***
Москва, 16 июля 2001 год — За четыреста лет взаимодействия России и Китая, — начал свою речь Руслан на ужине в честь подписания соглашения о добрососедстве с китайской стороной, — мы не раз испытывали сложности, но ни разу не воевали. Помещение было огромным, по всюду стояли круглые столики, за которыми умещались члены китайской делегации и российских чиновников. Оформлен банкетный зал был официально и весьма броско: всё в лучших традициях торжеств. Как и полагалось, вступительную речь на ужине произносили воплощения стран. — Зато неоднократно вступали в союзнические отношения, — продолжил речь Шень, стоя у соседней кафедры. Азиат был одет не в свои любимые красные оттенки с народными китайскими элементами — сегодня ему подобрали строгий однотонный черный костюм, что смотрелся на нем даже лучше, подчеркивая фигуру и высокий рост, — Россия помогала отражать натиск Японии, вступала с ней в открытое противостояние в Русско-японской войне, а также в «гибридные войны» в конце тридцатых годов — сражения на озере Хасан и реке Халхин-Гол. — В годы Второй мировой войны наши люди по очереди становились друг для друга «вторым фронтом», оттягивая на себя силы общего противника, — Романов сделал небольшую паузу, перед тем как точнее сформулировать мысль вслух. Выступать на таких мероприятиях он не привык, за него это обычно делал американец или кто-то из российских министров. Зал эта пауза не смущала, даже наоборот, складывалось ощущение, что они чего-то ожидали. — Разгром Квантунской группы армий в сентябре в тысяча девятьсот сорок пятом году помог положить конец четырнадцатилетней Антияпонской войне, которая могла бы еще продолжаться годами. Мы заключаем соглашение на десятки лет вперед. Ни один из предыдущих российско-китайских договоров не действовал так долго. — Соглашение является не просто договором-долгожителем. Он позволит нам развить отдельные статьи в целые новые направления взаимодействия. В то же время договор был написан с учетом непростой судьбы предыдущих договоренностей, зигзагов в отношениях между Москвой и Пекином, — напоминает присутствующим о событиях прошлого века Шень. — Всю суть мы указали уже в названии — в первую очередь мы обязуемся стать добрыми соседями друг другу…***
— Ты хорошо справился, — звучит бархатный голос за спиной. Руслан в который раз удивляется тому, как тихо может подкрадываться к нему Шень. — Благодарю. — Зачем же так официально? Наши страны с недавних пор стали намного ближе, — он будто бы в подтверждении собственных слов в несколько шагов оказался рядом, заглядывая ему в лицо, но чувствовалось это так, будто тот смотрел ему в душу. Хитрый взгляд и загадочная улыбка создавали впечатление, слово китаец знал о Руслане больше чем тот о себе. — У меня к тебе предложение, Руслан. Выслушаешь друга? И звучит это вовсе не по-дружески, как думает русский, однако кивает, закрывая переговорную на замок. За той стороной серьезные люди занимались важными вопросами, обсуждения которых могли длится если не днями, то точно часами. А они тут...вдвоем. — Давай сразу к делу, — Федерация не даёт китайцу приблизиться вновь. Вспоминаются дни, когда он ещё не таскался по всюду с Алексом и точно также шарахался от каждого прохожего. Русский всё ещё не понимал, как относиться к Китаю: тот чем-то жутко напоминал Штаты; наверное, они оба не знали меры при стремлении достичь своих целей. — Я пока не готов открыто выступать против Америки, это самоубийство. — Я и не прошу светиться, — азиат, кажется, и вовсе не удивился отстраненности партнера. — Наоборот, было бы странно просить подобного у страны, которая только-только начинает выбираться из глубокого кризиса. Однако как только ты встанешь на ноги, я надеюсь, что ты возьмешь на себя всё внимание, пока я займусь делами тайно. — Почему мы не можем сделать наоборот? — хмурится Романов, — Страдать от всеобщих нападок мне придется в одиночку. Сколько же ресурсов понадобится? — Руслан, — от холода в голосе китайца по затылку русского проходит знакомый холодок, — я не спрашиваю, а ставлю тебя в известность. Мы оба понимаем, что они не отстанут от тебя, как бы тихо ты себя не вел. Им всегда нужен будет кто-то, кого можно обвинить во всех бедах. А мне в любом случае понадобится куда больше ресурсов для становления сильнейшей экономикой мира, чем если тебе придется противостоять недовольству стран, которые всё равно не смогут навредить тебе напрямую, — русский даже теряется от настолько высокой планки Китая. — У меня большие планы, я тебя предупреждал, а ты охотно согласился. Ни у меня, ни у тебя никогда не было союзников. — И мы друг другу тоже не союзники, — Федерация одаривает его таким же холодным взглядом, — но я согласен.***
12 июня 2002, Нью-Йорк. Руслан сидел у окна, пристально глядя на серую дождливую погоду за окном. Капли тихо стучали по стеклу, создавая монотонную, немного печальную атмосферу. Сегодня был его день рождения, но он проводил его в полном одиночестве, да ещё и на другом конце света. Надо же, единственные, кто удосужились поздравить его были сотрудники штаба ООН, которых он встретил в коридоре. Ему, конечно, пришло несколько сообщений-поздравлений от вышестоящих лиц и родственников, но настоящие празднества проходили на более официальном уровне и далеко-далеко от Нью-Йорка. Руслан провожает взглядом мелькавшие в небе молнии. Сейчас, где-то там, на его территориях светило жаркое летнее солнце, хотя если вспомнить разницу во времени, то оно скорее заходило за горизонт, позволяя множеству фонарей на улицах, разноцветных ламп и световых установок на сценах в парках засиять яркими лучами. Надо же, сам праздник граждане отмечают активно, главы государств шлют поздравления российскому президенту, а само воплощение территорий осталось кайфовать на работе, всеми забытое. Романов не мог поверить, что вновь оказался в такой ситуации. Всю жизнь он мечтал о дружных вечерах, о том, чтобы важные даты отмечались в компании близких людей. Но, кажется, судьба решила иначе — его малочисленные друзья разъехались по разным уголкам света, родные были заняты своими делами, а коллеги по работе не обратили особого внимания на его праздник. Устало вздохнув, Федерация прокручивал в голове одну и ту же мысль: а что, если он сам виноват во всем этом? Может быть, он был слишком замкнутым, слишком заостренным на своих целях, чтобы заметить, что люди вокруг него нуждаются во внимании и заботе? Или, быть может, они просто перестали видеть в нём кого-то нужного? Сознательно или нет, но, может, его душевную щедрость игнорируют?.. Как обычно бывает с теми, кто всегда внимательно следит за другими и иногда забывает о себе? А вдруг это всего лишь отмазки, чтобы хоть как-то выгородить собственные косяки? Руслан снова обратил взгляд к окну и увидел, как в массе, но одинокие большие грозовые облака плыли по небу. Он почувствовал слабое жгучее ощущение покинутости, которое, казалось, проникало в самые глубины его существа. Почему он продолжает надеяться? Настойчивый стук в дверь прервал его размышления. На мгновение показалось, что ему всё почудилось. И, видимо, гость попался не из самых терпимых, потому что мало того что он не постучался в дверь повторно, так, не получив ответа, зашел в комнату. Романов на такую наглость даже выгнул брови в удивлении. Воплощение Сербии являлось истинным представителем своего народа и территорий. Внешне чем-то напоминал самого русского или его ближайшего родственника. Сам же был немного неуклюж, местами бестактен, при всём этом наивен. И Руслан, привыкший к спокойному внимательному, расчетливому Алексу, первое время не мог поверить, что в его молчаливое окружение так рвется подобный парень. Однако Миша был по-настоящему искренен с ним. Всегда. И это подкупало уставшего от лжи и недомолвок Романова. Серб сразу при первой встрече назвал его братом и был первым, кто без задней мысли поблагодарил Россию за попытку помочь его стране в непростой период. Правда, временами Федерация не понимал, в чем конкретно он смог помочь сербу, ведь страна по итогу не сохранилась, а одна из европейских столиц разрушена. Но Мише, казалось, хватало простого факта нахождения рядом, пока весь мир ополчился против. Наверное, Руслан бы вел себя также. — Ты как тут оказался? — русский невольно улыбается другу, потому что по-другому не может. Миша с годами стал роднее, чем собственные братья и сестры. — Этот вопрос должен задавать я, — он возмущен, — я тебя всюду искал, а ты оказался на работе! Да ещё и тут! — серб никогда не любил здание ООН, организация вызывала у него отвращение, а пребывание на территориях ненавистной страны каждый раз портило настроение. — ...а что я мог сделать? — Не знаю, например, перенести встречи на следующую неделю?.. — мужчина обессиленно выдыхает. — Друг, у тебя национальный праздник, мог бы и побыть с народом, стал бы центром внимания своих людей. — Нет у меня настроения на эти глупости, — бурчит Федерация, кося взгляд в пол. — И времени тоже нет. Михаил на этих словах грустнеет, лишь печальная улыбка остается на губах. Слова звучат уж как-то слишком удручающе, а сам русский в этот момент кажется уязвимым. Сербия же тоже не дурак, знает, что так Россия пытается успокоить сам себя. — Одиноко тебе, да? — он присаживается по другую сторону подоконника. Федерация молчит, но сербу вовсе не нужен ответ. — Знаешь, а я ведь тебе подарок принес! Романов даже оживился, заинтересованно глянув на черную коробочку, бархатная поверхность которой приятно ощущалась в ладонях. — Перед тем как откроешь, — Миша демонстративно кашлянул несколько раз в кулак, чтобы прочистить горло и с важным видом продолжил. — Значит так, желаю тебе независимости, неприкосновенности, процветания, окружения, чтоб твой дом не было вторжения, в жизни хорошего положения! В общем, братец, с днём рождения! — Что это? — завороженно проговаривает Руслан, открывая коробку. В ней лежала подвеска в виде двуглавого орла — главного российского символа, в центре которой красовался рубин. Он взял предмет в руку, прокручивая в разные стороны, смотря на одинаково сильные отблески. Надо же, сверкает так же хорошо, как и бриллианты. В том, что камень настоящий, сомнений не было — при поворачивании изделия в рубине можно было увидеть легкий фиолетовый отлив. — Эта подвеска хранилась в одном из сербских музеев, — друг тоже наклоняется, чтобы детальнее рассмотреть вещицу. — Говорят, что твой дед отдал его как знак вечной дружбы между нашими народами после освобождения Балканского полуострова от гнета Османской империи. — Это принадлежало Российской империи? — на душе теплеет от осознания старинности и ценности этого подарка. Руслан мало что знал об одном из своих предшественников. Союз редко говорил об отце, поэтому каждая нова частичка информации была для него весомой. — Но как я могу принять такое? Это же память для твоей страны. — Не переживай, я давно приметил, что ты часто носил цепочку на шее, — Романов понимает, что речь идет о кольце, которое он всегда держал с собой, но для удобства носил как кулон на золотистой цепочке. После того, как кольцо было возвращено американцу, отпала и надобность. Стоило признать, что первое время было даже непривычно без привычного тонкого холодка на шее. — А потом вдруг перестал. Не знаю, что это было, и почему ты вдруг ее снял. Хотя, возможно, это был просто крестик... — серб немного запутался в собственных мыслях, растерявшись. — Блин. Короче, я просто подумал, что тебе нравится подобное и ты мог бы носить это тоже. Подвеску можно носить и как брошь, например, на какие-то праздники. К тому же, это твоя, можно сказать, семейная реликвия. Я просто не мог не отдать её тебе… И никто из администрации музея не был против, стоило им узнать, кому я собираюсь вернуть её... Ой? — смущается воплощение, когда Романов внезапно обнимает его, искренне благодаря за подарок. — Я с удовольствием буду носить его, спасибо. Миша тактично делает вид, что не замечает влагу в уголках глаз друга, лишь улыбается в ответ, мягко похлопывая русского по спине. — Я рад, что подарок тебе понравился. В моём кабинете нас дожидается шоколадный торт. Пойдем? — Насколько шоколадный? — Руслан шмыгает носом. — Настолько, что рот сводит от насыщенности, — заговорчески отвечает серб. — Всё как ты любишь. Нажремся так, чтобы потом еще часа два отпаивались чаем, пытаясь убрать сухость во рту и тяжесть в желудке? — И за что мне такой друг? — в таком же веселом тоне поддерживает идею Федерация. — Брось, я — именно то, чего ты заслуживаешь. И у России почему-то нет повода в этом сомневаться.