировать номер. — Не надо, поживешь со мной, — Руслан затаивает дыхание, удивленный. Штаты никого не подпускал к своей личной жизни. Даже Канада признавал, что не знает точное количество недвижимости старшего брата. А тут он сам приглашает к себе в гости. — Я покажу тебе свой второй любимый дом. Первый, конечно, в Вашингтоне, однако этот я люблю ничуть не меньше. — Хорошо. На самом деле такое откровение Америки перед ним грело душу. Было приятно ощущать себя тем самым исключением. А с другой стороны, откуда ему знать, что Алекс не врет? Возможно, старший заметил трещину в их отношениях и такими якобы доверительными действиями пытается ослабить его внимание и впоследствии удержать? Эх, как это всё тяжело. Жаль, Вселенная не может подать знаки и указать на верный путь. Он по-настоящему расслабляется, стоит увидеть появление милой Птичницы в фильме. Ему ещё с первого просмотра симпатизировала эта женщина — участливая, добрая, скромная. На лице невольно появилась улыбка, а в висок прилетел короткий поцелуй от блондина. Ладно, пускай и ненадолго, но их времяпрепровождение было настоящим и, возможно, действительно нужным в этот период. Женщина на экране поведала Кевину историю, полную трагизма, о том, как потеряла и мужа, и дом. Любимый ее предал и ушел к другой. Какая жалость. К тому же, скорее всего, отобрал жилье. Возможно, героиня обвинила себя в поступках мужа и все это время занималась самобичеванием. Печально, что у персонажа нет родственников и никто не смог по-настоящему поддержать ее. Хотя…у него вот родственники есть, но это как-то не помогло. И в то же время он понимал Кевина — мальчика, на которого срывались многочисленные братья с сестрами, убежденные, что младший избалованный любимчик. — Кевин мне нравится больше остальных, — подмечает американец, — знаешь почему? — с хитринкой спрашивает у него и продолжает, дожидаясь заинтересованного взгляда. — В мальчике нет гнили. Он добрый и никому намеренно не пытается причинить зла, только защищается. Это подкупает и заставляет даже такого как я принять его сторону. Парень очень эмпатичный и понимающий. Такие никогда будут самоутверждаться, унижая других. — Ты прав, — серьезно добавляет Руслан, смотря как мальчик желает возле рождественской елки воссоединиться с семьей. — Никогда. А ещё у меня есть для тебя подарок. — Для меня? — Штаты сразу же разворачивается к нему лицом, прекращая приобнимать, чтобы дать возможность России сходить за подарком. Беловолосый не отходит далеко — подходит к одному из ближайших ящичков, доставая оттуда мешочек. И обращая внимание на приближающийся финал, подгадывает момент, чтобы наконец протянуть предмет. Алекс, не сдерживаясь, смеется, когда в руках оказываются те самые горлицы из фильма. — Ты знал, — восхищается подарком блондин, — знал, что я захочу включить именно этот фильм! — Я просто очень догадливый, — взгляд русского теплеет от такой реакции, а потом становится растерянным, когда ему протягивают одну из елочных игрушек. — Горлицы — символ любви и дружбы. Всё как и должно быть. Одну храню у себя я, а вторую отдаю особенному человеку. Тебе. Федерация не может контролировать краску смущения, появившуюся на лице от этих слов. Дожили, он реагирует на такую мелочь. Однако когда Алекс тянется за поцелуем, Руслан никак этому не препятствует.