На самом деле он не хотел здесь находиться. Это правда лишь отчасти — он хотел здесь находиться, просто ему хотелось быть не таким измученным. Это совсем не похоже на банкеты, которые он посещал в университете, — складные столы в захламленном зале, зоркие тренеры, пытающиеся удержать игроков от выпивки и с переменным успехом от выбивания из друг друга дерьма. Нет, это был бар, куда настоящие люди ходили после работы, с подсобкой, набитой игроками и знакомыми. На нем был костюм с
серой майкой. Пусть в основном костюм и был черным, но все же. Кто-то спросил чего он желает выпить, а он понятия не имел, как сделать заказ, поэтому сейчас он аккуратно пил водку и, потягивая выпивку, старался не корчить гримасу. Много лет назад он украл немного водки у Кевина, и вкус был таким же, каким он его запомнил, — ужасным.
Остальные члены команды тоже чувствовали тяжесть и усталость, но все они вытащили себя на улицу, чтобы отпраздновать начало сезона. Сегодня вечером USEC опубликует осенние матчи, и они смогут всерьез приступить к разработке стратегии и тренировкам. Остаток «Адской недели» прошел хорошо — подумал он. Было еще несколько стычек в раздевалке, но ничего слишком опасного физически. Удары, полученные на корте, он вернул и чувствовал себя если не уважаемым, то хотя бы находящимся на пути к этому.
— Настолько зол, что заменяешь меня? — спросил голос у него под локтем, и он удивился, увидев Куниеду, начавшего разговор. Тот был одет в бордовую рубашку с воротником-мандарином. По его чертам лица Нил заподозрил, что он, вероятно, наполовину китаец, хотя и не спрашивал об этом. Он не думал, что разговор ведется на равных.
— Это временно, — заверил он его, заставив другого мужчину громко фыркнуть.
— Ты вспыльчивый, да? Знаешь, когда я только начал карьеру, я полтора месяца ни с кем не разговаривал. Слишком боялся играть с большими собаками. Ты однако нет.
— Нет, точно не я, — он сделал еще глоток напитка.
— Хименес готов убить тебя.
— Ему придется быть намного быстрее. Может быть, немного моложе.
— Пожалуйста, пожалуйста, скажи ему это позже. Момент, когда он выбросит тебя в окно, станет популярным.
— Я часто слышу подобное.
Он отказывался, абсолютно отказывался давать
любому игроку экси хоть каплю пощады, когда дело доходило до защиты его игры. Никто не работал усерднее, чем он. Никто не вытеснит его с корта, не тогда, когда он столько крови пролил за свое место на нем.
Особенно — хотя он никогда бы в этом не признался (даже думать об этом было опасно) — учитывая, что он проводил так много времени вне корта, делая то, что ему говорили. Он тряхнул головой, избавляясь от этой мысли. Это было опасно. Экси. Он сосредоточился на экси, на том, чтобы стать лучшим нападающим, которого они когда-либо видели, и быть уверенным, что они это знают.
На этой неделе он не пропустил ни одной игры, боролся изо всех сил, несмотря на то, что провел ночь среды в пентхаусе с Ичиро, не прикоснулся к своей кровати и не получил ни минуты для себя, пока ему не пришлось уходить на тренировку на следующий день. Его лорд был в игривом настроении, не давал ему уснуть музыкой и разговорами в перерывах между раундами, пока солнце почти не взошло. И даже с дрожью в ногах и тупой болью в пояснице он выкатился из постели лорда и пришел на корт на час раньше, готовый к тренировке. Он хорошо показал себя в матчах. Набрал несколько очков на Миньярде, но они все равно решили выставить Хименеса.
Он не был разочарован. Он понимал, что новички должны проложить себе дорогу, и был уверен, что при достаточно хорошей игре в отведенное ему время он совсем скоро выйдет в стартовом составе. Но его возмущало то, как желудок сжимался в панике, словно кто-то приставил нож к его коже, при мысли о том, что он был
недостаточно хорош.
— Ты хорош, и ты это знаешь. Мы бы так не волновались, будь ты отстойным.
Нил одарил его небольшой полуулыбкой.
— Тебе лучше не позволять своему партнеру поймать тебя на этих словах.
— Моему партнеру?
— А. Я имел в виду Хименеса.
— Мы не встречаемся, — Куниеда выглядел несколько обескураженным этой идеей. — Я думаю, у него есть жена.
— Нет, это Воронья штука. Я забыл, что у вас здесь нет партнеров.
— К этому нужно немного привыкнуть, не так ли? — Нил повернулся и увидел у своего локтя Хостеллер, их стартового защитника. Он узнал в ней бывшего Ворона, когда только пришел, но подумал, что она, возможно, закончила обучение в то время, когда он был слишком мал, чтобы делать что-то полезное. Ее смуглая кожа выглядела гораздо лучше в белом, чем в черном цвете ЭА. — Но ты справился с этой неделей на раз два. Держу пари, ты тренировался все лето.
— Да. Я занимался с первокурсниками в тот день, когда уехал в Нью-Йорк.
Она засмеялась, положив руку ему на плечо. Нил легко выскользнул из-под ее хватки, стараясь не привлекать внимания к этому движению. Конечно, ничего не вышло, и это отметили и нападающий, и защитник. Блондин, прислонившийся к стойке, тоже отметил это. За последнюю неделю Миньярд так внимательно наблюдал за ним, что он чувствовал его взгляд на своих лопатках, преследующий его шаги.
Нилу было интересно, чего он ждет.
— Я до сих пор разговариваю со своим старым партнером, Майло. Он не стал профессионалом, но может быть появится на нескольких наших играх. Я познакомлю вас, и мы сможем вспомнить старые добрые времена в «Гнезде». Хозяин Тецудзи все еще ублюдок? — она откровенно расхохоталась, увидев, как округлились глаза Нила. — Помню вас — всех четверых, вам роста едва хватало, чтобы смотреть через ограду.
— Кого?
— О, их была целая стая. Нил, Жан, Кевин и Рико. Они путались у нас под ногами и создавали проблемы. Наносили маленькие цифры фломастером на свои лица.
— Мы не создавали
проблемы, — сказал Нил, слегка обидевшись.
— Должно быть, это было очень мило. Неудивительно, что ты такой крутой, Джостен, — ты вырос под руководством Тецудзи Мориямы.
— Он был ублюдком, но у него получались отличные игроки, — призналась Хостеллер.
Нил знал, что именно поэтому другие игроки (те, кто был свободен, те, у кого был выбор) остались Воронами. Среди выпускников Эдгара Аллана было больше профессионалов, чем среди выпускников любого другого университета, и стоило пережить жестокую программу обучения и еще более жестокого Хозяина, чтобы иметь преимущество на драфтах.
— Учтите, я бы все равно толкнула его под автобус, будь у меня такая возможность.
Нил, делая вид, что потягивает свой напиток, фыркнул и почувствовал, как алкоголь обжигает его ноздри. Куниеда и Хостеллер оба усмехнулись.
Было странно разговаривать с товарищами по команде непринужденно — еще более странно, чем слышать, как кто-то открыто проявляет неуважение к Хозяину. Он с опаской решил, что ему это нравится. Он не верил, что они не поимеют его при первой же возможности, но было забавно притворяться, что это не так.
— Ты разговариваешь с ними? С Жаном и Кевином?
— Нет, — а затем, поскольку они, казалось, ждали объяснений, добавил: — Мы потеряли связь.
— Я слышал, Кевин встречается с Теей Мулдани. Эй, Эндрю! Ты ведь дружишь с Кевином, верно?
Миньярд, казалось, не хотел, чтобы его втягивали в их разговор, и только пожал плечами в ответ.
— Ну, она ставит ему метку на удачу перед игрой, — сказала Хостеллер, как будто это решало вопрос.
Нил подумал, что возможно он сможет направить разговор в то русло, которое поможет ему разобраться в десятках загадочных приложений на телефоне, но его отвлекла рука на плече. Кто-то, кого он смутно узнал как физиотерапевта, протиснулся мимо него по пути через их группу и положил руку на плечо и бедро. Это было так… непринужденно, так быстро, из-за чего он сомневался в намерениях мужчины, но это вызвало у него мурашки по коже и волну тошноты, настолько сильную, что пришлось плотно сжать зубы от страха, что его вырвет. Обычно прикосновения не были проблемой. Должно быть, он просто удивился. Он поднял голову, чтобы найти дорогу к уборной, и увидел Миньярда, расчетливо смотрящего прямо на него.
— Извини, — сказал он Куниеде и направился в сторону уборной, поставив недопитый напиток обратно на стойку.
Нил слегка покачивался на
поворотах коридора. Серый и голубой цвета, казалось, слились в одно большое пространство неустойчивого равновесия, когда он заставлял себя продолжать ставить одну ногу перед другой. Дверь в туалет с грохотом распахнулась; он чуть не сбил кого-то, торопясь попасть в кабинку. Едва успев открыть дверь, он оказался на коленях и его вырвало в унитаз. Он почти успел… немного жидкости разбрызгалось по ободку, но ему было все равно. Он уперся одной рукой в пол, а другой в стену, борясь за свою жизнь. Горло горело от усилий, которые он прилагал, пытаясь подняться и выйти, но боль была где-то в другом месте, не касаясь его напрямую.
Казалось, что он парит, что он наполовину вне своей собственной кожи. Капелька пота стекала по носу, и он зачарованно наблюдал, как она пробегает по его лицу. С заторможенной ясностью он понял, что ему трудно сосредоточиться.
Он мог бы обвинить притупленные рефлексы в том, что прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что его накачали наркотиками.
Эта мысль обрушилась на него волной чистого шока. Он поперхнулся, не в силах обуздать свои эмоции. Он не пил столько, чтобы это было самовнушением. Он никогда не напивался, если у него был выбор не делать этого. Он знал, что Кевину нравится отстраненное чувство, что все в порядке, но он никогда не мог самолично сделать это с собой. Последний раз он чувствовал себя так после операций. Они дали ему столько фентанила, что его тело уже не чувствовало, живет ли в нем душа. Они позволили ему принимать анальгетик в течение нескольких дней, просто плавая в дымке из ваты. Ему не нравилось, но это было необходимо — они сказали, что если дадут ему почувствовать, через что прошло его тело, он впадет в шок и умрет.
Ты в баре. Сейчас июль. Ты в Нью-Йорке… Нил попытался вернуться в настоящее, но его мысли постоянно возвращались к тому месту… была ли это настоящая больница? Он так и не узнал. Он подумал, что возможно ненавидит больницы. Он
знал, что ненавидит ванные комнаты. Они никогда не были
безопасными.
Как по команде, дверь распахнулась, ударившись о стену. Нил услышал щелчок замка через секунду после хлопка двери, но не смог заставить свое тело что-либо сделать. Казалось, время остановилось, а затем одновременно устремилось вперед. Внезапно он оказался прижатым грудью к стене, с унитазом между ног, с сильным предплечьем, сомкнутым вокруг его горла, и без малейшего понятия, как он там оказался.
— Слушай очень внимательно, — он знал этот голос.
— Ми-Минь-ярд.
— Да, ублюдок, слушай. Ответишь на мои вопросы — будешь жить. Не ответишь — я перережу тебе глотку прямо здесь и сейчас. Будешь врать мне — и я сделаю тебе так больно, что ты больше никогда не сможешь смотреть никому в глаза, понял?
Давление на шею было слишком сильным, чтобы он мог говорить, его пальцы бесполезно царапали стену, к которой он был прижат, и Нил ненавидел то, насколько слабым он себя чувствовал, каким загнанным в ловушку. Он не мог даже сомкнуть ноги — они слишком шатались, чтобы поднять их с унитаза, на котором его заставили сидеть.
Что-то острое и холодное уперлось ему в почку, и он зажмурил глаза. Акт трусости, за который он тут же возненавидел себя. На мгновение, всего лишь на мгновение, его держал не Миньярд, а Рико. Он дернулся, чувствуя, как нож чуть-чуть вонзился в его кожу. Он вцепился ногтями в руку, державшую его, — те бесполезно впились в ткань, освободив достаточно места между шеей и державшей его рукой, чтобы он мог издать жалкий звук, похожий на детское хныканье. Но тут Миньярд надавил сильнее, выводя его из равновесия. Ноги заскользили по плитке, отчаянно пытаясь устоять на месте.
— Прекрати, — снова раздался голос, и, как ни странно, это помогло сфокусироваться на происходящем. Светлые волосы на периферии, а не черные; мускулистое предплечье, а не худое. Нил задыхался, пытаясь удержать свои мысли от вращения вместе с комнатой.
— Я не знаю, какое дерьмо ты провернул, чтобы попасть в команду…
— Что? — Нил мог сказать, как сильно он коверкает слова, казалось, что они даже не выходят из его собственного рта.
— Но я не собираюсь с этим мириться. У нас не будет повторения… — он задумался, стоит ли говорить Миньярду, что его голос то появлялся, то исчезал, как будто кто-то играл с настройками громкости на радио.
— …не тратить время на то, чтобы заглядывать через плечо, задаваясь вопросом…
— …если ты когда-нибудь, когда-нибудь прикоснешься ко мне, я тебя подожгу…
— …надо просто покончить с тобой сейчас…
— В-вопросы, — сказал Нил, останавливая поток речи, которую он слышал только частями. — Ч-что за вопросы?
Эндрю отдернул руку от горла и уперся головой в стену.
— Не умничай со мной.
— Тогда задай гребаный вопрос, — Нил зарычал от чистого, истерического отчаяния. Он едва мог определить, в какую сторону вставать.
— Чего ты хочешь от меня?
— Н-ничего.
— Я говорил тебе не лгать.
— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое! — Нил почти кричал от разочарования. Он надеялся, что слова не были настолько невнятными, чтобы его не поняли.
— Не прикидывайся дурачком, Кевин рассказал мне о тебе все. Каким порочным и отчаянным ты можешь быть. Этот маленький спектакль не сработает.
Нил застыл на месте, пытаясь осмыслить эту новость.
— К-Кевин?
— Держи его имя подальше от своих уст.
— Я-я-я не… Какого черта
ты х
очешь?
— Я ничего не хочу. Люди вокруг тебя в конечном итоге оказываются сломленными. У тебя профессиональный контракт. У тебя хорошая машина, деньги, власть, что еще? Почему ты не можешь просто позволить этому закончиться?
— Пож… — его горло было пережато, прежде чем он смог закончить.
— Не используй это слово. Не проси.
Он не мог дышать. Он не мог ничего сделать — только сгребать пальцами плитку, пока Миньярд не решил, что с него хватит. В тот момент, когда на стенах начали появляться пятна, говорившие о том, что он скоро потеряет сознание, давление прекратилось. Он судорожно глотнул воздух.
Некоторое время единственным звуком в уборной было его неровное дыхание.
— Ты боишься меня, — сказал Нил. Ебать. Ебаный его рот. Он никогда не намеревался произносить это вслух. Он умрет.
Хватка на его шее снова усилилась, и он так отчаянно пытался не задохнуться, что начал что-то лепетать. Наверное то, что ему дали, повлияло на его мозг.
— Подожди, нет, я не хотел этого говорить. Я оставлю тебя в покое. Обещаю, что оставлю тебя в покое.
— Я тебе не верю.
Нилу захотелось рассмеяться. После всего, через что он прошел, он собирался умереть вот так. Задушенным в кабинке туалета просто так. Он не знал, как это исправить, не знал, что говорить таким людям, как Миньярд. Все, что он мог делать, — это ждать и смотреть, как тот причиняет ему боль.
То время, когда он молчал, было еще хуже без дыхания. Рука Эндрю не поддавалась, и не было никаких признаков того, что он собирается убрать ее в ближайшее время. Могло пройти пять минут, мог пройти час. Разум не позволял ему точно определить время, но тревожное, больное чувство в животе нарастало.
— Мне на тебя наплевать, — наконец сказал он, желая, чтобы Эндрю ему поверил. — Я здесь просто чтобы поиграть, — и затем, из-за того, что его идиотский мозг не затыкался: — Я не хочу, чтобы ты причинял мне боль.
Кто-то заколотил в дверь уборной, и он почувствовал, как внимание Эндрю переключилось. Это был единственный шанс. Нил отпрянул в приливе адреналина, вывернув локоть назад и оттолкнув вратаря от себя. Он уперся подошвой одной ноги в стену и оттолкнулся от нее, отправившись на пол вместе с Эндрю. На мгновение они оба растянулись, спина к спине, Нил прижал тело Эндрю к липкому полу клуба. Он отшатнулся и бросился к двери. Ноги шатались так сильно, что он дважды упал. Замок отпирался целую вечность. Его пальцы возились — он боролся с замком и каждую секунду ожидал почувствовать нож Эндрю в своей спине. Наконец, наконец, дверь открылась. Нил побежал.
Все вокруг расплывалось. Он знал, что добрался до задней части кухни, но переулок, в котором он оказался, был совсем незнакомым. Он продолжал чувствовать тепло ламп на своем лице, но был обеспокоен тем, что его кожа воспринимает происходящее с некоторой задержкой… или его мозг. Он не мог думать. Не мог понять, где находится. Еще один вдох — и он оказался на улице, в непроглядной темноте, за пределами редких уличных фонарей. Перед ним стоял мужчина, и в одну секунду он спрашивал, все ли с ним в порядке, а в следующую уже целовал его. Чужой язык имел вкус сигарет, а руки лежали на бедрах Нила.
Живот скрутило, но выходить наружу было нечему. Руки не работали, и он оторвал лицо, качая головой туда-сюда. Время снова пронеслось, и на его шее появилась мягкая боль. В паническом сознании пронеслось «игла», но через несколько секунд оно подсказало: «зубы». Он затряс головой сильнее, пытаясь оттащить человека от себя. Пытаясь оттащить от себя Миньярда.
Человек просунул руку под рубашку и отдернул ее, почувствовав неровную, приподнятую кожу. Это дало Нилу достаточно пространства, чтобы поднять руки и оттолкнуться — неловко, неуклюже — заставив мужчину отступить на несколько футов назад.
— Что за черт? — этот человек не был Миньярдом. Высокий незнакомец с широкими глазами и в майке. Нил не стал ждать, пока тот придет в себя или что-то объяснит — он просто оттолкнулся плечом от кирпича и пошел дальше. Он не знал, в каком направлении двигаться и где он находится. Он даже не представлял, сколько времени прошло и когда закончится действие наркотика. Он шел, казалось, часами. Пока его бедра не стали гореть от напряжения, икры не начало сводить судорогой, а ступни не запульсировали. Это ощущение было так знакомо, что он погрузился в него, чтобы прогнать туманность с краев своего сознания.
Ладони кровоточили. Ладони кровоточили, а сам он лежал на тротуаре, и мокрый бетон впитывался в одежду, вызывая ужасное ощущение. Должно быть, он споткнулся. Но он снова чувствовал собственный язык, и это дало надежду. Он поднялся на ноги и быстро осмотрелся — не похоже, чтобы кто-то был рядом или за ним следили. Ноги устали, но это было что-то привычное, повседневное.
— Я в Нью-Йорке, — сказал он себе и подумал, что лишь слегка сбивается. Он снова огляделся в поисках людей, но никого не было. Для любого прохожего он, должно быть, выглядел как обычный растрепанный пьяница, возвращающийся домой на ночь. Он закрыл глаза.
— Натаниэль. Эй. Нил. Нил Джостен.
Кто-то ткнул его в лицо.
Он вздрогнул, отшатнувшись так сильно, что чуть не упал. Но человек схватил его за воротник, прежде чем он успел упасть на асфальт. Табе выглядел
взбешенным.
— Не хочешь рассказать мне, какого хуя ты делаешь в Бронксе?
Нил внезапно понял, что у него совершенно пересохло во рту. Он не мог глотать, не мог говорить. Табе снова потряс его за воротник.
— Ты выглядишь как черт, что, блядь, с тобой случилось? — он не стал дожидаться ответа и не убрал руку с воротника. Он вытащил свой телефон, все еще открытый на каком-то приложении GPS-навигации, и поднес его к уху.
— Да, я поймал его. Заберите нас у… — он развернул Нила, чтобы тот прочитал перекресток улиц, и весь мир тревожно качнулся. — С ним все в порядке. Немного потрепанный.
Человек на другом конце линии задал вопрос, и Табе вздрогнул. Он посмотрел Нилу прямо в лицо, заставляя его установить зрительный контакт.
— Ты пытаешься сбежать?
Глаза Нила расширились. Время совершенно остановилось. Он отчаянно замотал головой, так активно, что от усилия закружилась голова.
— Он говорит «нет».
Желудок упал в ботинки. Он уставился на Табе со всем отчаянием, на которое был способен, позволяя увидеть, насколько он напуган.
— Да, он выглядит как побитый щенок. Я верю ему. Да, увидимся через минуту, — он вытащил Нила на середину улицы, чтобы дождаться их машины. — У тебя столько проблем, малыш.
— Я-я не убегал, клянусь, — голос слабо хрипел, горло болело, вероятно, от удушья, но он должен был говорить. Не только его жизнь зависела от того, узнают ли они, что он не убегал.
— Я верю тебе, но это решать не мне, — гладкий черный Lexus замурлыкал, остановившись перед ними, и Табе, не теряя времени, запихнул его на заднее сиденье. Нил не узнал водителя, но тот был японцем средних лет, и это все, что ему нужно было знать. Перед отъездом незнакомец вручил Нилу бутылку с водой, которую он принял с благодарностью.
Движение было свободным (для города), и поездка не заняла много времени. Он оказался на парковке под своим домом еще до того, как прикончил бутылку, делая медленные, осторожные глотки на пустой желудок. Оба мужчины проводили его в лифт, нажав верхнюю кнопку.
У него почти не было времени нервничать.
Еще двое мужчин, которых он не узнал, составляли компанию лорду Ичиро Морияме, пока тот ждал. Все переживания, которые он не испытывал во время поездки, нахлынули на него, стоило посмотреть в чужие глаза. Они были бесстрастными, совершенно пустыми. Лишенными тепла, которое они обычно питали к нему. Нилу не нужно было произносить ни слова, чтобы понять, что у него большие проблемы. Он опустился на колени и склонился в позе сэйдза, не поднимая головы. Одежда была мокрой и порванной, и он пожалел, что ему не дали времени переодеться.
— Натаниэль, — Нил не осмеливался поднять глаза без разрешения. — Тебя не было видно прошлой ночью.
Ичиро был
здесь. Ичиро
ждал его, понял он.
— Представь мое недоумение, когда я ждал, что меня встретят здесь, ждал всю ночь, только чтобы мне сказали, что ты… пропал.
— Милорд, мне очень жаль, — Нил рискнул заговорить, его собственное прерывистое дыхание громко отдавалось в ушах. Над ним воцарилась тишина, которую он воспринял как приглашение продолжать.
— Я не убегал, вы должны знать, я не убегал, клянусь.
Он молчал так долго, что Нил начал терять надежду.
— Я верю тебе, — наконец сказал Ичиро, и узел в груди Нила внезапно стал чуть меньше. — Если бы я думал, что ты сбежал, тебя бы не было здесь передо мной. Думаю, гораздо более вероятно, что тебе стало… удобно здесь.
Узел вернулся.
— Я… мой лорд…
— Это частично моя вина. Можешь сесть, — Нил откинулся назад и сел на пятки, чтобы смотреть своему лорду в лицо. Он не мог дышать под его взглядом. Глаза были черными дырами, сверлящими его насквозь. Застыв, Нил отвернулся, опустив взгляд на свои колени. Лорд Морияма не спеша обошел его кругом, рассматривая растрепанную одежду и царапины на ладонях.
— Твоя шея, — легко сказал он, подходя ближе. Обутые ноги почти не издавали звуков на ковре, когда он двинулся вперед, чтобы коснуться шеи, резко надавливая на то, что, скорее всего, было синяком.
— Я-я не уверен…
— Ты никогда не был дураком, Натаниэль, не начинай сейчас.
— Я не знаю, кем он был, — закончил он вместо этого. — Я почти уверен, что меня накачали наркотиками. На вечеринке у Баронов. В одну минуту я был в полном порядке, а в следующую все расплывалось.
— А след?
— Там был кто-то снаружи… — он замолчал. Он боялся лгать. Он боялся сказать правду. — Я пытался убежать, может быть, вернуться домой. Вот почему я ушел. Я заблудился.
— Как я и сказал, — его голос был медленным, расчетливым. — Это частично моя вина. Эта неделя стала для тебя большим переходом — меньше надзора, больше свободы — и ты наслаждался тремя годами в качестве моего любимчика.
— Да, — что еще он мог сделать, кроме как согласиться?
— В Эдгаре Аллане у тебя было гораздо меньше возможностей для плохого поведения.
Ичиро вернулся к дивану и сел, попросив одного из своих людей принести ему стакан. Он потягивал виски, пока тишина в комнате резала Нила как нож.
— Как бы Рико наказал тебя?
Нил вздрогнул, как будто ему дали пощечину.
— Как бы поступил твой отец?
Нилу стало трудно дышать. Тишина затягивалась, и он знал, что должен ответить.
— Рико-Рико бы п-причинил мне боль. Много боли. Он бы… отдал меня команде на несколько ночей, может быть, и Жана тоже. Определенно, Жана тоже. А потом забрал бы еду. Мой отец… мой отец просто бы убил меня.
— Как надолго он бы забрал еду? — спросил он, и Нил рискнул взглянуть сквозь челку.
— Как надолго, Натаниэль?
— Может быть, на неделю? Две? Это зависело бы от того, вмешался бы Хозяин или нет. Была ли у нас игра.
Ичиро несколько минут постукивал пальцами по своему стакану, словно что-то высчитывая.
— Я не мой брат, — наконец-то сказал он. — Мне не нравятся игры, в которые он любил играть, и я не согласен с его методами сохранения собственности. Это расточительно и не приносит желаемых результатов.
Все, что он мог сделать, — это повесить голову и ждать.
— Я разочарован в тебе, Натаниэль. Ты был неосторожен и оскорбил меня. Ты дорого за это заплатишь. Но я не мой брат. Когда наказание закончится, ты вернешь мою благосклонность. Все начнется с чистого листа, и мы сможем двигаться вперед. Это не будет висеть над тобой в ожидании быть использованным против тебя. Ты извлечешь из этого урок и будешь двигаться дальше.
— Спасибо, милорд, — Нил вздохнул и снова склонился в низком поклоне, упираясь лбом в ковер. Он почувствовал, как Ичиро переместился над ним, почувствовал, как рука еще раз коснулась его шеи.
— Когда следы на твоей коже, оставленные другими, исчезнут, я увижу тебя снова. Но не раньше. Меня тошнит от того, что ты позволил этому человеку прикоснуться к себе. Ты никогда не сделаешь этого снова.
— Нет, милорд, мне очень жаль. Этого больше никогда не повторится.
— Я знаю, что этого не повторится. Вот что значит не быть моим любимцем, Натаниэль. Надеюсь, что ты приложишь все усилия, чтобы никогда больше не оказаться в таком положении.
Стакан звякнул об стол, и Ичиро отошел. Нил снова уперся бедрами в ноги и смотрел, как Ичиро принимает пальто от одного из своих приспешников.
— Я думаю, что пойду покататься, — сказал он им
усталым голосом. — Вызови мою машину.
— Немедленно, лорд Морияма.
— Я надеюсь, ты извлечешь из этого урок, Натаниэль.
— Обязательно. Обещаю.
Он обратился к своим людям по-японски.
—
Пусть будет больно, но он должен остаться в состоянии играть в понедельник.
—
Да, лорд Морияма.
Он не понимал, что сейчас произойдет. Только когда дверь закрылась и он отчаянно возжелал, чтобы Ичиро вернулся, несмотря на удаляющийся и затихающий звук шагов. Только когда один из людей зажег сигарету, а другой начал расстегивать рубашку. Кожу начало покалывать, а вода в желудке, казалось, вот-вот поднимется обратно. Кто-то схватил его за локоть и поднял на ноги. Хватка была крепкой, но не до синяков. Он чувствовал себя как под водой, словно его снова накачали наркотиками. Он ждал приступа страха, но его эмоции были выжжены, израсходованы в противостоянии, которое предшествовало этому.
Кто-то потянулся к пуговицам на его рубашке, и он отбросил его руку. Та вернулась, и прежде, чем он успел снова замахнуться, кто-то скрутил ему руки за спиной.
Он дергался в чужих руках, но это было абсолютно бесполезно, пока они раздевали его. Он рычал, извиваясь всем телом вперед-назад, но он знал, что ему некуда бежать.
Он выдохся вскоре после того, как они сняли с него штаны.
Казалось, что это продолжалось несколько часов, но они не делали перерывов, поэтому он знал, что прошло не больше одного. Может быть, двух. Они были грубы, прижимали его к себе и не давали ни малейшего движения без их рук. Один раз он вырвался и добрался до края ковра, но кто-то притянул его за лодыжку обратно в центр, возвращая его панические удары более прицельными. Они били его, рвали кожу, грубо вдавливали в ковер так, что от трения горели колени и поясница. Он должен был стать черно-синим, но они не резали его, пока трахали.
Отвратительно — он был благодарен.
Горячий стыд, сопровождавший эту мысль, пропитал его тело, начавшись в животе и разрастаясь вверх. Когда кто-то схватил его за волосы и рывком откинул голову назад, он мог поклясться, что слышал, как Рико шептал ему на ухо, что это все, чем он когда-либо будет, что он заслужил это, что это его вина.
Реальность приходила и уходила, как череда снов.
Он закрывает глаза и оказывается на каучуковой скамье —
отверстия вдавливаются паутинообразным узором в его грудь, воздух густой от горячего пара, когда Джонсон сжимает его волосы в кулак для лучшего удержания, пока разрывает его тело.
Он снова моргает, и снова оказывается на мягком ковре, здесь, в Нью-Йорке, чувствуя, как мягкие волокна впиваются в поясницу словно тысячи мелких иголок, а кто-то прижимает его бедра к груди.
Он теряет сознание на кафельном полу раздевалки, отчаянно пытаясь прийти в себя, когда слышит хныканье Жана, но не видит его за морем ног между ними.
Он слышит, как кто-то над ним бормочет по-японски
«еще чуть-чуть» под нос, пока они трахают его, впиваясь руками в запястья.
Он смотрит на маниакальную улыбку Федорова, когда тот прижимает его к собственной кровати в гнезде, разрывая на нем одежду в перчатках, кожа которых холодит его тело.
Его переворачивают на грудь, широко расставляют колени. Он так устал.
Он просыпается на полу в комнате общежития, которая выглядит точно так же, как его собственная, но не безопасной, никогда не безопасной, наблюдая, как Рико застегивает свой ремень, пока Кевин спрашивает того о новом упражнении для нападающих, не обращая внимания на его дрожащие пальцы, отчаянно тянущиеся к рубашке.
И несмотря на все это, улыбка Рико зажигательна. Он следит за каждым моментом страха и отчаяния Нила, когда тот оскальзывается и дает волю чувствам, за каждым криком, вырывающимся из его легких, словно питается этим.
***
Ему открыли дверь, и он, ошеломленный, с благодарностью вошел в квартиру. Солнце уже взошло, и свет струился в гостиную. Он никогда не видел ее при дневном свете, но она была прекрасна: солнечные лучи достигали половины дивана. Как он не заметил, что у него есть балкон?
— Иди в душ, — голос Табе прорвался сквозь его мысли, и он сильно вздрогнул. Он не заметил, что мужчина вошел за ним. Невнимательный. Он обязан быть намного лучше.
— Не драматизируй, ты в порядке.
Нил кивнул в знак согласия и, спотыкаясь, прошел через свою комнату в ванную, закрыв за собой дверь. Он не стал раздеваться, просто потянулся и включил воду. Обувь. Телефон, который он вытащил и бросил в раковину после минутного раздумья. Он подумал о том, что произойдет, если экран треснет. Он подумал о том, не забыл ли он полотенце.
Он думал буквально обо всем, кроме того, что только что произошло.
Ледяная вода пропитала одежду, и вскоре он начал дрожать. А может, он и не переставал. Пальцы тряслись, пока он расстегивал рубашку. Он вылез из брюк, оставил мокрый клубок одежды на дне ванны и скреб, скреб и скреб свою кожу, пока не почувствовал трение сквозь онемение. Он знал, что это ничего не изменит, но он должен был попытаться.
Кто-то резко постучал в дверь, и на какой-то абсурдный момент это заставило Нила улыбнуться. Жан всегда пытался заставить его поторопиться в душе, ради их же безопасности. Как бы быстро он ни намыливался, его партнер всегда был быстрее.
— Поторопись, малыш, тебя ждет еда, — голос за дверью принадлежал не Жану. Как это так?
Он неохотно выключил воду и вышел, схватив полотенце, которое, к счастью, ждало его. Полотенце было кремового цвета, на нем отчетливо виднелись капли крови, когда он вытирался, стараясь не смотреть в зеркало. Однако он не мог не заметить свежие синяки на запястьях, безошибочно узнаваемые отпечатки рук. Нужно было посмотреть, насколько все плохо. Взяв себя в руки, он посмотрел вниз.
Скрыть это было невозможно. Нет, он знал по личному опыту, что эти синяки никак нельзя назвать побочным эффектом от игры. Между его бедрами от колена до паха уже образовались темные круги, а по бедрам расползлись отпечатки рук. Ему придется переодеваться наедине до тех пор, пока они не исчезнут. Так долго, как он будет изгнан из постели Ичиро.
Он оделся по памяти: спортивные штаны, футболка, а поверх — выцветшая серая толстовка, которая когда-то была черной. Большая цифра 3 на спине почти незаметна, но ткань облегала колени и запястья, что было успокаивающе и знакомо.
Табе разогрел для него еду в микроволновке и поставил рядом со стаканом воды. Желудок скрутило при мысли о том, чтобы положить в него что-нибудь, но, вероятно, именно поэтому тот все еще был здесь. Может быть, если он поест, то мужчина уйдет, и Нил сможет побыть один.
— Ешь, — приказал он, пнув табурет напротив себя, отчего тот громко заскрипел в тишине. Он прижал к губам одно из дорогих ледяных обертываний Нила.
— Ты, блядь, задел меня своим локтем.
Нил хотел раскаяться. Он действительно хотел, но вышло что-то вроде:
— Чего ты хочешь, извинений? — это звучало не сердито, это звучало уязвлено.
— Сядь.
Осторожно Нил опустился на табурет, взял вилку и покрутил ею кускус на тарелке. Это была готовая индивидуальная порция зерна, овощей, белка, как и все остальное в его холодильнике. Эффективная. Созданная для спортсмена, и по приказу Ичиро все еще доступная для него.
— Я
хочу, чтобы ты разобрался со своим дерьмом. И поел. Приказ босса.
Нил спокойно проглотил ровно два кусочка, прежде чем начался разговор.
— Нельзя рассчитывать на то, что у тебя будет толерантность к алкоголю, не выработав ее сначала. Разумнее было просто не пить совсем.
— Я же сказал тебе, я был под наркотиками.
— Может да, а может и нет. Я говорю тебе, что ты не можешь позволить себе снова так облажаться.
Нил молчал. Сказать нечего, он был прав.
— Тогда ты знаешь, кто накачал тебя наркотиками?
Он открыл рот. Закрыл его и подумал о неподвижной руке Миньярда, прижавшей его к кафельной стене, о том, как тот злобно рычал на него. О вопросах, которые тот задавал.
— Нет.
— Это мог быть любой, кто ищет какую-нибудь задницу. Заказывай такие бутылки, чтобы ты мог наблюдать за их открытием, и не позволяй напитку покидать руку.
Нил кивнул и заставил себя съесть еще кусочек еды.
— Во сколько ты уходишь утром на тренировку?
— В пять, как обычно.
— Чертова заноза в моей заднице — вот ты кто. Ладно. Не покидай эту квартиру до завтра, — наконец, наконец, он схватил ключи и встал из-за стойки, выглядя так, словно был готов уйти.
— Не заставляй меня делать это снова, — сказал он на прощание и вышел за дверь. Нил услышал, как повернулся механический замок, когда дверь закрылась, и попытался не думать о том, сколько людей знали комбинацию. Внезапно вновь стало трудно дышать.
Неуклюжими руками он оттолкнул тарелку с едой и встал, проводя пальцами по влажным волосам и кутаясь в толстовку. Единственным звуком в квартире было его дыхание, которое неуклонно усиливалось. Он звучал так же, как прошлой ночью в уборной. Он засунул руки в карман толстовки и покрутил пальцами, но это не помогло.
Он начал идти, но постоянно менял направление. Нужно снова принять душ. Нет, лечь в постель. Нет, распахнуть балкон и спрыгнуть. В конце концов, он решил схватить одеяло с кровати и втиснуться между диваном и стеной, в такое тесное пространство, что казалось, будто оно заставляет его дышать глубоко и медленно, чтобы воздух хотя бы набирался в легкие до того, как тот выйдет обратно изо рта. Изнеможение тоже помогало, вчерашняя ночь обманула его тело, заставив думать, что ему нужен отдых. Он хотел пойти побегать. Даже беговая дорожка была бы лучше, чем отсиживание здесь, но идти было некуда. Придется терпеть, пока онемение не наступит снова.
***
Когда на следующий день он вышел на площадку, Миньярд ждал его у средней линии со шлемом в руках, и на короткую секунду Нил встретился с его глазами и увидел в них вызов. Он сглотнул, чувствуя, как ушибленное горло протестует против этого движения. Ему было горько — подумал он. Горько от того, что ему пришлось снова играть в эту игру с другим психопатом, в незнакомых обстоятельствах, с большими потерями. Он не мог позволить себе сопротивляться. Он задержал взгляд всего на секунду, затем перевел его и опустил голову. После он посмотрел на свои собственные ботинки и начал свой круг.
